Книга: Доллар всемогущий. Как работает экономика глобализованного мира
Назад: 8 Трудный день для властелинов Вселенной
Дальше: Дополнительная литература

9
Потакание зависимости

Из Соединенного Королевства в США
Поездка Саймона Гровера в США обошлась ему дороже обычного, виной чему было беспокойство трейдеров, вызванное выходом Британии из ЕС. С другой стороны, только благодаря этому беспокойству она и состоялась. Саймон, как представитель технической компании, заказал с помощью смартфона необходимую сумму в долларах, которую планировал забрать в аэропорту Хьюстона. Комиссия, взимаемая разными компаниями за продажу валюты, может заметно отличаться, как и обменный курс. Где-нибудь в другом месте Саймон купил бы доллары дешевле, но он предпочел удобство. Обменный пункт валюты приобрел заказанную им сумму долларов у банка, в котором работает Эмили. Через 12 часов после начала поездки Саймон уже забрал свои деньги и зарегистрировался в одном из многочисленных сетевых отелей для бизнесменов в Хьюстоне.
Итак, доллар вернулся домой. Он обошел весь мир, переходя в электронном виде от банка к банку, помогая распределять прибыль, смазывая колеса торговли, способствуя процветанию и влияя на баланс сил. Деньги в системе должны крутиться, а система эта носит глобальный характер.
Каждый год Америку покидают триллионы долларов, и триллионы долларов в нее вливаются. Это важная характеристика крупной, динамичной и процветающей экономики, открытой для масштабных сделок и притока и оттока инвестиций. Командированные сотрудники компаний вроде Саймона играют в этом процессе свою роль.
Пачка долларов, полученная Саймоном в обменнике, скоро начнет таять, потому что в Америке принято давать чаевые всем, от водителей такси до официанток, и их размер обычно составляет 15–20 % от суммы счета. Пару купюр Саймон оставит приветливой сотруднице отеля, которая помогла ему забронировать столик в самом модном в городе ресторане. Ее зовут Лорен Миллер.
Для Лорен, как и многих других работников, чаевые – важный источник дохода, потому что в последние годы зарплаты ей едва хватает, чтобы сводить концы с концами. Соотношение прожиточного минимума и уровня заработной платы (размер и темпы роста того и другого) влияет на наши жизненные стандарты и диктует нам, на что тратить свои деньги, и служит отражением нашей уверенности в своем материальном положении. Америка считается одной из самых богатых стран мира, но жалованье Лорен растет не так быстро, как ей хотелось бы, – в отличие от недавнего прошлого. Крупные статусные покупки, символизирующие «американскую мечту», ей все еще не по карману.
* * *
Мы все надеемся, что когда-нибудь будем жить лучше. Нам годами и столетиями обещают рост экономики и улучшение стандартов жизни. Но как обеспечить этот постоянный рост, а вместе с ним – повышение уровня жизни?
Под уровнем жизни подразумевают множество факторов. Во-первых, это продукты питания и услуги первой необходимости, без которых невозможна сама жизнь: еда, вода, крыша над головой, коммунальные услуги и медицина. Далее идут вещи, которые делают нашу жизнь комфортнее, например транспорт и отопление. В качестве показателей уровня жизни в стране часто рассматривают продолжительность жизни и доступность холодильников. В ХХI веке, в особенности в западных странах, уровень жизни часто измеряется тем, что может себе позволить потребитель (отсюда самым популярным инструментом для измерения уровня жизни становится ВВП на душу населения). Самая крупная покупка, какую может совершить человек, – это дом. Изменения в структуре занятости, рост стоимости жилья и сокращение государственных субсидий привели к тому, что нынешняя молодежь финансово обеспечена хуже, чем поколение их родителей. Сегодня вероятность того, что британец в возрасте 35 лет обзаведется собственным домом, ниже, чем была в 1900 году. Следует учитывать и качество жизни. Сколько у нас свободного времени? Насколько мы здоровы? Каково состояние окружающей среды? Имеем ли мы доступ к образованию (грамотность – это еще один индикатор уровня жизни)? Все эти вопросы напрямую связаны с уровнем жизни. Здоровье и образование могут считаться «товаром», но одновременно они влияют на нашу способность больше зарабатывать и больше тратить.
Несмотря на то что качество нашей жизни определяется множеством факторов, мы обычно соотносим уровень жизни с уровнем заработной платы, потому что его легче всего измерить (хотя более высокая зарплата не всегда означает повышение уровня счастья, особенно после достижения определенного денежного порога). Давайте рассмотрим это соотношение на примере Лорен.
Жалованье Лорен – это цена, которую работодатель готов платить за ее труд. Как и все прочие цены, она определяется спросом и предложением, которые варьируются в зависимости от профессии и места работы. Более того, от них зависит, будет ли у Лорен работа.
В данном случае предложение – это количество доступных на рынке труда работников, обладающих необходимым набором навыков. Чем более редким является трудовой навык, тем выше цена работника. Логично предположить, что людей, обладающих навыками гостиничного портье, больше, чем тех, кто обладает навыками управляющего мультинациональной компанией. На рынке Лорен стоит всего 0,1 % от той суммы, которую рынок готов предложить исполнительному директору крупной фирмы, хотя сама Лорен может об этом не знать. Спрос на хороших юристов и врачей чрезвычайно высок, а их труд щедро оплачивается (по крайней мере, в США), свидетельством чему – жесткая конкуренция на поступление в медицинские и юридические вузы.
Но навыки ничего не значат, если они никому не нужны. Если из-за дороговизны доллара в Техас станет приезжать меньше туристов и в отеле, где работает Лорен, уменьшится число постояльцев, начальство Лорен будет вынуждено экономить. Прибавки к зарплате сократятся, а менеджеры задумаются, зачем им такой многочисленный штат портье.
Если спрос на услуги отеля будет расти, у него появится потребность в новых работниках. Чтобы не допустить утечки кадров и привлечь новых сотрудников, зарплату им повысят. Если в отеле постоянно будут заняты все номера, руководство может поднять цены на проживание. Лорен, скорее всего, почувствует на себе последствия этого процесса. Спрос на ее профессиональные навыки вырастет, и, чтобы ее не переманили конкуренты, начальство сочтет разумным поднять ей зарплату. Лорен и ее коллеги получат определенное влияние и возможность добиваться осуществления своих желаний.
