Глава 26

Девушки и тентакли

– На, – бодро произнесла Анастасия Иголкина, протягивая Аннушке большой румяный пирожок, взятый из плетёной корзинки.

Рыжая девушка глядела на бледную провидицу, сидящую сейчас на заправленной пледом Настиной кровати. Комнатушку освещала неяркая, испускающая желтоватый свет лампада. Настя не любила яркие газоразрядные трубки, бьющие в глаза, как полуденное солнце, даже шить и штопать предпочитала в таком освещении.

Кукушкина вяло приняла угощение, а потом откусила с краю.

– Вкусно, – выдавила она из себя и сразу сглотнула слюну.

Руки Анны затряслись, словно она голодала целую неделю. Глаза жадно заблестели.

– Это ещё чё, а вот мамка печёт, аж слюной можно подавиться, – ответила Настя и улыбнулась.

Ведьмочка ещё раз поглядела на усталую провидицу. Ей думалось, что дар бывает разный. Вот, например, Кукушкина умеет общаться с великой силищей эфира. Ей врач, тот, что учит лечебному делу сестёр милосердия, называл нама-как-то-там. Настя нахмурилась, вспоминая непривычное слово. Ноосфера. Мол, всё в этом мире едино и связано, живое и неживое, прошлое, будущее и настоящее. Девки перешёптывались, что старик совсем тронулся умом, но сейчас юная ведунья готова поверить, что сие правда, а не выдумки пожилого дурака. Только все видения Аньки словно отражаются в кривом зеркале.

Что касается остальных, то сама Настя видела нечисть, могла лечить людей и животину, чуяла колдовство. Барин тоже был непростой. Он казался Настеньке оборотнем, который всё время терпит и держит ярого зверя в себе. Но в добром расположении духа похож на большого служебного пса, такого побитого, с подранным ухом, готового порвать чужака на мелкие кусочки, но который хочет уткнуться носом в ладони и со вздохом улечься у ног. И чтоб обязательно спину поглаживали. Но не дай боже кто-то решит с ним как с малым кутёнком поиграться, зарычит грозно.

Барыня тоже стала другой. Раньше обычной, а ныне эта ноосфера коснулась и её. Так, краешком, но этого достаточно, чтоб человек уже не был прежним.

– Вкусно-о-о, – снова протянула Анна, жадно взявшись за следующий пирожок. – А они с чем?

– Щавель, – произнесла довольная Настя, а потом спохватилась. – А ты чё, щавеля ни разу ни ела?

– Неа, – покачала головой Кукушкина, – маменька преставилась, когда я ещё в самом нежном возрасте была. Нянечка готовить не умела толком, да и папенька тогда беден был. А когда отдали в институт благородных девиц, там нас ежедневно кормили дешёвыми постными блюдами. Даже курицу и ту по праздникам.

– Бедная, ты бедная, – покачала головой Настя.

Ей стало жалко провидицу. И хотя Анна была старше ведуньи на несколько лет, по-житейски Иголкина считала себя более опытной. Она чё? Да ничего не видела, ничего не умела. Скотину, поди, только через забор, пареные овощи на столе, даже мужика голого, поди, не видела. Ей-то негде было в баню подглядывать. И на речке не купалась, поди. А Настя даже с Васькой, что через улицу живёт, целовалась, покуда его в рекруты не забрали. Ох и влетело тогда всем вожжами. Мать всё допытывалась, на каком сеновале они кувыркались. А вот пущай выкусит, не кувыркалась. Даже повитуха поддакивала, когда осмотрела.

– Ну, я ела бутерброды с икрой, и ещё шампанское, – немного смутившись, начала оправдываться Анна. – Ещё калачи с сахаром люблю. А вот ты лимон ела?

– Ха, – уперев по-хозяйски руки в боки, захорохорилась Настя. – И лимоны, и паласины с мандаринами, и этот… вонялин. Я ж не из глухомани выползла. А икру так вовсе ложками. Брат, покуда не забрали на службу, наловит, было, карасей с окунями. Икру и сикарасиков на постном масле нажарит, объеденье.

