Глава 5
В темном небе молча, жутко распахивались белые бездны — далекие еще молнии сверкали одна за другой, каждый раз в новом месте, высвечивая громоздящиеся фосфорические облака в немыслимой высоте. Грозовые тучи пришли с запада, когда Александра с Ольгой еще ехали на дачу. Сумерки приобрели бурый пергаментный оттенок, поглощающий все краски. Когда Исхакова отперла дом и зажгла в столовой свет, окна стали черными.
— Кажется, будет страшная гроза, — Ольга с тревогой взглянула на мигнувшую лампу. — Только бы не отключили электричество.
— Такое часто бывает? — Александра задержалась на пороге, подставляя разгоревшееся лицо порывам ветра. — Вот-вот привезут коллекцию.
— Если гроза сильная, отключат… — Ольга, подойдя к печке, отворила и захлопнула дверцу. Она заметно нервничала, без нужды брала и тут же возвращала на место предметы — чашку, спички, книгу, полено, взятое из поленницы. — Они опаздывают.
— Это к лучшему, — ответила Александра, все еще стоя на пороге. — Иначе им пришлось бы нас ждать.
«Мы говорим так, будто нас подслушивают, и нам обеим это известно!» Странная, будто чужая мысль показалась ей верной. Александра постоянно ощущала некую натянутость. «Ольга каждую минуту настороже, и я тоже. Это понятно, мы связаны деловыми интересами, а друг друга не знаем. Но… Я предпочла бы большее доверие!»
Звонок, раздавшийся в сумке, заставил ее содрогнуться. Она достала телефон, увидела имя аукциониста.
— Да? — торопливо произнесла она в трубку.
— Это я, узнала? Сейчас мы будем у вас! — Игорь говорил быстро, напористо. — Только, кажется, мы свернули не туда. Тут какие-то красные ворота, я их не помню.
— Я передаю трубку хозяйке, она расскажет дорогу!
Александра протянула телефон оживившейся Ольге. Та быстро заговорила, бегая от одного окна к другому, словно рассчитывая вдруг увидеть там аукционный фургончик. Александра вновь вышла на крыльцо, на ветер, в угрожающе шумящую темноту, лишь кое-где разбавленную огнями окон, святящихся в коттеджах. Как обратила внимание художница, населен был в основном дальний угол поселка — огни горели кучно. Можно было различить и фонарь у въезда в поселок. Все остальное заволакивала темнота.
— Придется к ним выйти, — сзади возникла Ольга, она торопливо натягивала куртку, глядя на черное небо. — Они проехали поселок, я буду ждать у ворот. Не ходите со мной, это дело нескольких минут. Подождите здесь.
— Такое чувство, что сейчас хлынет страшный ливень! — Александра с тревогой вдыхала влажный воздух. — Скажите, а что, здесь, рядом с вами, никто сейчас не живет? Окна везде темные.
— Такое чувство, что вы боитесь оставаться тут одна! — рассмеялась Ольга, верно угадав настроение собеседницы. — Вы уж мне поверьте, тут куда безопасней, чем в вашей мастерской! Там на одной лестнице ночью с ума от страха сойти можно, я думаю!
И, сбежав по ступенькам, пропала в темноте.
Александра ждала недолго. Вскоре на аллее показались огни — подъезжали две машины. Из первой вышли Игорь с Ольгой. Сзади остановился фургончик, на черных бортах которого в свете фонаря поблескивали золотые пышные гербы аукционного дома. Из кабины неторопливо вылез охранник. Коллекция вернулась.
— Ну, ничего не поделаешь, всякое бывает! — наигранно бодро сказал Игорь, заметив взгляд, который Александра бросила на фургончик. — Может, это и к лучшему, хотя мне, как профессионалу, нелегко принять неудачу.
— Ты старался, — пожала плечами Александра. — К тебе никаких претензий нет. Все испортила Алешина со своей свитой.
Игорь нахмурился, его маленькое, умное, обезьянье лицо, всегда живое и богатое мимикой, внезапно сделалось неподвижным.
— А может, дело не в Алешиной, — проговорил он другим тоном и очень тихо, так, что слышать его могла одна Александра. Ольга суетилась возле распахнутых дверей фургончика, давала указания охраннику и шоферу, которые вынимали коробки.
— В чем же? — Александра всматривалась в лицо Игоря, пытаясь уловить выражение его глаз. Но маленькие, глубоко посаженные глаза ушли в тень, которую бросали надбровные дуги. При свете фонаря лицо аукциониста приобрело угрожающее выражение.
— Понимаешь… — Игорь проводил взглядом процессию, которая тем временем направилась к дверям дома. Впереди шла Ольга, она показывала дорогу. За ней следовали нагруженные коробками шофер и охранник. Пока за ними не закрылась дверь, Игорь молчал.
— Понимаешь, — продолжил он, откашлявшись. — Я навел справки, хотя это не входит в мои обязанности… И, может, даже противоречит профессиональному кодексу. Но такие скандалы тоже бывают не часто, ты знаешь. Так вот. Есть мнение, что действительно было выставлено много подделок.
— Чье это мнение? — резко спросила Александра. — Алешиной?