В данном случае их желания – это повышение заработной платы, что позволит им повысить уровень и улучшить качество жизни, то есть, в сущности, покупать больше разных товаров более высокого качества. Например, кто-то из них захочет приобрести телефон новой модели или отправиться в более дорогое путешествие. Они должны быть уверены, что смогут себе это позволить на ту зарплату, которую получают.
В период инфляции и соответствующего роста цен повседневные расходы Лорен увеличатся.
По всему миру представители центральных банков, политики и даже инвесторы сходят с ума, заслышав слово «инфляция». Инфляция – это скорость, с какой растут цены в той или иной экономике. Цены на что? На все. Инфляция измеряется на основании широкого круга товаров, на которые люди обычно тратят свои деньги, от сливочного масла или стрижки в парикмахерской до домов и квартир. Иными словами, мы говорим о стоимости покупательской корзины Лорен и размере прочих ее расходов.
Цены устанавливают компании, руководствуясь разными соображениями. Впрочем, если взглянуть на картину в целом, можно выделить несколько причин роста цен. Во-первых, высокий спрос: если у людей есть деньги и они готовы их тратить, почему бы продавцам не изменить ценники? Во-вторых, удорожание стоимости производства, требующее от компаний-производителей покрыть издержки. В-третьих, дефицит некоторых товаров и услуг, например продуктов питания или жилья. Наконец, как мы видели на примере России и частично Великобритании после брекзита, толчком к росту цен служит падение курса национальной валюты: импорт становится дороже.
Правительства и центральные банки обычно устраивает, когда годовые темпы инфляции составляют около 2 %. Мы часто слышим о «таргетировании» инфляции, то есть целенаправленных действиях по ее поддержанию. Разве не странно, что правительства ставят себе подобные цели? Почему вообще цены должны расти и почему кто-то к этому стремится? Рост цен означает, что зарплата Лорен тоже должна постоянно расти, иначе она перестанет соответствовать уровню ее жизни, не говоря уже о его повышении. Разве это не усложняет жизнь? На самом деле рост цен чем-то напоминает кофеин или шоколад: и то и другое полезно, но в небольших количествах.
Сравнительно низкие темпы инфляции помогают протеканию экономических процессов. Они стимулируют потребителей больше тратить (зачем ждать лета, когда новый велосипед подорожает: не лучше ли купить его прямо сейчас?); позитивные прогнозы вселяют уверенность в инвесторов, и те наращивают свои активы.
Но если инфляция растет слишком быстро, доллары в вашем кармане и на банковском счету обесцениваются. Деньги просто не успевают совершить полный круг в системе. Стремительный рост цен вызывает панику и хаос (спросите тех, кто пережил гиперинфляцию в Германии или Аргентине).
Нулевая инфляция и дефляция (снижение цен) негативно сказываются на перспективах развития экономики. Люди не торопятся делать покупки в надежде, что нужные им товары скоро подешевеют, а компании останавливают инвестиции. Экономическая активность снижается, и цены снова падают. При этом реальная стоимость кредитов растет. Дефляция – это яд для экономики, и, чтобы избежать ее, правительства ставят себе цель добиться небольшого ежегодного роста инфляции.
Поддерживать нужный уровень инфляции нелегко. Финансистам приходится жонглировать разными параметрами и, как заправским акробатам, опасно балансировать на канатах.
Лорен Миллер живет в ожидании постоянного повышения зарплаты, которое позволит ей бежать впереди инфляционной волны и наслаждаться более высоким уровнем жизни. Но какая компания может позволить себе увеличивать заработную плату сотрудникам быстрее, чем растет инфляция? Прибыль от продаж прирастает с той же скоростью, с какой растет инфляция, поскольку инфляция и есть скорость роста цен. Разве компания не рискует потерять деньги, а то и обанкротиться, платя своим сотрудникам больше?
Любая компания в состоянии повышать зарплаты работникам до тех пор, пока увеличивается ее чистая прибыль. По сути, эта прибыль представляет собой разность выручки от продажи товара и стоимости производства этого товара. Кому-то покажется странным, что, говоря о работе Лорен, мы используем выражение «производство товара». Но Лорен хорошо делает свою работу и прилагает все усилия, чтобы постояльцы отеля чувствовали себя комфортно. Ее отель остается на хорошем счету у туристов и получает больше денег. Лорен вносит свой вклад в рентабельность предприятия – так же, как женщина, собирающая радиоприемники в Шэньчжэне, приносит прибыль компании Mingtian. В любой стране и в любой отрасли увеличение чистой прибыли зависит от способности работников компании производить больше по меньшей цене (конечно, не мешает еще и успешно все это продать).
В своем первоначальном значении производительность труда – это количество продукта, которое работник может произвести за час. Чем больше количество продукта, тем ниже стоимость одной его единицы и выше производительность компании. Чем быстрее она растет, тем больше прибыли получает компания. С ростом производительности увеличивается и сумма, которую компания в состоянии выплачивать работнику – по крайней мере, до тех пор, пока на ее продукцию существует спрос.
Производительность – это святой Грааль для правительства любой страны, потому что она позволяет экономике расти без изменения уровня инфляции. Чем выше производительность, тем больше выпускается товаров. Предложение на рынке остается достаточно высоким, не давая взлетать ценам. Заработные платы продолжают расти, люди могут больше тратить, и у них остается достаточно свободных денег, поэтому товары не дорожают. На рынке появляется все больше товаров по доступным ценам. Лорен чувствует себя богаче, а значит, легче расстается с деньгами, делая все новые покупки. Ее компания процветает и увеличивает Лорен зарплату, которая растет с той же скоростью, что и цены на товары, или даже быстрее.
Но если растет производительность труда, не значит ли это, что для производства фиксированного количества товаров требуется меньше рабочих рук? Не ведет ли это к сокращению рабочих мест? На самом деле быстро растущей экономике нужно все больше работников, чтобы удовлетворить дополнительный спрос. Уровень жизни растет, и все счастливы.
По словам представителя британского центрального банка Энди Холдейна, уровень жизни в Великобритании, выраженный в доходах на душу населения, с 1850 года повысился в 24 раза. Если бы производительность за это время не менялась, он бы увеличился только в 2 раза, и англичане все еще жили бы так же, как в Викторианскую эпоху. Своим процветанием страна обязана более эффективному труду, а также механизации производства и внедрению новых технологий. Производительность труда – это волшебная палочка; взмахни ею – и получишь историю устойчивого экономического успеха.
