Нью-Йорк, 2012 год
Вечерело, но на сером городском небе звезд пока не было видно. Алек Лайтвуд еще спал. Всю ночь они с парабатаем сражались с демонами-краучерами. Джейс Эрондейл, пользовавшийся у нефилимов славой стратега, оценил их количество так: «ну, примерно дюжина», хотя на самом деле их было тридцать семь. Алек потом обошел поле битвы и сосчитал – из вредности.
– Иди отдохни, Засыпающая красавица, – сказал ему Магнус. – Мне нужно заняться зельем, а у Макса по расписанию вечернее искушение.
Алек проснулся среди сбившихся в ком простыней из лавандового и зеленого шелка. Под дверью спальни мелькали жутковатые серебристые отблески. Пахло серой, шипел демон, откуда-то доносились любимые голоса.
Алек улыбнулся в подушку.
И вот в тот самый миг, когда он собирался встать, на стене проступили огненные письмена:
Алек, нам нужна твоя помощь. Много лет мы искали одно попавшее в беду семейство и пытались выяснить причины их невзгод. Кажется, нам удалось напасть на их след на Сумеречном базаре в Буэнос-Айресе.
Отношения между Охотниками и жителями Нижнего мира в этом городе крайне непростые. Базар охраняют круче, чем тронный зал. Им управляет женщина-вервольф, так называемая Королевы Базара. Она объявила, что доступ в ее владения запрещен всем, кто хоть как-то связан с нефилимами, Всем до единого – кроме Александра Лайтвуда, который ей, как она утверждает, нужен. Нам необходимо попасть на Базар. На кону стоят человеческие жизни.
Ты откроешь нам дверь? Ты придешь?
Джем и Тесса
Алек долго смотрел на послание, потом вздохнул, подобрал с пола свитер и, все еще полусонный, вышел из спальни.
В главном зале Магнус, небрежно облокотившись о каминную доску и прищурив зелено-золотые глаза, переливал бирюзовую жидкость из флакона в банку с черным порошком. Потертый пол из темных досок и шелковый ковер ровным слоем были засыпаны игрушками Макса, их приемного сына. Сам Макс тоже восседал на ковре в матросском костюмчике с темно-синими ленточками под цвет волос. В объятиях он сжимал Председателя Мяо.
– Ты мой мяу-друг! – торжественно сообщил он Председателю и сдавил его еще сильнее.
– Мяу! – горестно отозвался Председатель.
С тех пор, как Макс научился ходить, жизнь кота превратилась в настоящий ад.
Пентаграмма была начертана на безопасном расстоянии от ковра. Внутри клубились серебристый свет и туман, окутывая ее обитателя мерцающей дымкой. Длинная тень демона извивалась по зеленым обоям и галерее семейных фотографий.
Магнус поднял бровь.
– Полегче там, – бросил он в сторону пентаграммы. – А то выглядит так, будто увлеченным подросткам удалось раздобыть дымовую машину для школьного спектакля «Адская Оклахома!».
Алек улыбнулся. Серебристый туман рассеялся, и в центре пентаграммы показался демон Элийас с угрюмо обвисшими щупальцами.
– Дитя, – зашипел он Максу, – тебе неведомо, из какого темного рода ты происходишь! Ты от природы склонен к злу! Присоединись ко мне, адский найденыш, в моих блаженствах, и вместе мы…
– Мой бапа – Ультра Магнус, – с гордостью сообщил тот. – А папочка – Сумеречный Ахотник.
Имя «Ультра Магнус» он позаимствовал у одного из своих трансформеров, но Магнусу это, кажется, понравилось.
– Не перебивай, когда я обещаю тебе темные демонические удовольствия! – обиделся демон. – Почему ты меня все время перебиваешь?
На слове «демонические» Макс просиял.
– Дядя Джейс говорит, мы поубиваем всех деминов! – восторженно заявил он. – Всех деминов!
– А тебе не приходило в голову, что твой дядя Джейс – очень грубый и невоспитанный человек? – осведомился демон. – Все время всех обижает, говорит гадости, сарказм еще этот…
– Люблю дядю Джейса, – нахмурился ребенок. – Ненавижу деминов!
Свободной рукой Магнус подцепил маркер и нарисовал еще одну черничку на белой офисной доске в доказательство того, что Макс и сегодня успешно сопротивлялся демоническим соблазнам. Десять черничек, и ребенок получит награду – какую захочет.
Алек подошел к Магнусу, изучавшему доску, и аккуратно – поскольку тот все еще держал в руке булькающий сосуд – обвил руками его талию, соединив пальцы на чеканной пряжке ремня. Футболка Магнуса оказалась с впечатляющим вырезом, и Алек уткнулся носом в гладкую обнаженную кожу и вдохнул запах сандала и ингредиентов зелья.
– Привет, – пробормотал он.
Магнус протянул назад свободную руку, кольца на ней слегка зацепили волосы Алека.
– Сам привет. Не спится?
– Я спал. Слушай, у нас новости.
Он рассказал о послании Джема Карстерса и Тессы Грей. О семье, которую они искали, о Базаре, куда не могли попасть без его помощи. Он говорил, а Магнус тихо вздохнул и прислонился к его груди – эти легкие бессознательные движения значили для Алека очень много. Каждый раз он вспоминал тот далекий день, когда впервые коснулся Магнуса, привлек к себе и поцеловал – другого мужчину, выше чем он сам, и тело его было таким стройным и гибким и таким близким. Тогда он еще подумал, что головокружение, облегчение и радость, которые он испытал, – все это просто оттого, что он, наконец прикасается к человеку, чьих прикосновений жаждет сам… хотя думал, что на его долю такого уже никогда не выпадет. Теперь он знал, что все дело было в Магнусе, – и даже тогда он все понимал или хотя бы догадывался. Сейчас этот жест напомнил ему о всех днях, прошедших с тех пор, – о днях, которые они провели вместе.
Ощутив, как расслабился Магнус, он почувствовал, что и сам может выдохнуть.
Для чего бы он ни понадобился Джему и Тессе, он вполне может сделать это. Помочь. А потом вернуться домой.
Когда Алек замолчал, Председатель Мяо рванулся навстречу свободе из любящего захвата Макса. Метнувшись через комнату, он выскочил в дверь, которую Алек оставил открытой, и исчез в спальне, собираясь провести остаток ночи под кроватью. Макс проводил его печальным взглядом, потом встал и улыбнулся, показав ряд крошечных зубов, похожих на жемчужины. Он бросился к Алеку, словно неделю его не видел. Папа всегда удостаивался восторженного приема, независимо от того, возвращался ли он из путешествия, из патруля или из соседней комнаты после пятиминутного отсутствия.
– Привет, папочка!
Алек опустился на одно колено и распахнул объятия.
– Привет, мой малыш!
Он прижал Макса к груди – теплый, мягкий комок ленточек, пухлых ручек и захлебывающегося смеха. Когда Макс был совсем крошкой, Алек удивлялся, как ловко его тельце помещается на сгибе отцовского локтя. Трудно было представить, что Макс вырастет. Но оказалось, что беспокоиться было не о чем: ребенок рос, но держать его на руках было все так же удобно.
Алек потянул Макса за матросскую курточку.
– Сколько у тебя ленточек!
– Слишком много ленточек, – печально кивнул Макс.
– А со свитером что случилось?
– Отличный вопрос, Александр. Позволь, я расскажу тебе. Макс извалял свой свитер в кошачьем лотке, – поделился Магнус. – Чтобы выглядеть «как папочка». И теперь должен носить позорный матросский костюмчик. Не я устанавливаю правила. Хотя нет, погодите… – вообще-то я!
Он погрозил Максу пальцем, тот снова засмеялся и попытался схватить его, привлеченный блеском колец.
– Какое вдохновляющее зрелище! Надо же как у вас все ловко выходит, чокнутые вы ребята, – заметил из пентаграммы Элийас, демон с щупальцами. – А вот мне с отношениями не везет. Все кого я встречаю, оказываются бессердечными предателями. Хотя мы все-таки демоны, для нас это в порядке вещей.
Магнус утверждал, что чародей обязан уметь вызывать демонов. Чем скорее Макс к ним привыкнет, говорил он, тем меньше шансов, что он будет напуган или обманут, когда сам вызовет первого демона, – для этого и нужны тренировки. Элийас был не так уж плох по демонским меркам, но в целом, конечно, ужасен. Когда Макс проходил мимо пентаграммы, одно серебристое щупальце жадно лизнуло границу – вдруг ученик сделает неверный шаг.
Алек заметил это и сурово прищурился, глядя на Элийаса.
– Только не думай, что я забыл, кто ты такой, – мрачно предупредил он демона. – Учти, я слежу за тобой, Элийас послушно подобрал щупальца и убрался к противоположной стороне пентаграммы.
– Просто рефлекс. Я ничего такого не имел в виду.
– Демины! – неодобрительно прокомментировал Макс.
Магнус изгнал тварь, щелкнув пальцами и что-то прошептав, а потом повернулся к Алеку.
– Значит, тебя зовут в Буэнос-Айрес.
– Ага. Понятия не имею, зачем кому-то там на Базаре понадобился я, а не любой другой Сумеречный охотник.
– Ну, это я понять могу, – рассмеялся Магнус.
– Я имею виду – помимо этого, – усмехнулся Алек. – Кроме того, я же не говорю по-испански.
По-испански говорил Магнус. Алек был бы очень рад, если бы тот поехал с ним, но один из них всегда старался остаться дома, с Максом. Как-то раз, когда он был еще совсем маленьким, им пришлось уехать обоим – в итоге вышла жуткая жуть, и повторения никто не хотел.
Алек честно пытался выучить испанский, как и несколько других языков. Руна Знания языков работала недолго, и вообще это было не совсем честно. Нижнемирские со всего света сейчас толпами приезжали в Нью-Йорк со своими вопросами и проблемами, и Алек хотел нормально с ними общаться. Первым в его списке стоял индонезийский – специально для Магнуса.
К сожалению, лингвистических способностей у него не было. Читать он мог, но стоило заговорить, и неважно на каком языке, как тут же начинались проблемы. Макс и тот уже нахватался больше слов, чем Алек.
– Это нормально, – заметил как-то Магнус. – В жизни не встречал Лайтвуда, способного к языкам. За исключением одного.
– И кто же это был? – полюбопытствовал Алек.
– Его звали Томас. Высокий, как дерево. Очень застенчивый.
– И совсем не зеленоглазое чудовище, как остальные Лайтвуды?
– Ну, кое-что от чудовища в нем определенно было, – сказал Магнус, пихнул его локтем в бок и рассмеялся.
Алек еще помнил те времена, когда Магнус ни за что не стало бы говорить о прошлом. Алек думал: наверное, он что-то делает не так… или вообще безразличен Магнусу. Теперь-то он понимал: дело в том, что Магнусу уже причиняли боль, и он не хотел, чтобы Алек ранил его снова.
– Я подумал, может, взять с собой Лили? Она говорит по-испански, и поездка ее развлечет, ей нравится Джем.
Никто ни на одном Базаре мира не стал бы возражать против Лили. Все уже слышали о союзе Нижнего мира и Сумеречных охотников и знали, что члены Альянса горой стоят друг за друга.
Брови Магнуса поползли вверх.
– Да, я в курсе, что Лили нравится Джеймс. Я слышал прозвища.
Макс, сияя, переводил взгляд с папы на бапу.
– Привезете мне братика или сестричку? – с надеждой спросил он.
Они уже говорили с Максом еще об одном ребенке – и друг с другом они тоже говорили. Ни один не ожидал, что Макс примет идею с таким восторгом: теперь он просил братика или сестричку всякий раз, как кто-то из них уходил из дома. В прошлый вторник стоило ему открыть рот, как Магнус в отчаянии заорал:
– Не за ребенком! Не за ребенком! Я просто иду в «Сефору»! В «Сефоре» детей не продают! – и вылетел за дверь.
В другой раз на прогулке в парке Макс угнал коляску с младенцем. К счастью, в тот момент он был скрыт гламором, и мама ребенка решила, что коляску катит по дорожке шальной порыв ветра, а не малолетний бандит Алека.
Конечно, было бы здорово, если бы у Макса появилась компания. И тем более здорово было бы завести еще одного ребенка с Магнусом. Алек помнил, как впервые взял Макса на руки, и в тот же миг вокруг наступила тишина и ясность – и в его сердце тоже. Алек скучал по этой уверенности.
Молчание родителей Макс истолковал как приглашение к дальнейшим переговорам.
– Привезите мне братика и сестричку, и еще динозавра! – выдвинул он идею.
Наверняка во всем виновата избаловавшая его тетя Изабель, приучившая его к тому, что если очень не хочется, то идти спать совсем не обязательно.
Их спас сигнал Джейса: в оконное стекло ударился волшебный бумажный самолетик. Алекс поцеловал Макса в макушку, стараясь не уколоться о рожки, спрятанные среди кудрей.
– Нет, милый. Я иду на задание.
– Я с тобой, – заявил Макс. – Я буду Сумеречный охотник.
Об этом он тоже постоянно твердил, и в этом Алек винил уже дядю Джейса. Поверх детской головы он умоляюще посмотрел на Магнуса.
– А ну-ка, иди к папе, василек, – скомандовал тот, и Макс, ничего не подозревая, устремился в распахнутые объятия.
– А ты ступай за Лили. Я открою для вас портал.
– Нет! – в ярости завизжал ребенок, но был схвачен и надежно зафиксирован.
В дверях Алек обернулся и бросил на них еще один, последний взгляд. Магнус поднял глаза, коснулся сердца усыпанной кольцами рукой и сделал едва заметный жест. Алек улыбнулся и раскрыл ладонь – в ней на мгновение вспыхнула голубая магическая искорка.
– Ненавижу папу, – надулся Макс.
– Как не стыдно, – укоризненно сказал Алек и добавил, помолчав. – Зато я люблю вас обоих.
И, внезапно смутившись, быстро захлопнул дверь.
Ему всегда было трудно произносить эти слова, но он все равно старался, особенно отправляясь на задание. На всякий случай… вдруг они окажутся последними в его жизни.
Джейс ждал его на тротуаре, прислонившись к чахлому дереву и перебрасывая кинжал из руки в руку. Как только Алек вышел из дверей, наверху раздался шум. Он поднял голову, надеясь увидеть Магнуса, но увидел круглое личико Макса – видимо, тот хотел посмотреть на своего изумительного дядюшку Джейса. Однако большие печальные синие глаза ребенка были устремлены на Алека. Макс прижал ладошку к груди и повторил жест Магнуса, как будто сам уже был способен творить магию.
Алек притворился, что поймал голубую искру и спрятал волшебный поцелуй в карман, потом помахал Максу, и они с Джейсом зашагали прочь по улице.
– И что это сейчас было? – поинтересовался Джейс.
– Он собирался со мной в патруль.
– Хороший мальчик! – выражение лица Джейса смягчилось. – Надо было взять его…
– Нет! – решительно возразил Алек. – Учти, никто не даст тебе завести собственного ребенка, пока не прекратишь запихивать чужих в оружейные сумки и тайно проносить их на работу.
– Между прочим, мне почти удалось, и все благодаря сверхъестественной скорости и несравненному хитроумию, – скромно заметил Джейс.
– Ничего подобного. Сумка шевелилась, и это было видно.
Джейс философски пожал плечами.
– Ну что, готов снова героически защищать город от зла? Или у нас в планах ленивый вечер? Пойдем задирать Саймона?
– Нет.
Алек передал послание от Джеймса и Тессы.
– Я еду с тобой, – тут же предложил Джейс.
– И бросишь на Клэри весь Институт? За неделю до выставки?
Мощь этого аргумента потрясла Джейса, по крайней мере, с виду.
– Не стоит подводить Клэри. Мы с Лили отлично справимся, – успокоил его Алек. – Уверен, Джеймс с Тессой и сами могли бы разобраться, но им не помешает компания.
– Ну, ладно, – неохотно согласился Джейс. – Наверное, три бойца сумеют меня заменить.
Алек дружески двинул его кулаком в плечо, и Джейс улыбнулся.
– Что ж, тогда вперед, в отель «Дюмор», – заключил он.
Снаружи фасад гостиницы был грязным, вывеска – темно-коричневой, цвета свернувшейся крови. Когда Лили Чен возглавила нью-йоркское сообщество вампиров, она переделала тут весь интерьер: рассевшиеся двойные двери теперь открывались в холл, сияющий огнями. На галерею второго этажа взлетала лестница с коваными сверкающими перилами, сплетенными из золоченых змей и роз. Лили нравился стиль 1920-х годов – по ее мнению, это было лучшее десятилетие двадцатого века. Но изменился не только декор отеля – теперь в моде были хипстеры, и Лили шагала в ногу со временем. Алеку эти радости были неведомы, но на местные вечеринки уже образовался длиннющий лист ожидания для тех, кто мечтал стать жертвой вампира.
Из-под лестницы торчала пара ног. Алек подошел, заглянул в темную нишу и обнаружил там мужчину в подтяжках поверх испачканной кровью рубашки, и с улыбкой на лице.
– Привет, – сказал Алек. – Просто хочу убедиться: вы здесь по своей воле?
Человек моргнул.
– Да. О, да. Я подписал бланк согласия.
– Тут и бланк согласия успели завести? – пробормотал Джейс.
– Я им говорил, что это не обязательно, – вполголоса ответил Алек.
– Моя бесподобная клыкастая подруга сказала, что нужно подписать, а иначе у Конклава могут возникнуть претензии. Вы из Конклава?
– Нет.
– Еще Хетти сказала, что если я не подпишу согласие, Конклав будет смотреть на нее очень недовольными голубыми глазами. Ваши вот голубые.
– И очень недовольные, – сурово подтвердил Алек.
– Ты что, пристаешь к Алеку? – спросила девушка-вампир, показавшись в двойных дверях, которые вели в салон. – А ну-ка завязывай с этим!
– О боже, – довольно промурлыкал окровавленный гость. – Леди гневается! Теперь моя душа обречена? Сейчас на меня обрушится твой бессмертный гнев?
Хетти оскалилась и нырнула под лестницу. Оттуда донеслось хихиканье.
Алек устало отвернулся и направился в гостиную, Джейс зашагал за ним. Разбираться с местными вампирами он обычно предоставлял Алеку. Если бы он, глава Института, вдруг сделал кому-то из них выговор, это сочли бы дипломатической угрозой. Они с Алеком уже не раз обсуждали, как сделать город действительно безопасным для всех жителей Нижнего мира – особенно теперь, когда из-за Холодного мира Нью-Йорк стал убежищем для всех.
Из гостиной доносилась музыка: не обычный джаз, который нравился Лили, а какой-то микс из рэпа и джаза с тяжелыми басами. Внутри обнаружились мягкие кресла, блестящий рояль и целое гнездо из вертушек и проводов. Бэт Веласкес, диджей-вервольф, возился с аппаратурой, сидя по-турецки на бархатном диване.
В других городах вампиры и оборотни не очень-то ладили, но в Нью-Йорке все было иначе.
Элиот, второй по званию в вампирском клане, танцевал в одиночестве, весело выписывая круги по комнате. Его длинные руки и дреды мотались из стороны в сторону, словно водоросли под водой.
– Лили на месте? – спросил Алек.
Элиот почему-то сразу испугался.
– Еще нет. Мы вчера довольно поздно закончили. Произошел один инцидент… Вернее, почти, катастрофа.
– И что же послужило причиной?
– Как обычно, я, – сознался Элиот. – Но на этот раз я реально не виноват! Просто несчастный случай, такое с кем угодно могло произойти. Короче, у меня тут по четвергам регулярные секс-свидания с одной селки.
Селки – это такие водяные фейри в облике тюленей. Чтобы превратиться в человека, они сбрасывают кожу. Очень редкий вид.
Алек окинул Элиота оценивающим взглядом.
– Ты хочешь сказать, такая катастрофа может случиться с кем угодно, к кому на секс регулярно заваливаются селки?
– Вот именно! – обрадовался вампир. – Ну, вернее, две селки. В общем, одна из них нашла чужую тюленью шкуру у меня в гардеробе. Была жуткая сцена. Ну, знаешь, как у селки бывает…
Алек, Джейс и Бэт дружно покачали головой.
– Всего-то одну стенку обрушили, а Лили как разорется…
Лили сделала Элиота вторым по званию, потому что они были друзья, а не потому что у Элиота имелись хоть какие-то способности к руководству. Все это внушало Алеку некоторые опасения за нью-йоркскую вампирскую диаспору.
