14
«…Направленность ваших деяний не должна делать очевидной истинность ваших устремлений.»
Слежку Колин заметил едва ли не от дверей собственной комнаты. Тамас аф Дорсет, ошибиться невозможно — он, незвано-непрошено, нечаянно-негаданно намеривался приобщиться к его секретами. Действовал ли потомок владельцев Риара из личных побуждений или по инициативе союза новиков, а то и вовсе в интересах третьих лиц, определенно не должно было остаться вне зоны внимания и несомненно требовало прояснения. Все бы ничего, но где изыскать на это свободное время? Со временем-то полный швах! И ладно бы соглядатай проявлял чудеса скрытности и осторожности, умение дышать в затылок и прибывать незамеченным. Он и намерений таких не выказывал. Вел себя как сонный медведь в гречишном поле. Беспечно и не таясь. Конечно, нельзя было исключать, что непрофессионализм слежки демонстрировался с умыслом, отвлечь от истинной опасности. Способных принимать молниеносные решения предостаточно. Молочного мальчика на растерзание не отдадут. И разбираться не станут, взаправду существует угроза или же Габор жертва чьей-то игры. Большинство коллизий ситуации, в которую угодил, представлялись. Большинство, но не все. И Колин ясно осознавал, его хитрожопого и умного, запросто придавят, пискнуть не успеет.
«Надо бы подробности узнать о Гусмарах,» — унгриец не сомневался, генеалогическое королевское древо и примыкавших к нему родов, многое прояснит. Опять же, с чего выкроить минуту и час?
Таскать за собой хвост глупейшее занятие. Такие вопросы надлежит решать быстро и кардинально. Колин быстрым шагом пролетел по Монастырской. Свернул на Дырявые Карманы, по лабиринту заборов и ям, выйти на Скворцы. Это не рядом, но чего не сделать для товарища по несчастью пребывать при дворе эсм Сатеник.
— За мной. Один, — Колин, не замедляя шага, с ногтя выстрелил в темноту проулка нобль.
— Принято! — догнал его и шепот баротеро и шелест закаленной стали, извлекаемой из ножен.
Вопрос со слежкой исчерпан. Все бы так. Нобль и готово.
Ночка обещала выдаться весьма беспокойной. Присмотренные загодя закутки и ухоронки оказались или мало пригодны или совсем не пригодны для запуска шара. То под боком, не смотря на довольно-таки поздний час, сновали прохожие, то ненужные проблемы с ветром. Или нет совсем, или несет, как в трубу и в противоположную от необходимой сторону. Тонкокожего летуна сразу загонит в объятья голых веток вековых лип. Задворки монастыря иеремитов заняты лагерем калик. На Поповом Горбе целый цыганский табор. Жгли костры, пели песни. Базилика Святого Рока слишком в стороне. Если бы требовалось просто совершить запуск, то тогда да, место отличное. Глухомань и безлюдье. Но нынче необходимо уточнить образующую взлета, подъемность конструкции, остойчивость к заваливанию и скорость дрейфа, для следующих необходимых изменений и усовершенствований.
Распугав крыс и отбившись от своры бездомных собак, Колин укрылся в развалинах старых казарм. Час возни и… счастливо полетать, круглолицый!
Воздухоплаватель проявил себя образцово. Легко поднялся до макушек деревьев и подхваченный ветром, поплыл в сторону домов и домишек Короткого Вала. Наполненный теплом и светом, шар отлично виден в темном небе. Нарисованная на его боках рожа выпукла и натуралистична. Капающая смола дополняла образ — голодный хищник в поисках человеческой плоти!
Подталкиваемый ветровыми порывами, шар облетел склад сыроделов, испянав крышу крохотными огоньками нафта. Завис над странноприимным домом. Задиристо кинулся на востроносый флюгер. Святой Ортий выставил вперед указующий перст, встречая атаку желтомордого чудовища. Летун в последний момент, не пропороть бок, взмыл вверх, обдав жестяного святого жаром и смолой. Распрощавшись с опасностью, наведался на подворье кармелиток. Подвис, покачиваясь над новостройкой, «обслюнявил» стропила на часовенке. Шарахнулся от затлевших досок. Сбежал бы резвей, но ветер сегодня нерасторопный движитель.