— Не только Алешиной. — Игорь говорил спокойно, но в его голосе слышалось напряжение, словно дрожала натянутая струна. — Многие так говорят.
— Говорят с ее подачи! — все так же резко оборвала его Александра. — Я прекрасно знаю, как распространяются такие слухи. Один скажет, все подхватят: «Ах, в самом деле, мы давно подозревали, что дело нечисто, значит, так и есть!»
Охранник и шофер вышли из дома, вновь нагрузились коробками из кузова и скрылись за дверью.
— Коллекция не проходила экспертизу, — все с тем же напряженным спокойствием заявил Игорь. — Ты же понимаешь — пластики, янтарь, органика — все это сложнее анализировать, чем золото, бриллианты, картины… И почти никто за это не берется. Подделать Шишкина — одно. Сварить идентичный пластик — другое.
— Продолжай. — Александра несколько раз глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Влажный ночной воздух слегка унял охвативший ее жар, щеки перестали гореть. — Продолжай, ты ведь что-то хочешь сказать.
— Мне поручили купить у Исхаковой четки со сверчками, — произнес Игорь. — Я надеюсь, ты мне поможешь. За процент, разумеется. И мы же старые знакомые…
Александра с минуту молча смотрела на него, но продолжения не дождалась. Игорь тоже ждал. Художница обернулась и взглянула на дом. В освещенных окнах первого и второго этажа на занавесках двигались неясные тени.
— Покупатель уже есть, — сказала наконец художница. — Мне очень жаль, но я обещала больше никому не предлагать четки.
— Мой клиент согласен заплатить ту цену, которую назовут, — глаза аукциониста ушли еще глубже в тень, на Александру смотрели две черных дыры.
— Звучит заманчиво… Но покупатель уже есть. Я ему обещала. Машина разгружена?
Игорь вздрогнул, покрутил головой, словно освобождаясь от тягостного сна. Его глаза оказались на свету, жутковатое впечатление рассеялось.
— Сейчас посмотрю, — он направился к фургончику, заглянул в кузов. — Эти я сам отнесу. Да, мы закончили. Очень жаль, что меня опередили… Ты могла бы получить хороший гонорар.
— Мне тоже жаль, — вполне искренне ответила Александра. — Но я обещала.
— Кому, если не секрет?
Художница красноречиво пожала плечами. Игорь засмеялся, вынимая из кузова оставшиеся коробки:
— Прости, я забыл, из тебя же такую информацию не вытянешь. Ну, извини, если что не так. Ребята, вы всё?! — крикнул он, поворачиваясь к дому.
На крыльце вновь появились шофер и охранник. Их сопровождала Ольга. Получив утвердительный ответ, Игорь, нагрузившись коробками, направился к крыльцу. Скрылся в доме, через несколько минут вернулся и взглянул на часы, оттянув рукав куртки. Достал из кабины папку с бумагами, подошел к Ольге.
— Все коробки наверху, распишитесь вот здесь… И здесь…
И обернулся к шоферу:
— А поздненько уже… Поехали, скоро ливень начнется. Я коленом чувствую, — доверительно добавил он, приближаясь к Александре и протягивая ей руку для прощального рукопожатия. — Ревматизм, понимаешь ли… Да и нервы. Сегодняшний аукцион мне здоровья не прибавил! А ты молодец, держалась железно!
Красные габаритные огни уезжающей машины растворились в ночи, караулившей за оградой поселка, и тут же, как по сигналу, хлынул ливень. Молнии померкли, белые бездны в небе закрылись, затянувшись черной тьмой. Дождь хлестал наотмашь, яростно, водяные плети высекали высокие брызги из мигом налившихся луж. Ольга, стоявшая рядом с Александрой, с визгом натянула шаль на голову и бросилась к крыльцу. Художница поспешила за ней.
Вбежав в столовую, Ольга присела перед печкой, открыла дверцу поддувала, взяла совок на длинной ручке и принялась выгребать золу, ссыпая ее в ведро. С ее темных волос капала вода, щеки разрумянились, стали почти такими же розовыми, как ее бессменное коралловое ожерелье. Черные глаза блестели весело, почти бешено. Она вдруг превратилась в шестнадцатилетнюю девушку, способную испытывать счастье просто оттого, что пошел дождь. Александра, стоя рядом и вытирая носовым платком промокшие волосы, наблюдала за этой метаморфозой, спрашивая себя, сколько же лиц у ее клиентки? «Она так изменчива, что кажется, имеешь дело с разными людьми. То грустная чеховская героиня. То воспитанница Штромма — суховатая, решительная, разбирается в делах. То испуганный ребенок. А теперь она, судя по виду, счастлива!»
Ольга, словно услышав ее мысли, подняла румяное лицо, на котором играли отсветы пламени, разгоравшегося в топке.
— Я так люблю сильный дождь, — призналась она с таким видом, словно доверяла собеседнице важную тайну. — Я когда-то была очень счастлива во время такого вот дождя. Так безумно счастлива, что мне казалось — я никогда уже не стану счастливее. Как в «Фаусте» Гёте, мне хотелось сказать: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!»