Для роста производительности необходимо обеспечить работников нужным оборудованием и убедиться, что они умеют им пользоваться.
Если вы читали книги о Гарри Поттере, то знаете, насколько сложны волшебные заклинания и как легко с ними напортачить. Если бы для роста производительности существовали специальные заклятья, они, наверное, напоминали бы чары Трансфигурации, которые преподают в старших классах Хогвартса и благодаря которым одни объекты превращаются в другие. Их вполне можно было бы применить к области экономики, известной как «приоритет предложения». Вот что нам для этого потребуется:
1. Технологические преобразования. Передовое оборудование, будь то паровой двигатель или персональный компьютер, упрощает рабочий процесс.
2. Достаточное число работников, обладающих необходимыми навыками (знаниями о том, как выполнять ту или иную работу или управлять оборудованием).
3. Много денег. Инвестиции в новое оборудование стоят дорого.
4. Мудрые управленцы, способные потратить эти деньги. При этом выгода от затрат не гарантирована и может проявиться лишь через какое-то время.
5. Правительство, создающее благоприятный инвестиционный климат и инфраструктуру – от дорог до школ и больниц. Нет смысла содержать штат квалифицированных сотрудников, если они больны и не имеют возможности добраться до места работы.
6. Учет физических и географических факторов: если вы строите угольную шахту, следует делать это там, где есть залежи угля.
Итак, для того чтобы начать поставлять на рынок свои товары, необходимо выполнить ряд условий. Но волшебства не получится без еще одного, последнего ингредиента. Вот он:
7. Предсказуемый рост спроса, стимулирующий производство.

 

Соберите все элементы из списка и действуйте, надеясь на лучшее. Экономические «чудеса» последних 100 лет, от Китая до Германии, произошли благодаря росту производительности. В Китае крестьяне покидали свои поля и отправлялись в города, чтобы производить товары для Запада. На волне индустриализации производительность в стране стремительно взлетела вверх. С 2008 по 2013 год китайская экономика ежегодно росла в среднем на 8 %. Темпы роста замедлились лишь в последнее время, когда Китай сделал больший упор на внутреннее потребление. Некоторые задаются вопросом, не помешает ли это Китаю достичь своей цели и построить самую богатую экономику на планете. В случае Германии высокие темпы роста производительности позволили и экономике расти достаточно быстро; при этом, несмотря на приток мигрантов, не вспыхнула угроза безработицы.
Объединить все эти факторы в правильном сочетании труднее, чем кажется. Экономические чудеса не происходят за одну ночь. Как писала Джоан Роулинг, автор «Гарри Поттера», трансфигурация – это тяжкий труд, потому что все нужно делать абсолютно точно. Иными словами, для трансформации требуется тщательное планирование, терпение и идеальное сочетание спроса и предложения. В любой момент что-то может пойти не так.
* * *
Начиная с 2008 года что-то пошло не так в большинстве богатых государств, в особенности в США и Великобритании. Экономический рост замедлился. Производительность труда работников оказалась ниже предполагаемой. После кризиса началось восстановление экономик, которое привело к резкому росту количества рабочих мест и увеличению объемов производства. Однако рост производительности труда и, как следствие, заработных плат оставался слабым (как мы увидим ниже, гораздо более слабым, чем рост прибылей предприятий). Что это было? Неужели Лорен и ее коллеги так плохо работали?
Причины спада темпов роста производительности до сих пор не вполне ясны, однако есть мнение, что всему виной были руководители компаний. Когда разразился кризис, многие из них предпочли не увольнять сотрудников, а пережить тяжелые времена «всем коллективом», что казалось им логичным с учетом невысоких зарплат части персонала и возможности снизить финансовую нагрузку на компанию за счет уменьшения количества рабочих часов. В конце ХХ века возникло такое явление, как макджоб (оно же – макрабство), получившее свое название по аналогии с сетью быстрого питания «Макдоналдс»). Под ним подразумевается появление в самых стремительно растущих сферах, таких как торговля и гостиничное дело, низкооплачиваемых рабочих мест, не требующих квалификации. Его критики задавались (и до сих пор задаются) вопросом, какую ценность они представляют для экономики. Кроме того, после кризиса распространилась практика заключения почасовых трудовых договоров, предусматривающих более низкую оплату, отсутствие гарантированной рабочей недели и дополнительных преимуществ, например оплаты больничных. Это совпало с появлением интернет-гигантов вроде Amazon и развитием «экономики свободного заработка» (представленной, например, приложением для вызова такси Uber или корпорацией по доставке продуктов Deliveroo). Рабочие места такого рода обходятся нанимателям дешевле и позволяют добиваться большей гибкости в управлении предприятием (в пользу работодателей, а не работников).
Хотя в мировой экономике снова началась белая полоса, многие компании по-прежнему предпочитали привлекать сравнительно дешевую рабочую силу. Работодатели не спешили инвестировать средства в развитие компании и постоянно откладывали приобретение новых компьютеров и другого оборудования, способного повысить производительность труда сотрудников. Что касается последних, то в них еще свежа была память о финансовом кризисе, и само наличие работы казалось им удачей даже при низкой зарплате и неполной занятости. Разумеется, были компании, которые сократили штаты, распределив нагрузку между оставшимися сотрудниками. Но таких было меньшинство.
В последние годы возникли опасения, что капитализм XXI века мешает росту производительности. Компании все чаще подчиняются капризам акционеров. Если крупные пенсионные фонды стремятся к стабильному росту инвестиций на протяжении многих лет, то другие акционеры делают ставку на краткосрочные вложения и пытаются получить прибыль максимально быстро. Инвестиции – это большие затраты для компании, которые способны окупиться только через определенный срок и за счет более высокой производительности, а потому они теряют приоритетность. Кроме того, набирают популярность частные фонды прямых инвестиций, представляющие крупных инвесторов и позволяющие делать в компании прямые вложения или даже приобретать их. Такие фонды нацелены на сокращение расходов и получение быстрых результатов.
В результате количество рабочих мест после кризиса увеличилось, но труд работников стал менее производительным и оплачивается ниже. Обычно рост занятости означает более высокие зарплаты, так как он подразумевает высокий спрос на рабочую силу: работодатель стремится привлечь и удерживать новых работников. Но в этот раз все выглядит иначе.