– Чувак, ну ты даешь. Ну, скажи, зачем всем предлагать «тройничок»? – вздохнул Бэт. – Почему вы, вампиры, вечно так себя ведете?
– Потому что мы вечные, – пождал плечами Элиот. – Нам нравится соображать на троих. Живешь долго, упадок, декаданс, все дела. Мы вообще-то не все такие, – его лицо озарило приятное воспоминание. – Босса вот всегда очень раздражал декаданс. Но я, вообще-то, уже совершенно готов остепениться. Вот, скажем, мы с тобой и Майей…
– Моей abuela ты не понравишься, – отрезал Бэт. – Abuela любит Майю. Та специально ради нее учит испанский.
Всякий раз, как Бэт заговаривал о Майе, его хриплый голос делался теплее и тише. Майя была его девушкой. И главой вервольфов. Алек его не винил – о вервольфах беспокоиться не приходилось, у Майи всегда все было под контролем.
– Кстати об испанском, – сказал он. – Я тут собираюсь в Буэнос-Айрес и хочу пригласить Лили с собой, раз уж она на нем говорит. Когда мы вернемся, она наверняка поостынет.
– Путешествие пошло бы ей на пользу, – уныло кивнул Элиот и как-то даже посерьезнел. – В последнее время она сама не своя. Все тоскует по боссу. Ну, то есть, мы все скучаем, но у нее все по-другому. С нами иногда такое бывает.
Он метнул быстрый взгляд на Алека и пояснил:
– Ну, с бессмертными. Мы привыкаем друг к другу за столько-то лет. Столетий. Годы идут, потом кто-нибудь возвращается, и раз – у вас все как прежде. Мир меняется, а мы остаемся теми же. Когда кто-то умирает, мы это долго переживаем. Ты думаешь: интересно, когда я его снова увижу? А потом вспоминаешь, что никогда… и каждый раз это потрясение. Приходится все время себе напоминать, пока сам не поверишь: нет, я его больше не увижу, никогда.
В его голосе было столько боли и печали… Алек кивнул. Он понимал, каково это будет, когда Магнусу придется думать так о нем, Алеке.
Больше никогда…
О, да, он знал, каким сильным нужно быть, чтобы выдержать одиночество бессмертия.
– К тому же Лили может понадобиться помощь клана.
– Ты бы сам очень ей помог, – оборвал его Алек, – если бы относился к своим обязанностям чуть более ответственно.
– Не, это без вариантов, – Элиот покачал головой. – Эй, мистер Глава Института, – он переключился на Джейса. – Вот ты – прирожденный лидер, сразу видно. Давай так: я тебя делаю вампиром, ты помогаешь править кланом и навсегда остаешься красавчиком, а? Как тебе такое?
– Это был бы настоящий подарок всем будущим поколениям, – серьезно кивнул Джейс. – Но нет.
– Элиот! – рявкнул Алек. – Прекращай предлагать людям бессмертие! Мы с тобой уже об этом говорили!
Элиот потупился – вроде бы смущенно, но при этом улыбаясь такой… особенной улыбочкой.
– Кажется, здесь кто-то строит моих людей? – донесся голос снаружи и сверху. – Алек, ты?
Самое неприятное с вампирским кланом то, что взывать к их разуму абсолютно бесполезно, – зато им почему-то страшно нравилось, когда их отчитывали. Рафаэль Сантьяго и правда оставил здесь свой след.
Алек выглянул в раскрытые двери: Лили стояла на галерее в мятой розовой пижаме со змеями и слоганом: «Восстань и бей». Выглядела она устало.
– Ага, – сказал он. – Привет. Джем попросил меня приехать в Буэнос-Айрес и выручить его в одном деле. Хочешь поехать со мной?
Лили просияла.
– Ты спрашиваешь, хочу ли я пуститься в путь с моим бро на помощь этой офигенной деве-в-беде, Джему Каркарстерсу?
– Это значит, да?
– Черт, еще бы! – ее улыбка была такой широкой, что показались клыки.
И она ринулась прочь с галереи. Алек заметил, за какой дверью она исчезла, поднялся, подождал немного, опираясь на перила, потом постучал.
– Входи!
Входить он не стал, но дверь открыл. Комната была тесная, как монашеская келья. Пол и стены – голые, только распятие на гвозде. Это было единственное помещение в отеле «Дюмор», которого не коснулся дизайнерский раж Лили. Да, она снова спала в комнате Рафаэля.
И кожаная куртка на ней тоже была его. Лили взъерошила волосы с ярко-розовыми прядями, поцеловала крест на счастье и повернулась к двери. Вампиров-христиан крест сжигал, но Лили была буддисткой. Крест для нее не значил ровным счетом ничего – кроме того, что когда-то он принадлежал Рафаэлю.
– Ты… – Алек кашлянул. – Ты хочешь поговорить?
Лили пришлось поднять голову, чтобы смерить его взглядом.
– Что, о чувствах? А надо?
– Не хотелось бы, – ответил Алек. – Но можно.
– Вот еще! Лучше поехали скорее к нашему красавцу. Где этот придурок Элиот?
Она сбежала по лестнице в гостиную. Алек последовал за ней.
– Элиот, остаешься в клане за главного! – распорядилась Лили. – Бэт, я забираю твою девушку!
– Ну почему с вампирами всегда так? – он снова покачал головой.
– В административных целях, – усмехнулась Лили. – Майя будет управлять Альянсом Нижнего мира и Сумеречных охотников в наше отсутствие.
– Я не хочу опять отвечать за клан, – заныл Элиот. – Джейс, стань вампиром! Веди нас в будущее! Умоляю!
– Помню, когда-то мне в этих стенах приходилось сражаться не на жизнь, а на смерть, пока кругом все рушилось… – задумался Джейс. – Теперь тут сплошные подушки, бархат и навязчивая торговля бессмертной красотой. Пожалуй, нет.
– Один крошечный укус, – искушал Элиот. – Тебе понравится!
– Никому не нравится, когда его кровь высасывают досуха, Элиот! – сурово перебил Алек.
Оба вампира в комнате сначала заулыбались, получив отповедь, потом опечалились – из-за смысла сказанного.
– Ты так думаешь только потому, что Саймон все сделал неправильно, – возразила Лили. – Я ему сто раз говорила, что он все испортил.
– Вообще-то Саймон все сделал отлично, – проворчал себе под нос Джейс.
– А мне не понравилось, – отрезал Алек. – И снова говорить я об этом не хочу. Пошли.
– Ах, да, – снова оживилась Лили. – Не терпится узнать, как поживает самый горячий Сумеречный охотник на свете.
– Спасибо, у меня все отлично, – отозвался Джейс.
– Речь вовсе не о тебе, Джейсон, – Лили топнула ножкой. – Слыхал когда-нибудь такое: «Высокий красивый брюнет»?
– Звучит как-то старомодно, – заметил Джейс. – Так, наверное говорили, когда я еще на свет не родился.
Он одарил Лили широкой улыбкой, она ответила тем же. Джейс задирал не только тех, в кого влюблялся, но и всех, кто ему просто нравился, и за долгие годы до Саймона это так и не дошло.
– На свете полно горячих Охотников, – заметил Элиот. – Для этого они и нужны, разве нет?
– Нет, – сказал Алек. – Вообще-то мы сражаемся с демонами.
– А, – сказал Элиот. – Точно.
– Кстати, я вовсе не хвастаюсь, – безмятежно заявил Джейс. – Я просто говорю, что если кто-нибудь сделает наконец альбом с самыми сексуальными Охотниками, мои портреты будут на каждой странице.
– Размечтался, – фыркнула Лили. – Они все будут заполнены фотографиями Карстерсов.
– Ты про Эмму сейчас говоришь? – осведомился Алек.
– Про какую еще Эмму? – нахмурилась Лили.
– Про Эмму Карстерс, – охотно пришел на помощь Джейс. – Она подруга Клэри по переписке, живет в Лос-Анджелесе. Я иногда пишу постскриптумы к письмам Клэри и подкидываю Эмме всякие новые трюки с ножами. Она очень классная.
Эмма олицетворяла собой безудержное и тотальное разрушение, что не могло не нравиться Джейсу. Он достал телефон и показал Лили свежую фотографию Эммы, которую она недавно прислала Клэри: симпатичная девушка стоит на пляже с мечом и смеется.
– Кортана! – выдохнула Лили.
Алек пристально посмотрел на нее.
– Эту девушку я не знаю, – сказала Лили. – Но хотела бы узнать. На блондинок я обычно не западаю, но эта реально хороша. Благослови Ангел это семейство, оно меня никогда не подводило. Ну, господа, на этой мажорной ноте я отбываю любоваться видами Буэнос-Айреса.
– Джем, между прочим, женат, – напомнил Алек.
– Не оставляй меня за главного! – снова взвыл Элиот. – На меня же нельзя положиться! Ты совершаешь ужасную ошибку!
Лили проигнорировала и того, и другого, но, уже выходя из отеля, заметила в ответ на пристальный взгляд Алека:
– Не волнуйся ты так. Город Элиот все равно с землей не сровняет, зато, когда я вернусь, мне будут так за это благодарны, что сделают все и по первому требованию. Оставлять этого идиота за главного – часть моей управленческой стратегии, ясно?
Алек кивнул, но того, что на самом деле беспокоится за нее, не сказал.
Было время, когда Алек не слишком приветливо относился к вампирам, но Лили всегда так откровенно в ком-то нуждалась, что ему просто хотелось быть с ней рядом. Они уже так давно управляли Альянсом – они и Майя, – что Лили стала кем-то вроде Алины Пенхаллоу, другом, настолько близким, что он считается почти членом семьи.
При мысли об Алине его кольнула привычная боль. Она отправилась в изгнание на остров Врангеля, чтобы быть рядом со своей женой Хелен. Долгие годы они жили в каменной пустыне только потому, что в жилах Хелен текла кровь фейри.
При мысли о Хелен и Алине в Алеке неизменно поднималось желание все изменить в работе Конклава – сделать что угодно, лишь бы вернуть их домой.
Но дело было не только в них, а еще и во всех магах, вампирах, оборотнях и фейри, которые нескончаемым потоком текли в Нью-Йорк с жалобами к Альянсу, потому что собственные Институты их слушать не желали. Каждый день он чувствовал одно и то же – как на самой первой миссии, когда увидел, как Джейс и Изабель вместе идут в бой. Защитить! Защитить их всех! – с тоской думал он, и рука сама тянулась к луку.
Плечи его поникли. Страданиями делу не поможешь. Всех не спасти, но он мог помочь хоть кому-то, и сейчас этим кем-то были Джем и Тесса.
Брат Захария шел по выложенным из костей коридорам Безмолвного города. Полы хранили следы бесчисленных ног, в том числе и его собственных – привычный маршрут день за днем, в тишине и молчании, год за годом посреди бесконечной тьмы. Выхода отсюда нет. Вскоре он забудет, как это вообще – жить, любить, видеть свет. В любом усмехающемся со стен черепе было больше жизни, чем в нем. А потом неизбежную, неотвратимую тьму пожрало пламя. Серебряный огонь инь фэня горел когда-то и в нем – самая страшная боль в мире, безжалостная, как само небо. Его разрывало на части: словно жестокий бог взвешивал на весах каждый пылающий атом его тела и каждый из них признавал недостойным.
Но даже в этой агонии было облегчение. Все, это конец, – говорил он себе из последних сил и был благодарен. – Наконец-то развязка, после всей этой боли и мрака. Он умрет раньше, чем исчезнет последняя капля его человечности. Грядущее сулит отдых… И встречу с его парабатаем.
Вместе с мыслью про Уилла пришла и другая. Тихий прохладный ветер веял с реки. Нежное, серьезное лицо, неизменное, как его сердце… Думая об Уилле, он знал, что тот сказал бы. Он слышал его, словно завеса смерти распадалась в огне между ними, и друг кричал ему в самое ухо:
Джем! Джем! Джем Карстерс! Не смей бросать Тессу на произвол судьбы. Я знаю тебя лучше, чем ты знаешь себя. Я всегда тебя знал. Ты не сдашься. Держись, Джем.
Он не предаст любовь, не обесчестит ее, сдавшись. Он вынесет любую боль. И среди тьмы и муки Джем держался.
И выжил. Невозможно, невероятно, но выжил. В огне, мраке и времени.
Джем очнулся, хватая ртом воздух.
Он лежал в теплой постели. В его объятиях тихо дышала жена.
Тесса спала на белых простынях в беленой комнатке домика, который они снимали. Когда Джем посмотрел на нее, она что-то пробормотала – несколько неразборчивых слов. Тесса говорила во сне, и каждый звук, слетавший с ее губ, нес утешение. Больше века назад он, помнится, все думал, каково это было бы – просыпаться рядом с ней. Он грезил об этом…
Теперь он знал.
Джем еще немного послушал ее сонное бормотание, глядя, как от дыхания вздымается и опадает покрывало на груди, и напряжение наконец покинуло его тело.
Ее ресницы затрепетали.
– Джем? – рука нашла его плечо, скользнула по гладкой коже.
– Прости. Не хотел тебя беспокоить.
– Ну, только не извиняйся, – она сонно улыбнулась.
Джем оперся на подушку и поцелуями закрыл ей глаза – чтобы увидеть, как они снова откроются, ясные и прохладные, как речная вода. Он поцеловал щеку, красноречивый изгиб губ, подбородок и жадно провел горячими губами по шее.
– Тесса, Тесса, – прошептал он. – Wŏ yào nǐ.
Я хочу тебя.
– Да, – сказала она.
Джем откинул простыню и начал целовать ее ключицы, наслаждаясь вкусом ее мягкой, теплой от сна кожи, каждым ее атомом. Он проложил тропу поцелуев по всему ее телу. Когда они уже спускались по животу, ее пальцы сжались, вцепились в его волосы, беря его на абордаж, призывая не отступать, а от голоса – уже больше не тихого, кричавшего его имя – эхом зазвенели стены.
Она заполнила все пространство вокруг него, оттесняя, смывая ужас и боль.
Когда настала ночь, Джем и Тесса лежали лицом друг к другу в постели, переплетя пальцы, приглушив голоса. Они могли вот так шептаться и хихикать всю ночь, и часто так и делали. Одним из величайших блаженств для Джема было просто лежать – лежать рядом с Тессой и разговаривать. Часами.
Но для этого были нужны тишина и покой, а сегодня их никто не обещал. Свет взорвался в затененной комнате; Джем слетел с кровати и заслонил Тессу собой.
Слова переливались на стене, дрожа синим и белым светом. Тесса села, завернулась в простыню и закрутила волосы в узел на затылке.
– Послание от Магнуса, – коротко сказала она.
Буквы сообщили, что Алек и Лили Чен уже спешат им на помощь. Забросят багаж в Институт и будут готовы встретиться у входа на Сумеречный базар.
Джем встретил взгляд Тессы и увидел в нем отражение своей собственной тревоги.
– О, нет, – пробормотала Тесса. – Надо их найти. Надо их остановить. Только не в Институт!
Джем уже метался по комнате в поисках одежды.
Институт Буэнос-Айреса находился в городке Сан-Андрес-де-Хилес. Для посторонних глаз он выглядел как большой мавзолей на заброшенном кладбище в окружении призрачно-бледного разнотравья.
Алек, впрочем, видел его в еще худшем свете: высокое здание тускло-ржавого цвета, вместо одного крыла – обугленные руины. Он знал, что Институт очень пострадал во время Темной войны, но почему-то думал, что его давно отремонтировали.
Лили втянула воздух.
– Они намешали крови в краску.
Если бы не охранник у входа, Институт выглядел бы покинутым. Алек прищурился: Сумеречные охотники обычно не охраняли свои Институты – за исключением военного времени.
Они с Лили кивнули друг другу и двинулись навстречу буэнос-айресским Охотникам.
Стражник у порога с виду был на несколько лет моложе Алека. Суровое лицо, сурово сдвинутые черные брови и подозрительный взгляд.
– Гм, – сказал Алек. – Так. Bonjour? Стоп, это же по-французски.
Лили одарила юношу ослепительной клыкастой улыбкой.
– Дай-ка я с ним разберусь.
– По-английски я тоже могу, – поспешно заявил тот.
– О, здорово, – облегченно вздохнул Алек. – Я из Нью-Йоркского Института. Меня зовут…
Темные глаза стражника расширились.
– Вы – Александр Лайтвуд!
Алек моргнул.
– Вроде да.
– Я как-то раз был у Инквизитора в офисе, – застенчиво пояснил юноша. – Там гобелен с вашим портретом висит.
– Да, я в курсе.
– Я поэтому и понял, что это вы. С ума сойти, такая встреча! Я хочу сказать, такая честь для нас. Черт, что я несу! Мое имя – Хоакин Акоста Ромеро, к вашим услугам.
Он протянул руку, Алек пожал ее и почувствовал, что молодой человек дрожит от волнения. Алек бросил панический взгляд в сторону Лили, которая расплылась в улыбке и беззвучно произнесла: «Как мило!».
– А это Лили, от которой помощи не дождешься, – представил ее Алек.
– О, да. Ой, то есть счастлив познакомиться и с вами тоже. Вау! Ну, входите.
Лили сладко улыбнулась ему, показав клыки.
– Я не могу.
– Ох, черт! Да. Простите. Я покажу вам задний вход. Там есть ход в святилище.
Магнус зачаровал Нью-Йоркский Институт, чтобы обитатели Нижнего Мира тоже могли заходить в некоторые помещения, но в большинство других филиалов их до сих пор не пускали – никуда, кроме святилища. Алек с удовольствием отметил, что Хоакин улыбнулся Лили искренне и дружелюбно.
– Спасибо, – сказал он. – Нам нужно увидеться с друзьями по одному делу, но я хотел оставить тут вещи и потом вернуться поспать. Нам можно поставить раскладушки в святилище.
Хоакин повел их по темному, опутанному паутиной коридору. Алек все не мог выбросить из головы разрушенное крыло… Скорее всего, в этом Институте и раскладушек-то нет.
– А… а вашей подруге будет нужен, гм… ну, гроб? – осторожно поинтересовался Хоакин. – Вряд ли у нас тут есть гробы. Ну, то есть, уверен, я смогу найти где-нибудь один. Глава Института… гм… очень придирчиво относится к посетителям, но уж против гостьи самого Александра Лайтвуда он возражать точно не станет.
– Гроб мне не нужен, – успокоила его Лили. – Комнаты без окон вполне хватит. Нет проблем.
– Когда говоришь о даме, можешь обращаться к ней самой, – мягко напомнил Алек.
Хоакин испуганно посмотрел на него, потом еще более испуганно – на Лили.
– Конечно! Да! Простите. У меня маловато опыта общения с…
– С вампирами? – все так же сладко спросила Лили.
– С женщинами, – упавшим голосом ответил Хоакин.
– Что есть, то есть, – согласилась она. – Во мне пять шикарных футов настоящей женщины.
Хоакин закашлялся.
– Ну, с вампирами я вообще-то тоже не знаком. Моя мать погибла во время Темной войны. Нас вообще тут много полегло. А потом большинство женщин ушли. Мистер Брейкспир говорит, женщины не годятся для работы в Институте, которым правят жесткой рукой.
Он вопросительно уставился на Алека, будто проверяя, как он к этому относится.
– Клэри Фэйрчайлд – одна из тех, кто возглавляет мой Института, – резко сказал тот. – А Джиа Пенхаллоу возглавляет всех Сумеречных охотников. Всякий, кто говорит, что женщины слабы, на самом деле боится их силы.
Хоакин быстро закивал – не совсем понятно, в знак согласия или просто от волнения.
– Я ни в каких других Институтах не бывал. Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я думал, можно будет съездить в какой-нибудь… Может, даже познакомиться с кем-нибудь. Но глава нашего Института сказал, что не отпустит меня. Только не сейчас, когда нижнемирские на нашем Базаре стали так опасны.
Мальчишка совсем повесил голову. Алек пытался придумать, как бы так половчее задать вопрос, чтобы не напугать его еще больше… – вопрос о причинах такого сурового политического курса, и о том, что тут у них вообще происходит, но не успел. Они дошли до конца коридора и очутились перед облезлой дверью, которая вела в святилище. Внутри все выглядело как церковь, в которую попала бомба: высокие окна забиты досками, пол почернел.
Посреди обугленного нефа перед группой молчаливых Охотников держал речь мужчина лет сорока со светлой, уже седеющей шевелюрой. Только его доспехи не были поношенными или залатанными.
– Это Клайв Брейкспир, глава нашего Института, – шепотом сообщил Хоакин. – Сэр! У нас гость, сэр. Это Александр Лайтвуд.