Настя вздохнула, вспомнив старшего братишку, и поставила себе в памяти зарубку, чтоб допроситься у барина свою кровинушку выручить. Брат хоть и звал её Наськой-маляськой, но ежели кто обидит, накажет подлеца. Помнится, Прошка напился и стал зажимать Анастасию за сарайкой. И ведь сей выродок только для похабного дела и перелез через забор. Увидел её у кустов смородины и забрался. Брат услышал крики, прибежал и давай лупить пропойцу по роже. Насилу оттащили.

– А я не люблю рыбу, – опустив взор в пол, произнесла Анна, – она белая и безвкусная. Как мертвечина.

– Кто? Рыба? – усмехнулась Настя. – Я тебя потом печёной щукой угощу, копчёным язём, и ухой со свежим судаком. Здеся на рынке купим. Пальчики оближешь. А вот чё!

Настя подскочила и открыла небольшой шкап, который ей поставили в комнатке. Оттуда девушка достала большую потрёпанную книгу, на которой значилось название: «Заморския кушанья. Рецепты со всего свету».

– Вот! У Машки выпросила.

Ведунья села на место, положила книгу на колени и открыла первую страницу. После начала водить пальцем по строчкам и читать по слогам, беззвучно шевеля губами.

– Вот! Пицца называется. Говорят, её папа римский йисть любит. Она как ватрушка, только сверху окрошку сыпят и запекают.

– Окрошка же – первое блюдо такое, – нахмурилась Анна.

– Чиво-о-о? – недоумевая, округлила глаза Настя. – Окрошка – это кады всё покрошили ножом. И мясо, и овощи, и варёные яйца, кому как нравится. А вот ежели заправить простокишей или квасом, тады суп будет. А если просто маслицем полить, ну или ложку сметаны шлёпнуть в кучу, то салат. Слушай, а ты этих… калимаров ела?

– Нет.

– А давай купим потом. Страсть как хочу попробовать.

Они бы ещё долго обсуждали кулинарные хитрости, соблазняя друг друга, но в дверь постучали.

– Настя, Анна с тобой? – раздался голос Никитина.

Девушка поглядела на свою собеседницу, а потом подошла к двери и отворила её.

– Чё? – выпалила она, глядя на Сашку снизу вверх.

– Пять сек на сбор, цундэры вы наши. Мы в рейд по проклятым землям пойдём. Нам без лечилки и псионика никак.

– Да идрить твою налево! – воскликнула Настя. – Барин сколько раз говорил, чтоб ты по-нашенски выражался! Переводи, а то щас тапком кину!

Сашка улыбнулся от уха до уха и сделал шаг вперёд, нависнув над рыжей ведьмочкой, но та упёрла руки в боки, как всегда делала при выходках брата, а потом топнула ногой в пол.

– Не ниверируй, окаянный!

– Окей, – рассмеялся Никитин, – только правильно произносится «не нервируй», и поживее.

– Всё одно, всё едино. А не хочешь толковать – проваливай, мы переодеваться будем.

Сашка поглядел на хмурую Аннушку, потом попятился к двери.

– Шеф внизу уже ждёт, вредины вы наши.

– Ща прокляну, – зашипела Анастасия, действительно рассердившись.

Сашка перестал улыбаться и выскочил в коридор. Настя же подошла к шкапу и быстро стянула с себя через голову сарафан, оставшись в исподнем. Благодаря муштре, которую проводил Евгений Тимофеевич, она без затруднений облачилась в извлечённый на свет божий набор особой одёжи под броню.

– Барин осерчает, – произнесла юная ведьмочка, повернувшись к Аннушке, которая так и сидела на кровати с пирожком в руках. – Ты бы пошла к себе, переоделась.

– Палёным пахнет, – тихо произнесла по-прежнему бледная провидица вместо ответа.

Настя после этих слов принюхалась, а потом, недоумевая, нахмурилась. Совершенно не пахло, даже пирожки не подгорели, а в самый раз подошли. Разве что с кухни могло дымом нанести, так как барин любил, чтоб на огне готовили. Он так и говорил, что на электрической печи и суп не суп, и жаркое не жаркое.