Она взяла еще горсть бересты из корзинки, швырнула ее в топку, и синеватое робкое пламя разом взметнулось, затрещало, сделалось почти белым. Запахло аптекой и дегтем. Ольга закрыла дверцу топки, оставив поддувало приоткрытым. Встала, деловито проверила вьюшки, вытащив каждую наполовину.
— Я угару боюсь, — совсем другим тоном, очень деловито сообщила она. — Печь старая, ее еще при отце делали. Один раз я чуть не угорела до смерти. Задвинула вьюшки рано, а в топке еще не прогорели угли. Еле проснулась. Угар ведь не чувствуешь, у него ни цвета, ни запаха. Если спишь, то можешь просто не проснуться.
Ольга подошла к одному окну, к другому, постояла, по-птичьи склонив набок голову, слушая гул дождя в палисаднике. Повернулась к Александре, молча смотревшей на нее.
— Наверное, они сегодня не приедут, ваши покупатели, — сказала Ольга. — И вы никуда не поедете, правда? Оставайтесь ночевать опять!
— Я с радостью останусь, конечно, — Александра тревожно взглянула на окна. Ей показалось, что неподалеку в темноте мелькают размытые дождем пятна света. — По-моему, к нам все-таки кто-то едет…
В кармане куртки загудел телефон. На экране отобразилось имя Елизаветы Бойко.
— Мы рядом или заблудились, не понимаю! — прокричала та в трубку в ответ на приветствие Александры. — Въехали в какие-то открытые ворота и уже два раза обогнули весь поселок! Охранника нет на месте, спросить некого! Даже табличек нет!
— Мы видим вас, кажется! — Александра пошла к двери, жестами торопя засуетившуюся хозяйку дома, искавшую под вешалкой зонтик. — Здесь горит свет на первом этаже, подъезжайте ближе!
— Я встречу! — воскликнула Ольга и, прежде чем Александра успела накинуть капюшон, выбежала на крыльцо, на ходу раскрывая зонтик. — Сидите здесь, я встречу!
* * *
…Александра, будучи художницей, любила асимметричные лица. Классически правильные черты казались ей скучными, как гипсовые слепки. В Академии художеств, в натурном классе, она всегда радовалась, если очередная модель обладала странной внешностью. Она легко могла восстановить в памяти целый ряд необычных лиц, отмеченных теми или иными особенностями. Это была своего рода невидимая коллекция, представлявшая ценность только для самой Александры.
Клиент, которого привезла Елизавета Бойко, по праву занял бы в этой коллекции одно из первых мест. Александра не могла оторвать от него взгляда, хотя понимала, что такое пристальное внимание невежливо. Это был маленький, кругленький, совершенно лысый человечек с большой черной бородой, чуть не до пояса. Из-за лысины его лоб казался несоразмерно большим. Глаза были разного размера и формы. Правый — круглый, словно вытаращенный от удивления, левый — с тяжелым приопущенным веком, из-под которого загадочно мерцал зрачок. Нос картошкой. Крошечные кисти рук. Такие же крошечные ноги — ботинки, забрызганные грязью, казались детскими. И тонкий, тягучий голосок, выходящий откуда-то из солидной черной бороды, совершенно к ней не идущий.
— Леонид Полтавский, галерист, — плаксиво представился человечек, протягивая Ольге и Александре свои визитки. — И коллекционер. Очень рад, очень. Жалею, что не был на аукционе сегодня, только что прилетел из Франкфурта. И послезавтра, в субботу, улетаю.
— Очень рада знакомству… — отвечала Александра, бегло рассмотрев и спрятав визитку. — Вы не много потеряли, что не были на аукционе. Он не удался. Думаю, уже вся Москва об этом знает.
Она взглянула на Бойко. Та опустила веки в знак согласия.
— А… Москва… — пропищал Леонид Полтавский. — Да пусть болтают. Не принимайте близко к сердцу. Главное, чтобы все были живы и здоровы!
— Могу я предложить вам чаю? — решилась наконец заговорить Ольга. Гость явно смутил ее, она не знала, куда девать взгляд, и прятала руки под шалью. — Или кофе?
— Ах, спасибо, невероятное вам спасибо! — Леонид Полтавский благодарил с преувеличенным восторгом, слегка задыхаясь. — Я с удовольствием выпью чашечку… Чего угодно… Как вы пожелаете… Я неприхотлив!
Елизавета Бойко держалась очень серьезно и обращалась со своим подопечным с подчеркнутым вниманием. Стоило ему оглядеться, как она придвинула к нему стул:
— Присядьте вот тут, у печки. Здесь тепло!
— Здесь прекрасно! — пропела свистулька, спрятанная в недрах густой бороды. Усевшись перед топившейся «голландкой», поерзав на стуле так, что тот жалобно заскрипел, Леонид Полтавский выставил крошечные ладошки навстречу исходящему от печи жару и воскликнул: — До чего же хорошо! Я прямо как в раю!
Елизавета Бойко угодливо улыбалась. Наблюдая за ней, Александра не переставала мучиться смутным беспокойством, которое не покидало ее с того момента, как она увидела выходящих из машины гостей. «Кто он? Имя слышу впервые. Такую внешность я бы запомнила. Галерист и коллекционер? Бойко перед ним заискивает. Значит, он богат. Возможно, влиятелен. А я ничего о нем не знаю. Я отстала от жизни, одичала в своей мансарде».