Потом он сказал что-то по-испански – то же самое, судя по тому, что имя Алека повторилось, – и окинул собрание восторженным взглядом, словно ожидая оваций.
Оваций не последовало. Несколько человек заметно напряглись.
Клайв Брейкспир, впрочем, не напрягся.
– Стало быть, ты Алек Лайтвуд, – медленно проговорил глава Буэнос-Айресского Института. – А существо рядом с тобой – очевидно, твоя шлюха из Нижнего мира.
Наступила жуткая тишина.
Которую нарушила Лили.
– Простите? Да вы что тут все, в пещерах живете? Всем известно, что Алек встречается со знаменитым чародеем Магнусом Бейном и не интересуется дамами. Какого бы происхождения они не были!
По нефу прокатилась волна шепотков. Не все оказались ошеломлены этой информацией, подумал Алек. Зато все – тем, что Лили открыла рот… И ждут, что ему станет за нее стыдно.
– Давайте-ка проясним один вопрос, – сказал он. – Это – мой друг, Лили Чен, глава нью-йоркского вампирского клана.
Алек положил ладонь на рукоять ангельского клинка, и шепот тут же стих.
– Советую дважды подумать, в каком тоне вы собираетесь говорить о ней. Или о Магнусе Бейне.
Он чуть было не сказал, «моем женихе», но слово выглядело как-то неуклюже. Однажды ему уже случилось ляпнуть «мой нареченный» – он чувствовал себя потом круглым дураком. Иногда ему отчаянно хотелось просто сказать «мой муж», и чтобы это было правдой.
– Я здесь по делу, – продолжал Алек. – Я думал, что могу положиться на гостеприимство Института и моих товарищей, Сумеречных охотников. Видимо, я ошибся.
Он обвел собравшихся взглядом. Некоторые опустили глаза.
– И что это за дело? – требовательно спросил Клайв Брейкспир.
– Секретное.
Алек смотрел на Брейкспира, пока тот не покраснел и не отвел взгляд.
– Можешь остаться, – неохотно признал он. – Но эта, из Нижнего мира, должна уйти.
– Не очень-то и хотелось, – скривилась Лили. – Я останавливаюсь только в заведениях с дизайном на сто баллов из ста, а тут, уж извините, – минус четырнадцать тысяч. Так, Алек, давай договоримся, где мы с тобой встретимся, и я пойду поищу симпатичный отель с номерами без окон. Хочешь…
– О чем ты говоришь? – возмутился Алек. – Если тебя тут не примут, я тоже не останусь. Ну его к дьяволу, это место. Я иду с тобой.
Лицо Лили смягчилось, стало нежным – ровно на то время, чтобы подмигнуть. Потом она похлопала его по плечу.
– Ну, конечно.
Она пренебрежительно фыркнула и направилась к дверям. Клайв Брейкспир шагнул следом.
– У меня есть к тебе вопросы, нижнемирская!
Алек схватил его за руку и встал между ним и Лили.
– Ты уверен?
Противник превосходил их числом, но Алек был сыном Инквизитора и парабатаем Джейса Эрондейла. Его защита была надежнее, чем у многих, – и это значило, что ради тех, у кого защиты нет, он пойдет на все.
Прошла всего секунда, но она показалась очень длинной.
Брейкспир отступил.
Алек пожалел, что не может сказать напоследок что-нибудь едкое и меткое, но в этом он был не силен. И они с Лили просто вышли.
В коридоре их догнал запыхавшийся Хоакин.
– Ради Ангела, – выдохнул он. – Я не ожидал… я и подумать не мог… простите!
– Это не первый Институт, в котором мне не рады, – бросил Алек.
Ну да, особенно если приходишь с Магнусом. Такое нечасто случалось, но в паре Институтов их попытались сразу же развести по разным углам, а иногда заранее давали понять, что совместный визит не приветствуется. Алек в свою очередь сразу объяснил, что обо всем этом думает.
– Простите, мне ужасно жаль! – беспомощно повторил Хоакин.
Алек ободряюще кивнул ему, и они с Лили вышли в ночь. Повернувшись спиной к руинам, Алек глубоко вздохнул.
– Эти ваши Сумеречные охотники – такая шваль, – заявила Лили.
Алек выразительно посмотрел на нее.
– Присутствующие исключаются, – заверила она. – И Джем. Буэнос-Айрес – кошмар. Кстати, я давно не ела, и не отказалась бы от миски с Джем-балайей.
– Он вообще-то женат! – еще раз напомнил Алек.
– Хватит тыкать мне этим в лицо. Тесса пахнет книгами. Я, может, и бессмертная, но жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на чтение.
Лили помолчала и добавила тихо.
– Впрочем, Рафаэлю она нравилась. Они с Рагнором Феллом и Рафаэлем часто встречались и делились секретами.
Алек знал, откуда у нее в голосе это напряжение. Она и к Магнусу относилась слегка настороженно. Да и вообще к кому угодно не из ее клана, кого, возможно, когда-то любил Рафаэль.
– Я сообщил Джему, что мы будем ждать его у входа на Сумеречный базар, – сказала Алек, ловко отвлекая ее внимание. – Возьмем багаж и понесем сами, пока не найдем, где поселиться. А теперь давай-ка поглядим на это место, которого так боится Институт Буэнос-Айреса и куда можно только мне!
Алек часто бывал на Нью-Йоркском Сумеречном базаре, на Канал-стрит, с Магнусом и Максом, но первый визит на незнакомый Базар для нефилима – всегда дело нелегкое.
Да и местный Базар выглядел ой как непросто. Поверх забора тянулась колючая проволока. Гладкое, выбеленное солнцем дерево и острые металлические петли – неприступная серебряная лента.
Прямо перед ними была большая металлическая дверь, которая больше подошла бы тюрьме, чем Базару; за решеткой в окошке сверкнули глаза вервольфа. Страж что-то отрывисто прогавкал.
– Он сказал: «Сумеречным охотникам вход воспрещен», – услужливо перевела Лили.
Позади них выстроилась уже целая очередь нижнемирских – все глазели и перешептывались. Алек не любил оказываться в центре внимания. Он даже засомневался в актуальности информации, которую сообщил Джем.
– Я Алек Лайтвуд, – сказал он. – И мне туда можно.
За спиной у него завозились, и на мгновение воцарилась тишина, и разноголосый шепот возобновился, словно прилив сменился отливом.
– Да ты просто еще один лживый нефилим, – прорычал вервольф, переходя на английский. – Чем докажешь, что ты Лайтвуд?
– Вот этим.
Он вытащил правую руку из кармана и поднес поближе к решетке, чтобы охранник мог разглядеть: иссеченная шрамами кожа, мозоли от лука, темные очертания руны Видения. Яркая полоска фамильного кольца с узором из языков пламени поймала лунный свет.
За решеткой возникла еще пара глаз – на сей раз это были глаза фейри, зеленые как бездонные лесные озера, и без зрачков. Их обладательница негромко произнесла что-то по-испански.
– Она говорит, магия в твоем кольце очень сильна, – сказала Лили. – Слишком сильна. Такая сила происходит из самого сердца ада.
Это была чистая правда. На кольце были не одни какие-нибудь чары, а целый букет: для защиты, для отвода глаз, для того, чтобы его клинки и стрелы попадали точно в цель – все силы, подвластные Магнусу, были заключены в этом кусочке металла. Все, что Магнус только мог придумать, чтобы Алек оставался под надежной защитой и невредимым возвращался домой, к нему. Но круче всего было выражение лица Магнуса, когда он вручал Алеку зачарованное кольцо. И сопровождавшие его слова о том, что в один прекрасный день они поженятся.
– Я знаю, откуда эта сила, – Алек заговорил громче, чтобы все в перешептывающейся толпе его слышала. – Я – Алек Лайтвуд, и это кольцо сделал для меня Магнус Бейн.
Вервольф-охранник, ни слова не говоря, распахнул перед ним дверь на Сумеречный базар.
Алек и Лили шагнули в тоннель из колючей проволоки. Снаружи доносились звуки и мигали огни Базара. Тоннель разветвлялся в двух направлениях. Страж повел их налево, прочь от света и звука, в сарай, обитый железом. Стены в нем были исписаны заклинаниями, увешаны сломанным оружием, с потолка свисал фонарь. В центре возвышалась грубо сколоченная круглая платформа, а на ней – огромное кресло со скрещенными топорами на спинке и сверкающими шипами наверху. Внизу у трона сидела, скрестив ноги, стройная девочка-фейри в терновом венце, с задумчивым выражением лица.
На троне развалилась молодая особа, примерно ровесница Алека, в джинсах и фланелевой рубашке. Ноги она небрежно забросила на подлокотник. Шипы на спинке трона поблескивали над ее светлой шевелюрой, словно корона. Должно быть, о ней-то Джем и писал – оборотень и Королева Базара.
При виде Алека ее лицо на мгновение окаменело, но тут же осветилось улыбкой.
– Алек! – воскликнула она по-английски с заметным французским акцентом. – Это и правда ты! Поверить не могу!
Неловкая ситуация.
– Простите, – сказал он. – Мы с вами раньше встречались?
Королева-оборотень опустила ноги на пол и наклонилась вперед.
– Я – Джульетта.
– А я определенно не Ромео, – вмешалась Лили. – Но ты хорошенькая. Расскажи нам еще о себе, у тебя такой сексуальный акцент.
– Гм, а ты кто такая? – спросила Джульетта.
– Лили Чен, – представилась Лили.
– Глава нью-йоркского клана вампиров, – добавил Алек.
– Ну, конечно, – обрадовалась хозяйка. – Из Альянса! Спасибо, что пришла вместе с Алеком к нам на помощь. Познакомиться с тобой – большая честь.
– Я в курсе, – усмехнулась Лили.
Джульетта снова посмотрела на Алека, и этот изумленный взгляд ее широко распахнутых глаз о чем-то ему напомнил.
– А это – моя дочь Роза, – продолжила Королева, положив руку на плечо юной фейри.
Алек определенно не узнавал Королеву, зато узнал этот тон. Он знал, каково это – когда ты любишь и объявляешь предмет любви своим… тем настойчивее, чем больше окружающие сомневаются в твоем праве на него. Он не знал, что сказать, поэтому сделал свой любимый ход: вытащил телефон, нашел действительно хорошее фото, шагнул к трону и показал им.
– Этой мой сын Макс.
Джульетта и Роза наклонились посмотреть, и глаза вервольфши сверкнули, когда она увидела, что ребенок – колдун.
– Он очень красивый, – нежно сказала она.
– Я тоже так думаю, – смущенно признался Алек и показал еще несколько фотографий.
Всегда трудно выбрать лучшую – Макса вообще невозможно сфотографировать плохо.
Джульетта слегка подтолкнула юную фейри в спину.
– Иди, приведи брата с сестрой, – распорядилась она.
Роза легко вскочила, бросила еще один застенчивый взгляд на Алека и умчалась.
– Ты меня знаешь, – сказал Алек. – Откуда?
– Ты спас мне жизнь, – ответила Джульетта. – Пять лет назад, когда демоны напали на Восточный экспресс.
– О, – только и сказал он.
Их с Магнусом первый совместный отпуск. О менее приятных сторонах поездки он старался лишний раз не думать, но теплый водопад, блеск демонских глаз, вой ветра и бездну внизу помнил хорошо. Он тогда ужасно испугался за Магнуса.
– Ты дрался с демонами в Восточном экспрессе? – заинтересованно спросила Лили.
– Я много где дрался с демонами. Обычное дело.
– Никогда ничего подобного не видела! – с энтузиазмом поделилась Джульетта. – Их было так много – демонов, я имею в виду! Они вломились прямо в окна, я думала меня тут же, на месте, и прикончат. А потом Алек уничтожил всех демонов, до которых смог добраться. Он был насквозь мокрый… и без рубашки.
Алек не понял, при чем тут это.
– Обычное дело, – повторил он. – Хотя обычно я ношу рубашку.
В глазах Лили запрыгали веселые зайчики.
– Круто ты обычно проводишь отпуск, вот что я тебе скажу.
– Совершенно стандартно и очень скучно, – заверил ее Алек.
– То-то я и вижу.
– И еще я была на той вечеринке в Венеции, – продолжала Джульетта. – Когда рухнул дом.
– Ой, и я там была! – подхватила Лили. – Рафаэлю ужасно не понравилась вечеринка – было очень смешно. Я со столькими новыми людьми перецеловалась, прямо личный рекорд поставила. Кажется, была среди них одна горячая блондинка… – ты?
Джульетта моргнула.
– Гм… нет. Я вообще-то не целуюсь с девушками.
– Жаль. Тратишь жизнь впустую… – пожала плечами Лили.
– Вообще-то я тоже, – мягко напомнил Алек.
– Помню Магнуса на той вечеринке, – кивнула Джульетта. – Он пытался помочь.
– Он всегда такой, – голос Алека помимо его воли стал нежным и тихим.
Раздался топот – это вернулась Роза. За руки она вела двух детишек: юную фейри, невысокую и коренастую, как гоблин, и темнокожего мальчишку-чародея с лисьим хвостом. Они подбежали к трону и повисли на Джульетте. Девочке было лет десять, а мальчику – не больше шести.
– Дети, – сказала Королева. – Это Алек Лайтвуд, я вам о нем говорила. Алек, это мои дети.
– Привет, – поздоровался Алек. Дети уставились на него.
– Когда ты спас меня в Восточном экспрессе, – продолжала она, – я спросила, как могу отблагодарить тебя. Ты сказал, что видел одинокое дитя-фейри на Парижском Сумеречном базаре и спросил, не могу ли я о ней позаботиться. Я никогда раньше не говорила с Сумеречным охотником и не думала, что бывают такие, как ты. Я… очень удивилась, когда ты попросил меня об этом и, вернувшись в Париж, отправилась на поиски. С тех пор мы с Рози неразлучны.
Она взъерошила волосы Рози. Девушка покраснела.
– Maman! Ты смущаешь меня, да еще перед Алеком Лайтвудом!
Парижский Сумеречный базар, куда они с Магнусом отправились в свой первый отпуск, стал первым Базаром для Алека. Нижнемирские тогда к нему еще не привыкли, а он не привык к ним. Он помнил малышку-фейри, которую встретил в тот раз: какая она была худенькая, и как ему было ее жалко.
Лет ей было примерно столько же, сколько его маленькому брату, в честь которого назвали Макса. В отличие от него, ей удалось повзрослеть.
– Роза, – сказал он. – Бог мой, как ты выросла.
Лицо девушки озарилось улыбкой.
– Мы с тобой были счастливы в Париже, правда, ma petite? – мечтательно сказала Джульетта. – Я надеялась, окончание войны с Валентином положит конец вообще всем войнам. Но потом случилась еще одна, и столько Сумеречных охотников полегло, а с ними и столько фейри… И наступил Холодный мир.
Она пристально посмотрела на Алека. Глаза ее полыхнули в свете фонаря, висевшего над троном, как глаза волка от автомобильных фар.
– Я слышала про вас с Магнусом и про Альянс Сумеречных охотников и жителей Нижнего мира, который вы основали. Вы помогали людям. Я тоже этого хотела. Услышала, что в Бельгии кто-то охотится на фейри, и вызволила оттуда мою младшую девочку.
Роза обняла за плечи малышку-гоблина. Этот жест Алеку был тоже знаком: постоянная тревога старшего в семье; знание, что ты отвечаешь за малышей.
– А потом я услышала про Буэнос-Айрес, – продолжала Джульетта. – Здешний Институт пал во время Темной войны. Бежавшие в Европу жители Нижнего мира рассказывали жуткие истории о том, что восстало из руин. И я приехала сюда, посмотреть, что я могу сделать.
Мальчик протянул к ней руки, Джульетта подняла его и посадила на колено. Малыш принялся разглядывать Алека, посасывая конец своего лисьего хвоста.
– Много детей после войны остались сиротами. Местный Сумеречный базар превратился в убежище для ненужных детей – стихийный приют посреди палаток, костров и магии. Базар стал общиной, потому что мы нуждались в ней, и с тех пор его больше не распускали. Внутри этих стен живут люди – и моего крошку тоже сюда подбросили, потому что его чародейские способности проявились слишком рано.
– Как и у Макса, – вставил Алек.
– Этих детей так много, – Джульетта прикрыла глаза.
– Что не так с вашим Институтом? – спросил Алек. – Почему никто не пожалуется в Конклав?
– Мы жаловались, – возразила Джульетта. – Все бесполезно. У Брейкспира могущественные друзья. Он позаботился, чтобы новости дошли прямиком до человека по имени Гораций Дирборн. Ты его знаешь?
Алек сузил глаза.
– Знаю.
Слишком много войн плюс постоянное давление Холодного мира – все это способствовало возвышению людей определенного сорта. Гораций Дирборн как раз из тех, кто процветает на хаосе и страхе.
– После того, как Институт был разрушен Потемневшими, Клайв Брейкспир явился сюда и действует от имени Дирборна, словно стервятник, пожирающий падаль. Говорят, его Сумеречные охотники за деньги выполняют… всякие поручения. Если кому-нибудь нужно убрать соперника, ребята Брейкспира об этом позаботятся. Они охотятся не за демонами, и не за теми жителями Нижнего мира, кто нарушил закон, – они охотятся за всеми нами.
Сердце Алека сжалось.
– Наемники?!.
– Достойные люди ушли, когда поняли, что ничего не могу поделать с новой политикой, – сказала Джульетта. – Вряд ли они кому-нибудь рассказали. Думаю, им было стыдно. На Базаре стало небезопасно. Лидеров убирали по одному, чтобы люди стали более уязвимы. Ко мне они даже не пытались подступиться – у меня друзья в Париже и Брюсселе, если бы я вдруг исчезла, они подняли бы шум. Поэтому я приказала выставить посты и построить заборы. Я разрешаю людям называть меня Королевой. И пытаюсь казаться как можно более сильной, чтобы Институт держался от нас подальше. Но положение не становится лучше, Алек, оно только ухудшается. Женщины-оборотни начали пропадать.
– Их убивают?
– Не знаю. Сначала мы думали, что они сами ушли, но их слишком много. Матери, которые ни за что не бросили бы семьи; девушки, ровесницы моей Рози. Люди говорят, на Базаре появился какой-то странный колдун. Понятия не имею, что происходит с моими женщинами, но никому из Института их поиски доверить нельзя, это ясно как день. Никому из Охотников я не доверяю – кроме тебя. Я пустила слух, что ты нам нужен. Не знала придешь ли ты… Но ты пришел.
Королева Сумеречного базара умоляюще посмотрела на него. Выглядела она сейчас не старше столпившихся вокруг нее детей.
– Ты мне поможешь? Еще один раз?
– Столько раз, сколько потребуется, – твердо сказал он. – Я найду твоих женщин, и выясню, кто за этим стоит. Я их остановлю, даю тебе слово.
Он умолк, вспомнив о просьбе Джема и Тессы.
– У меня есть здесь друзья, помимо Лили. Чародейка и бывший Безмолвный Брат с седой прядью в волосах. Можно им войти на Базар? Клянусь, им можно доверять.
– Кажется, я знаю, о ком ты, – сказала Джульетта задумчиво. – Они просили впустить их несколько ночей назад, так? Я слышала, мужчина красив.
– Ты не ошиблась, – вставила Лили.
– Да уж, нефилимы бывают на редкость хороши, – улыбка Джульетты стала еще шире.
– Наверное, – пожал плечами Алек. – Так я о Джеме никогда не думал.
– Да ты слепой! Как ты из лука-то стреляешь?! – возмутилась Лили.
Он закатил глаза.
– Хорошо, Джульетта. Я дам знать, как только что-то найду.
– Я так рада, что ты здесь, – тихо сказала она.
– Сделаю все, что смогу, – ответил он и поглядел на детей. Они все так же молча таращились на него. – Гм. Пока, дети. Рад был познакомиться.
Он неуклюже кивнул и зашагал обратно, к огням и музыке Базара.
– Так, – бросил он Лили на ходу. – Сначала осмотримся, наведем справки, а потом встретимся с Джемом и Тессой.
– Давай завернем к той лавке с фруктовым джином! – предложили она.
– Нет.
– Нельзя же все время заниматься только делами, – сказала Лили, которая вряд ли когда-то в жизни занималась делами дольше пяти минут подряд. – Так кто, по-твоему, горячий?
Он непонимающе воззрился на нее.
– У нас бро-роуд-трип, не забыл? Нам положено делиться секретами. Ты сказал, что Джем не горячий. Тогда кто?