– Не чую, – пожав плечами, ответила Настенька.

– Палёной человечиной пахнет, – промолвила Аннушка и встала с кровати.

Провидица, всё так же не выпуская из рук пирога и находясь в расстроенных чувствах, отправилась к себе, оставив за спиной нахмурившуюся подругу.

* * *

Я стоял во внутреннем дворе и глядел на трактор, который пыхтел на месте, готовый двинуться в дорогу. У телеги откинули борта, чтобы удобнее было размещаться во время пути в кирасах. Просто сесть на край, спиной к спине.

– Помочь? – спросил я у Ольги, которая наотрез отказалась снимать мою чёрную кирасу, говоря, что не хочет менять боевую на юнкерскую.

Как я ни убеждал, супруга всё одно осталась в ней.

– Чем? – хмуро уточнила облачённая в броню женщина.

Силовые катушки едва слышно жужжали, когда она забрасывала в телегу радиопередающее устройство и ящик с боеприпасами.

– Ну мало ли, – пожал я плечами.

В голове мелькнуло, что самому надевать разукрашенную розами кирасу совершенно не к лицу будет. Вот если представить на секунду, командир отряда Тайной канцелярии и в цветочной броне. А ещё мелькнуло, что придётся перераспределять задачи в группе. Нет, конечно, Анна останется провидицей, Настя – сестрой милосердия, а я командиром, но вот Ольгу с Александром придётся поменять ролями. Её – связистом-гренадёром, его – приветливым встречающим, благо харизма и темперамент Никитина благоприятствуют. Хотя не думаю, что парня поставлю на более высокий оклад, сместив супругу. Так озадачу.

– Ничем не поможешь, – тихо ответила Ольга. – Ты только рядом всегда будь, я не хочу больше оставаться одна.

Она замерла с застывшим в тоске взглядом, а потом вздохнула и осторожно протёрла ладонью лицо, словно желая отогнать от себя глупые мысли и плохое настроение.

– А это что за бабочки такие? – спросила женщина, показав в сторону теплородного котла. – Никогда раньше не замечала.

– Это? – уточнил я, обернувшись. Над котлом действительно кружился целый рой пылающих рубиновым цветом созданий. Но это оказались духи огня, притягиваемые сильным жаром. – Да так, мелочь всякая.

То, что Ольга теперь могла видеть эфирных существ, было весьма любопытно, но не настолько значимо, чтобы бросить всё и заняться новым феноменом. Мне, между прочим, предстояло ещё и попаданца по пути перехватить.

– Шеф! – раздался сзади голос Никитина, обрывая мои размышления. – Шеф, мы готовы!

Когда я обернулся, то увидел оставшуюся троицу, экипированную в разноцветные кирасы. При этом Настя тащила большую сумку с вышитым сбоку красным крестом. Смотрелось дико и непривычно, и при этом хотелось надеяться, что подобная затея окупится хоть малой толикой пользы. Хотя, краску не жалко. Краска не кровь, железо не человеческая плоть.

Следом за ними вышел штабс-капитан, заседавший до этого в столовой. Он долго разговаривал с ревизорами, уверяя, что полиция разберётся с таким вопиющим недоразумением, и просил их не покидать особняк. Фактически убедил инспекторов остаться под арестом, но уже как защищённых законом свидетелей. Я слушал весь разговор из-за двери, не имея желания показываться на глаза. Но чем дальше, тем больше Баранов казался мне каким-то странным. В нём чувствовался подвох. Будь моя воля, как патриция Нового Рима, подвесил бы на дыбе и хорошенько отхлестал бичом, дабы разговорить язык.

При таких размышлениях внутри промелькнула брезгливость. Это изначальный Тернский был недоволен Марком Люцием. Оставалось тряхнуть головой, взбалтывая мысли, не то опять свет отделится от тьмы, и придётся совершать лишние остановки на бессловесные споры самим с собой.