В течение нескольких последних лет загадка производительности труда ставила в тупик экономистов и государственных деятелей. Федеральная резервная система США – страны, в которой живет Лорен Миллер, – установила целевое значение инфляции в 2 % в год. Этот показатель должен означать, что экономика стабильно растет, а его величина соответствует росту производительности в 1,5–2 % в год и, как следствие, росту заработных плат на 3–4% за тот же период.
Но ничего подобного в последние годы не происходило. С 2007 года зарплата среднего американца растет примерно на 2–3 % в год, что всего на 1 % опережает рост цен. Финансовые возможности Лорен остаются на прежнем уровне, но не более того. В Великобритании ситуация еще хуже: в течение 6 лет после финансового кризиса реальные заработные платы с учетом прожиточного минимума снизились на 10 % в постоянных ценах. Из стран Европы сопоставимый спад наблюдался только в Греции.
Одним из элементов «загадки производительности» является проблема с измерением последней. По сути, это объем готового продукта, поделенный на число лиц, принимавших участие в его производстве. Но как измерить этот объем? В производительной сфере это легко: считаем количество сошедших с конвейера машин, или тонны зерна с полей, или скорость, с какой на улицах Хьюстона возводятся новые небоскребы. В некоторых областях сферы услуг результативность предприятия также поддается точным замерам: сколько человек проходит через кассу Walmart в час, сколько укладок и стрижек успевает за рабочий день сделать парикмахер. Но как оценить производительность труда Лорен? По количеству советов, которые она дает гостям? По количеству упоминаний ее имени в положительных отзывах посетителей? Здесь мы сталкиваемся с одной из главных проблем измерения производительности: существующие методы позволяют учитывать только количество продукта, произведенного каждым сотрудником, а качество в расчет не принимается.
Подобными измерениями занимаются бухгалтерские отделы, но, несмотря на все их старания, результат не слишком впечатляющ, так как ситуация постоянно меняется. Например, после финансового кризиса в банковской сфере появились новые требования и нормы, что вынудило компании нанимать новых квалифицированных сотрудников. Между тем рост численности персонала без увеличения выпуска продукции означает снижение производительности. С другой стороны, эти сотрудники вносят свой вклад в повышение качества и надежности продукции, тем самым повышая эффективность работы. Кроме того, статистика обычно не поспевает за развитием технологий. В большинстве западных экономик инвестиции в технологии снизились даже в тех отраслях, где они еще существовали (например, в банковском деле или строительстве), хотя они, вне всяких сомнений, повышают эффективность компании. Иначе говоря, производительность труда сотрудников может быть выше, чем утверждает официальная статистика, хотя сами они никакой выгоды от этого не получают.
Итак, производительность – это волшебная палочка, один взмах которой ускоряет рост производства и повышает уровень жизни; беда в том, что никто не знает, где ее искать и как она выглядит. Даже когда производительность растет, это порой приводит к непредсказуемым результатам: так, она не обязательно сопровождается ростом зарплат.
С конца Второй мировой войны и до начала 1970-х годов в США каждый доллар, на который увеличивалась производительность работника, прибавлялся к его заработной плате. Однако затем рост замедлился, и работники перестали видеть выгоду от повышения производительности. Рассуждений о том, почему это произошло, хватило бы еще на одну книгу. Если вкратце, то связь между производительностью труда и уровнем жизни нарушилась из-за изменения баланса власти между работниками и руководством. Большая прибыль компании больше не означала повышения жалованья сотрудникам. Доля ВВП, распределяемая между работниками, сегодня меньше, чем 40 лет назад. В 2016 году руководители крупнейших американских компаний зарабатывали почти в 300 раз больше своего среднего сотрудника. В 1965 году разница была всего 20-кратной. После окончания финансового кризиса в прессе несколько раз появлялись сообщения о «весне акционеров» в США и Великобритании. Этим термином описывали борьбу крупных инвесторов (например, пенсионных фондов) против повышения заработной платы «большим шишкам» в корпорациях. Но их усилия были напрасны – разрыв между топ-менеджерами и работниками продолжал увеличиваться.
В лучшие времена, согласовывая увеличение зарплат, руководители компаний ориентировались на темпы роста инфляции и прибавляли к ним определенный процент в зависимости от спроса на рынке труда и собственной потребности привлекать новых сотрудников. Сегодня, судя по всему, власти у работников убавилось. Обладают ли работники властью, частично зависит от существования профсоюза, способного повлиять на обсуждение ставок зарплаты или пригрозить работодателю забастовкой. Разумеется, повышение зарплат возможно и в том случае, если прибыль компании не увеличивается, поскольку щедрость со стороны руководства мотивирует сотрудников работать лучше. Однако долго такая компания не протянет: ей или придется уволить часть сотрудников, или обанкротиться. В современных западных странах влияние профсоюзов заметно ослабло, а трудовое законодательство позволяет компаниям заключать с работниками почасовые трудовые договоры, менее выгодные для них.
Порой требование акционеров обеспечивать рост дивидендов удовлетворяется за счет работников. Особенно часто так происходит в мультинациональных компаниях, которыми владеют частные фонды прямых инвестиций или иностранные акционеры, не заинтересованные в росте уровня жизни местных работников. Из-за конкуренции на рынке многие компании вынуждены переносить производство за рубеж, в более дешевые страны (например, Индию) или в государства с менее высокими налоговыми ставками (по этой причине среди высокотехнологичных корпораций так популярен Дублин). Государственные границы больше не в силах сдерживать распространение технологий и влияние финансовой системы, а цену за это платят работники.
Уровень жизни среднего американца растет не так быстро, как ему хотелось бы, и даже не так быстро, как растет экономика. Чары трансфигурации почему-то больше не срабатывают. Возможно, причиной тому нехватка частных инвестиций, государственная политика или ситуация на рынке труда. Даже если благодаря технологиям повышается производительность, работникам достается лишь небольшая часть прибыли. «Четвертая промышленная революция» позволяет нам за пару секунд скачать фильм или в режиме реального времени общаться с друзьями с другого конца света, но делает ли она нас богаче? Вероятно, она повлияла не столько на уровень нашей жизни, сколько на ее качество. Победитель получает все: пока по мере развития технологий элита богатеет, обычные люди страдают от замораживания зарплат.