Алек покачал головой – какая-то фейри пыталась продать им зачарованные браслеты, утверждая, что в них настоящие чары и притом совершенно уникальные. Когда он спросил ее об исчезновении женщин, она лишь округлила глаза, и знала она явно не больше Джульетты.
– Магнус горячий, – сказал он наконец, когда они пошли дальше.
– Как же я устала от вас с Моногамнусом, кто бы знал, – закатила глаза Лили. – Он еще тупее, чем ты.
– Вовсе он не тупой, – обиделся Алек.
– Бессмертный, который отдал свое нежное сердце кому-то одному? Не смеши меня. – Лили прикусила губу, немного слишком сильно прижав ее клыками. – Это реально тупо.
– Лили…
Но она покачала головой и продолжила подчеркнуто легким тоном.
– Оставим в покое твоего сладкого возлюбленного. Я знаю, что был еще и Джейс. Все дело в парнях с золотыми глазами, да? А ты разборчив, мой дорогой. Хотя это сильно сужает поле игры. И что, никаких больше романов, кроме Джейса? Даже самого крошечного, даже когда ты был подростком?
– Чего ты скалишься? Как будто знаешь что-то, чего не знаю я, – встревоженно заметил Алек.
Лили хихикнула.
За одним из прилавков вдруг сильно зашумели. Алек повернулся в ту сторону, радуясь возможности не объяснять ей, что разборчивость для него никогда не была проблемой. Напротив – это было скорее облегчением, особенно когда сам перед собой притворяешься, что жестоко страдаешь от влюбленности в Джейса.
Еще мальчишкой он глазел на рекламу с мужчинами, обычными людьми, на улицах Нью-Йорка; его тянуло к приходящим в Институт парням – он слушал, как они болтают об охоте на демонов, и думал, что они ужасно крутые. У него были расплывчатые детские грезы и мечты, целые воображаемые края, туманные и ослепительные, населенные красивыми мальчиками… А потом детство вдруг закончилось, а вместе с ним и мечты. Он был слишком юн, чтобы понимать себя. А потом вдруг перестал быть слишком юн. Он слышал насмешливые голоса гостей-Охотников; помнил намеки отца – словно предмет разговора был слишком отвратителен, чтобы говорить о нем прямо… А сам он умел говорить только прямо и никак иначе. Алек чувствовал себя виноватым всякий раз, отводя глаза от очередного мальчишки, даже если посмотрел на него просто из любопытства. А потом появился Магнус, и он уже больше не отводил от него глаз. Никогда.
Шум за прилавком усилился.
Сильный шум где-то совсем низко над землей. А потом прилавок, за которым какой-то вервольф торговал из котла жарким, просто взорвался сиротками Сумеречного базара. Дети были повсюду – нижнемирские всевозможных видов, и все они выкрикивали имена, просьбы, шутки, все старались привлечь его внимание. В основном на испанском, но Алек расслышал и несколько других языков и тут же запутался, какие слова – на каком. Разноцветные отблески плясали на десятках маленьких лиц. Он растерянно вертел головой не в силах остановиться на одном лице, одном голосе.
– Гм… Эй! – сказал он, наклоняясь над толпой и запуская руку к себе в сумку. – Эй, голодные есть? Вот вам, хватайте.
– Фу! Это что у тебя, энергобатончики? – скривилась Лили. – Нельзя так издеваться над сиротами!
Но Алек уже вытащил бумажник и начал раздавать детям деньги. Магнус всегда следил, чтобы в бумажнике магическим образом появлялась наличность – просто так, на всякий случай. На себя Алек деньги все равно не тратил.
Лили хохотала. Она всегда любила детей, хотя иногда притворялась, что не любит. А потом она замерла. На мгновение ее сияющие глаза стали мертвыми и пустыми. Алек напрягся.
– Ты, малыш, – ее голос дрожал. – Как, ты сказал, тебя зовут?
Она тряхнула головой и повторила вопрос по-испански. Алек проследил за ее взглядом.
Остальные дети пихались, наседали, хватались друг за друга и за прилавки, но вокруг этого мальчика оставался круг пустоты. Теперь, когда их внимание безраздельно принадлежало ему, он не кричал. Просто стоял, закинув кудрявую голову, чтобы как следует рассмотреть чужаков сузившимися очень темными глазами. Очень суровыми… хотя это, наверное, были фантазии Алека, ведь ребенку едва исполнилось шесть.
– Рафаэль, – спокойно произнес он, отвечая на вопрос Лили.
– Рафаэль, – прошептала она. – Ну конечно.
Его лицо было самым юным в этой толпе таких юных лиц, но в его облике сквозило холодное самообладание. Он шагнул вперед, и Алек не удивился, когда другие дети расступились, пропуская его. Он был окутан отстраненностью, словно плащом.
Алек прищурился. Непонятно, к какому виду существ, населявших Нижний мир, принадлежало дитя, но в его манере двигаться было нечто… особенное.
Рафаэль что-то сказал по-испански. Интонация была повелительной, так что, видимо, это был вопрос или приказ. Алек беспомощно перевел взгляд на Лили. Та кивнула, явно пытаясь взять себя в руки.
– Мальчик сказал… – она кашлянула. – Он спрашивает: ты Сумеречный охотник? Не как те, из Института. Ты настоящий Охотник?
Алек моргнул. Рафаэль не сводил с него твердого, немигающего взгляда.
Опустившись на колено посреди пестрой суматохи Базара, Алек заглянул в темные требовательные глаза.
– Да, – ответил он, – я Сумеречный охотник. Скажи, как я могу тебе помочь?
Лили перевела. Рафаэль покачал кудрявой головой, его лицо стало еще холоднее, словно Алек только что провалил какой-то экзамен. Последовало еще несколько отрывистых фраз на испанском.
– Он говорит, что помощь ему не нужна, – сообщила Лили. – Он говорит, что слышал, как ты расспрашивал на Базаре про женщин, которые исчезли.
– Значит, он понимает по-английски? – с надеждой спросил Алек.
Рафаэль закатил глаза и ответил по-испански.
Лили улыбнулась.
– Он говорит: нет, совершенно не понимает. У него есть информация, но здесь он говорить не хочет.
Алек нахмурился.
– Boludo, – повторил он. – Мальчик так сказал. Что значит это слово?
– Оно значит, что ты очень славный человек, – улыбнулась Лили.
Прозвучало это так себе. Алек прищурился, глядя на Рафаэля. Тот уставился на него совершенно пустыми глазами.
– Хорошо, – сказал Алек. – Кто за тобой присматривает, малыш? Давай пойдем к ним и там поговорим.
Было темно, особенно под навесом палатки, но Алек мог поклясться, что ребенок закатил глаза, а потом, видимо, сочтя его совершенно безнадежным, переключился на Лили.
– Он сам за собой присматривает, – объяснила та.
– Но ему же всего шесть!
– Он говорит, что пять, – Лили внимательно слушала, наморщив лоб, и медленно переводила. – Его родители погибли во время Темной войны, когда пал Институт, а потом была женщина, вервольф, она забрала себе сразу несколько детей. Но теперь ее нет. Он говорит, больше никто не хочет брать его к себе.
Наверняка она из тех женщин, что исчезли, мрачно подумал Алек. И тут же эту мысль смыло волнами ужаса, когда до него дошло, что на самом деле говорит Лили.
– Его родители погибли, когда пал Институт? – каждая клеточка его тела вздрогнула, как от удара током. – Этот ребенок – Охотник?
– А что, ситуация сразу становится гораздо хуже, если в таком положении оказывается Сумеречный охотник? – холодно спросила Лили.
– Да! – огрызнулся Алек. – И не потому, что нижнемирские дети чем-то хуже. Мой сын из Нижнего мира. И нет, никакой ребенок такого не заслуживает. Но ты сама слышала, что сказала Джульетта: все здесь стараются, как могут. Сумеречные охотники гибнут в сражениях каждый день, и для их детей находят приемных родителей и новый дом. Есть налаженная система усыновления детей Охотников, и она должна работать! Закон защищает самых обездоленных из нас. Да что, черт побери, не так с этим Институтом?!
– Ну, раз ты заговорил таким суровым голосом, значит, мы скоро все выясним, – весело прощебетала Лили.
Алек все еще смотрел на Рафаэля с ужасом и отчаянием. Теперь он видел, что мальчик был более грязным и неухоженным, чем остальные. Алек знал закон – он выучил его, сидя на коленях матери, узнал от отца, от учителя и из каждой книги в библиотеке Института там, дома. Он уважал его еще совсем юным, когда ничто другое не имело для него смысла. Священный долг всякого Сумеречного охотника – стоять незримым против сил тьмы; защищать любой ценой.
Сейчас он был гораздо старше и понимал, каким непростым бывает мир. Но каждый раз, когда его сияющий идеал оказывался запятнан, он воспринимал это как удар, неожиданный и жестокий. Если бы только он мог…
Но правила в этом мире были другие.
– Пойдем со мной, – сказал он ребенку нефилимов. – Я позабочусь о тебе.
Если Рафаэль действительно был один, Алек мог забрать его в Нью-Йоркский Институт или в Аликанте, лишь бы не оставлять его здесь, одного, без друзей, без заботы. Он наклонился, раскрыв объятия, готовый подхватить Рафаэля на руки, унести его.
Мальчишка метнулся прочь, словно дикий зверек, и зло посмотрел на Алека, словно предупреждая, что укусит, если тот еще раз позволит себе подобное.
Алек выпрямился и поднял руки. Сдаюсь!
– Хорошо-хорошо, – сказал он, – прости. Но ты пойдешь с нами? Мы хотим тебя выслушать. И действительно хотим помочь.
Лили перевела. Рафаэль, все еще подозрительно глядя на Алека, кивнул. Алек встал и протянул мальчику руку – тот недоверчиво поглядел на нее, потряс головой и проворчал что-то. Алек был почти уверен, что снова услышал то самое слово. Он внимательно осмотрел ребенка: одежда рваная и в пятнах, а сам он слишком худой, босой, под глазами темные круги – признак истощения. А ведь они с Лили еще даже не знают, где будут ночевать.
– О’кей, – сказал он наконец. – Для начала надо купить ему хоть какую-то обувь.
И они решительно выбрались из толпы детей. Рафаэль крутился вокруг них, словно подозрительная Луна вокруг Земли.
– Возможно, я могу тебе помочь, Охотничек, – окликнула его из-за прилавка женщина-фейри с волосами, как пух одуванчика.
Алек уже ринулся было вперед, но Лили стиснула его руку.
– Не подходи к ней, – прошептала она. – Потом объясню.
Алек кивнул и двинулся дальше, игнорируя призывы фейри.
Джульетта оказалась права: тут была настоящая деревня. Прилавки со всех сторон были окружены хижинами и фургонами. Это была самый большой Базар, какой он видел.
Они нашли сапожника-фейри, довольно любезного, но даже самая маленькая пара башмаков оказалась слишком велика для ребенка. Алек все равно их купил, а заодно расспросил мастера, который говорил по-английски, присматривает ли кто-нибудь за Рафаэлем. Неважно, что там говорит ребенок, кто-то же должен был о нем заботиться…
Но сапожник покачал головой.
– Когда вервольфша, присматривавшая за сиротами, исчезла, мой народ разобрал детей по домам. Но фейри никогда не возьмут Сумеречного охотника. Без обид.
Только не во время Холодного мира, насаждающего ненависть между Охотниками и фейри. Законы тут были бессильны, а расплачивались за все дети.
– К тому же этот мальчишка ненавидит всех на свете, – добавил сапожник. – Осторожнее с ним, он кусается.
Они уже почти добрались до проволочного тоннеля, который вел к выходу с Базара. Здесь, далеко от центра, повсюду виднелись обрушенные стены, обугленные остовы домов и прочие признаки поселения, наполовину уничтоженного войной и оставленного догнивать.
– Эй, – сказал мальчику Алек. – Подойди-ка сюда на секунду. – Mach dir keine Sorgen…
– Ты только что сказал ему «не беспокойся» по-немецки, – радостно сообщила Лили.
Алек тяжело вздохнул и опустился на колени посреди серой пыли и щебня, знаком пригласив Рафаэля сесть на обломок стены неподалеку. Ребенок с глубоким недоверием смотрел на Алека и пару ботинок у него в руках. Потом все-таки сел и позволил натянуть их на свои маленькие, черные от грязи ноги. Алек вздохнул и постарался как можно туже завязать шнурки, чтобы ботинки не сваливались, и мальчик мог нормально ходить.
Как только он закончил, Рафаэль вскочил. Алек тоже встал.
– Ну, пошли, – сказал он.
Темный оценивающий взгляд детских глаз снова остановился на нем. Несколько секунд мальчик стоял как вкопанный, потом требовательно поднял руки. Алек так привык к этому жесту в исполнении Макса, что совершенно автоматически наклонился и взял Рафаэля на руки.
Но этот ребенок был совершенно не похож на Макса – маленького, пухлого, вечно хихикающего и тут же устраивающегося поудобнее. Рафаэль был довольно высоким для своего возраста и к тому же слишком худым. Алек чувствовал под рукой его костлявую спину. Да и сидел мальчик очень напряженно, словно терпел неприятную процедуру. Будто маленькую статую держишь – если, конечно, удастся представить, что тебе ее ужасно жалко, и ты не знаешь, что с ней делать дальше.
– Если пешком идти не надо, зачем тогда ботинки? – проворчал Алек. – Впрочем, не важно. Я рад, что ты с нами. Ты теперь в безопасности, я тебя держу.
– No te entiendo, – произнес ясный голосок Рафаэля ему прямо в ухо и, подумав немного, добавил: – Boludo.
Зато Алек понимал достаточно: во-первых, что это слово – совсем не хорошее, а во-вторых, что ребенку он совсем не нравится.
Джем и Тесса уже стояли у ворот Сумеречного базара. Они надеялись перехватить Алека с Лили до визита в Институт и, не обнаружив их, испугались, что Брейкспир взял их друзей в плен. Но тут от одного чародея, знакомого Тессы, пришла весточка, что совсем недавно на Базар пропустили некоего Сумеречного охотника.
Теперь они волновались, что Алека посадила под замок Королева Базара. Джем уже предлагал способы решения проблемы, когда ворота распахнулись. На фоне скрученной колючей проволоки, блестевшей в свете звезд, склонив черноволосую голову, стоял высокий голубоглазый мужчина и смотрел на ребенка, которого держал на руках.
Уилл, – пронеслось в голове Джема.
Он судорожно вцепился в руку Тессы. Но что бы он ни чувствовал, ей сейчас было еще хуже.
– Тесса! – Алек поднял голову. В его голосе прозвучало облегчение.
– Какое чудесное завершение долгой ночи, – промурлыкала Лили. – Уж не бывший ли Брат Хахария предстал моим очам?
– Лили! – рявкнул Алек.
Тесса, все еще держа мужа за руку, изумленно поглядела на нее, и на губах у нее расцвела улыбка – прекрасная как всегда.
– Это же подруга Рафаэля, Лили, – сказала она. – Как я рада тебя видеть. Прости, но мне кажется, я так хорошо тебя знаю. Он столько о тебе рассказывал.
Усмешка Лили пошла трещинами, словно кто-то уронил зеркало.
– И что же он обо мне говорил? – слабым голосом спросила она.
– В основном – что ты куда умнее и эффективнее, чем большинство других в клане. Остальные почти все круглые идиоты.
С точки зрения Джема это прозвучало очень холодно, но именно так обычно и выражался Рафаэль. Улыбка Лили вернулась – теплая, как огонь в чаше ладоней. Так она выглядела, когда они с Джемом впервые встретились. Тогда он еще не знал, что Тесса послала Рафаэля к нему на помощь. Он сделал все что мог…
Теперь Лили была другом.
– Спасибо вам обоим, что приехали нам помочь, – сказал он. – А кто этот ребенок?
Алекс быстро пересказал события ночи: как негостеприимно встретили их в Институте, как они узнали об исчезновениях женщин и как нашли Рафаэля, которого местные Охотники бросили на произвол судьбы.
– Жаль, что вы вообще пошли в Институт, – печально сказал Джем. – Надо было тебя предупредить, но я сам уже давно не Охотник. Я не сообразил, что первым делом ты отправишься туда. В доме, где мы остановились, есть свободные комнаты, и одна из них – точно без окон. Идемте.
Алек нес ребенка легко, как человек, давно к этому привыкший. Одну руку он держал свободной – на случай, если понадобится схватить оружие. Он легко шагал вперед со своей небольшой, но драгоценной ношей. У Джема бы так не вышло – он слишком давно не практиковался. Он носил детей Тессы, Джеймса и Люси, когда они были маленькими, но с тех пор минуло уже больше ста лет. Мало кто радовался, обнаружив рядом со своим ребенком Безмолвного Брата, если только ребенок не был при смерти.
Они шли мимо домов, выкрашенных в цвета алого пламени, морской синевы и крокодиловой зелени, по улицам, усаженным джакарандой и оливковыми деревьями. Их дом, низенький и выбеленный известкой, в первых отсветах зари казался лазурным. Джем распахнул круглую красную дверь и обратился к хозяйке с просьбой сдать им еще несколько комнат – одну непременно без окон.
Джем и Тесса уже захватили маленькое патио в центре дома, под открытым небом, с невысокими каменными колоннами, окаймленное сиренево-голубой пеной цветущей бугенвиллеи. Туда-то они и пошли. Алек осторожно поставил Рафаэля на каменную скамью рядом с собой, и мальчик тут же отодвинулся на дальний ее конец. Там он и сел, повесив голову. Тесса попробовала тихонько расспросить его по-испански о пропавших женщинах – любая информация, все, что он только может сообщить. Джем об этом еще не слышал и теперь горел желанием помочь. Розмари Эрондейл грозила опасность, но и эти женщины-оборотни тоже попали в беду, и все согласились, что для их спасения следует сделать все возможное.
Вновь заговорить вслух для Джема было нелегко, но Тесса, знавшая немало языков, оказалась неплохой учительницей, она научила его всему, что могла. Джем тоже попытался поговорить с Рафаэлем, но мальчик лишь угрюмо качал головой.
Лили сидела на земле, скрестив ноги и положив локоть на колено Алека, – чтобы оказаться ближе к ребенку. Она попросила его не тянуть с рассказом, потому что солнце встает, и вскоре ей придется отправиться спать.
Рафаэль в ответ протянул руку и потрогал ярко-розовую прядь у нее в волосах.
– Bonita, – сказал он с прежней торжественностью.
Не очень-то часто он улыбается, подумал Джем. Бедный ребенок. Алеку тоже было не до веселья. Из-за всей этой истории с пропавшими женщинами он выглядел несчастным и полным решимости. Зато Лили улыбок не жалела. Она вообще легко улыбалась.
– Какой хороший мальчик, – проворковала она по-испански. – Если хочешь, можешь называть меня тетей Лили.
Рафаэль покачал головой, но ее это ничуть не смутило.
– Я знаю один фокус, – заявила она и щелкнула клыками на Рафаэля.
Ребенок ошеломленно уставился на нее.
– О чем вы там разговариваете? – всполошился Алек. – Почему у него такое лицо? Зачем ты это сделала?
– Макс любит, когда я так делаю, – сказала Лили и добавила по-испански: – Я не хотела тебя пугать.
– Я не испугался, – ответил на том же языке Рафаэль. – Это было глупо. Не страшно.
– Что он сказал? – спросил Алек.
– Что это было потрясающе и ему очень понравилось, – заявила Лили.
Алек скептически поднял бровь. Рафаэль придвинулся ближе к нему.
Тесса пересела к Лили, на землю. Одна уговаривала, другая дразнила, и вместе они слово за слово вытянули из мальчика всю историю. Лили переводила, и лицо Алека становилось все мрачнее.
– Рафаэль знает, что он Сумеречный охотник, и он пытается учиться…
Ребенок, который явно знал английский гораздо лучше, чем хотел показать, поправил ее.
Лили продолжила:
– Простите, он сказал: тренироваться. Он подглядывает за другими Охотниками и знает, что делать. Он маленький, поэтому его никто не замечает. И вот один раз, когда он подглядывал, то увидел Охотника, который крался по переулку. В дверях большого дома тот встретился с чародеем. Рафаэль постарался подобраться как можно ближе и услышал внутри женские голоса.
– Можешь описать этого Охотника? – спросил Алек.
Джем перевел.
– Уверен, ты можешь это сделать, – ободряюще добавил он. – Ты так много всего видишь.
Рафаэль в ответ неодобрительно посмотрел на него, словно терпеть не мог похвалу. Несколько секунд он молчал, стуча по скамейке чересчур большими ботинками, потом полез в карман рваных брюк и положил Алеку в ладонь тощий бумажник.