Сейчас Александра очень жалела о том, что под рукой нет нужного раздела архива Альбины. На вид гостю было лет сорок пять — пятьдесят, но могло быть как меньше, так и больше. Возраст было сложно определить — необычная внешность разрушала все привычные шаблоны. «Это прямо модель для Веласкеса… Для его серии придворных карликов…»
— У вас галерея в Москве? — спросила Александра, также взяв стул и поставив его неподалеку от печки. — Я была бы счастлива познакомиться с вашим собранием…
— Ах, сейчас у меня такой хаос, я все меняю! — воскликнул Полтавский, помахивая кукольной ручкой. — Хочу совсем все изменить, решительно всю концепцию! Вы понимаете, когда становится неинтересно чем-то заниматься, другим тоже интересно не будет. А я живу только своими проектами.
— У Леонида удивительная коллекция старинных туалетных приборов, — неожиданно подала голос Бойко. — Это нечто фантастическое!
— Ну, как сказать… — Леонид скромно потупился и поерзал на скрипящем стуле. — Лучшие экземпляры я так и не приобрел. Не получилось. Всегда что-то мешало — то я лично не мог присутствовать на аукционе, то сделка в последний миг срывалась… Бывает, продавец уже подписал согласие, взял аванс и вдруг сообщает, что раздумал продавать и возвращает деньги. Что же мне делать? Сделка отменяется. А потом я вижу эту вещь в другом собрании… Очень некрасивые бывают истории!
— Да… — протянула Александра. — Я вас хорошо понимаю.
— Поэтому я предпочитаю вести дело быстро, расплачиваюсь всегда наличными и забираю предмет! — Тут Полтавский отчего-то хихикнул, передернув плечами, словно готовился исполнить цыганочку. — Так всего лучше!
— Вы совершенно правы, — поддакнула Бойко. — Тут уж обратного хода быть не может!
— Как в аптеке! — Полтавский опять хихикнул.
В столовой появилась Ольга. Она несла поднос с чайными приборами, уставив пристальный взгляд на чашки, словно гипнотизируя их. Александра встала и поспешила помочь. Они вместе расставили приборы на круглом столе под абажуром. Художница случайно задела руку Ольги. Ее пальцы были словно изо льда.
— Какая гроза… — проговорила Ольга, поглядывая то на одно окно, то на другое. — У меня от молний кружится голова…
Она говорила как во сне, словно не осознавая, что рядом находятся посторонние люди, и на гостей не смотрела, будто их не было. Александра с тревогой смотрела ей в лицо. «Я не понимаю ее, и это плохо, очень плохо. Она может выкинуть какой-нибудь номер…»
— Давайте пить чай! — художница обернулась к гостям, которые в этот миг, сблизив головы, о чем-то тихо переговаривались.
Полтавский мигом вскочил, резво оттолкнувшись носками от пола, словно от батута:
— Позвольте помочь! Что это я расселся!
И он захлопотал вокруг стола, больше, впрочем, мешая, чем помогая. Наконец расселись. Ольга, с бледным напряженным лицом, далеко отставив в сторону локоть, разлила по чашкам чай. Гроза, бушевавшая за стенами дома, как будто шла на убыль. Шум дождя становился ровнее и тише, порою казалось, что он почти смолк. Но вода в желобах над окнами бурлила бешено.
— Кажется, дождь скоро кончится! — заметила Бойко, беря из корзинки, выстланной салфеткой, сухарик.
В этот миг прямо над домом разорвался оглушительный гром. Что-то стеклянно зазвенело, и свет погас.
— Ой! — тихо пискнул невидимый Полтавский.
…В темноте раздалось шуршание — словно потихоньку надрывали край бумаги. Вспыхнуло крошечное пламя спички, выхватив из мрака лицо Ольги, спокойное, даже умиротворенное. Она поднесла к пламени опаленную свечу, наклонила ее, фитиль затеплился, рождая ровный желтый огонь. Ольга установила свечу в керамический кувшинчик, высоко подняла, осветив лица всех сидящих за столом. Улыбнулась — среди гостей, растерявшихся, пусть на миг, она чувствовала себя теперь хозяйкой положения.
— Я же говорила, что свет отключат, — сказала она почти самодовольно.
— Это надолго? — встревоженно спросила Бойко. — Не хотелось бы задерживаться.
— А зачем задерживаться? — возразил пришедший в себя Полтавский. Он взял свою чашку, подул на чай и с заметным наслаждением отхлебнул глоток. — Я могу осмотреть товар и при свечке. И потом, у меня всегда при себе фонарик!
Порывшись во внутреннем кармане своего кургузого, словно детского, пиджака, он извлек и положил на стол кожаный пенал. В нем оказались фонарик, лупа, несколько пинцетов, зажигалка и маленький ножик. Александра невольно улыбнулась. Подобный набор, позволяющий произвести летучую экспертизу на месте, носила при себе и она.