Я легонько протёр лицо и встряхнул пальцы, будто на них были капельки воды, или капельки напряжённости. Внутренние разногласия почти осязаемыми брызгами упали на выложенную мелким щебнем дорожку, смочив камешки мешаниной злости и усталости. Меж тем тело делало своё дело, и раны начали потихоньку затягиваться. Двигаться стало легче.

– Вы с нами? – спросил я у штабс-капитана, пристально глядя в глаза.

– Конечно, – усмехнувшись, ответил тот. – А после хотел бы попросить об одолжении.

– Каком?

– Вашего начальника допросить надо. С вами сподручнее будет.

– Барона Бодрикова?

– Угу.

– Думаете, получится именно допросить? В лучшем случае он хлопнет перед вами дверью, сославшись на неотложные дела. Он из Тайной канцелярии, не забывайте, – протянул я, глядя, как на телегу забирался мой отряд.

Настя поставила сумку наверх, а потом полезла по металлической подножке, специально по этому случаю приваренной. Электрическая сварка в последнее время получила прямо-таки взрывной прогресс, вследствии более доступных источников тока.

– Угу, получится, – снова кивнул Баранов, а я вздохнул и прыгнул на подножку трактора справа от водителя, который только и делал, что молча глядел на происходящее, положив руки на регуляторе пара.

– Весьма самонадеянно, – буркнул я и похлопал по плечу тракториста. – Куда двигаться Ванька сказал?

– Да.

– Поезжай.

Паровая машина зашипела и тронулась. Под толстыми чёрными колёсами захрустел гравий.

Ехали долго. За это время я успел бы домчаться на авто раза два, не меньше. Но пешком в кирасах было бы ещё дольше. К тому же катились не налегке, а с больши́м грузом, ведь помимо оружия, боеприпасов и запасных батарей мы взяли с собой запас еды и палатку на случай, если переговоры затянутся, а пришлые окажутся негостеприимны. Город неспешно пропускал нас по широким не в пример теснящейся Европе улицам. Недостатком была невозможность покрыть всё булыжниками либо иными способами сделать нормальные дороги. Даже новомодный асфальт только начали осваивать в столице, чего уж говорить про уездный город. И это несмотря на то, что попавшие к нам потеряшки и их вещи дали громадный толчок для развития науки и техники. Экономика и промышленность просто не успевают за ними.

Через двадцать минут мы вырулили на Имперский проспект, а там направились на север. Присыпанная в центре щебёнкой улица быстро сменилась простой землёй, вытоптанной до совершенно голого вида, и хорошо, что сейчас не было дождя, а то по раскисшей каше неприятно ни ходить, ни ехать, а грязь здесь отменная, жирная, не такая, как в Европе. Чуть наступишь, и на сапогах её уже целый пуд, да к тому же смывается из рук вон плохо.

Я же ехал и думал. Но не о пробое или Огнемиле, а том, какие города стоят в иных мирах на этом месте. На родине Марка Люция здесь был большой морской порт. А Сашка рассказывал о редких воспоминаниях, из которых следовало, что где-то на расстоянии вытянутой руки и тонкой грани меж вселенными здесь высятся дома под полсотни этажей, всё закрыто асфальтом, а под землёй электрические поезда ходят. А еще он рассказывал, что сейчас стояли бы в заторе из множества машин, так как не вмещаются они на улицах.

Эх, взглянуть бы хоть одним глазком на такое чудо.

Ещё через пятнадцать минут мы переехали по деревянному намосту через железнодорожные пути, а следом направились влево вдоль них, в сторону Оби. На разбитой грунтовке трактор качало безбожно, и не верилось, что тут всего-то гужевые повозки да редкие грузовые авто проезжали.

– Всё, спешиваемся! Сашка, за мной! Будешь учиться встречать потеряшек, – прокричал я и хлопнул водителя по плечу, а потом спрыгнул.

С левой подножки соскочил штабс-капитан Баранов.

– А чё я-то, шеф? – тут же спросил Никитин, а потом бегло глянул на хмурую Ольгу и со вздохом спрыгнул на землю, качнув телегу.

Тяжёлая кираса ухнула кованными ботинками о грунт, словно кувалдой ударили. Парень выпрямился и последовал за мной.