– Ого, – оценил Алек. – Ты стащил это у того Охотника?
Рафаэль кивнул.
– Здорово! То есть я хочу сказать… – Он помолчал, собираясь с духом. – Очень хорошо, что ты нам помогаешь, но, вообще-то, воровать бумажники плохо. Никогда больше так не делай.
– No te entiendo, – твердо заявил мальчик.
Тон явно предполагал, что он не только не понимает Алека, но и то, что в ближайшее время не собирается его понимать. Особенно если Алек собирается и дальше развивать эту тему.
– Не вздумай говорить то, другое слово, – быстро сказал Алек.
– Какое слово? – заинтересовался Джем.
– Не спрашивай, – отрезал Алек.
Сумеречные охотники не пользовались обычными документами вроде паспортов или удостоверений личности, зато пользовались кое-чем другим. Алек достал из кармана документ об изъятии оружия, помеченный гербом Брейкспиров.
– Клайв Брейкспир, – медленно проговорил Алек. – Глава Института. Джульетта говорила, что его Охотники теперь работают наемниками. Что если этот чародей их нанял?
– Мы должны выяснить, что происходит. И остановить их, – сказал Джем.
– Рафаэль покажет нам дом, когда немного отдохнет, – твердо сказал Алек. – Завтра ночью мы снова пойдем на Базар и попробуем выяснить то, что вас интересует. Заодно доложим Королеве обо всем, что узнаем. Если будет, о чем докладывать.
Рафаэль кивнул и протянул руку за бумажником. Алек покачал головой.
– Что это за секрет, который вас так интересует? – полюбопытствовала Лили, глядя на Джема.
– Лили, это же секрет, – с упреком сказал Алек.
За стенами стрекотали цикады, выводя странную, но красивую мелодию.
– Я доверяю вам обоим, – с расстановкой проговорил Джем. – Вы пришли нам на помощь, и я знаю, что вы все сохраните в тайне. Тем, кого я ищу, может грозить опасность. Существует тайная линия Сумеречных охотников, о которой мне стало известно еще в 1930-х годах.
Лили тряхнула головой.
– Тридцатые годы были совершенно никакие, – заметила она. – И просто из кожи вон лезли, лишь бы доказать, что они уже не двадцатые.
В тридцатые умер Уилл, и Тесса едва не сошла с ума от горя. Так что Джему они тоже не понравились.
– За этим семейством охотились десятилетиями, – продолжал Джем. – Почему – я не знаю. Они в свое время отделились от нефилимов, но что плохого они сделали фейри, мне до сих пор неизвестно. Мне удалось встретиться с одним из них, но он… она отвергла мою помощь и скрылась. С тех самых пор я ищу их. Доверенные друзья тайно наводили справки о них по всем Сумеречным базарам. В тот год, когда я познакомился с тобой, Лили, я как раз искал Рагнора Фелла – хотел выяснить, что он знает. Я хочу понять, почему на них охотятся, чтобы помочь им. Кем бы ни были их враги, мне они тоже не друзья.
Потому что Карстерсы в долгу перед Эрондейлами.
– Я спрашивала в Спиральном Лабиринте, – сказала Тесса. – Там ничего не знают. А потом в один прекрасный день до нас дошел слух, что детям на Базаре кто-то рассказывает сказки – очень характерные сказки о любви, боли и мести. Где-то рядом витало имя Эрондейлов.
Она произнесла это имя, некогда принадлежавшее ей, очень тихо, но Алек подскочил, словно ему прокричали его в самое ухо. Ни Джем, ни Тесса ни словом не упомянули Катарину Лосс, которая унесла первое потерянное дитя Эрондейлов за море и вырастила на дальних берегах. Тайна эта не принадлежала им. Джем верил Алеку, но он все-таки был Охотником, а его отец – Инквизитором. И Джем с Тессой прекрасно понимали, какой приговор Закон вынес бы Катарине за ее поступок, продиктованный любовью и милосердием.
– Я расспрошу Джульетту, – пообещал Алек. – Узнаю, что смогу. И не уеду, пока не помогу вам.
– Спасибо, – сказал Джем.
– А теперь Рафаэлю пора спать, – распорядился Алек.
– У нас есть для тебя славная комнатка, – сказала по-испански Тесса, очень тепло и ободряюще, но Рафаэль решительно замотал головой.
– Ты не хочешь оставаться один? – уточнила она. – Ну и хорошо. Можешь спасть со мной и Джемом.
Она протянула к нему руки, но мальчишка вдруг отвернулся, уткнулся лицом в плечо Алека и протестующее заревел. Тесса отшатнулась, а Алек машинально обнял ребенка.
– Днем Лили уязвима, – сказал он. – Я должен остаться с ней. Ты согласен на комнату без окон, Рафаэль?
Лили перевела, и ребенок горячо закивал.
Джем проводил их до порога их комнаты. На пороге он поймал Алека за руку.
– Я очень это ценю, – сказал он. – Правда. Не говори пока Джейсу.
Он все еще думал о Джейсе – о свирепом беспомощном ребенке посреди темного моря, о юноше, пылавшем небесным огнем. Он воображал тысячи возможных сценариев, в которых мог сделать для мальчика больше. Если бы он заботился о Джейсе, когда ушел его отец, если бы проводил с ним больше времени, если бы Джейс был чуть старше – того же возраста, что и Уилл, когда они с Джемом впервые встретились… может быть, Джем тогда знал бы.
Но, с другой стороны, что он мог сделать для мальчика, даже если бы знал?
– Не хочу, чтобы Джейс думал, что у него где-то есть семья, которой он никогда не узнает. Кровное родство не гарантирует любови – оно лишь дает шанс на любовь. У него не было возможности узнать Селин Монклер или Стивена Эрондейла. И я не хочу, чтобы ему казалось, что сейчас он упускает еще один шанс.
Джейс был счастлив в Нью-Йорке, хотя он, Джем, ничего для этого не сделал. У него была любовь, и парабатай, и Институт. И если Джем не мог ему помочь, то, по крайней мере, не хотел снова причинять ему боль.
Джем до сих пор вспоминал Селин Монклер. Не будь он Безмолвным Братом с каменным сердцем в груди, возможно, он сумел бы понять, в какой беде она оказалась. И найти способ помочь ей.
Он не называл Селин матерью Джейса, потому что видел, как мальчишка смотрит на Маризу Лайтвуд. Матерью для него была именно Мариза.
Много лет назад, когда Джем и сам был еще ребенком, в Лондонский Институт явился его дядя Элиас и предложил забрать его с собой.
– В конце концов, мы же семья, – сказал он тогда.
– Ну, и поезжай! – бушевал Уилл. – Мне-то какое дело!
Уилл тогда вылетел из комнаты, хлопнув дверью и заявив, что отправляется на поиски приключений. Когда Элиас уехал, Джем нашел Уилла в музыкальной комнате. Тот сидел в темноте и смотрел на скрипку Джема.
Джем сел рядом на пол.
– Ну, давай, дурень, проси, чтобы я тебя не покидал, – сказал он, и Уилл положил голову ему на плечо.
Джем чувствовал, как друг дрожит, пытаясь не разрыдаться – или не расхохотаться, – и знал, что ему хочется и того, и другого сразу.
Кровь еще не равняется любви…
Джем не забыл, что Селин так и не выпало шанса стать Джейсу матерью. Жизнь вообще полна разбитых сердец и упущенных возможностей, но Джем мог хотя бы попытаться исправить то зло, которое мир причинил Селин. Он мог сделать что-то для Джейса.
Алек внимательно посмотрел на него.
– Я не скажу Джейсу, – пообещал он. – Пока не скажу. Если ты вскоре сделаешь это сам.
– Надеюсь, что смогу, – кивнул Джем.
– Можно, я спрошу? – резко сменил тему Алек. – В Институте Буэнос-Айреса что-то очень не в порядке, Холодный мир подрывает наши связи с жителями Нижнего мира. Ты мог бы принести много пользы, если бы встал на нашу сторону. Почему ты не хочешь быть Сумеречным охотником?
– Я и так на вашей стороне, – ответил Джем. – Разве для этого непременно нужно быть Охотником?
– Нет, – сказал Алек. – Но я все равно не понимаю, почему ты перестал им быть.
– Не понимаешь? У тебя есть парабатай. Когда-то он был и у меня. Можешь себе представить, как пойдешь в битву без него?
Алек стоял, держась за дверной косяк. После этого вопроса костяшки его пальцев побелели.
– У меня есть Тесса, – продолжал Джем, – и больше радости каждый день, чем у иных – за всю жизнь. Гораздо больше, чем я заслуживаю. Мы с женой повидали мир, и у нас есть миссия, придающая жизни смысл. У всех нас разные пути служения. Тесса владеет тайнами Спирального Лабиринта, я – Безмолвного Братства. Вместе, объединив наши знания, мы спасали жизни, которые вряд ли можно было спасти другим путем. Я хочу помогать, и буду. Но не как Сумеречный охотник. Им я больше никогда не стану.
Голубые глаза Алека были полны скорби. Он был сейчас очень похож на Уилла, но он им не был. И Джейс не был. Никому из них никогда не стать Уиллом.
– Когда сражаешься, ты должен сражаться всем сердцем, – мягко сказал Джем. – У меня сердце не лежит к жизни среди нефилимов и к их битвам. Слишком большая часть моего сердца теперь в могиле.
– Прости, – неуклюже пробормотал Алек. – Я правда понимаю.
– Извиняться тут не за что.
Джем ушел к себе в комнату, где Тесса ждала его с открытой книгой на коленях. Она подняла голову и улыбнулась. Во всем мире не было другой такой улыбки.
– Все хорошо? – спросила она.
Он посмотрел на нее.
– Да.
Тесса захлопнула книгу и протянула к нему руки. Она стояла на коленях на кровати, а он – рядом, и мир был полон упущенных возможностей и разбитых сердец, но в этом мире была Тесса.
Она поцеловала Джема, и он почувствовал на ее губах улыбку.
– Брат Хахария, – промурлыкала она. – Иди-ка сюда.
Окон в комнате не было, зато был коричневый кувшин на столе, полный алых цветов, и две односпальные белые кровати. Лили швырнула кожаную куртку на ту, что стояла ближе к стене.
Рафаэль уселся на другую и стал задумчиво вертеть в руках какой-то металлический предмет. До Алека наконец дошло, почему ребенок согласился ехать на руках.
– Что это у тебя там, милый? – проворковала Лили.
– Мой телефон, – объяснил ей Алек. – Который он спер.
Телефон между тем зажужжал. Алек протянул за ним руку, но Рафаэль предусмотрительно отодвинулся. Хозяин телефона его, похоже, не очень интересовал, а вот сам телефон – даже очень.
Алек снова потянулся за телефоном, но остановился на полдороге. Сурово сжатые губы мальчика дрогнули, а потом медленно изогнулись в улыбке – теплой, милой и сразу изменившей лицо. Алек опустил руку. Рафаэль повернул к нему внезапно просиявшее личико и прочирикал какой-то вопрос. Даже голос его звучал по-другому – ребенок явно был счастлив.
– Ну не понимаю я тебя, – беспомощно пробормотал Алек.
Рафаэль замахал телефоном у него перед лицом: Алек поглядел на экран и теперь смотрел не отрываясь. Ему было плохо с того самого момента, как он понял, чем тут могли заниматься Сумеречные охотники, но мир вдруг снова обрел равновесие.
Магнус прислал фотографию: «Мы с птенчиком дома после страшной и опасной миссии на качелях». Он стоял у двери их дома. Макс хохотал – сплошные ямочки! – как всегда, когда Магнус колдовал, чтобы развлечь его. Вокруг них мерцали синие и золотые огоньки и парили громадные переливающиеся пузыри, тоже, казалось, сделанные из света. Магнус довольно улыбался, а черные пряди его волос были перевиты струящимися потоками разноцветной магии.
Алек просил Магнуса посылать ему фотографии, когда он в отъезде, – с самой их первой миссии, когда Макс был совсем еще крошкой. Чтобы напоминать Алеку, ради чего он сражается.
Лили откашлялась.
– Он спрашивает, кто этот крутой дядя?
– А, это… – Алек опустился на колени возле кровати. – Это Магнус. Его зовут Магнус Бейн. Он мой… то есть я его… в общем, мы с ним собираемся пожениться.
Когда-нибудь так и будет.
Алек не знал почему, но было важно сказать это Рафаэлю.
Лили перевела. Рафаэль смотрел то на экран, то на Алека, с недоумением наморщив лоб. Алек ждал. Он уже слышал от детей совершенно жуткие вещи по этому поводу. Взрослые отравляли им разум, а потом этот яд изливался из маленьких ротиков.
Лили прыснула.
– Он спрашивает, – доложила она с нечестивым восторгом, – почему этот крутой дяденька с тобой?
– Рафаэль, отдай мне телефон, – сказал Алек.
– Пусть поиграет с ним немножко, пока не заснет, – предложила Лили, одна из главных одушевленных причин чудовищной избалованности Макса.
Алек посмотрел на нее и с удивлением увидел, что она говорит серьезно.
– Иди-ка сюда. На минутку, – сказала она. – Я обещала объяснить, почему не пустила тебя к той фейри на Сумеречном базаре. Хочу рассказать тебе одну историю… которая, возможно, могла бы помочь Джему. Ее не должен слышать никто, кроме тебя.
Алек оставил Рафаэлю телефон, в обмен тот разрешил уложить себя в постель. Потом он взял стул, стоявший у двери, и придвинул к кровати Лили. Они подождали, пока глазки малыша закроются… Телефон лежал на подушке рядом с ним.
Лили разглядывала полосатую наволочку, словно ничего интереснее в жизни не видела.
– Ты голодна? – спросил Алек после долгого молчания. – Если тебе нужна кровь, возьми мою.
Лили подняла на него изумленный взгляд.
– Нет. Я так не хочу. Ты не для этого.
Он постарался не выдать своего облегчения. Лили снова уставилась на подушку, ее плечи поникли.
– Помнишь, ты меня спросил, правда ли я джаз-бэби, и я сказала: «Зови меня супер-джаз-бэби»?
– Я все еще не собираюсь тебя так называть.
– А я все еще думаю, что надо бы, – огрызнулась Лили. – Но я не об этом. Двадцатые были моим любимым десятилетием… но я, возможно, ввела тебя в заблуждение относительно моего возраста, – она усмехнулась. – Я дама, мне можно.
– Ладно, – сказал Алек, все еще не совсем понимая, куда она клонит. – И сколько же тебе лет?
– Я родилась в 1885-м, – ответила она. – Ну, я так думаю. Моя мать была японской крестьянкой, и ее… продали моему отцу, богатому китайскому торговцу.
– Продали! – воскликнул Алек. – Это же не…
– Да, это было незаконно, – продолжала Лили напряженным голосом. – Но так уже получилось. Несколько лет они жили в Гонконге, где он работал. Там я и родилась. Мать думала, отец увезет нас с собой, домой. Она научила меня разговаривать, как ему нравилось, и одеваться, как ему нравилось, – как девушка из благородного китайского дома. Она его, понимаешь ли, любила. А он от нее просто устал. Взял и уехал, но прежде чем уехать, продал нас. Я выросла в месте, которое называлось «Дом вечной жемчужины».
Она наконец подняла глаза.
– Не обязательно ведь объяснять, что это было за место? Женщин там продавали, а мужчины приходили и уходили, когда им заблагорассудится.
– Лили… – в ужасе выдохнул Алек.
Она вызывающе тряхнула черно-розовыми волосами.
– Они назвали заведение «Домом вечной жемчужины», потому что… некоторые мужчины хотят, чтобы женщины были вечно юны и прекрасны. Жемчужина возникает вокруг зернышка грязи, которую не удалось смыть… от которой не получилось избавиться. В подвале без окон в самом сердце дома на цепях держали женщин. Холодных и навсегда оставшихся красивыми. Они никогда не старели и были готовы на что угодно ради крови. Они предназначались для самых богатых мужчин и приносили больше всего денег… а еще их надо было кормить. Моя мать была уже слишком стара, поэтому ее скормили вампирам. Той ночью я пробралась вниз и заключила сделку с одной из них: если она обратит меня, я освобожу всех. Она сдержала свое обещание… а я свое – нет.
Лили пристально разглядывала свои остроносые сапоги.
– Я пробудилась и убила очень много народу. Не хочу сказать, что я их всех выпила… хотя и этим я тоже занималась. Потом я сожгла дом дотла: никто не спасся – ни мужчины, ни женщины. Никто кроме меня. Мне не было дела ни до кого.
Алек придвинул стул ближе, но Лили забралась с ногами на кровать, сжавшись в комок.
– Всех подробностей не знает никто, – продолжала она. – Кое-кто знает чуть-чуть. Магнус в курсе, что меня создали не в 1920-е, но понимает, что есть вещи, о которых я говорить не хочу. И не буду. Он никогда не выспрашивал моих тайн.
– Да, – сказал Алек тихо. – Это на него похоже.
Магнус прекрасно знал, что такое мучительные тайны прошлого. Алек довольно быстро это понял.
– Рафаэль заплатил кому-то за информацию. Не знаю, кому и сколько. Вообще-то, мог бы и меня спросить, но он не такой. Я догадалась, что он знает, только по тому, что он стал особенно нежен со мной… всего на пару ночей. По-своему, как умел. Мы никогда об этом не говорили. И я никогда никому не рассказывала. До этого самого момента.
– Я никому не скажу, – пообещал Алек.
– Знаю.
Уголок ее рта чуть поднялся вверх, а худенькие плечи немного опустились.
– Я рассказала тебе, чтобы ты понял, что случилось дальше. В Гонконге я оставаться не могла и отправилась в Лондон. Мне кажется, это было в 1903 году. В Лондоне я впервые повстречала Сумеречных охотников.
– Еще и Охотников!
Понятно, почему нижнемирские иногда произносят эти слова таким тоном. Случившееся с Лили и так было невыносимо, и он не хотел узнать, что его племя сделало с ней что-то еще более ужасное.
Но Лили слегка улыбнулась.
– Я обратила внимание на одну девушку с волосами цвета крови во тьме. Я почти не знала, кто такие Сумеречные охотники, но эта девушка была отважна и добра, она защищала людей. Ее звали Корделия Карстерс. Я стала наводить справки о Сумеречных охотниках и нашла одну фейри, у которой был зуб на них всех, но особенно – на одно семейство. Вот ее-то мы сегодня и встретили на Базаре. Скажи Джему, пусть расспросит женщину с волосами, как пух одуванчика, про Эрондейлов. Она точно что-то знает.
Лили умолкла. Алек понимал: надо что-то сказать, но не знал что.
– Спасибо, Лили, – произнес он наконец. – Не за информацию. За то, что все мне рассказала.
Она улыбнулась, будто вовсе и не подумала, что он снова ляпнул что-то ужасно тупое.
– После Лондона я отправилась дальше и в России познакомилась с Камиллой Белькур. Она была забавная: ослепительная, бессердечная и толстокожая. Я хотела быть похожей на нее. Когда Камилла переехала в Нью-Йорк и стала главой местного клана, я последовала за ней.
Лили склонила голову и погрузилась в воспоминания.
– Хочешь прикол? – она подняла глаза. – Когда после Первой мировой мы с Камиллой добрались до Нью-Йорка, я сразу стала искать Охотников. Вот дура, да? Большинство из них, как оказалось, совсем не похожи на тебя, Джема или Корделию. Местные нефилимы быстро объяснили мне, что ангельское воинство послано на Землю вовсе не для того, чтобы защищать таких, как я. Мне стало плевать на всех, всем стало плевать на меня, и так оно и шло многие десятки лет. Было весело.
– Да ну? – Алек постарался сказать это как можно нейтральнее, ведь она вся сейчас была на нервах.
– Двадцатые годы в Нью-Йорке стали для нас самым шикарным временем за всю историю: мир чокнулся, как и мы. Много лет спустя Камилла пыталась воскресить это время, и я тоже, но даже мне иногда казалось, что она заходит уж слишком далеко. Была в ней какая-то пустота, которую она тщетно пыталась заполнить. Она позволяла своим вампирам творить что угодно. Как-то в пятидесятых она разрешила одному старому вампиру по имени Луис Карнштейн остановиться у себя в отеле – а он, прикинь, охотился на детей. Я думала, что это мерзко, но в целом мне было все равно. Умением не заморачиваться я тогда овладела в совершенстве.
Она пожала плечами и рассмеялась, но ее смех не был веселым.