Не сразу, но летуна заметили. Раздались крики и испуганный визг на крыльце «Голубь в пиве». Виной ли тому летучее чудовище или случившийся безумный переполох, но занялся сеновал. Пламя поднялось в небеса, исполняя безумный танец, в такт радостно покачивающемуся порождению зла. Отчаянный выстрел из самострела не достиг цели. У горе-стрелка тряслись руки. А когда зверская морда повернулась к нему своей чудовищной пастью с клыками, стрелок в ответственное мгновение, зажмурился.
От шинка ленивый ветер, ведомыми только ему путями, погнал огнеликого монстра к Замостью. Жизнь коротка и следует дорожить не часом, но малой минутой.
Вослед шару доносился запоздалый брех. Вздев узкие морды к небу, сторожа людского добра, провожали залетного гостя лаем. На поднятый шум, вспыхивали скудные огоньки в окнах. Люди неблагодарно богохульствовали, но выяснив причину тревоги и шума, прятались по домам, ища под родным кровом защиты и спасения от напасти.
Луковицы церквей, парили в черноте ночи и приветствовали своего круглого родственника. Как более счастливого. Он летел! Им же суждено навеки торчать между небом и землей, прикованными камнем к алтарями человеческих предрассудков. Шар дразнясь, нагло набирал высоту. Скалил пасть и щурил хищные глаза на сдобные облака. Сожру! — слышалось в шипении смолы и желтых выплесках. Торжество закончилось ярким шлепком в черноте, будто кто наступил на луну в мелкой луже.
Столь приметная гибель чудовища, принесла не меньше бед, чем его недолгий полет. Разлетевшиеся капли огня, угодили на одну из барж, отведенную под причал запаздывающему каравану с зерном. Посудина мгновенно занялась, сгорела и затонула. Досталось и её соседке, груженной под завязку шерстью и готовой утром отчалить в плавание. Спасая хозяйское добро люди надышались угаром и слегли прямо на пристани. Счастливчиков рвало, они хрипели и харкали кровью. Невезучие не дотянули до утра. Знамения осознали многие — к беде!
Грохот застал Колина в тот момент, когда он воспользовался замешательством городской стражи, ловко перемахнул кованые пики ограды храма Святой Агафии. Приземлился на носки, перекатился вперед, гася энергию падения. В досаде ругнулся. Ощупал в сумке замотанную в тряпку склянку. Не повредил ли? Осколки не хрустели. Тряпка и сумка не мокли. Колин подождал пока стража порысит в сторону взрыва и двинулся дальше.
Держась стены и прячась в её непроглядную тень, довольно быстро добрался до колокольни. Вход от посторонних накрепко заперт. Что паршиво — изнутри. Дверь не поддалась грубому нажиму. Унгриец попробовал просунуть альбасету в щель, определить нахождение засова, но так ковыряться можно до утренней зорьки. А у него еще дела в городе. Колин озадачено отступил, оглядывая стены. Кладка не очень ровная и при необходимости, проявив старание и терпение, вполне по силам подняться. Но это сколько ему придется карабкаться? Выход из затруднительной ситуации нашелся. Вернее нашелся вход. На высоте вытянутой руки приглашающе чернел квадрат, достаточный протиснуться сквозь него. По слабым бликам угадывался витраж. Устранять препятствие деликатно, опять же нужно время. Почему этой нематериальной дряни в ответственный момент острейшая нехватка? И всегда так, и никогда по-другому.
Колин поддел раму. Не открыл, а выковырял. Хрястнуло дерево, хрупнуло стекло и звонко осыпалось. Вычистив, вышкрябав осколки, пролез в узкую дыру, стараясь не упустить ни подозрительного малейшего звука. Капала вода. Скрипело дерево. Возились и шебуршали в куче прелой соломы мыши. Заунывно цвиркал сверчок. Далеко-далеко, в недрах храма, гундели голоса. Распевно читали Полнощную.