Я же шёл к речке Ельцовке, внимательно прислушиваясь. Неизвестно, был пробой или нет, а если и был, то где этот неведомый попаданец. Да и кого искать-то?

Вокруг кроме кваканья лягушек, щебета птиц и треска насекомых, ничего слышно не было. Даже городские шумы, казалось, не хотели настигать нас, хотя мы были всего-то в полукилометре от крайних улиц, и всего-то перебрались через железную дорогу.

– Шеф, ну чё? – прошептал тихо лязгающий бронёй Никитин.

– Тс-с, – прошипел я в ответ.

– Евгений Тимофеевич, – донёсся голос Баранова, который решился догнать нас.

Вот неймётся же ему.

– Вы можете оба потише? – процедил сквозь зубы я, заставив моих спутников замолкнуть.

А потом мы обогнули заросли невысокого ивняка и вышли к берегу. Тот был глинистый, с глубокими отметинами следов приходивших на водопой коров. Лезть в такую кашу не было ни желания, ни смысла.

– Значится так, – протянул я, глядя на медленно текущую воду неширокой речушки, поросшей кое-где камышами. – Сашка стоит здесь и ждёт сигнала.

– Типа, тактический резерв? – тут же уточнил Никитин, заставив меня вздохнуть, а штабс-капитана усмехнуться.

– Да. А вы пойдёте направо, не более, чем на сто метров. Я налево. Таким образом, мы сможем охватить большую площадь.

– А барышни? – осведомился полицейский.

– Нечего им в грязь лезть. Сами управимся.

Но двинуться в заданном направлении не пришлось, рядом сильно хлопнуло, и со стороны реки послышался громкий всплеск, словно что-то рухнуло с небольшой высоты в воду.

Обернувшись, я увидел волны, расходящиеся от места падения, а секунду спустя над речкой пронёсся шумный кашель, смешавшийся с барахтаньем. Над мутными от поднятой грязи волнами то появлялись, то исчезали человеческие голова и руки. Недолго думая, я бросился вперёд и сразу увяз до середины голени в чавкающем под ногами глиняном берегу, отчего пришлось приложить усилие, чтоб добраться до воды, не потеряв обуви, но и там лучше не стало. Дно речушки было совсем уж вязким от ила.

Вопреки ожиданиям отправиться вплавь вода доставала мне только лишь по пояс. Речка сама по себе неширокая, и до попаданца я добрался быстро, подхватив под мышки горемыку, потерявшего пространственное ощущение и совершенно грязного до невозможности узнать, кем он являлся. Но вытянуть его удалось не сразу, что-то мешало. Я даже сперва испугался, что человек при перемещении совместился в пространстве с корягой. Впрочем, это была глупость, в воздухе коряги не летают, а человек упал с высоты.

После изрядных усилий дело пошло, и я, поднимая грязные волны и брызги, вышел на берег, где чуть не поскользнулся и не рухнул на свою ношу. И благо, что попаданец весил немного.

Выйдя из реки, я упал на колени в мокрую траву. С одежды тёк мутный поток, мыслей в голове не было, и до усталого рассудка не сразу дошло, что с берега о чём-то наперебой кричат. Вскоре ко мне подбежал Никитин и потряс за плечо.

– Шеф, – взволнованно произнёс он. – Гляньте!

Я сделал глубокий вдох, повернул голову и тихо выругался. На берег выползало нечто. Огромная ажурная и стеклянистая раковина с торчащими в разные стороны тонкими шипами и длинные полупрозрачные тентакли, которыми тварь слепо ощупывала землю перед собой, делали создание похожим на смесь морского ежа и осьминога. Тварь, внутри которой просвечивали бьющиеся сердца и пульсирующие пузыри, имела размеры большой собаки и поочерёдно выбрасывала вперёд щупальца, а следом подтягивала себя.

Из-за своей полупрозрачности казалось, что сущность сродни холодцу или желе, решившему полакомиться поваром.