– Возможно, я надеялась, что за нами придут Охотники… Но они не пришли. Зато пришел кое-кто другой. Банда малолетней шпаны, обычные мальчишки, которые хотели защитить свои улицы от чудовища. Они все погибли. Все, кроме одного. Этот всегда добивался своего – он-то и убил монстра. Это и был мой Рафаэль.
Лили погладила кожаную куртку, валявшуюся на кровати.
– Прежде чем убить монстра, Рафаэль сам был превращен в вампира. Твой Магнус пришел ему на помощь, но я – нет. Рафаэль мог умереть в ту ночь, а я бы даже не узнала. Я познакомилась с ним только позже: он наткнулся на нашу компанию, мирно закусывавшую в переулке, и прочел нам гневную проповедь. Он был таким серьезным, и мне это показалось жутко смешным. Я тогда не приняла его всерьез, но когда он перебрался жить к нам в отель, я обрадовалась. Потому что, какого черта, – у нас прибавится веселья! А кто не хочет еще немного веселья? Ведь кроме этого в мире больше ничего нет.
Магнус уже рассказывал Алеку эту историю, хотя ничьим спасителем себя в ней не считал. Странно было слушать ее сейчас от Лили – и тем более странно, если знать, чем она закончилась.
– На второй день жизни в отеле Рафаэль потребовал усилить меры безопасности. Он аргументировал это тем, что даже банда обычных подростков смогла ворваться внутрь и убить одного из наших. Камилла очень над ним смеялась. А потом на нас напала еще одна банда – вервольфов, и все предложенные им меры немедленно приняли. Повсюду расставили охрану, и сам Рафаэль тоже сторожил отель в свою смену, даже когда был вторым по званию и мог откосить. Первая стража в первую ночь досталась ему. Помню, он показывал мне планы отеля, тыкал пальцем во все слабые места на всех этажах и тут же говорил, что нужно сделать, чтобы усилить оборону. Он сам все это придумал, хотя был с нами всего неделю. Потом он ушел на пост и, стоя на пороге, сказал: «Спи, Лили. Я посторожу у дверей». Никогда до тех пор я не спала так спокойно и мирно. Я просто не умела этого – отдыхать, зная, что ты в безопасности. Да, в тот день я спала как никогда раньше.
Лили смотрела на вазу с цветами, ярко-алыми, как кровь, но вряд ли видела их.
– Потом выяснилось, что это Рафаэль нанял вервольфов, чтобы они напали на нас. Чтобы мы были вынуждены принять нужные ему меры безопасности, – будничным тоном продолжила она. – Он всегда добивался, чего хотел. Ну, и вообще оказалось, что он та еще задница.
– Это и так было понятно, – заметил Алек.
Лили снова усмехнулась, встала с кровати, мимоходом потрепала Алека по плечу, и принялась мерить комнату шагами, словно клетку.
– С тех пор Рафаэль всегда был там. Камилла время от времени понижала его в ранге – просто чтобы позлить, но без особого успеха. Он никогда не менял курса, кто бы и что бы вокруг ни делал. Я думала, Рафаэль – это навсегда… а потом его не стало. Я говорила себе, что должна сохранить то, что он создал, заключить союз с оборотнями, вместе защищаться от этого безумия, пока он не вернется… Но он так и не вернулся.
Она вытерла глаза рукой и, проходя мимо спящего Рафаэля, погладила мокрыми от слез пальцами его кудрявые волосы.
– Так что я была счастлива целых пятьдесят четыре года. Это куда больше, чем отпущено многим. У меня есть клан, о котором нужно заботиться – все, как Рафаэль и хотел. В ту ночь, когда мы поняли, что его больше нет… и во все последующие ночи я смотрела на моих вампиров – в стенах дома, который он защищал. Я смотрю на людей на улицах, которые он любил. Каждый из них похож на ребенка, которому я могу помочь, каждый несет в себе будущее, которое я и представить себе не могла. Каждый – драгоценен, его стоит защищать, он заслуживает целого мира. И все они – Рафаэль.
Ребенок завозился, словно это его она звала.
После трудной ночи наступило утро.
Алек поднялся, положил теплую ладонь на ее дрожащее плечо, и помог дойти до кровати. Он уложил Лили и накрыл простыней, как ребенка, потом поставил стул между кроватями и входом, сел и замер.
– Спи, Лили, – тихо сказал он. – Я посторожу у дверей.
Отдохнуть ему так и не удалось. В его голове история Лили смешалась с коррупцией в Институте Буэнос-Айреса, потерянными Эрондейлами, оборотнями и тайнами Джема и Тессы.
Он привык просыпаться на темных шелковых простынях в объятиях сильных рук. Он ужасно скучал по дому.
Рафаэль спал, не шелохнувшись, до середины дня: сироты Сумеречного базара наверняка привыкли бодрствовать ночью. Когда мальчик проснулся, Алек вывел его в патио, где он плюхнулся на каменную скамейку и принялся угрюмо грызть энергетический батончик. Алек решил, это из-за того, что он забрал у него свой телефон.
– У тебя были какие-нибудь прозвища? – полюбопытствовал он. – Может… ну, скажем, Раф?
Мальчик посмотрел на него пустым взглядом. Алек забеспокоился, что не сумел внятно донести свою мысль.
– Рафа, – неожиданно сказал ребенок.
Он доел и протянул руку за добавкой. Алек выдал ему еще один батончик.
– Рафа? – переспросил он. – Хочешь, я тоже буду тебя так звать? Согласен? Прости, я по-испански не говорю.
Рафаэль скривился, наглядно показав, что он думает о тех, кто попытается звать его Рафой.
– Ладно, не буду, – согласился Алек. – Тогда просто Рафаэль?
Мальчик мрачно посмотрел на него. Этот дурак снова пытается со мной говорить, словно говорил его взгляд, а ведь ему было ясно сказано, что я его не понимаю. Когда же до него дойдет?
К ним вышли Джем и Тесса, готовые отправиться на поиски дома, который видел Рафаэль.
– Пожалуй, я лучше останусь и посторожу Лили, – сказала Тесса Алеку, словно прочитав его мысли. – Не волнуйся о ней. У меня защита стоит: даже если кто-то придет, мы будем под прикрытием.
Она сделала едва заметный жест. Вокруг пальцев обвилась серая струйка магии, словно отблеск речной воды или мерцание жемчуга в полумраке. Алек благодарно улыбнулся ей: пока они не выяснят, что там с этим таинственным чародеем и Охотниками-наемниками, никто не должен оставаться без защиты.
– Обо мне тоже не беспокойтесь, – сказала Тесса Джему, запуская сияющие магией пальцы в его черные с сединой волосы и притягивая мужа вниз, чтобы поцеловать на прощание.
– Не буду, – отозвался он. – Я знаю, что моя жена вполне способна постоять за себя.
«Моя жена» – эти слова Джем произнес привычно и в то же время трепеща от наслаждения взаимным обладанием, сделкой, вновь заключенной в присутствии тех, кого они любили.
Алек помнил одно стихотворение, которое часто читают на свадьбах: «Моей любови вечной сердце отдано: ему – мое, а мне – его. Честнее сделки свет не видывал вовек». Любовь, вечная в глазах всего мира, достойная уважения, владеющая священным знанием, которое являлось Алеку каждое утро: никого больше для меня нет и не будет, пока смерть не разлучит нас, – и пусть все об этом знают. Оно было у Джема и Тессы, было у Хелен и Алины. Но заключать брак с кем-то из Нижнего мира Сумеречный охотник не мог. Им было прямо и недвусмысленно запрещено обмениваться рунами бракосочетания с жителем Нижнего мира. А он ни за что не оскорбил бы Магнуса церемонией, считавшейся у нефилимов ниже уровнем. Так что они с Магнусом решили подождать, пока изменят закон.
И все равно жало зависти кольнуло его.
В кармане зажужжал телефон, и Рафаэль тут же встрепенулся. Магнус прислал фотографию Макса, который спал, положив голову на Председателя Мяо, словно на подушку. Рафаэль сердито посмотрел на фотографию – на ней не было «того крутого дяди».
Алек и сам был немного разочарован.
День выдался жаркий, на улицах почти никого не было. К дому, где жил колдун, вело несколько извилистых переулков, частью мощеных, частью нет. Большинство домиков, окаймлявших их изгибы, были ярко-желтыми, кирпично-красными или снежно-белыми, но дом чародея, на который указал Рафаэль, оказался громадным серым строением в самом конце улицы. К дверям как раз подходил человек – Сумеречный охотник. Алек и Джем мрачно переглянулись. Алек узнал в нем одного из тех, кого накануне видел в Институте, и затащил своих спутников в подворотню.
– Побудь минутку с Джемом, – сказал Алек мальчику и забросил крюк на крышу ближайшего дома.
Он взобрался наверх и, прокравшись по черепичному скату, оказался напротив серого дома. Все окна были забраны решетками. Заклинания, которые Магнус вложил в кольцо, позволяли обнаружить защиты – да, тут их было полно. Спрятавшись за трубой, Алек начертал на предплечьях руны Ясности и Знания.
Теперь он мог слышать то, что происходило внутри. В доме было много народу: шарканье ног, приглушенные разговоры… Удалось даже выхватить несколько отдельных фраз.
– …следующая поставка от Брейкспира завтра в полночь.
Тут раздался другой звук, гораздо ближе. Алек обернулся: по крыше к нему шли Джем с Рафаэлем. Джем жалобно улыбнулся:
– Он сбежал от меня и влез по водосточной трубе. – Джем нависал над ребенком сзади, явно не решаясь притронуться к нему.
Понятно, как Рафаэлю удалось смыться.
– Чувствуешь защиты? – спросил Алек.
Джем кивнул. Алек знал, что Тесса научила его отчасти распознавать и использовать магию, хотя он больше не обладал могуществом Безмолвных Братьев или Охотников.
– Тесса сможет с ними разобраться?
– Тесса сможет разобраться с чем угодно, – гордо ответил Джем.
– Я велел тебе оставаться внизу, с Джемом, – строго сказал Алек Рафаэлю.
Тот бросил на него взгляд, который можно было назвать и непонимающим, и оскорбительным… но тут его слишком большие башмаки поехали по черепице, и он упал бы, если бы Джем не подхватил его и не поставил опять на ноги. Если ребенок будет и дальше так ходить, точно обдерет себе коленки.
– По крышам нужно передвигаться по-другому, – терпеливо объяснил Алек и, взяв руки Рафаэля в свои, показал, как. – Потому что они под углом. Вот, смотри. Повторяй за мной.
Удивительно приятно было учить ребенка таким вещам. У Алека была в свое время масса планов, чему он научит брата, когда тот вырастет… только брат так никогда и не вырос.
– Когда ты подаришь родителям настоящего внука? – спросила как-то Ирина Картрайт у Изабель после собрания Конклава.
– Ради Ангела! – возмутилась та. – А Макс что, воображаемый?
Ирина умолкла, потом рассмеялась.
– Я имею в виду дитя Сумеречных охотников, чтобы учить его нашей жизни и нашим обычаям. Никто не позволит этой парочке воспитывать маленького Охотника. Только представь – колдун рядом с нашим малышом! И потом, эти их отношения… Дети так впечатлительны. Это было бы неправильно.
Изабель потянулась за кнутом. Алеку пришлось оттащить сестру в сторону.
– Вы, младшие Лайтвуды, все чокнутые. На вас никакой управы нет, – проворчала Ирина.
– О да, мы такие, – сияя, сказал Джейс, возникая рядом с Алеком и Изабель.
Алек уговаривал себя, что все хорошо, все в порядке. Когда он особенно беспокоился за друзей, это было хорошее утешение – думать, что и Магнус, и Макс – оба чародеи, и им не надо сражаться с демонами.
Рафаэль тем временем с удивительной точностью повторил движения Алека. Малыш далеко пойдет, подумал он. И тот, кому доведется его вырастить, будет очень им гордиться.
– Отлично, Раф! – похвалил он.
Он вообще-то не собирался так называть мальчика – имя вырвалось само, но Рафаэль только искоса глянул на него и улыбнулся. Тут им всем пришлось замолчать и снова спрятаться за трубой, потому что из дома чародея вышел Охотник. Джем вопросительно поглядел на Алека, но тот покачал головой.
Когда Охотник скрылся, они, объединив усилия, спустили Рафаэля с крыши.
– Интересно, насколько в Институте все плохо? – спросил Джем.
– Скоро узнаем, – пообещал Алек. – Я слышал, как этот наемник сказал, что следующая поставка от Брейкспира будет сегодня в полночь. Если привезут женщин, мы должны спасти их и остановить и Охотников, и чародея. Брать придется всех сразу, а внутри довольно много народу. Неизвестно, скольких держат в плену, и сколько человек их охраняет. Нужно подкрепление, и прежде чем возвращаться к Тессе и Лили, я хочу кое с кем поговорить по этому поводу. Надеюсь, не все Сумеречные охотники в этом городе стали предателями.
Джем кивнул. Они двинулись к выходу из переулка, и Алек вкратце рассказал про фейри, которую они с Лили встретили на Базаре – с лицом как увядшее яблоко, и волосами, как пух одуванчика.
– Лили говорит, у нее может быть информация о семье, которую ты ищешь, – сказал он.
Джем помрачнел.
– Эту женщину я уже встречал. Я выясню, кто она. И сделаю так, что она заговорит.
Еще мгновение его лицо оставалось холодным и угрюмым, потом он поднял взгляд на Алека.
– Как там Лили?
– Э-э-э… – он судорожно пытался вспомнить, не ляпнул ли часом того, чего не следовало.
– Ты явно беспокоишься за нее, – мягко пояснил Джем. – И, возможно, тем сильнее… что ее нынешние чувства по поводу Рафаэля заставляют тебя невольно думать о том, как будет себя чувствовать Магнус… когда-нибудь в будущем, – глаза его были темны, как Безмолвный город, и так же печальны. – Да. Я знаю.
Ничто из этого Алек не сумел бы сам облечь в слова. Безымянная тень иногда набегала на лицо Магнуса, словно эхо прежнего одиночества, и тогда Алек хотел защитить его, защищать всегда – но знал, что не сможет.
– Ты же был почти бессмертным. Может, есть какой-то способ… с этим справиться?
– Я жил очень долго, – ответил Джем. – Но жил в клетке из костей и безмолвия, чувствуя, как мое сердце постепенно превращается в пепел. И нет, я не смог бы рассказать, каково это было.
Алек вспомнил собственную юность в Институте, раздавленную отцовскими ожиданиями, словно кучей камней… вспомнил, как пытался приучить себя не смотреть, не заговаривать, даже не пытаться стать счастливым.
– Возможно, я знаю, – сказал он. – Не настолько полно, понятное дело. Но – возможно. Отчасти.
Он тут же испугался, что позволил себе лишнего, но Джем улыбнулся, словно понял, о чем он.
– Для моей Тессы и твоего Магнуса все по-другому. Они родились такими, какие есть, и за это мы их любим. Они живут – вечные и неизменные – в непрестанно меняющемся мире и каким-то чудом находят в себе храбрость считать его прекрасным. Все мы хотим защитить наших возлюбленных от скорбей и опасностей… но мы должны доверять им. Мы должны верить, что им хватит сил жить дальше и снова смеяться. Мы боимся за них, но эта вера должна победить страх.
– Я верю, – Алек склонил голову.
В одном квартале от Института телефон у него в кармане зажужжал. Клэри прислала сообщение…
Как-то несколько месяцев назад они с Магнусом оставили Макса на Маризу и устроили себе вечер в городе. В «Адском логове» играла старая группа Саймона, у них куда-то делся басист, и Саймон согласился его подменить – с ним такое иногда случалось. И вот Алек, Магнус, Джейс, Клэри и Изабель вместе пошли послушать музыку. Друг Саймона, Эрик, написал песню «Мое сердце – перезрелая дыня, и треснет сейчас для тебя»… Она была ужасна.
Танцевать Алек не любил – только если с Магнусом. Но даже и тогда он предпочитал, чтобы музыка была не такой жуткой. Магнус, Джейс и Изабель вышли на танцпол – настоящие звезды в этой толпе. Некоторое время Алек любовался на своего бойфренда, но вскоре устал от издевательства над ушами собравшихся. Он поглядел на Клэри: она сидела с очень прямой спиной и лишь время от времени моргала.
– Отличная музыка, – сказала она, храбро кивая.
– Кошмарная музыка, – возразил Алек. – Пойдем лучше есть такос.
Когда они вернулись, Саймон только спустился со сцены. Он пил воду из бутылки и спрашивал у всех, что они думают про этот сет.
– Там, наверху, ты выглядел очень сексуально, – сказала Изабель. Ее глаза блестели.
– Правда? – Саймон криво улыбнулся.
– Неправда, – заверил его Джейс.
– Ты был великолепен! – воскликнула Клэри, наскакивая на него. – Просто вау! Даже не знаю, какое слово еще подобрать. Ты великий! Ваша группа – великая!
Клэри была верным и благородным парабатаем, но и Саймон особой тупостью не отличался и к тому же знал ее долгие годы. Он перевел взгляд с виноватого лица Клэри на Алека.
– Вы опять уходили есть такос?! – горестно воскликнул он.
– Поверь, они были великолепны! – усмехнулся Алек.
Он отошел к Магнусу, обнял его за талию. По случаю выхода в клуб тот оттенил свои золотые глаза серебряным глиттером и теперь сиял как звезды и луна.
– Танцы танцами, – прошептал он ему на ухо, – но группа правда была хуже некуда, а?
– Я могу танцевать под что угодно, – отозвался Магнус. – Но вообще-то да. Мне доводилось слышать Моцарта и «Секс Пистолз» в их лучшие дни. Могу подтвердить, группа Саймона – это нечто чудовищное.
Друзья Алека собрались вокруг, его семья была рядом, – в такие моменты он особенно остро вспоминал одиночество своей юности, когда его разрывало между тем, чего, возможно, никогда не будет, и тем, что он мог потерять. Он крепче обнял Магнуса и ощутил маленький взрыв счастья в груди – теперь он мог получить это все.
– В следующий раз сразу идем за такос? – прошептал он, когда они уходили, и Клэри заговорщически кивнула за спиной у Саймона.
Вот так Алек со временем и полюбил ее, хотя поначалу долго не принимал: ни в большом, ни в малом Клэри никогда его не подводила.
Не подвела и сейчас. «Захвачены в плен Ужасным Пиратом Максом!» – было написано под фотографией. Возможно, шутка, но Алек ее не понял.
Селфи было сделано под странным углом, но он все равно разглядел Магнуса и Макса: волосы Магнуса спереди были ослепительно-синего цвета; Макс держался одной рукой за эти лазурные пики, а другой – за рыжие локоны Клэри и выглядел абсолютно довольным. Магнус хохотал.
– Смотри, – Алек показал фото Рафаэлю.
Тот цапнул телефон и отбежал подальше, чтобы рассмотреть фотографию. И Алек оставил телефон ему.
Вскоре они с Джемом остановились перед дверью Буэнос-Айресского Института. Как Алек и надеялся, ее опять охранял Хоакин. Он радостно поздоровался с Алеком и удивленно уставился на бледные шрамы на лице Джема.
– О, неужели вы тот Безмолвный Брат, которого изменил Небесный огонь? – жадно спросил он. – Тот самый, который…
– Сбежал и женился на чародейке? Да.
В его тихом голосе и мягкой улыбке посверкивали острые грани вызова.
– Я уверен, она очень хорошая, – поспешно добавил Хоакин.
– Это точно, – подтвердил Алек.
– Я мало кого знаю из Нижнего мира, – извиняющимся голосом продолжал Хоакин, – но вот вчера познакомился с подругой Алека! Она… тоже мне показалась очень хорошей. Я уверен, на свете полно отличных нижнемирцев. Только не у нас в городе. Говорят, Королева Сумеречного базара – жуткий тиран.
Алек вспомнил Джульетту, окруженную детьми.
– Мне так не показалось, – твердо сказал он.
Хоакин уставился на него.
– Держу пари, вы вообще ничего не боитесь!
– Кое-чего боюсь, – сказал Алек. – Потерпеть неудачу, например. Ты же сам понимаешь, что с твоим Институтом что-то не так, правда? Мне хотелось бы верить, что ты не участвуешь во всем этом… но знать ты в любом случае обязан.
Хоакин отвел взгляд – и тут впервые заметил Рафаэля, который держался сзади, сжимая в руках телефон Алека.
– Да это же малыш Рафаэль! – воскликнул Хоакин.
Тот прищурился и поправил тонким, но суровым голоском:
– Раф!