— Принесите нам сюда товар, пожалуйста, и мы посмотрим! — обратился Полтавский к Ольге.
Та молча склонила голову и, отвернувшись, ушла от освещенного стола в темноту. По собственному дому она шла легко, как кошка, совершенно, судя по всему, не нуждаясь в освещении. Заскрипели лестничные ступени. Ольга поднималась в кабинет отца, куда отнесли все коробки, прибывшие с аукциона.
— А скажите, пожалуйста, будьте добры… — Полтавский обратился к Александре и мучительно поморщился, явно забыв ее имя. Она напомнила, и галерист хлопнул себя кукольной ладонью по огромному лбу: — Ну что за память, простите! Скажите, Александра, вам случалось приобретать вещь, которой вы не видели даже на фотографиях?
— Много раз, — кивнула художница. — Но я никогда не покупала для себя.
— Да, это дело другое, у вас бизнес, — вздохнул Полтавский. — А я вот слышал про эти четки, но никогда не видел их. Правда, имею представление об оттоманском фатуране. Есть у меня несколько вещиц… Ну, мы познакомимся поближе, и я вам все покажу, договорились?
Александра подтвердила, что они договорились, но ее желание познакомиться с Полтавским поближе слабело с каждой минутой. Его манерность начинала казаться утомительной, а любезность слащавой. Бойко улыбалась застывшей улыбкой, Ольга словно растворилась на втором этаже, в непроглядной темноте. Полтавский глубоко, горестно вздохнул и пригорюнился, глядя в свою чашку. Внезапно, не сводя взгляда с чашки, он начал напевать неожиданно приятным, лишенным визгливых нот голосом:
— Он себе на шею четки… Вместо шарфа привязал… И с лица стальной решетки… Ни пред кем не подымал…
Песня оборвалась так же резко, как началась, и Полтавский серьезно заметил:
— Кстати, у Пушкина в оригинале «Рыцаря бедного» строфа выглядит совсем иначе, но в народ пошел сглаженный вариант. И уж конечно, сейчас поют не «подымал», а «поднимал». Всюду деградация.
— Вы филолог? — спросила Александра, чтобы сказать хоть что-нибудь. Отсутствие Ольги начинало ее беспокоить.
— Я идиот, — бросил Полтавский. — Уже не первый раз в жизни выкладываю деньги за кота в мешке.
— Вещь уникальная, Леонид Борисович! — угодливо вставила Бойко. Полтавский обратил на нее так же мало внимания, как если бы она молчала или вовсе отсутствовала в комнате.
— Настоящий оттоманский бакелит попадается редко. — Полтавский испустил новый душераздирающий вздох. — Подделок море. Приходится носить с собой целую походную аптечку, чтобы сделать тест. Я все взял.
Он снова порылся во внутреннем кармане, оказавшемся бездонным, достал оттуда прозрачную пластиковую косметичку, в которой виднелась упаковка ватных палочек, пузырек и тюбик.
— Все ношу с собой, — Полтавский выставил на стол свою маленькую лабораторию. — Растворитель 409, полироль для металла Simichrome Polish. А что делать?! Знаете, как меня один раз обманули?! И кто?! Уважаемый человек, все перед ним преклонялись, да я и сам преклонялся. Никогда в жизни не подумал бы, что такое возможно. Умеете делать тест на бакелит? Нет? Я вас научу. Ничего хитрого нет.
Александра покачала головой, продолжая напряженно прислушиваться к тишине наверху. Ее тревожило отсутствие Ольги. Весь день нервы художницы были натянуты, сорванный аукцион подействовал на нее угнетающе. Недовольство собой, усталость, темнота, гроза — все это взвинтило ее до предела. Она едва сохраняла на лице любезную полуулыбку.
— Надо смочить ватную палочку растворителем 409 или полиролем для металла, — продолжал Полтавский. — Вот этой самой марки, тут идеальная формула. Потереть палочкой изделие. Если на палочке появится желтое пятно, бакелит подлинный. Но!
Он внушительно воздел указательный палец и погрозил, словно споря с невидимым оппонентом:
— Если изделие покрыто лаком, тест пройден не будет. Казалось бы, просто? Но!
Он повторил свой угрожающий жест:
— Есть изделия, которые проходят тест и на полироль, и на растворитель 409, но не являются бакелитом! Представляете, Александра?! Это фейкелит. И тут уже нужны другие тесты. И чутье прежде всего…
— Что-то наша хозяйка задерживается, — заметила Бойко. В этот миг, как по сигналу, вспыхнул свет, показавшийся невероятно ярким. На середине лестницы стояла Ольга с коробкой в руках и моргала, ослепленная. Полтавский вскочил:
— Позвольте помочь!
— Ничего, я сама… — Ольга подошла к столу неуверенными шагами, казалось, в темноте она ориентируется лучше, чем на свету. Поставила коробку. Александра отметила, как сильно дрожат руки у ее подопечной. Ее и саму била дрожь, но никому не видная, внутренняя. Полтавский собирался провести тест на подлинность материала, и хотя бояться, судя по всему, было нечего, Александра все-таки переживала.
— Ну… — отрывисто произнес Полтавский и тут же смолк.