— …и святое имя твое возносим к чертогам твоим… Дай нам надежду…
«И колбасы, и сыра на дорожку,» — дополнил Колин, скулящих монахов.
Отряхнулся. Прочихался. Попривыкнув к темноте, здесь она гуще и черней уличной, начал подниматься. На каменных маршах лежали едва различимые фиолетовые пятна света, проникающего в редкие узкие стрельчатые оконца. Ступени широки и первые пролеты достаточно удобны для восхождения. Начиная с четвертого не очень, а камень сменило дерево. Старые доски и плахи надсадно хрипели и скрипели. Прикоснуться к перилам нечего и думать, шатки и рассыпались от ветхости. В последней трети и держаться не за что, слева лестницы обрыв.
Подъем заканчивался перекладинами коротенькой, в рост, лестницей на площадку колокольни. От высоты и красоты ночного города захватывает дух. В берегах крепостных стен волнуется темное море крыш. Среди них торчат рифы дворцов и церквей. Вскипают буруны садов и парков. Проваливаются глубины площадей и рынков. Огни, застывшие и движущиеся, похожи на глаза невиданных рыб. Одни приготовились схватить зазевавшуюся жертву, другие плывут в поисках желанной добычи.
Колин впрыгнул на ограждение, оттуда, с выходом силой, взобрался на балку с колоколом. Всадником уселся сверху. Способность видеть при плохой освещенности позволяла рассмотреть структуру дерева. Дуб за века высох до звона, кое-где покрылся сетью трещин, но ничуть не уступал по прочности граниту. Унгриец, альбацетой (беда и выручка!) выковырял круглую ямку в самом центре трещин, углубил шероховатости следов распила и теса. Проскреб нужные стёки к металлическому хомуту, державшему колокол. С предосторожностями извлек из сумки склянку с кислотой и не откупорил. Резко, не сжечь пальцы и одежду, перевернул вверх дном и установил в подготовленное углубление. Обугливая дерево, проникая во все пороки, кислота медленно, потянулась к колокольному держателю. Колин прикинул скорость истечения жидкости и реакции с металлом. Трудно говорить о точности завершения задуманного. Но тут ничего не поделаешь, приходилось полагаться на мало внятную интуицию.
— В конце концов, не все пророчества сбываются в срок.
Колин спрыгнул с балки и напоследок полюбовался красотами ночного города.
В «Мечи и Свиристелку» он вошел, буквально следом за Эсташем и Бово. Им еще не подали заказа.
— Подтягивайся! — проорал вилас на весь зал, всполошив половину сидящих. Скарам нож по сердцу и серебристо-черные и их друзья. — Рассказывай-рассказывай, для чего тебе понадобилось драконить белобрысика?
— Гусмар-старший беспокоится? Мертвецы не венчаются с грандами?
— Вообще ни на ком не венчаются, — подключился к разговору обычно молчаливый Бово. И ведь до чего верно подметил!
— Инфант настоял мне разобраться с этим, — признался Эсташ без всякого настроения к поручению.
— Разбирайся, — согласился Колин.
— Разберусь.
— А почему ты?
— В некотором роде мы состоим в знакомстве.
— Начнешь отговаривать?
— А ты позволишь себя отговорить?
— Послушать послушаю, но нет, уговоры не помогут.
— А что поможет? — задал вопрос Бово.
«Тоже антипатия к альбиносу? Или страхует приятеля от неудачи?»
— Нет не излечимых болезней, есть несовершенные лекарства, — мудрёно ответил Колин.
— Значит, поединок? — никак не мог включится в задание Эсташ.
— Кто-то сомневается?
— За мной гарганега! — пообещал Бово.
«Значит антипатия,» — решил для себя унгриец. Можно ли из озлобленности виласа на альбиноса что-то выгадать для себя, оставил выяснять на потом.
Дипломатия и торговля требуют таланта. Ни того ни другого у Эсташа не имелось. Поскупилась природа-мать наградить своего сына деловой хваткой, обходительностью и изворотливостью. Посему действовал с дилетантской прямолинейностью стенобитного тарана.
— Прими совет. Отступись.
— Не услышал цены. Раз уж ты призван вести со мной переговоры.