– Ты его знаешь? – удивился Алек. – Тогда должен знать и то, что на Сумеречном базаре все это время находился брошенный ребенок-Охотник. Заботиться о сиротах войны – долг нефилимов.
– Я… – голос Хоакина сорвался. – Я пытался. Но он никого к себе не подпускал. Как будто не хотел, чтобы ему помогали.
– Все хотят, чтобы им помогали.
Хоакин уже стоял на коленях и протягивал Рафаэлю конфету в яркой обертке. Ребенок подозрительно посмотрел на него, потом осторожно приблизился, схватил конфету и тут же снова спрятался за Алека.
Тот и сам прекрасно знал, что значит быть маленьким и испуганным. Но в один прекрасный день придется выбрать – и стать храбрым.
– Вот адрес, – протянул он Хоакину клочок бумаги. – Если захочешь выяснить, что на самом деле творится у тебя в Институте, встретимся там сегодня ночью. И подкрепление приводи, но только тех, кому действительно можешь доверять.
Хоакин все так же не смотрел ему в глаза, но бумажку взял. Алек развернулся и пошел прочь. Джем и Рафаэль последовали за ним, один слева, другой справа.
– Думаешь, придет? – тихо спросил Джем.
– Надеюсь, – ответил Алек. – Надо же хоть немного доверять людям, ты сам говорил. И не только тем, кого мы любим. Надо верить в людей и защищать их – как можно больше. Только так мы станем сильнее. Я хочу признаться, – он тяжело сглотнул. – Я тебе завидую.
На лице Джема отразилось искреннее изумление. Потом оно сменилось улыбкой.
– Я тебе тоже немного завидую.
– Мне?! – настала очередь Алека удивляться.
Джем кивнул в сторону Рафаэля и фотографии Магнуса и Макса у него в руках.
– У меня есть Тесса, значит, у меня есть целый мир. Мы весь его прошли рука об руку с ней, и это было блаженством. Но иногда я думаю о месте… которое могло бы стать мне домом. О моем парабатае. О ребенке.
Все это у Алека было. Он почувствовал себя, совсем как вчера ночью, когда натягивал ботинки на разбитые ноги Рафаэля: тебе больно, но ты знаешь, что эта боль – не твоя.
– А вы с Тессой разве не можете завести ребенка? – нерешительно спросил он.
– Я никогда не рискну спросить ее, – ответил Джем. – У нее когда-то были дети. Они были прекрасны и уже умерли. В детях наше бессмертие… Но что если ты будешь жить вечно, а твой ребенок нет? Я видел, как ей пришлось отрывать от них свое сердце. Видел, чего ей это стоило. И я не могу просить ее снова согласиться на такие страдания.
Рафаэль поднял руки, намекая, что его пора нести. Алек подхватил его. Сердца чародеев бьются по-другому – он привык к звуку сердец Макса и Магнуса, равномерному, вселяющему уверенность. Как странно было держать в объятиях ребенка-смертного… Впрочем, вскоре он привык к новому ритму.
Вечернее солнце нещадно палило беленые стены домов по обе стороны улицы. Тени идущих протянулись далеко назад, но город сиял, и Алек впервые увидел, что он может быть красивым.
Иногда его накрывало отчаяние оттого, что мир невозможно изменить… или оттого, что он меняется недостаточно быстро. Он не был бессмертным и не хотел этого, но временами пугался, что не проживет достаточно долго… чтобы взять Магнуса за руку перед всеми, кто им обоим дорог, и произнести священный обет. На этот случай в голове у него была особая картинка – средство от усталости и отчаяния, напоминание, ради чего стоит продолжать сражаться.
Когда-нибудь, когда его не станет, когда он превратится в пыль и прах, Магнус все так же будет ходить по дорогам этого мира. И если им хоть немного удастся изменить мир к лучшему, это неизвестное лучшее будущее будет – для Магнуса. Алек запросто мог представить себе, что когда-нибудь, в такой же пылающий жаркий день на неведомой улице в неведомой стране Магнус увидит что-то красивое и вдруг вспомнит его, Алека, и то, что мир стал другим, потому что Алек жил в нем. А вот что это будет за новый мир – на это у него воображения не хватало.
Но главное что где-то в нем, в далеком будущем останется это прекрасное лицо, которое он любит больше всего на свете.
Джем выложил Тессе все, что они узнали, и кого собираются теперь искать на Сумеречном базаре.
Лили поймала его взгляд.
– И на что же ты смотришь, мой сладкий бутербродик с арахисовым маслом и ДЖЕМОМ?
Тесса фыркнула у него за спиной.
– У меня в запасе еще и другие прозвища есть, – предупредила ее довольная Лили. – Они просто сами приходят. Хотите узнать, какие?
– Точно не хочу, – отрезал Алек.
– Не особенно, – ответил Джем.
– Еще бы, очень хочу! – обрадовалась Тесса.
По дороге на Сумеречный базар Лили без остановки развлекала ее прозвищами. Хохот Тессы звучал для Джема как песня, но все-таки он с облегчением вздохнул, когда они наконец добрались до Базара, пусть тот и выглядел как крепость, окруженная колючей проволокой, и в прошлый раз их даже на порог не пустили.
Сегодня вечером их ждала распахнутая дверь.
Джем уже привык к Базарам – немудрено за столько лет поисков то демонов, то потерянных Эрондейлов. И выделяться среди рыночной публики он тоже давно привык.
Но сегодня все здесь глазели на Алека и Лили. Королева Базара, красивая и величественная, вышла, чтобы лично приветствовать их. Алек отвел ее в сторону, чтобы поделиться планами на вечер и попросить помощи. Королева улыбнулась и ответила согласием.
– Они из Альянса, – прошептал в толпе один вервольф-подросток другому, и в его голосе звучал едва ли не священный ужас.
Алек втянул голову в плечи и принялся возиться с Рафом: всеобщее внимание его немного угнетало. Джем встретил взгляд Тессы и улыбнулся. Они повидали на своем веку немало блестящих и подающих надежды поколений, но поколение Алека явно сумело сказать новое слово в истории.
– Рози, ты не видела тут сегодня женщину-фейри с волосами, как пух одуванчика? – обратился Алек к юной фейри.
– Вы, наверное, про матушку Боярышник говорите, – живо отозвалась та. – Она всегда где-то тут, рассказывает детям сказки. Она любит детей. А всех остальных ненавидит. Если она вам нужна, ищите детей – она будет где-нибудь неподалеку.
Они двинулись к главному костру, где собралось больше всего детей. Какой-то фейри играл на бандонеоне, глядя в огонь. При звуках музыки лицо Джема озарила улыбка.
Раф цеплялся за рубашку Алека и ревниво поглядывал вокруг. Остальных детей его сердитое лицо явно пугало.
Девочка-фейри показывала фокусы – создавала теневых кукол в дыму, клубившемся над костром. Даже Раф засмеялся, глядя на них, и его угрюмость тут же улетучилась. Теперь он был просто ребенком – льнул к Алеку и, кажется, потихоньку учился радоваться.
– Он говорит, что она очень хороша, – перевела Лили. – Ему нравится магия, но большинство сильных волшебников давно ушли отсюда. А еще он хочет знать, умеет ли такое тот крутой дядя.
Алек вытащил телефон и показал ему видео с Магнусом и волшебным огоньком.
– Смотри, вот он стал красным… – Раф попытался выхватить у него телефон. – Нет, не хватай. Мы больше ничего не крадем, забыл? Магнус пишет мне, и я пишу ему в ответ. Я не смогу этого делать, если ты все время будешь забирать телефон.
Он посмотрел на Джема сквозь танцующее радужное пламя.
– Вообще-то я хотел обратиться к тебе за советом. Насчет того, о чем о ты говорил раньше. Я имею в виду всякие романтические штуки и тому подобное. Ты всегда знаешь, что нужно сказать.
– Я? – удивился Джем. – Вот уж нет. Никогда не считал себя специалистом по части слов. Я люблю музыку. С ее помощью выражать чувства гораздо проще.
– Вообще-то Алек прав, – заметила Тесса.
– Неужели? – удивился Джем.
– В самые тяжелые и темные времена моей жизни ты всегда знал, что сказать, чтобы утешить меня. Один из худших моих моментов случился еще в годы нашей молодости. Мы тогда почти не знали друг друга, но ты пришел и поговорил со мной, и я унесла твои слова с собой, словно фонарь в ночи. Вот из-за таких эпизодов я потом в тебя и влюбилась.
Ее пальцы вспорхнули к его щеке, скользнули по шрамам. Джем запечатлел поцелуй на ее запястье.
– Если мои слова принесли тебе утешение, мы в расчете. Твой голос – лучшая музыка на свете.
– Вот видишь, – мрачно проворчал Алек на ухо Лили.
– Красноречие – хорошая дорога к сердцу, – отозвалась она.
– Wŏ ài nǐ, – прошептала Тесса, приблизив свое лицо к лицу Джема, на языке, который выучила ради него.
В этот самый миг, глядя в ее глаза, Джем уловил во тьме быстрое движение, которое тут же замерло. Женщина с волосами, похожими на пух одуванчика, вышла к костру. Перед собой она толкала передвижной прилавок с зельями; большинство из них были ядами. При виде Джема она остановилась как вкопанная. Она узнала его, а он – ее.
– Матушка Боярышник! – воскликнула юная чародейка, с которой разговаривала Тесса. – Ты пришла рассказать нам сказку?
– Да, – ответил Джем, поднимаясь на ноги и направляясь к ней. – Мы хотим послушать сказку. О том, почему ты ненавидишь Эрондейлов.
Матушка Боярышник уставилась на него широко распахнутыми глазами: они были лишены и цвета, и зрачков, словно в глазницы налили воды. Джем подумал, что она сейчас сбежит, и напрягся, готовясь броситься в погоню. Тесса и Алек тоже придвинулись и встали у нее на пути. Джем ждал слишком долго, чтобы ждать теперь еще хоть одну секунду.
Матушка Боярышник обвела детей взглядом и пожала костлявыми плечами.
– Ну, хорошо, – сказала она. – Больше века я собиралась похвастаться одним фокусом, да видать не судьба. Давайте-ка я лучше расскажу вам сказку о Первом наследнике.
Они нашли уединенный костер, где дети не услышали бы мрачный рассказ. Один только Рафаэль, молчаливый, с непроницаемым выражением лица, сидел у Алека на руках. Джем тоже сел и приготовился слушать. По одну сторону от него были друзья, по другую – любимая. Свет и тень сплелись в медленном танце у огня на Сумеречном базаре… Старая фейри начала свой рассказ:
– Благой Двор и Неблагой издавна воевали друг с другом, но случались между ними и такие времена, когда раздор прикрывался маской мира. А однажды Король Неблагого Двора даже заключил с Королевой Благого тайное перемирие и особый союз, чтобы скрепить его. Вместе зачали они дитя и решили, что однажды оно унаследует оба престола и объединит страну фейри. Король воспитывал сыновей безжалостными воинами, и надеялся, что Первый наследник станет величайшим из них. А поскольку матери у него при Неблагом Дворе не было, он послал за мной, чтобы я заботилась о нем, и то была великая честь для меня. Детей я всегда любила. Когда-то меня называли великой повитухой фейри.
Король ждал сына, и никого другого, но дитя родилось – и оказалось дочерью. Мне отдали ее, как только она появилась на свет, и с того дня до нынешнего свет ее глаз был единственным, какого я алчу.
Неблагой Король был недоволен дочерью, а Благая Королева – разгневана тем, что он, даже будучи недоволен, все равно не отдал ее ей. А тут еще прорицатели предсказали, что в тот день, когда Первый наследник взойдет на престол, страну фейри накроет тень. Король был в ярости и вынашивал ужасные планы. Королева была напугана, и все тени и бегущие воды в моей земле грозили погибелью той, кого я любила. После недолгого мира война между Неблагим Двором и Благим разгорелась еще страшнее, и фейри стали шептаться, что Первый наследник проклят. Так что ей пришлось бежать, чтобы спасти свою жизнь.
Разумеется, я не называла ее Первым наследником. Ей дали имя Ауралина. Она была самым прелестным созданием, какое только ступало по этой земле.
Она нашла убежище в мире смертных, она считала, что он красив. Всю жизнь она искала красоты и печалилась, когда видела безобразное. Ей нравилось бывать на Сумеречном базаре, бродить среди жителей Нижнего мира и простецов, которые не знали о ее происхождении и не называли про́клятой.
Вот там-то, на Сумеречном базаре, многие десятилетия спустя, она и повстречала волшебника, который сумел ее рассмешить.
Он называл себя Поразительным Роландом, Необычайным Роландом, Невероятным Роландом – как будто и в самом деле был особенным. Это рядом с ней, поистине уникальной, неповторимой! Я возненавидела наглого мальчишку с первой же минуты.
Когда этот фокусник не использовал одно из своих глупых имен, то называл себя просто Роланд Лосс, но это была еще одна ложь.
– Нет, – негромко сказала Тесса. – Не была.
Никто ее не услышал, кроме Джема.
– Была одна чародейка, которую он, по его словам, любил как мать, да только чародеем этот Роланд вовсе не был, как и простецом с даром Видения. Нет, он был куда опасней, смертельно опасен. Я узнала тайну той чародейки: когда-то она привезла из-за моря в Америку дитя Сумеречных охотников и воспитала, скрывая, что он нефилим. Вот от этого-то ребенка Роланд и вел свой род, и в наш мир он попал, потому что кровь призвала его сюда. Настоящее его имя было Роланд Эрондейл.
Он и так уже немало знал о своем происхождении и за деньги сумел разузнать на Базаре кое-что еще. Ауралине он все о себе рассказал. Сказал, что не может пойти к нефилимам и быть одним из них, потому что тогда чародейка, ставшая ему второй матерью, окажется под ударом. Вместо этого он решил стать величайшим волшебником на свете.
Ауралина, забыв об осторожности, поведала ему о пророчестве и связанной с ним опасности. Роланд сказал, что они оба – потерянные дети, и предложил дальше скитаться вдвоем. Сказал, что не против потеряться, если они сделают это вместе. Она согласилась. Он сманил ее, украл у меня, похитил. Уговорил уйти с ним в мир смертных. Обрек ее на гибель, а называл это любовью.
Они убежали. Гнев Короля был подобен пламени, способному пожрать целый лес. Он хотел сохранить в тайне пророчество, а для этого Ауралину надо было вернуть или убить. Во все уголки мира он разослал доверенных лиц – охотиться за моей девочкой, и среди них – кровожадных Всадников Маннана. Злейшие глаза фейри искали ее. Я и сама следила за ней, и любовь сделала мой взор острее. Дюжину раз я находила ее, но никогда не говорила Королю, где. Никогда не прощу его за то, что он обратился против собственной дочери. На всех Сумеречных базарах бывала я, издалека следя за ними, – за моей драгоценной Первой наследницей и этим мерзким мальчишкой. Как же она любила его! И как я ненавидела!
На один Сумеречный базар я прибыла вскоре после того, как они уехали, и повстречала там еще одного мальчишку-Охотника, горделивого, как бог. Он рассказал мне, какое высокое место занимает среди нефилимов. Я знала, что у него есть парабатай – и снова Эрондейл. Злую шутку сыграла я с ним. Надеюсь, он заплатил за свою гордыню кровью.
– Мэттью, – прошептала Тесса и имя, произнесенное впервые за столько лет, показалось ей незнакомым.
Мэттью Фейрчайлд был парабатаем ее сына, Джеймса Эрондейла. Джем знал, что фейри, сидевшая перед ним, обманом склонила Мэттью к ужасному поступку, но до сих пор думал, что это была просто злоба, не месть.
Голос фейри звучал устало. Джем помнил, как сам чувствовал то же – под конец своих дней в Безмолвном Братстве. Да, он помнил эту пустоту внутри.
– Но сейчас-то какой смысл во всем этом? – продолжала женщина, словно разговаривала с самой собой. – И какой был тогда? Долгие годы прошли с тех пор. Десятилетие за десятилетием Ауралина жила со своим фокусником в грязи и скверне смертного мира – моя девочка, мое дитя, рожденное для золотого престола. Они провели вместе всю его жизнь. Ауралина делилась с Роландом своей магией, насколько могла, и он дольше сохранял молодость и жил дольше, чем большинство его грязных соплеменников. Она тратила на него магию зря – с тем же успехом можно пытаться продлить жизнь цветка. Ну, проживет чуть дольше, но потом все равно увянет. В конце концов Роланд состарился, и еще состарился, как это свойственно смертным. Когда ему настал конец, Ауралина встретила смерть вместе с ним. Фейри всегда может выбрать время своей смерти, и я знала, какова она будет, когда впервые увидела их вместе. В его смеющихся глазах я увидела ее смерть.
Моя Ауралина… Когда Роланд Эрондейл покинул этот мир, она положила свою золотую голову на подушку рядом со своим смертным возлюбленным и больше не поднялась. Их ребенок оплакал смерть родителей и покрыл их могилу цветами. Ауралина могла жить еще столетия, но ее загнали как зверя, затравили, и она выбросила свою жизнь на ветер ради глупой смертной любви!
Их дитя долго плакало, но мои глаза были сухи, как пыль, как мертвые цветы на их надгробии. Я ненавидела Роланда с тех пор, как он забрал ее у меня. Из-за нее я ненавижу всех нефилимов и больше всех – Эрондейлов. Каждое прикосновение Сумеречного охотника несет смерть. У ребенка Ауралины тоже был ребенок – в мире до сих пор есть Первый наследник, и когда он восстанет во всей своей грозной славе, купленной кровью Благого и Неблагого Дворов и нефилимов, надеюсь, Охотники и фейри будут наконец уничтожены. Надеюсь, весь мир тогда падет.
Джем подумал о Розмари – потомке Роланда и Ауралины, и о человеке, которого она любила. Возможно, у них уже есть ребенок. Проклятие, о котором говорили фейри, забрало уже не одну жизнь. Опасность оказалась куда серьезней, чем он предполагал. Нужно во что бы то ни стало защитить Розмари от Неблагого Короля и Всадников, несущих смерть. И если есть ребенок, его нужно спасти. Столь многих он уже не спас…
Джем вскочил и помчался прочь от матушки Боярышник, к затянутому колючей проволокой забору, со стремительностью отчаяния, словно мог силой воли вернуться в прошлое и вырвать из когтей смерти те жизни, что навеки остались там.
Когда он остановился, его догнала Тесса, заключила в объятия, подождала, пока он перестанет дрожать, и притянула его голову вниз, к своей.
– Джем, мой Джем. Все хорошо. Это очень красивая история.
– Что?!
– Не ее история. Не рассказ об искаженном видении и ужасном выборе. Я вижу за ней другую, настоящую – историю об Ауралине и Роланде.
– Обо всех, кто погиб, кто страдал, – пробормотал Джем. – О детях, которых мы любили и потеряли.
– Мой Джеймс хорошо знал, какой силой обладает история любви, – возразила Тесса. – Знаю и я. Каким бы темным и безнадежным ни выглядел мир, Люси всегда умела найти в истории красоту. Я знаю, что́ бы они подумали.
– Прости, – сказал Джем.
Он ни за что не стал бы говорить с ней о детях. Он любил детей Тессы, но они не были его детьми. Тесса и так уже достаточно потеряла, и он не мог просить ее потерять еще больше. Ему хватало ее одной. И так будет всегда.
– Ауралина выросла в страхе. Она чувствовала себя проклятой. А Роланд был всеми отвергнут и скитался. Их обоих ждали только страдания. Но они нашли друг друга, Джем. Они провели жизнь вместе и были счастливы. И ее история – такая же, как моя, потому что я нашла тебя.
Ее улыбка озарила ночь. Всякий раз, когда его охватывало отчаяние, Тесса приносила надежду – как когда-то, когда в нем не было ничего, кроме безмолвия, приносила слова. Джем крепко обнял ее и крепко сжал.
– Думаю, сегодня вы узнали, что хотели, – сказал Алек, когда они все вместе вернулись в отель.
Джем убежал от костра в расстроенных чувствах, но вернулись они с Тессой уже в совершенно другом настроении.
– Надеюсь, с ними все в порядке, – тихо сказал Алек Лили, когда Джем и Тесса ушли готовиться к полночному визиту в дом колдуна.
– С Тессой все хорошо, уж поверь, – отозвалась она. – Если ей понадобится, она в любой момент может пойти к нему, позаниматься Джемнастикой.
– Если эти прозвища не прекратятся раз и навсегда, я больше не буду с тобой разговаривать, – пообещал ей Алек, собирая стрелы и убирая кинжалы и ангельские клинки в крепления на поясе.