Ольга сняла крышку с лохмотьями бумажных пломб, на которых красовались гербы аукционного дома. Внутри обнаружились комья мягкой коричневой бумаги, Ольга вытряхнула их на стол.
Четок в коробке не было.
— Вы что-то перепутали, — нарушила установившуюся тишину Бойко, не сводившая острого взгляда с пустой коробки.
— Нет, я взяла ту самую коробку, — хрипло ответила Ольга. — На ней номер и название лота.
— Да, но… — Бойко наткнулась на взгляд своего клиента и замолчала. Было от чего — Полтавский смотрел на нее такими злыми глазами, что Александре сделалось жутко. Глаза у этого колоритного галериста были разные, но бешенство в них сверкало одинаковое. Так мог бы смотреть ревнивый муж, заставший жену с любовником в собственной спальне.
Сама художница не знала, что думать. Она пыталась встретиться взглядом с Ольгой, но та не поднимала головы. Казалось, девушка не вполне осознает случившееся и потому не проявляет эмоций.
— Давайте поднимемся и поищем при свете, — откашлявшись, продолжала Бойко. — В темноте вы могли взять другую коробку.
— Я взяла ту самую, — тихо повторила Ольга. Она подняла голову, приложила ладонь ко лбу, словно пытаясь унять приступ головной боли, сощурилась на лампу. — Да вот на крышке номер… Название… Четыре коробки поставили отдельно на столе. Это те лоты, которые выставлялись и были сняты. Остальные коробки, как при отправке, ставили на пол в больших коробках. Надо позвонить в аукционный дом, спросить…
— Я сейчас же позвоню, — опомнившись, Александра достала телефон и набрала номер аукциониста.
— Поставь на громкую связь, пожалуйста, нам всем очень интересно! — с жесткой интонацией попросила Бойко. Александра на миг встретилась с ней взглядом. Посредница смотрела на нее загадочными немигающими глазами, в которых ничего нельзя было прочесть. Александра нажала на значок громкой связи.
Игорь ответил после паузы, его голос прерывался резкими помехами — гроза все еще не закончилась, хотя стремительно уходила на запад.
— Привет! — далекий голос искажался и плыл от помех. — Что, передумала? Я заберу четки, как только свистнешь!
— Их уже кто-то забрал, — резко ответила Александра. — Точнее, свистнул.
— Что ты говоришь? — изумился собеседник.
— Коробка пуста.
— В каком смысле?!
— Игорь, в прямом смысле, там ничего нет. Ваши ребята точно упаковали четки для отправки?
— Какие ребята?! Я сам лично снял их с торгов, положил в коробку, приклеил свежие пломбы, в чем проблема?!
— Игорь, проблема в том, что четок в коробке нет. Ольга, — Александра повернулась к хозяйке дома, молча стоявшей рядом, — бумажная пломба на коробке была разорвана?
Ольга кивнула.
— Пломба была разорвана, — сообщила Александра Игорю. — Кто-то открыл коробку после того, как ты положил туда четки.
В трубке установилось молчание. Все, кто находился в столовой, также молчали, отчего шум дождевой воды, кипящей в желобах над окнами, стал особенно отчетлив. В печи затрещало сырое полено, и все одновременно вздрогнули. У Александры по спине пробежали огненные мурашки. Голова слегка кружилась, во рту пересохло. Она облизала губы. «Я ведь предчувствовала, что дело добром не кончится, но чтобы обернулось так…» Дальше мысли не шли, наткнувшись на стену, за которую Александра боялась заглядывать.
— Саша, ты ведь понимаешь, что после того, как мы доставили хозяйке ее имущество, мы за него больше не отвечаем, — раздалось наконец в трубке. — Это прописано в договоре. Мы сняли с себя ответственность за сохранность лотов примерно час назад. Исхакова расписалась, что получила обратно все вещи в полной сохранности.
— Подожди… — Александра в растерянности кусала губы. — Не своди все к пункту договора, мы не в суде. Пока еще… Надо разобраться. Ты сам упаковал и опечатал коробку, хорошо. Но скажи, могло такое быть, что ее вскрыли потом? В том отеле, в машине? До того, как она оказалась в доме?
— Это полностью исключено! — возмущенно заявил Игорь. — Я все время был рядом с коллекцией, и во время погрузки тоже. А разгружали при тебе. Саша, извини, но нашей вины тут быть не может. Что-то случилось уже на месте, у вас.
— Ты меня тоже извини, но этого не может быть, — Александре вдруг стало очень холодно, хотя в топке трещали дрова и по комнате расходилось мягкое щедрое тепло, которое дает только печь. — В доме не было посторонних.
Внезапно она осеклась и снова встретила взгляд Елизаветы Бойко — тяжелый, немигающий. Леонид Полтавский крутился на стуле так, что рассохшееся дерево трещало под его небольшим весом. Ему явно не терпелось вмешаться в разговор. Ольга медленно повернула голову. Она по-прежнему напоминала человека, который спит наяву. Молодая женщина смотрела на Александру отсутствующим взглядом.