— Какой цены?
— Чему, — поправил Колин. — Исходу поединка.
— Спятил? Или перепил?
— В своем уме и не пил не глотка. Гарганегу еще не заказывали.
— Не похоже.
— Тем не менее, сколько предложат за белобрысика?
— Нисколько.
— Какая жалость. Или вы не оговаривали подобный ход дел? Или в случае твоего фиаско на переговорах, ко мне заявится Маммар аф Исси? И запоет совсем по-другому.
— Угадал, — нехотя проворчал Эсташ. — Все серьезно, парень. Все очень и очень серьезно!
«По другому никак,» — согласился Колин, но вслух согласия не высказал.
— Он так им нужен? Младший?
— На мальчика возлагают большие надежды.
— Даан или все-таки папаша?
«А ведь Гусмару на руку заполучить гранду в невестки. Такой простор для действий!» — удивился Колин многоходовости интриги. Но сколько бы он не восхищался, прозорливости и продуманности Гусмара-старшего, ему с этого ни полгроша. Удручающее обстоятельство.
— А есть разница?
— Лучше знать за ранее.
— Не лучше, — разозлился Эсташ твердолобости приятеля. — Не лучше.
«Я прав. Брак предрешен. Узнать бы поточнее, кто вознамерился засунуть Габора в постель гранде? Единолично Гусмар или дуэтом с Кинригом. Или еще существуют примечательные люди, способные мыслить масштабно, и измышлять невиданное.»
— Давай начнем с того, Гусмар-младший не так и плох как надеются многие, — намек Эсташа явно для Колина. — Имею ввиду искусство меча. Характером весь в папашу, сволочь, но дерется отменно. — Вилас стукнул кулаком по столу, заострить внимание новика. — Мэтр Жюдо работает с ним персонально. Натаскивает на драку. На драку! В ней он хорош, а не во всяких там галантных нежностях!
— Так неплох или хорош?
— Способный ученик, — тут же последовал комментарий Бово.
— Или богатый?
— И богатый тоже. У Габора прирожденный дар. Жюдо это признает. За альбиносом три покойника и они не чета твоим девяти. Настоящие бойцы. За ним присматривает Исси. За ним и за Туском аф Коббом.
— Тоже белобрысый?
— Очень смешно!
— А я смеюсь?
— А станешь?
— Так что там с Туском?
— Еще хуже белобрысого, — опередил с ответом Бово. — Рыжий.
— Тогда сам бог велел проверить младшего Гусмара.
— Мне казалось ты меня услышал?
— С чего бы тебе такое показалось.
— Потому что считаю тебя…
— Только без дружбы…, — запротестовал Колин.
— Что?
— Без дружбы, говорю. Странно было бы заяви ты сейчас, что делаешь этого по дружбе.
— Действительно…, — согласился Эсташ. — Было бы странно.
— Посуди сам. Отступлюсь и ты не пригласишь меня за свой стол, не взирая на наше теплое приятельство. Посчитаешь зазорным пить с человеком, не обнажившим клинка, когда такая возможность сама напрашивалась.
— Эту дилемму тебе лучше решить самому и в пользу личного. Здесь все так поступают.
— Уже её решил. Драться буду, но готов оставить белобрысого целехоньким. На определенных условиях.
— И каких же?
— Раз инфант заинтересован в судьбе младшего Гусмара, думаю баронство и немного землицы к нему обеспечат сохранность его протеже. Даже пылью не покроется.
— Ты серьезно?
— Обещаю, с альбиноса волоска не упадет. Останется в первозданном виде. Каким придет, таким и покинет ристалище.
— Ты так в себе уверен?
— Я здесь не причем. А вот инфант не очень уверен в младшем Гусмаре. Иначе к чему затевать наш с тобой разговор?
— Порой судьба способна сыграть злую шутку, — напомнил Бово о бренности наших надежд на счастливую долю. — Например…
Примера не последовало. Умолчал.
«Фаталист. Сегодня в нем масса достоинств,» — воздал Колин хвалу виласу.
— Не сыграет.
— Чего ты добиваешься? — никак не отступал Эсташ.