В результате растет недовольство работников: цены ползут вверх, а их финансовое положение не улучшается. Мы рассчитываем на повышение уровня жизни, и при росте производительности так и должно происходить. Но не происходит. Это имеет не только политическое или моральное, но и экономическое значение. Если у людей меньше денег, которые можно потратить, экономика не развивается. Чтобы росла производительность, ее должен поддерживать спрос.
* * *
Лорен Миллер нравится ее работа, хотя она была бы не прочь зарабатывать больше. Частично ей помогают чаевые от постояльцев, таких как Саймон Гровер. Правительство США тоже довольно, что Саймон приехал в их страну и обменял свои фунты на доллары. Каждому государству нужно, чтобы объем ввозимых денежных средств был по крайней мере не меньше вывозимого. Лорен заработала свой доллар и теперь может его потратить. А если государство о чем и мечтает, так это о том, чтобы Лорен продолжала делать покупки, даже если товары, которые она приобретает, сделаны не в США, а в Китае.
Расходы потребителей растут и на сегодняшний день составляют около 60 % ВВП национальных экономик. Выпуск товаров и повышение производительности – это одна сторона процесса, формирующая предложение, и она должна быть сбалансирована второй стороной – спросом. Особенно активны в этом смысле американские потребители – в совокупности их траты составляют одну шестую спроса всей мировой экономики. Но где бы ни жил человек и какой бы доход ни получал, он не станет тратить больше, если не будет уверен в своем настоящем и будущем. Уверенность – это важнейшее условие потребительского поведения, на которое оказывают влияние такие факторы, как перспективы рынка труда, стоимость жилья и даже политическая обстановка. Разумеется, это поведение зависит от суммы денег, которой располагает потребитель. Если бы Лорен платила меньше налогов, она, наверное, чувствовала бы себя богаче и совершала более крупные покупки.
Налоговое управление США называют «самой страшной организацией Америки». Каждый пятый доллар, учтенный в ВВП, отправляется в карман Дяде Сэму, то есть федеральному правительству, в виде сборов с прибыли компаний, акцизов на товары в магазинах, налогов и так далее. Треть всего денежного потока, поступающего в Налоговое управление, обеспечивают налоги на доходы физических лиц, которые платят обычные американцы вроде Лорен Миллер. Кроме того, она платит налоги штата и местные налоги.
Разумеется, не все граждане готовы поддерживать открытые и честные отношения с налоговой системой. Есть такие, кто отказывается платить свою долю налогов, потому что прибыль они получают из нелегальных источников (от торговли наркотиками или проституции). Другие уходят от налогов, выводя деньги из законных бизнесов, как, например, российские олигархи, скупающие недвижимость на Кипре. Эти действия запрещены законом. Кроме того, по данным Paradise Papers, некоторые богачи (скажем, Боно из группы U2) нанимают частных финансовых консультантов, которые разрабатывают для них сложные офшорные схемы, позволяющие платить меньше. Подобные действия считаются законными, если не доказано, что схемы создавались специально для уклонения от уплаты налогов. Так, вложившись в съемки фильма, который наверняка провалится в прокате, инвесторы могут получить значительные налоговые скидки. В клубе уклонистов состоят и мультинациональные компании, например Amazon и Facebook. Они на совершенно законных основаниях базируются в странах с низкими налоговыми ставками, тем самым сводя свои расходы к минимуму. В свое оправдание они любят говорить, что создают много рабочих мест, следовательно, дают своим сотрудникам возможность платить налоги.
Не так уж важно, каким способом – законным или незаконным – компания уходит от уплаты налогов. Результат будет одним и тем же: в распоряжении правительства окажется меньше денег, которые обычно расходуются на поддержание общественной сферы, не относящейся к интересам частного бизнеса. Сфера общественного блага включает в себя то, что доступно всем и чем каждый может пользоваться, не ущемляя права других, – например, чистый воздух. Сюда же относятся расходы на оборону страны. Существуют также квазиобщественные блага, имеющие некоторое отличие от общественных. Это, к примеру, парки или дороги. В принципе они доступны всем, но если все начнут ими пользоваться, образуется настоящее столпотворение. То есть теоретически выгоду от этих благ получают все, а значит, каждый должен за них платить. Но в реальности платят за них все, а пользуются ими далеко не все. Эта ситуация известна как «проблема безбилетника».
Есть вещи, которые должны быть доступны каждому вне зависимости от его жизненных обстоятельств или желаний. Общественная польза в данном случае – а мы говорим об образовании и здравоохранении – оказывается важней частной выгоды. Обучение врача приносит обществу пользу, но и самому доктору обеспечивает высокий доход. Какую форму должны принимать социальные блага и кто должен их финансировать – предмет постоянных споров. Великобритания гордится тем, что ее Национальная служба здравоохранения финансируется налогоплательщиками, а вот часть американцев выступает против того, чтобы платить за лечение незнакомых им людей, и предпочитает платежи по личным страховкам.
Правительство также перераспределяет полученную от налогов прибыль, создавая систему поддержки безработных, больных или пожилых граждан. При помощи налогов можно влиять на поведение людей или рынков: вспомните о пошлинах на китайские товары, из-за которых потребители покупают их реже.
Что именно облагается налогами, по какой ставке и на что идут полученные средства, зависит от политического прогноза. В США общая сумма уплачиваемых налогов составляет 25 % ВВП; в Европе эта цифра доходит до 34 %. Благодаря сравнительно небольшой налоговой нагрузке Америка традиционно считается свободной рыночной экономикой. Некоторые полагают, что слишком высокая налоговая ставка и большой объем государственных расходов делают экономику менее эффективной, ограничивают выбор потребителей и не дают им полного контроля над своим будущим, в том числе финансовым.
Снижение налогов в трудных экономических условиях – это стандартный инструмент правительств по всему миру. Он позволяет быстро дать потребителям больше денег. Но не означает ли он также, что государство больше не в состоянии поддерживать рост производительности? Индии, к примеру, для создания базовой инфраструктуры требуются деньги налогоплательщиков.