Он никак не мог выбросить из головы, как печально Джем произнес то слово – парабатай. Он помнил тень, вечно висевшую над его отцом – темную дыру, рану на том месте, где должен был быть его парабатай. И он думал о Джейсе. Сколько он себя помнил, Алек всегда любил его семью и чувствовал за нее ответственность. Это был вовсе не вопрос выбора, но Джейс – дело другое. Джейс, парабатай Алека, стал первым человеком на земле, который выбрал его. И впервые в жизни Алек решил сделать что-то в ответ, взять на себя новую ответственность. Сделал первый настоящий выбор, открывший двери множеству других.
Алек глубоко вздохнул, взял телефон и написал: «Скучаю».
Ответ пришел мгновенно: «Я тоже». Алек выдохнул, грудь немного отпустило. Джейс был на месте, ждал его в Нью-Йорке вместе со всей остальной семьей. Не так уж трудно говорить о чувствах.
Тут же пришла следующая смс: «Ты в порядке?»
И за ней посыпалось:
«Что случилось?»
«У тебя неприятности?»
«Ты ударился головой?»
Дальше почему-то от Клэри:
«Почему Джейс только что получил от тебя смс и страшно обрадовался, а потом сразу расстроился? Что происходит?»
Нет, все-таки говорить о чувствах – это ужасно. Стоит только начать, и все тут же хотят, чтобы ты только этим и занимался. Коготок увяз…
Алек напечатал ворчливое: «Я в порядке», – и осторожно позвал:
– Раф!
Рафаэль тут же высунул голову из постели.
– Хочешь телефон? На, возьми. Если еще сообщения будут, не обращай внимания. Покажешь только, если придет фотография.
Он понятия не имел, что из сказанного понял Рафаэль. Вряд ли много, но жест, предлагающий телефон, он оценил и жадно потянулся за ним.
– Ты хороший мальчик, Рафаэль, – сказал Алек. – Главное, забери его у меня.
– Мы собираемся проникнуть в дом тайно, в баках для белья из прачечной? – весело спросила Лили.
Алек растерянно посмотрел на нее.
– Вообще-то нет. Какие еще баки из прачечной? Я человек прямой – я в дверь постучу.
Они с Лили стояли на мостовой перед громадным серым домом. Джем и Тесса ждали на крыше. Рафа Алек привязал к Джему – в прямом смысле слова, веревкой за запястье.
– Я, конечно, понимаю, что Раф украл твой телефон, – задумчиво сказала Лили. – Но кто украл твою любовь к приключениям?
Алек подождал.
Дверь отворилась.
На пороге стоял и смотрел на них чародей – лет тридцати, похожий на бизнесмена, с коротко стриженными светлыми волосами. Никаких признаков жителя Нижнего мира, пока он не открыл рот, и Алек не увидел раздвоенный язык.
– О, привет, – сказал он. – Ты тоже из людей Клайва Брейкспира?
– Я Алек Лайтвуд.
Лицо хозяина дома прояснилась.
– А, понятно. Я про тебя слышал. Любишь колдунов, да?
– Некоторых.
– Хочешь поучаствовать в нашем деле, я так понимаю?
– Да.
– Без проблем. Заходи вместе со своей вампирской подружкой, и я объясню, что мне от вас надо. Вампирша, думаю, будет довольна. Не очень-то им нравятся оборотни, а?
– Мне вообще почти никто не нравится, – охотно подтвердила Лили. – Зато я люблю убивать.
Колдун махнул рукой, снимая защиты, и повел их через шестиугольный холл с потолком, похожим на гипсовую формочку для желе. Зеленый стеклянный пол сиял, как полированный нефрит. Нигде не было никаких признаков разрушения или упадка. Деньги в этом доме явно водились.
В стенах было множество дверей, все выкрашены в белый. Колдун открыл одну из них и повел гостей по грубым каменным ступеням во тьму. Сначала появился запах. А потом они увидели.
Вперед уходил длинный каменный коридор с факелами по стенам и канавками для стока крови и нечистот с обеих сторон. Вдоль коридора тянулись ряды клеток. Из-за прутьев сверкали глаза, отражая свет факелов – совсем как глаза Джульетты на Сумеречном базаре. Некоторые клетки были пусты. В других виднелись какие-то неясные и неподвижные фигуры.
– Стало быть, ты крадешь женщин-оборотней, а Охотники тебе помогают? – спросил Алек.
Чародей кивнул и улыбнулся.
– Почему оборотни? – мрачно спросил Алек.
– Ну, как же, колдуны и вампиры не могут рожать детей, а для фейри это слишком тяжело, – деловито объяснил хозяин предприятия. – Вервольфы щенятся очень легко, да и животной силы у них хватает. Всем известно, что нижнемирцы не могут выносить и родить ребенка-чародея. Их организм всегда отторгает плод. Но я решил использовать немного магии. Говорят, что однажды колдун родился и у женщины-Охотницы… Вранье, скорее всего, но это заставило меня задуматься. Только представь, какую силу мог бы получить колдун, родись он от вервольфа и демона! – Он пожал плечами. – Уж попытаться-то стоило. Конечно, самки-оборотни при таком эксперименте расходуются очень быстро.
– Сколько уже умерло? – поинтересовалась Лили с непроницаемым лицом.
– Ну, сколько-то штук, – добродушно ответил колдун. – Все время нужны новые, так что я охотно вам заплачу. Должен признаться, эксперимент идет не совсем так, как я задумывал. Вообще-то, ничего пока не получилось. Вы же, гм… знакомы с Магнусом Бейном? Я наверняка самый могущественный колдун, какого вы до сих пор встречали, но я слышал, что он тоже очень хорош. Если сумеете уговорить его к нам присоединиться и помочь, я вас щедро награжу. Как и он. Уверен, вы оба будете довольны.
– Да уж, надеюсь, – ответил Алек.
Не в первый раз, далеко не в первый кто-то думал, что Магнуса можно купить. И не в первый раз кто-то полагал, что если Алек как-то связан с Магнусом, значит, на нем пятно… он замаран.
Раньше это всегда приводило Алека в бешенство. И сейчас привело, но он научился с этим справляться.
Колдун повернулся к нему спиной и принялся разглядывать клетки, словно выбирая товар на прилавке.
– Ну, что скажете? – спросил он. – Договорились?
– Не уверен, – задумчиво сказал Алек. – Ты еще не знаешь моей цены.
– И какова же она? – расхохотался колдун.
Алек сбил его с ног, колдун рухнул на колени. В его шею уперлось лезвие ангельского клинка.
– Все женщины на свободе, а ты – под арестом, – сказал Алек.
Когда со стены слетел факел и упал на солому, Алек понял, почему колдун пользовался ими, а не электричеством или ведьминым огнем. Пришлось прыгнуть и затоптать пламя.
«А он и правда хорош», – признал Алек, когда все вокруг стало оранжевым уже не от огня, а от магии. Ослепительные лучи ударили крест-накрест от решеток.
Вдруг другой свет разрезал оранжевые ленты магии – жемчужно-серый, неодолимый для любой тьмы. Тесса Грей, дочь самого Князя Ада, стояла у подножия лестницы, и руки ее сияли.
Магия Тессы была повсюду. За долгие годы Алек научился чувствовать магию, идти по ее течению, использовать в битве как оружие. Совсем не похожая на поющую мощь лука, к которой он привык, которую знал и любил, она все же была для него родной. Магия Тессы окружала его, охлаждая и защищая. Он кинулся обратно к колдуну.
– Самый могущественный колдун, какого я встречал? – прорычал он. – Она порвала твои защиты как папиросную бумагу. А мой парень сожрет тебя на завтрак!
Чрезмерная самоуверенность до добра не доводит. Он не услышал придушенный вскрик Тессы и не заметил тень, скользнувшую ему наперерез.
Его клинок ударился о меч Клайва Брейкспира. В его глаза впился чужой взгляд, пылающий и яростный. Тесса сражалась сразу с тремя Сумеречными охотниками, Джем спешил ей на помощь, на Лили напал еще один, а хозяин дома швырял на пол, устланный соломой, оставшиеся факелы.
Алек давно владел умением видеть всю битву сразу, словно со стороны, но кинжал в руке Брейкспира, нацеленный ему прямо в сердце, заметил слишком поздно.
Из тени разъяренным шершнем вылетел Рафаэль и вцепился зубами в запястье врага. Меч с лязгом упал на каменный пол.
Брейкспир взревел и со всей нефилимской силой, предназначенной для защиты тех, кто нуждался в защите, швырнул Рафаэля о прутья ближайшей клетки. Раздался хруст.
– Нет! – закричал Алек и ударил Брейкспира в лицо.
Колдун швырнул факел ему под ноги, Алек перешагнул через огонь, схватил его за горло, оторвал от земли и ударил головой о голову Брейкспира. Глаза колдуна закатились, но глава Института испустил гневный вопль и бросился на Алека. В руке у него все еще был ангельский меч, так что Алеку пришлось сломать эту руку и заставить врага упасть на колени.
Алек стоял над обоими врагами и дышал так, что грудь, казалось, вот-вот лопнет. Больше всего ему сейчас хотелось прикончить обоих на месте.
Магнус и Макс ждали его дома.
А здесь был Рафаэль.
Тесса, Джем и Лили тем временем разделались со своими Охотниками.
– Можешь заколдовать веревки, чтобы связать их? – спросил Алек у Тессы. – Они должны ответить перед судом.
Тесса шагнула вперед, Лили за ней. Про свою любовь к убийствам она не шутила, а сам Алек был слишком близок к краю и боялся, что с радостью к ней присоединится.
Он шагнул туда, где у клетки в грязи жалкой кучкой лежал Рафаэль. Он взял ребенка на руки, и у него перехватило дыхание. Теперь он понимал, что обрел тут, в Буэнос-Айресе… Но, возможно, уже слишком поздно.
Грязное личико было совершенно спокойно. Грудь едва вздымалась.
Рядом на колени опустился Джем.
– Прости меня. Он выпутался из веревки, я погнался за ним, но… но…
– Это не твоя вина, – едва шевеля губами, произнес Алек.
– Дай его мне, – сказал Джем.
Алек посмотрел на него… и положил ребенка ему на руки.
– Позаботься о нем. Пожалуйста.
Джем взял Рафаэля и кинулся к Тессе, вместе они взлетели по каменным ступеням.
В воздухе все еще висела оранжевая магия. Пожар разгорался, дым заволакивал помещение густым удушливым облаком.
Одна из женщин-оборотней протянула сквозь прутья худую руку.
– Помогите нам!
Алек сорвал с пояса топор из электрума и сбил замок с ее клетки.
– За этим я и пришел! – рявкнул он. Потом, помолчав, спросил: – Гм, Лили, у колдуна случайно нет ключей?
– Есть, – отозвалась она. – Я только что их забрала. Чур я открываю ключами, а ты продолжай живописно размахивать топором.
– Договорились!
Первая вервольфша выскочила из клетки, как только ее открыли, но та, что была в соседней, лежала без сознания. Алек влез внутрь, опустился рядом с ней на колени и вдруг услышал шум сражения на верхних ступенях лестницы.
Он схватил женщину на руки и кинулся к выходу.
Тесса и Джем уже были в холле, у самых дверей. Горящий дом был полон Сумеречных охотников. Джем сражаться не мог, у него на руках был Рафаэль. Тесса делала, что могла, чтобы расчистить дорогу, но ребенок нуждался и в ее помощи тоже.
– Где наш глава? – закричал кто-то в толпе.
– Вы называете его главой?! – взорвался Алек.
Он посмотрел на бесчувственную женщину, которую держал на руках и поднял ее выше, чтобы все Охотники видели.
– Он помог колдуну сделать это с ней! Он швырнул ребенка о стену! Вы этого хотите от своего лидера? Вы этим хотите быть?
Несколько Охотников ошеломленно смотрели на него. Лили быстро прокричала перевод.
Вперед выступил Хоакин и что-то крикнул.
– Он велел им не двигаться с места, – сообщила Лили.
Тот, что требовал показать им Брейкспира, ударил Хоакина по лицу. Другой вскрикнул от ужаса и гнева и, выхватив кнут, выскочил вперед, готовый защищать его.
Алек быстро огляделся. Некоторые Охотники растерялись, но в конце концов все они солдаты, и многие были готовы выполнить полученный приказ и биться с Хоакином, с Алеком, с кем угодно, чтобы помочь своему недостойному командиру. И сейчас они стояли на пути у Джема и Тессы. И, возможно, у жизни Рафаэля.
Двери горящего дома распахнулись от удара. Из дыма выступила Королева Сумеречного базара.
– Скорее, к Алеку! – приказала она, и внутрь ворвалась дюжина вампиров и вервольфов.
Джульетта расчистила дорогу, и Джем с Тессой выскочили наружу. Наконец-то Рафаэля унесли подальше от дыма и грязи. Алек пробился к Королеве.
– Mon Dieu! – выдохнула она, увидев женщину у него на руках.
Повинуясь ее приказу, к ним подскочил колдун и, приняв из рук Алека драгоценную ношу, скрылся с ней в ночи.
– Внизу еще остались женщины, – сказал Алек. – Я должен вернуться за ними. Некоторые Охотники на нашей стороне.
– И кто же это?
Он обернулся и увидал, как Хоакин сражается сразу с двумя противниками. Человек с кнутом, пришедший ему на помощь, был уже повержен.
– Вон тот, – сказал Алек. – И все, на кого он укажет.
Джульетта стиснула челюсти, и, постепенно превращаясь в волка, решительно зашагала по зеленому стеклянному полу к Хоакину. Подойдя, она постучала одного из нападавших по плечу. Когда тот обернулся, она разорвала ему горло взмахом когтистой руки.
– Может, лучше брать их живыми? – предложил Алек. – Хотя для этого уже все кончено.
Хоакин смотрел на Джульетту расширившимися глазами. Алек вспомнил, что юноше рассказывали всякие жуткие истории про Королеву Сумеречного базара, и сейчас, с окровавленными руками и заревом пожара в спутанных волосах, Джульетта полностью соответствовала тому, что он мог себе представлять.
– Не трогай ее! – крикнул он. – Она с нами!
– А, хорошо, – пробормотал Хоакин.
Прищурившись, Джульетта посмотрела на него сквозь дым.
– Так ты, значит, хороший парень?
– Пытаюсь им быть, – отвечал он.
– Bien, – сказала она. – Тогда показывай, кого убивать. То есть… по возможности брать живым.
Алек решил, что теперь они сами разберутся, и снова помчался вниз по ступеням. Лили не отставала. В коридоре, заполненном дымом, были Охотники, они пытались вытащить Клайва Брейкспира и его сообщника-колдуна. Алек нехорошо улыбнулся.
– Если вы верны Конклаву, присматривайте за этим двумя. Их ждет суд!
Они с Лили принялись открывать клетки. Те, кто мог, выбегали сами, но слишком многие были уже не в состоянии двигаться. Алек хватал одну женщину за другой и вытаскивал их наружу. Лили помогала тем, кто не мог стоять на ногах. Алек передавал спасенных в руки нижнемирцев с Базара и снова мчался вниз. Очутившись наверху с очередной жертвой, он вдруг увидел, что холл пуст: все бежали, спасаясь от дыма и падающих сверху обломков. Здание превратилось в смертельную ловушку.
Алек бросил женщину на руки Лили, которая при своем малом росте была достаточно сильна, чтобы нести такой груз.
– Забирай ее и уходи, я за остальными.
– Я не пойду! – закричала она, перекрывая рев пламени. – Не хочу больше никого бросать!
– Ты никого не бросаешь! Лили, беги!
Всхлипывая, она побрела к двери, шатаясь под тяжестью ноши. Дым превратил весь мир в серый ад. Не было видно ни зги, воздуха не осталось.
Чья-то рука схватила его за плечо. Рядом стоял Хоакин.
– Вниз больше нельзя! – прохрипел он. – Мне тоже жаль этих женщин, но они…
– Нижнемирские? – холодно закончил за него Алек.
– Это слишком опасно. А тебя еще многое ждет в этом мире.
Магнус и Макс… Стоит только закрыть глаза, и Алек видел их так ясно. Но чтобы вернуться к ним, нужно быть этого достойным.
Алек стряхнул руку Хоакина с плеча.
– Я не оставлю ни одну из них там! – зарычал он. – Ни одну! И ни один настоящий Охотник не оставит!
Спускаясь в огненную преисподнюю, он бросил на юношу последний взгляд.
– Иди, – бросил он. – Ты можешь уйти. Ты все равно сможешь называть себя Сумеречным охотником, если уйдешь. Но будешь ли ты им на самом деле?
Рафаэль лежал на мостовой, над ним склонились Джем и Тесса. Джем уже пустил в ход все заклинания, которым научился в Безмолвном Братстве. Тесса применила все чары, какие узнала в Спиральном Лабиринте, но, увы, долгий и горький опыт подсказывал Джему, что в этом маленьком теле слишком многое было разбито и сломано.
Вокруг пылал огонь, бушевало сражение. Джем ничего не видел и не слышал. Для него во всем мире сейчас не существовало ничего, кроме этого детского тела, которое он пытался исцелить.
– Ясенец, Джем, – в отчаянии прошептала Тесса. – Мне нужен ясенец!
Джем вскочил на ноги и обшарил взглядом толпу. Столько народу с Сумеречного базара собралось – наверняка кто-нибудь сможет помочь! И вдруг заметил матушку Боярышник. Звездный свет запутался в ее волосах, похожих на пух одуванчика.
Она поймала его взгляд и бросилась бежать. Но если нужно, Джем все еще мог быть быстрым, как Охотник. В мгновение ока он оказался рядом и схватил ее за запястье.
– У тебя есть ясенец?
– Даже если и есть, – огрызнулась она, – с какой стати мне его тебе давать?
– Я знаю, что ты сделала больше ста лет назад, – прошипел он. – Я лучше тебя это знаю. Тот фокус, когда ты обманом заставила одного Охотника отравить другого, помнишь? Ты еще и нерожденного ребенка отравила. Ну как, достаточно?
Фейри остолбенела.
– Этот ребенок умер, и виновата в этом ты, – сурово сказал Джем. – А вон там лежит еще один ребенок, которому нужна помощь. Я могу отнять у тебя эту траву, и отниму, если придется. Но я даю тебе шанс сделать выбор.
– Слишком поздно! – прорыдала матушка Боярышник, и Джем знал, что она думает об Ауралине.
– Да, – безжалостно продолжал он. – Слишком поздно спасать тех, кого мы уже потеряли. Но это дитя еще живо. И выбор пока за тобой, так выбирай!
Матушка Боярышник отвернулась, горько сжав губы. Однако полезла в потертый мешочек на поясе и сунула траву ему в руку.
Джем кинулся обратно к Тессе. Тельце Рафаэля выгибалось в ее руках дугой. Ясенец ожил, когда она вяла его, пальцы Джема коснулись ее пальцев, его голос влился в ее заклинания, которые она произносила на разных языках, в заклинания, которым они успели научить друг друга за долгие годы. Слова стали песней, руки – живой магией, и все, что они знали, хлынуло потоком в лежащего на земле ребенка.
Рафаэль открыл глаза. Жемчужная магия Тессы вспыхнула на мгновение в его темных глазах и пропала. Мальчик сел – в полном порядке, целый, невредимый и довольно сердитый. Требовательно уставившись на их взволнованные лица, он прохрипел по-испански:
– Где он?
– Внутри, – ответила Лили.
Узкая мощеная улица была заполнена народом с Сумеречного базара: кто-то заботился об освобожденных оборотнях, кто-то присматривал за пленными Охотниками. Другие Охотники помогали им или пытались потушить пожар. Лили ни в чем не участвовала. Она стояла, сложив руки на груди, и смотрела на дом темными от слез глазами.
У них на глазах часть крыши обвалилась внутрь. Раф ринулся вперед, но Тесса успела поймать его и удержать, как он ни бился. Джем встал.
– Нет, Джем, – возразила она. – Держи ребенка. Внутрь пойду я.
Он попытался взять Рафаэля, но тот стал драться уже с ними обоими – а потом вдруг утих. Джем оглянулся, чтобы понять, на что он смотрит… На что устремлены все взгляды вокруг.
В толпе прокатился ропот, потом наступила тишина. Вряд ли Базар или Институт когда-нибудь забудут, что произошло здесь сегодня, успел подумать Джем.
Из клубящегося дыма показались два Сумеречных охотника, оба несли на руках оборотней. Оба были высокими, с суровыми лицами, и все расступались, чтобы дать им пройти. А за их спинами рушилось здание Института.