— Титула и земли к нему. И то и другое в мою и только в мою пользу.
— Так и передать инфанту?
— Так и передай. У меня большие планы на будущее.
— Расскажи о них богу, — буркнул вилас. Не достигнув результатов в переговорах не огорчился. Сносить поражения входило в привычку.
— Чтобы он над ними повеселился?
— А ему будет весело?
— Скорей всего не очень.
— Дуракам везет, — повторил Бово общепринятое заблуждение, пригодившееся для рассматриваемого случая.
Разговор прервался. Каждый посчитал свой долг и обязательства исполненными. Но в большем прибытке остался Колин, с легким сердцем и легкой душой, обыгравший приятелей на пару сотен. В качестве компенсации за прослушанный вздор.
— Я же говорю дуракам везет, — ворчал Бово. Бездарно просаженные деньги планировалось потратить в другом месте. С большим удовольствием и в совершенно другой компании.
— Тогда мне не о чем печалиться, — посмеялся Колин.
— Только не нынче, — не верил Эсташ в удачливость молодого приятеля. Возможно, сказывалась всегдашняя хандра. Возможно, вилас знал чуточку больше, чем говорил. А возможно его крайне раздражала двойственность порученных переговоров. Он сам не прочь прикончить зарвавшегося альбиноса, но вынужден уговаривать человека не выходить на поединок. Собственно неудаче в переговорах он мог бы порадоваться. Но следом за ним, правильное подозрение, придет Маммар аф Исси. Кто похлопочет за унгрийца? Ну или помолиться?
Ночь по-зимнему холодна. Задувает фонарь, под ногами хрустит снежок и блестят затянутые в скорлупу льда лужи. Идти еще терпимо — тепло, но Колин коротает ожидание в продуваемой подворотне. Рядом возится закутанная в лохмотья старая шлюха. Завершение жизненного пути. Венец земного круга. Собачья смерть на голодное брюхо, в сугробе под обшарпанной стеной, изжелтеной собачьим и человеческим ссаньем. Шлюха молчит, ничего не просит и лишь сжимается в комок.
«Еще немного и в карман поместиться.» — наблюдает Колин как устраивается старуха, немного согреться.
— На, — кинул он монету. Серебро сверкнуло в скупом свете фонаря.
— Богато живешь, такой деньгой швыряешься, — просипела карга, но не потянулась за подачкой.
— Брезгуешь? — разговаривал Колин, скоротать ожидания. — Или мало?
— Будь это тридцать лет назад, сказала бы мало. А сейчас много. Отберут. А то и побьют. Мне бы помельче чего. Грош, а лучше полгроша… Проживу дольше.
— А зачем тебе жить?
— Солнышко увидеть хочется. Зимой помирать тяжко. Опять же похоронят, где ни попадя или в канал кинут. А так, могилку отроют. Честь по чести.
— Еще часик тут посидишь…
— Нынче не мой срок. Бог не попустит.
— Все бы на бога взвалили.
— Так на кого больше? На то он и Бог, нас выслушивать, сопли нам болезным подтирать, — ворчала шлюха. — Пособить. Не делом, так словом. Жалостливый он, не то что человек. Ты вон чего толчешься? Порешить кого задумал?
— Вот пусть и пожалеет, оборонит.
— И пожалеет.
— Их или меня?
— Тебя.
— Это почему?
— Один ты, — вздохнула нищенка.
Колин повернулся рассмотреть шлюху.
«Вот сука старая, утешать вздумала! Сама вот-вот окочуриться… Может день… ночь такая?»
В конце улицы обозначилось шесть фигур.
— Дождалси, — сокрушенно вздохнула старуха.
— Тихо сиди.
— А мне чего бояться?
«То-то и оно. Знать бы наверное.»
Бой не дуэльный поединок, расшаркиваться и раскланиваться. Чем короче, тем лучше.
Колин выступил из темноты и не произнося ни слова, снес ближайшему псарю (а может канальщику, кто их различает?) голову. Тело шагнуло вперед, отплевываясь кровью, а голова полетела назад и в бок. Брякнула в забор и шлепнулась в сугробчик.