Существует и противоположное мнение: более низкая налоговая ставка выгодна для государства. Именно с этой целью США в 1980-х годах по инициативе экономиста Артура Лаффера, фаворита президента Рейгана, снизили налоги. Он утверждал, что высокая налоговая ставка действительно приносит больше денег в государственную казну, но до определенного уровня; стоит перейти этот рубеж, и у работников вроде Лорен исчезает мотивация к труду. Одни из них примут решение уехать за границу, другие перейдут на сокращенный рабочий день, третьи перестанут декларировать чаевые. Высокая налоговая ставка обернется снижением налоговых сборов, а кроме того, отобьет у американцев охоту заниматься предпринимательством и развивать экономику. Так родилась кривая Лаффера, описывающая отношение налоговой ставки к объему налоговых сборов.
Сработала ли эта схема? Администрация Рейгана снизила подоходный налог высокооплачиваемых работников с 70 до 28 %, и в 1988 году поступления от него составили 909 млрд долларов – против 517 млрд, собранных в 1980-м. Доходы от налогов росли в этот период быстрее, чем фактические доходы налогоплательщиков. Тогда же были ужесточены меры борьбы против уклонения от уплаты налогов. Поэтому подобный результат нельзя однозначно приписать только снижению налоговой ставки.
Но все эти успехи перечеркивает тот факт, что государственный долг США за время правления Рейгана увеличился в три раза. Президент-республиканец был ярым сторонником низких налогов, но очень экономным его не назовешь. Бюджетные расходы в его правление были выше, чем почти при всех его предшественниках. Холодная война обошлась Штатам недешево; даже по приблизительным подсчетам запущенная им программа «звездных войн» (она же СОИ – Стратегическая оборонная инициатива) стоила многие миллиарды долларов. За это время Америка окончательно превратилась в государство, зависимое от внешнего кредитования. А кривая Лаффера до сих пор остается предметом жарких споров.
Когда-то считалось, что соотношение размера взимаемых налогов и государственных расходов оказывает серьезное влияние на экономическую активность, но сегодня эта идея вышла из моды. В 1930-х годах британский экономист Дж. М. Кейнс выступал в поддержку «фискальной политики», то есть оптимизации налоговой системы и государственных расходов для регулирования спроса. Фискальная политика рассматривалась как один из факторов, способствующих увеличению темпов экономического роста.
Хотите подтолкнуть экономику вперед? Пусть правительство увеличит расходы, запустив в обращение больше денег. Например, крупный инфраструктурный проект с государственным финансированием создаст рабочие места, люди начнут тратить больше, и в конечном итоге повысится производительность. Второй вариант – снизить налоги, чтобы в кошельке у Лорен Миллер и ее коллег оставалось больше денег.
Хотите замедлить экономические процессы, чтобы цены не росли слишком быстро, угрожая инфляцией? Сократите государственные расходы, и в системе окажется меньше денег. Или же обложите товары в магазинах более высокими акцизами и налогами.
В 1950–1960-х годах фискальная политика прозвучала новым словом в управлении экономической активностью. Затем в 1970-х резко изменились цены на нефть, и вера в нее исчезла. К фискальной политике начали относиться как к тупому инструменту, с помощью которого невозможно добиться предсказуемого результата. Для анализа изменений в налогообложении и государственных расходах требовалось время, и было неясно, какие поправки нужно внести, чтобы решить возникшие проблемы. Кроме того, выяснилось, что фискальная политика обходится государствам слишком дорого, вынуждая их без конца занимать средства, чтобы было что тратить. Но подобное можно позволить себе только в том случае, если экономика растет достаточно быстро, чтобы компенсировать расходы.
После нефтяного ценового шока 1970-х цены в странах – импортерах нефти взлетели, а экономика замедлилась. В экономической науке появился новый термин – стагфляция, означающий стагнацию при высокой инфляции. Инициаторы фискальной политики оказались в тупике: их инструментарий не справлялся с обеими этими проблемами. К началу XXI века методы «тонкой» фискальной настройки вышли из употребления. Если бы кризис 2008 года грянул пару десятков лет назад, правительства отреагировали бы на него повышением расходов, тем самым поддержав благосостояние домохозяйств. Приверженцы кейнсианства утверждают, что рост расходов стимулировал бы рост и увеличил бы доходы населения, а значит, и налоговые поступления. Это бы спасло правительства от бюджетного дефицита.
Вместо этого многие правительства пошли по другому пути и, потратив огромные средства на спасение своих финансовых систем, запустили долгосрочные программы экономии. Многим государственным служащим заморозили заработные платы; объем государственных услуг сократился.
Упор был сделан на снижение размеров государственного долга. Почему? Потому что правительствам нужно было доказать держателям государственных облигаций (например, китайскому правительству или немецким пенсионным фондам) свою кредитоспособность. Кроме того, они переложили уплату процентов по этим долгам на текущих и будущих налогоплательщиков. Государства, имеющие долги, зависят от своих кредиторов, и это утверждение справедливо не только для стран третьего мира. Государственный долг, возникший из-за кризиса, плохого управления или потребностей растущего и стареющего населения, – это головная боль многих правительств.
После кризиса многие американцы сочли, что лишились своих домов из-за произвола банкиров. Правительство экономит доллары и заставляет граждан платить больше. Но если из-за долгов государство не способно им помочь, что же ему делать?
Нужно дать им больше денег.
* * *
Существуют разные способы донести деньги до кошельков простых граждан. В 1970-х годах в моду вошла монетарная политика – инструмент, позволяющий контролировать и расходы Лорен Миллер, и экономическую деятельность в целом. Как подсказывает нам название, она определяет, сколько денег обращается в системе и сколько они стоят. Цена денег измеряется стоимостью их займа. То есть все сводится к процентным ставкам.
Ключевая процентная ставка – это ставка, по которой центральный банк кредитует другие банки, а банки – друг друга. В разных странах ее устанавливает либо центральный банк, либо правительство. Ключевая процентная ставка определяет, какой объем кредитов и на каких финансовых условиях может быть выдан физическим лицам и предприятиям.
Управление стоимостью кредитов и выплатами по депозитам – это мощный инструмент. Большинство людей берет кредиты на приобретение жилья. Суммы, которые они тратят на погашение этих кредитов, влияют на то, сколько они могут потратить на что-то еще. Аналогичным образом, если хранить деньги на банковском счете невыгодно, потребитель предпочтет их потратить.