— Саша, ситуация неприятная, согласен, — послышался в трубке тревожный голос. — Но я полностью ручаюсь за то, что все коробки были доставлены в дом неприкосновенными и запечатанными. Думайте… Может быть, у кого-то была возможность…
— Возможность? — словно эхо, проговорила Бойко, подавшись вперед.
— Игорь, я перезвоню, — коротко сказала Александра и оборвала разговор.
Держа в руке замолчавший телефон, она оглядела окружающих. Никогда еще она не чувствовала себя такой растерянной. В ее профессиональной биографии случалось всякое, и она почти привыкла к неожиданностям, с которыми ее сталкивала судьба. Подделка там, где был возможен лишь подлинник. Подлинник, чья безупречная стерильная история оказывалась основанной на крови. Старые знакомые, о которых, как выяснялось, Александра не знала ничего. Баснословные ценности, которые не стоили в результате ни гроша. Александра перестала удивляться, паниковать, нервничать, если сталкивалась с чем-то необыкновенным. В ней родилась привычка фиксировать и анализировать происходящее, прежде чем дать волю чувствам. Но то, что произошло сейчас… Со случаем открытого воровства вокзального пошиба, прямо при ней, почти на глазах, она столкнулась впервые в жизни.
— Надо поискать еще, — вымолвила она единственное, что пришло ей на ум. — Возможно, четки выпали из коробки.
Это звучало очень глупо, тем не менее присутствующие ее поддержали. Первым вскочил со стула Полтавский, его детские ботинки со стуком приземлились на потертый паркет:
— Идемте искать! Я уверен, мы их найдем!
— Но… — Ольга беспомощно взглянула на Александру. — Хорошо, пойдемте.
Все гуськом поднялись по лестнице, и Александра вошла в уже знакомый ей кабинет. Прежний застывший порядок провинциального музея был разрушен. Шкафы опустели. Повсюду стояли опечатанные коробки с аукциона. На столе Александра увидела три коробки.
— Вот! — подойдя к столу, Ольга одна за другой снимала крышки с коробок. — Я открыла их все, когда искала четки. Испанское ожерелье из баламутов. Черепаховый туалетный набор в серебряном окладе. Здесь — визитница из резного перламутра. Все на месте.
— Погодите, — нахмурилась Александра, осмотревшая все коробки и их содержимое. — Пломбы были на местах? Вы сами их вскрыли?
Ольга кивнула.
— А на коробке с четками пломба была уже порвана?
— Да, — новый утвердительный кивок.
— И вас это не насторожило? — воскликнула Бойко.
Ольга пожала плечами. Вид у нее был затравленный и усталый. Она ответила почти равнодушно:
— Мне было некогда об этом думать.
— А как же вы не увидели, сняв крышку, что там ничего нет? — допытывалась Бойко.
— Я знала, что четки должны быть там, под упаковкой. Я просто взяла коробку и принесла ее вниз.
И после короткой паузы, нервно улыбнувшись, Ольга спросила:
— Надеюсь, вы не подозреваете меня в том, что я обокрала сама себя?! Мне срочно нужны деньги. Я больше всех заинтересована в том, чтобы продать четки.
— Милая барышня, упаси Боже, никто вас ни в чем не подозревает! — возбужденно засвистел Полтавский, подскочивший к столу и жадно оглядевший выставленные в коробках сокровища. — Это что-то вопиющее… Я не верю этому вашему знакомому с аукциона! Я уверен, это он!
Теперь он обращался к Александре, с трудом выносившей острый взгляд его разных глаз — выпученного и полуприкрытого. Казалось, на нее смотрят сразу два человека. Художница старалась отвечать хладнокровно, но в ее голосе не было уверенности, за что она на себя злилась.
— Я знаю этого человека не первый год, — сказала Александра. — У него хорошая репутация.
— А! — раздраженно взмахнул крошечными кистями рук Полтавский. — Репутация! У всех жуликов отличная репутация, уверяю вас. Честному человеку репутация ни к чему.
И, повернувшись к Елизавете Бойко, молча оглядывавшей кабинет, спросил тоном капризного ребенка:
— Сделка не состоится, если я не ошибаюсь?
— Ничего не поделаешь, Леонид Борисович, — угодливо пролепетала та. — Разве что четки найдутся…
— Такие вещи сами собой не теряются и не находятся! — по-прежнему раздраженно оборвал он посредницу. — Что же, я так и уеду с пустыми руками?
— А вот какой прекрасный туалетный набор. — Бойко указала на одну из раскрытых коробок. — Редкая сохранность! Начало девятнадцатого века, черепаховый панцирь, серебро с чернью… Прелестный рисунок, вы не находите?
Брезгливо отставив мизинец в сторону, Полтавский двумя пальцами извлек из коробки гребень, затем флакон для одеколона, рассмотрел на свет, понюхал, пощелкал ногтем, лизнул. Пожал плечами и пробурчал:
— Я не очень-то люблю черепаху, ее столько подделывали еще тогда… Массовый товар. Надо соскабливать и поджигать, а у меня сейчас нет настроения возиться. Я рассчитывал на эти четки! Ладно, возьму на экспертизу, если все хорошо, пришлю деньги. Вот, через Елизавету.