— Ах, ты ж! — ошалели бандиты от столь внезапного нападения. Чуть замешкались и это стоило жизни еще одному.
Двигаться теплей. Быстро двигаться еще теплее. Даже жарко! Колин и двигался, напоминая пыльный вихрь. Вихрь вращался, стремительно обегал неуклюжие людские фигуры. Иногда раздавался звон стали, именно — иногда, но неизменно встречу накоротке завершал вскрик смертельно раненого или умирающего человека.
Неуемный вихрь вымел третьего и четвертого, исполосовал пятого. С последним, шестым, получилось не по-божески. Ревес шнепфером перечеркнул лицо. Тяжелая сталь разрубила левую щеку, выбила зубы и вышла, разодрав осколками резцов, моляров и премоляров, правую. Человек просто отключился от боли.
— Как-то так…
— Поднаторел в смертоубийстве.
— Надо же чем-то кормиться.
— Мать бы свою пожалел.
— Принепременно. Разбогатею, заберу к себе. Приставлю двух служанок, подарю экипаж, разъезжать по столичным лавкам. В благодарность, она, по вечерам, будет доводить меня до белого каления с женитьбой на очередной хорошенькой девице из приличной семьи. Таскать в дом ворожей, сводней и тетушек, уговорить меня уступить её выбору.
Колин подобрал фляжку с убитого.
— Ого? Вестембар? — определил он сорт по чудесному аромату. Хлебнул еще и выплюнул струю на раненого.
— Аааа! — выгнулся псарь, хватаясь за лицо.
— Куда!? Грязь занесешь!
— Мммм, — задыхался от боли бандит, скручиваясь в спираль и тут же распрямляясь.
— Носом дыши. Кровь в глотку попадет, закашляешься, — предупредил Колин и занялся обычным делом. Сдиранием скальпов.
Псарь, не раскис мужик, изыскал в себе силы поглядеть на говорившего. Но увидел сбор трофеев и попросту закрыл глаза.
— Надо же! — Колин заливисто рассмеялся. — Лысый! Как бубен! Выделывать не требуется!
«Бекс! Он говорит о Бексе!» — таился псарь, превозмогая боль.
— Жалко отдавать скару. Нет, ну глянь! Ни волосинки! — Колин протянул скальп раненому, объяснить. — Мне раз попался с родимым пятном на пол головы. Тоже занятно смотрелось.
Унгриец сложил добычу в сумку, заимствованную у первого убитого. Вытер руки снегом. Подобрал необычное оружие принадлежащее противнику. Мару. Вещица редчайшая. Двухклинковое оружие из рогов со стальными наконечниками.
— Красотень! — примерил Колин к руке экзотический кинжал и «поразил» неведомых противников маятниковым движением.
В последнюю очередь собрал кошели. Не хуже базарного торгаша пересчитал деньги и рассовал по кармашкам пояса.
— За Дрэго аф Гарая счетец, — объявил он притерпевшемуся к боли и притихшему раненому.
Не забыл и о шлюхе. Реквизировал с безголового покойника плащ и кинул накрыться.
— С этим до весны дотянешь.
Следом, что корм птицам, сыпанул полугроши, из вывернутых карманов своих жертв.
— Такие пойдут?
— Заботливый, погляжу, — закуталась в плащ шлюха. Корявыми пальцами собрала мелочевку. К штиверу не притронулась.
— Какой есть.
Созерцая очередной подарочек вифферу, Флёгге остался невозмутимым. Кровью его не удивишь, содержимым тоже. Однако не промолчал.
— И чего добиваешься? — скар перевернул сумку носком сапога, вывалил содержимое на пол. Собаки подберут.
— Правосудия.
— Сомневаюсь я в твоем правосудии.
— В правосудии не сомневаются, — ухмыльнулся Колин. — Его вершат.
— Оуф Китц шуток не любит. И Виллен Пес тоже.
— И я много чего не люблю. Например, торт с кремовыми розами. Однако морду не ворочу.
— Его не разу не подавали, — проявил скар осведомленность о утренней сервировке в покоях Сатеник. Не тайна конечно, но все-таки.
— А я заранее не люблю.