Когда в экономике наступают трудные времена, власти устанавливают более низкие процентные ставки. В случае Лорен это в первую очередь касается ипотеки. Из-за снижения процентной ставки по кредиту у нее остается больше свободных денег, которые можно потратить; кроме того, она может взять еще один кредит и, как следствие, повысить уровень своего потребления. Компаниям становится невыгодно держать деньги в банках, и они предпочтут их во что-то инвестировать. Правительственные займы тоже будут обходиться дешевле, а значит, исчезнет нужда в повышении налогов.
Если правительство намерено немного остудить экономику, происходят обратные процессы. Люди много тратят, что ведет к повышению цен и росту инфляции. Процентные ставки тоже увеличиваются, кредиты становятся дороже, и свободных денег у людей остается меньше. Они реже берут новые займы и выплачивают большие проценты по старым. Это мотивирует их не тратить, а копить деньги.
Монетарная политика управляет инфляцией, ориентируясь на спрос в экономике. Одновременно компании снижают себестоимость производства (со стороны предложения), повышая производительность, а правительство тратит налоги на поддержание инфраструктуры. Не поддаются политическому контролю другие влияющие на инфляцию факторы, такие как цены на нефть или низкий обменный курс валюты. Эти факторы служат отражением глобальных изменений и, как мы видели, отличаются крайней волатильностью, становясь источником постоянной головной боли. С другой стороны, увеличение экспорта дешевых китайских товаров помогает удерживать цены на низком уровне безо всякого повышения процентных ставок.
На практике применять методы монетарной политики для повышения производительности не так уж просто. Это не точная наука, а скорее искусство. Никто доподлинно не знает, в какую сторону менять ставки и насколько. Так же трудно предсказать конечный результат монетарной политики и рассчитать, какое время потребуется для его достижения. Каждый шаг на этом пути сопряжен с риском. Если все делать правильно, экономика страны оживет, но стоит оступиться, и ей будет нанесен непоправимый вред. В XXI веке почти все крупные мировые экономики прибегали к монетарной политике, и, когда грянул финансовый кризис, это, разумеется, был первый рычаг, к которому потянулись центральные банки. Они десятилетиями действовали по одной и той же схеме и сделали то же, что делали всегда, – снизили процентные ставки. Но это снижение носило беспрецедентный характер.
В начале 2008 года Федеральная резервная система опустила ключевую процентную ставку межбанковского кредитования почти до нуля. Многие другие страны двинулись в том же направлении. Мировая финансовая система ощущала признаки надвигающейся катастрофы и была готова к самым решительным мерам – несмотря на опасения, что их все равно будет недостаточно для спасения тех, по кому кризис ударил сильнее всего: по обычным людям, которые могли лишиться работы и средств, чтобы кормить свои семьи.
Почему было не раздать людям деньги, чтобы они продолжали их тратить? Банк Англии и ФРС занимаются выпуском денежных знаков, но просто напечатать купюры и раздать их населению нельзя. У них нет волшебного денежного дерева. Или все-таки есть?
На самом деле и первый, и вторая могут нажать на кнопку и сотворить фунты и доллары в электронном виде. Центральные банки имеют право по своему усмотрению формировать резервы для коммерческих банков. Именно так они и поступили. Коммерческие банки превращают эти резервы в реальные деньги, выдавая кредиты физическим или юридическим лицам под более низкие проценты и таким образом стимулируя рост и создавая рабочие места. Центральный банк также может выкупить государственные облигации (а иногда и другие активы) у других банков и организаций, таких как пенсионные фонды. У бывших владельцев облигаций появится больше наличных, и они смогут активнее инвестировать в акции и другие фонды. Повышенный спрос на облигации приведет к снижению процентных ставок, которое распространится на другие сегменты экономики.
Этот процесс называется количественным смягчением. В период, о котором мы говорим, это был нестандартный экспериментальный прием. Никто не знал, сработает ли он и как много времени потребуется для его применения. Столь масштабное денежное вливание в экономику могло обернуться непредсказуемыми последствиями. Если бы товаров и услуг, на которые можно потратить новые средства, оказалось недостаточно, цены подскочили бы до небес. Но отчаявшиеся правительства западных стран были готовы рискнуть.
В 2008–2016 годах правительство США потратило на количественное смягчение 3,7 трлн долларов, а Банк Англии – более 400 млрд фунтов, то есть около 600 млрд долларов. Кроме того, были предприняты и более прямые меры: сокращение налогов и стимулирование расходов позволило закачать в экономику миллиарды долларов. На фоне кризиса правительства обратились к кейнсианству. Но этот подход дал лишь кратковременный эффект.
Его результаты проявлялись медленно, и их было трудно отследить. Правительства предпринимали шаги для защиты своих граждан, но они двигались во тьме и на ощупь. Тем не менее рост по обе стороны Атлантики возобновился, а вместе с ним оживился и рынок труда. Не только банковские служащие вроде Эмили Морган сохранили свои места – открылось множество новых вакансий, пусть по большей части не слишком высокооплачиваемых и не таких надежных, как раньше. В Великобритании финансовый кризис привел к одному из самых резких в истории страны спадов с самой низкой скоростью восстановления.
Насколько правильным было решение заливать пожар денежными вливаниями? Кому они принесли больше пользы – Поле Миллер или банку Эмили? Трудно сказать, как развивалась бы ситуация без количественного смягчения, но, если верить заявлениям Банка Англии, первые 200 млрд фунтов вливаний стимулировали рост расходов (то есть размер британской экономики) на 2 %. Таким образом была создана экономическая подушка безопасности в размере около 30 млрд фунтов (40 млрд долларов).
Но куда исчезли еще 170 млрд фунтов? Они отправились прямиком в пенсионные фонды и к инвесторам, с которыми работает Эмили, и значит, в ее банк. Попав в финансовую систему, эти деньги повысили спрос на акции и облигации, толкая их цену вверх и увеличивая комиссию и доходы финансовых институтов и их сотрудников. Причиной финансового кризиса была рискованная игра на рынке, но после него центральные банки предложили другие ставки, и финансовые институты едва успевали пожинать плоды этой политики. Большинство игроков знает, что часто рассчитывать на удачу не приходится, но на финансовом рынке очень рискованная ставка порой может принести огромный выигрыш.