Галерист сделался крайне неприветлив. Бойко бросилась упаковывать туалетный набор. Ольга смотрела на все происходящее молча, никак не изъявляя согласия или протеста. Александра не вмешивалась. Ее не покидало чувство иллюзорности того, что творилось вокруг. «Как в дурном сне, все идет наперекосяк, и ты понимаешь, что это сон, надо бы проснуться, но… Не получается!»
— Значит, мы поехали, — понизив голос, обратилась Бойко к Александре. — Ты там выясни все-таки, что случилось с четками. Вещь стоит два миллиона минимум!
— А четки были застрахованы? — внезапно спросил Полтавский, устремляя на Александру свой загадочный взгляд.
— Да, конечно, — торопливо ответила она, злясь на себя за то, что волей-неволей впала в услужливый тон, бессознательно копируя интонации Бойко.
— Срок страховки еще не истек? — теперь он обращался к Ольге.
— Я посмотрю договор… — с запинкой вымолвила та.
— Так давайте посмотрим! — воскликнула Бойко. — Боже мой, и вы так спокойны! Я бы уже с ума сто раз сошла!
Все спустились вниз, и Ольга протянула Бойко лежавшие на буфете бумаги, которые передал ей на прощание Игорь. Бойко мгновенно просмотрела их и, найдя нужный пункт, удовлетворенно закивала:
— Вот, это то, что надо! К счастью, страховой полис не связан со временем и местом аукциона! Он выдан на месяц, это минимальный срок, кажется. Четки все еще застрахованы на случай порчи или утраты, так что поторопитесь заявить в полицию! А уж там разберутся, когда они пропали!
Она вновь зашуршала бумагами и произнесла уже без воодушевления:
— А вот это вы зря подписали, не убедившись в целостности всех лотов. Хоть самое ценное стоило бы проверить! Вы расписались в том, что получили все предметы в целости. Это будет использовано против вас, разумеется. Придется объяснять полиции, каким образом четки могли пропасть у вас дома, на глазах, в сущности. Аукционный дом ваших претензий не примет, вы сами подтвердили, что претензий нет.
Ольга смотрела на нее темным затравленным взглядом. Казалось, она не понимает ни слова. Александра вмешалась:
— Лиза, четки не могли пропасть здесь, пойми! После того, как привезли коробки, в доме не было посторонних.
— Были! — свистнул Полтавский почти весело. — Мы же приехали! Но мы все время сидели внизу, с вами, а четки были наверху, как я понимаю?
— Грузчики могли взять? — обратилась Александра к Ольге.
— Исключено, — почти шепотом ответила та. — Я все время была с ними, показывала, куда ставить коробки. И коробки, снятые с аукциона, принесли последними. Их принес в дом ваш знакомый. Я ему только сказала, чтобы поставил их отдельно от других, на стол в кабинете, на втором этаже. Он пошел туда один.
Перед Александрой словно вспыхнула далекая фосфорическая зарница, осветившая темное небо до самой глубины облаков. Она вновь увидела Игоря, входящего в дом со стопкой последних коробок. На крыльце стояла Ольга, охранник запирал кузов фургона, шофер, открыв дверь кабины, негромко говорил по телефону. Гроза приближалась. За черным лесом, поглотившим горизонт, низко, тяжело катился гром. «Игорь провел в доме совершенно один несколько минут. Он принес последние коробки, среди которых была коробка с четками. У него был клиент, готовый заплатить за четки любые деньги, а я отказала. Но это невозможно!» Последняя мысль, отчаянная и беспомощная, ей самой показалась неубедительной. «Это возможно, и это могло случиться! — говорила другая часть ее сознания, рассудочная и чуждая эмоциям. — И это случилось».
— Понятно, — многозначительно произнесла Бойко. — Ушлый парень. Увел четки и дал владелице подписать документ, что она получила все свои вещи обратно.
Полтавский хмыкнул.
— Я уверена, произошло что-то другое. — Александра едва узнала собственный голос, таким напряженным и тихим он оказался, когда она смогла заговорить. — Мы в этом разберемся.
— А что другое? — резко спросил Полтавский. — Все ясно, по-моему. Четки взял этот субъект с аукциона, раз он находился в доме один, да еще знал, что в коробке, которую нес. Лично ведь опечатывал. Ну, тип… Ах да!
Последнее восклицание он издал, словно осененный некоей ослепительной догадкой, и взмахнул рукой:
— Еще же есть вы!
— Что?! — выдохнула Александра.
— Ну, вы, вы, — твердил Полтавский, сверля ее своим невыносимым двойственным взглядом. — Когда хозяйка нас встречала, вы ведь оставались в доме одна? Минут пять как минимум!
— Что…
Больше Александра не могла произнести ничего. Обжигающая волна поднялась по шее к щекам, достигла глаз, опала, оставив после себя головную боль и страшную тяжесть.
— Саша, никто на тебя не думает, конечно!
Ее руки ободряюще коснулись пальцы Елизаветы Бойко. То, что Александра прочла в глазах старой знакомой, ее ужаснуло. Бойко смотрела заговорщицки-вопросительно, и смысл ее лукавого, даже несколько восхищенного взгляда был ясен. «Она всерьез думает, что я могла взять четки!»