Я вздохнул. Конечно, было неприятно, что вместе с очередной потеряшкой к нам попала эта мерзость. Святые отцы заклеймили их ярлыком бесовских отродий и демонической заразы, а учёные мужи называли сущностями, живущими между мирами. Но никто не знал, чем они являлись на самом деле. По большому счёту всё равно. Твари всегда были голодны и безумны. Часто пожирали бедных потеряшек, имевших несчастье оказаться с ними в одном месте. А через месяц подыхали почти так же, как больные бешенством звери и люди – в муках и ярости.

Они всегда были разные, и нам не повезло в том, что пробой не был чистым, но повезло, что тварь не самая опасная. Порой приходилось гоняться за ними по всему городу, как это случилось с Сашкой и Настей.

– Пристрели, – протянул я на выдохе, вставая с колен.

– Не смогу, – растерянно ответил Сашка.

Я скривился и достал из кобуры наган. Подняв оружие, шагнул к твари, выглядывая, куда лучше всадить пулю. Тем временем создание в очередной раз выбросило тентакли вперёд, приблизившись на опасно близкое расстояние. Одно из щупалец задело мою ногу и стало резво обвиваться вокруг голени.

Я поднял револьвер, прицелился и выстрелил. Тварь беззвучно задёргалась и начала втягивать отростки под раковину. Они всегда всё делали в тишине. Даже умирали. Я выстрелил ещё раз.

Свинцовая пуля калибра три линии пробила ажурный панцирь, оставив глубоко внутри след из вспененной плоти, и разорвала в клочья одно из сердец. Тварь снова задёргалась, а я выделил второе сердце и нажал на спусковой крючок. Звук выстрела отскочил эхом от деревьев, и тварь обмякла. Через час она протухнет и начнёт таять. Через день от неё не останется ничего, кроме стеклянного панциря.

Я закрыл глаза. На меня всем грузом тяжёлого дня навалилась усталость. Раны, полученные на заводе, были далеки от того, чтоб зажить, вытягивая силы, а ведь ещё нужно двигаться к Огнемиле.

Рядом раздался щелчок диафрагмы фотоаппарата, и я заставил себя поглядеть на этот бренный мир. Вокруг нас столпились все, даже водитель трактора.

– Девка. Точно девка, – выкрикнул Никитин, а Ольга ещё раз щёлкнула фотографическим аппаратом, запечатлевая убитую тварь.

Передо мной действительно лежала девушка, тоненькая и светленькая, словно волосы отбеливателем чистили. На вид лет шестнадцати. Из одежды на ней было только непривычное светло-серое исподнее. И в то же время на ногах имелась уличная обувь незнакомого фасону.

– Саш, – тихо спросил я, – тебе что-нибудь знакомо?

Тот пожал плечами, насколько это вообще было возможно в тяжёлой механической кирасе.

– Шорты, топик, кроссовки. Она запросто могла попасть из моего мира. Ну, я помню такие вещи.

Пока говорили, девушка откашлялась и теперь, трясясь от холода, таращилась на нас.

– Ты нас понимаешь? – тихо спросил я, попытавшись изобразить на лице улыбку.

Потеряшка быстро заморгала и провела тонким пальцем в воздухе сверху вниз. Замерев на секунду, она повторила действо, а потом глаза её расширились от ужаса, и девушка начала водить пальцами в воздухе, словно царапая его. После очередного раза она с обидой и отчаяньем прижала левую руку к груди, а костяшку правой укусила зубами. На глазах навернулись слёзы.

Я сел на колени в мокрую траву и дотронулся ладонью до своей груди.

– Евгений.

Девушка вытерла кулаком слезы, вздохнула, через силу сдерживая приступ плача, и открыла рот.

– Эу-э-ни, – по слогам выдавила она из себя, а потом дотронулась до своей груди. – Ло.

– Блин, – пробурчал стоящий рядом Никитин, – тоже мне русалочка респавнилась. Если она ещё и говорить не умеет, то назовём её Ариель.

Я вздохнул, вставая на ноги.

– Мне сейчас не до шуток. В телегу её. После возвращения из замка Огнемилы разбираться будем.