Согласно подсчетам Банка Англии, количественное смягчение расширило рынок акций и облигаций на 26 %. Укрепление фондового рынка, в свою очередь, внушает людям уверенность, придает экономике стабильность и стимулирует расходы. Однако акциями владеют немногие: большая их часть принадлежит богатейшим 5 % населения. Поэтому домохозяйства тех стран, в которых было проведено количественное смягчение, не обязательно получили от него прямую выгоду. Она непосредственно зависела от расходов Эмили и ее коллег, а также состоятельных акционеров. Их покупки в магазинах, посещение ресторанов, приобретение жилья и траты на отдых повышали доходы остальных граждан. Подобный эффект называют просачиванием благ сверху вниз. Но его масштабы весьма ограниченны: богачи предпочитают не тратить свои деньги, а хранить их или инвестировать. По оценкам фонда New Economics Foundation, богатейшие 10 % британцев дополнительно приобрели в результате количественного смягчения от 127 до 322 тысяч фунтов стерлингов.
Эти «дешевые деньги» пошли на финансирование новых пузырей (в том числе на фондовом рынке) или достались топ-менеджерам рынка недвижимости.
Как изменилась ситуация на рынке недвижимости? Во многих районах США стоимость жилья, в особенности в крупных городах, вернулась на почти докризисные уровни. В Британии цены на дома в среднем оказались на 20 % выше, чем в 2007 году; обычный дом стоит в 6 раз дороже, чем средний британец зарабатывает за год, тогда как 40 лет назад он потратил бы на него только три свои годовые зарплаты. Те же пропорции повторяются в США, хотя и в менее явной форме. В целом за период количественного смягчения цены на жилье росли быстрее доходов, что объяснялось спросом на новые дома, превышающим предложение, и широкой доступностью кредитов. Число людей, способных позволить себе приобретение собственного жилья, неуклонно снижалось. Вероятность того, что средний 35-летний британец станет домовладельцем, ниже, чем во времена его дедушек и бабушек, а его задолженность по кредиту на жилье – гораздо выше. Но для тех, кто успел купить себе дом или квартиру раньше, рост цен означал увеличение стоимости их собственности. В результате финансовое неравенство поколений на Западе усугубилось.
Несмотря на то что после кризиса кредиторы стали проявлять большую осмотрительность, спрос на жилье в популярных районах растет с такой скоростью, что строители за ним не поспевают. 10 лет спустя после начала кризиса стоимость жилья в Лондоне достигла 12 годовых зарплат среднего англичанина. При этом из-за низких процентных ставок тем, кто успел раньше взять ипотеку, достаточно легко ее погашать – по крайней мере, сейчас. В настоящее время выплаты по жилищным кредитам в Великобритании и США составляют меньшую долю от доходов населения, чем 30 лет назад. Но с повышением процентных ставок ситуация может измениться.
Результатом финансового кризиса стало усиление регулирования и увеличение неравенства. Количественное смягчение было выгодно не всему населению. Экономический хаос был вызван тем, что слишком много людей попали в зависимость от дешевых денег. Но в качестве лекарства от кредитной передозировки обществу предложили брать еще больше кредитов. Лечение не устранило «наркозависимость», а лишь усилило ее. Один раз кредитный пузырь уже лопнул, а сейчас надувается снова, и правительства не в состоянии это остановить.
С момента кризиса прошло 10 лет, но шрамы от него видны до сих пор. Уровень задолженности домовладельцев достиг новых высот. По всей Америке прокатилась волна необеспеченных кредитов, от кредитных карт до автомобильных займов. Финансовый кризис не умерил аппетитов заемщиков. Напротив, низкие процентные ставки, которыми предполагалось залатать дыры в посткризисной экономике, привели лишь к образованию новых. Жажда денег у людей не ослабевает. Разница лишь в том, что теперь в финансовой системе имеется больше механизмов безопасности, которые должны предохранить нас от повторения кризиса.
* * *
Что объединяет правительства, потребителей и компании по всему миру? Долги.
Цикл жизни не по средствам продолжается. Если исключить критические ситуации наподобие финансовых обвалов или войн, мы вынуждены производить и тратить – иначе нам не добиться роста экономики. Мы должны снова и снова взмахивать волшебной палочкой производительности и повышать свой уровень жизни.
Центральные банки не видят в зависимости потребителей от заемных средств ничего нового. Вот почему они полагаются на монетарную политику. Но чтобы понять, какие изменения приведут экономику к желаемому состоянию, необходимо детально изучить потребительское поведение. Люди не всегда ведут себя рационально и ожидаемо. Если бы это было так, центробанкам и аналитикам жилось бы значительно легче.
Лорен Миллер, как и большинству людей, нравится в магазине заглядывать в тележки других покупателей. Стоя в очереди в кассу, она по покупкам человека пытается угадать, какой образ жизни он ведет. Точно так же экономисты изучают наши потребительские привычки. Информация о том, сколько денег мы тратим и на что именно, имеет для них огромное значение. Десять долларов в кошельке покупателя могут определить судьбу всей экономики.
И в Америке, и за ее пределами от решений покупателей зависит, какие товары и услуги будут производиться и в каком количестве. Это, в свою очередь, определяет потребность в работниках и сферу их занятости. В результате возникает так называемый кругооборот доходов. Учитывая, что сумма трат всех американских потребителей достигает 20 % мирового ВВП, это не спокойное круговое течение, а скорее бурный поток долларов, несущийся через весь земной шар от потребителей к производителям и обратно.
Сегодня многие на Западе берут потребительские кредиты и часто тратят их на дешевые импортные товары. Частично такие займы финансируются из кредитов, которые Америке выдает Китай и другие страны. Всем хочется, чтобы Лорен продолжала покупать: американскому правительству, китайскому правительству, инвесторам и пенсионным фондам по всему миру. Все продолжают выдавать и получать кредиты, веря, что экономика будет расти, доходы увеличиваться, а заклинание производительности работать без сбоев. Долги и надежды объединяют мир.
Покупая в Walmart радиоприемник, Лорен вносит свой вклад в поддержание кругооборота доходов. Она входит в автоматические двери этого огромного храма потребления с одной целью: покупать. Таким образом, она играет свою роль в мировом спектакле. Благодаря ей выросли богатства Ван Цзяньлиня, благодаря ей изменилась жизнь Денниса Грейнджера – людей, живущих в тысячах миль от нее. Сегодня все – история, торговля, политика и финансовая система – служит обеспечению власти доллара, в какой бы точке мира он ни находился.
Назад: 8 Трудный день для властелинов Вселенной
Дальше: Дополнительная литература