Глава 19
Он проснулся, когда уже давно стемнело. Джоанна равнодушно сидела в удивительно неудобном сером кресле. В голове у нее была полная пустота, тело казалось чужим. Сейчас она и сама с трудом верила в то, что еще утром проснулась в одной из комнат Летнего дворца, что каких-нибудь четырнадцать-пятнадцать часов назад сидела на бархатном сиденье кареты регента, а сам Фарос плакал, рассказывая о незавидной участи своего отца. Казалось, что все это происходило не с ней, а с кем-то другим, что все это ей привиделось или она узнала это из какого-то дурацкого телефильма.
В какой-то степени, подумала Джоанна, все именно так и случилось.
Дневной зной давно схлынул. Гостиная была погружена во мрак, только из кухни падал сюда свет. Через открытую дверь доносился запах хлорки — должно быть, от пруда, ведь вода, напускаемая туда, предварительно обеззараживалась. Но ночь была теплая.
Тут до ее слуха донесся шорох — это зашевелился Антриг. Он открыл глаза, тяжело дыша. Немигающий взор чародея вперился прямо в Джоанну.
— Извини меня, Антриг, — пробормотала она. Как глупо это звучало.
Виндроуз попытался встать с дивана, но не смог. И это вполне было понятно — руки и ноги его были плотно опутаны крепким капроновым шнуром, который Джоанна вытянула из своего кошеля. Этот шнур она взяла еще, в Сан-Серано, словно предчувствуя, что он может пригодиться ей. Впрочем, подумала девушка, он никак не должен разорвать веревку, она крепкая. Да и все равно у него нет сил — уж она-то знала, как раскалывается голова после снотворного. Глаза Антрига, устремленные на нее, не выражали почему-то удивления, но были полны ужаса и отчаяния.
— Керис как раз созывает Совет Кудесников, — поспешила «обрадовать» Виндроуза Джоанна. — Он сказал мне, что у него есть для этого какая-то лайпа. Я, правда, понятия не имею, что это такое.
Его голова в изнеможении откинулась на подушки дивана. По телу его прошла судорога, но он закрыл глаза, и на его лице отразилось нечто вроде облегчения.
— Что такое? — удивилась Джоанна. — А чего же ты тогда ожидал?
Веки экс-кудесника дрогнули, но так и не открылись. Губы его неслышно прошептали:
— Солтериса.
Горечь наполнила душу девушки, когда она вспомнила, как архимаг здоровался с этим человеком перед тем, как войти с ним в сарай. Ее голос опять задрожал:
— Но ведь ты не хуже меня знаешь, что Солтерис мертв.
— Ты видела это? — Широко раскрытые глаза Антрига смотрели на нее в упор.
— Конечно, я не видела, как ты его душил. Но кое-что мы все-таки заметили, будь спокоен.
Из груди Виндроуза вырвался вздох. И все-таки, подумала Джоанна, дважды два — это действительно четыре.
— Но зато он все успел нам рассказать, — заверила она чародея.
Он дернул головой с такой силой, точно его укусила оса. Лицо его стало белее бумаги. Даже при скупом свете из кухни Джоанна хорошо видела, как по его щекам и носу текли струйки пота.
— Что он сказал вам? — хрипло поинтересовался Антриг, глядя на девушку почти испуганно.
— Кто ты на самом деле?
— И кто я тогда… — Его глаза расширились, когда он понял, что она имеет в виду. И он тихо сказал: — Нет. Джоанна, нет.
— Как ты сам понимаешь, мне нет смысла обманывать тебя.
— Зато у него было полно причин для этого. Джоанна, неужели ты не понимаешь? Когда Сураклину в последний раз удалось ускользнуть — он вышел из тела, в котором была его душа — из тела, которое было сожжено потом в Кимиле архимагом и церковью двадцать пять лет назад, — то для спасения он избрал не мое тело. Не мою сущность.
— Но тогда для чего он обучил тебя всему, что знал сам?
— Да, я был жертвой, которую он для себя наметил, да, — тихо проговорил Антриг, но под внешним спокойствием его тона Джоанна все равно улавливала безграничное отчаяние, — и хотя я не знал, какую участь он уготовил мне, я все равно кое-что подозревал. Только я не понимал, что именно меня настораживало. А потом за те годы, когда я скрывался, все это обросло разными безумными идеями. Хотя я и знал, что Сураклина больше нет, но тем не менее мне казалось, что душа его бродит по земле и разыскивает меня. Мне во что бы то ни стало нужно было стать членом Совета Кудесников, чтобы убедиться, что мне действительно грозит опасность. Хотя я это, повторяю, уже знал, мне нужно было только подтверждение, ничего больше. Узнать мне хотелось другое — я должен был найти, в чье тело он вселился, в чьем обличье он бродит, разыскивая меня. Я знал, что он жив. Иногда по ночам мне снились кошмары, мне казалось, что чужое лицо смотрит на меня глазами Сураклина. А потом, в Башне Тишины, он явился ко мне, и я понял, в чьем теле он находится.
— И в чьем же? — иронически поинтересовалась Джоанна, заранее зная, что сейчас этот человек расставляет для нее, ловушку. Но она не попадется в нее ни за что.
— Так вот, — сказал тихо Антриг, — Сураклин — это и есть Солтерис.
— Ох, уморил, неужели ты думаешь, что я поверю в эту чушь? — От волнения ее руки снова задрожали, и Джоанна сцепила пальцы одной руки с пальцами другой. — Ты что же, надеешься, что после той горы лжи, которую ты наворотил передо мной, я снова клюну на твою приманку?
— Мне приходится только надеяться на то, что ты поверишь мне, — в отчаянии закричал Антриг. Тут его, видимо, охватил приступ тошноты, поскольку он побледнел и снова в изнеможении откинулся назад. — А в этом мире, Джоанна, у него был сообщник. Я знаю это. Все это я узнал из отметок, которые остались на стенах в Сан-Серано. Никто не знает лучше меня ту ужасную силу, которая позволяет ему владеть чувствами и умами окружающих. И я… Я боялся, что этот сообщник ты.
Джоанна вдруг отвела глаза, внезапно осознавая, что Антриг боится ее. Возможно, эта боязнь была следствием той, которую он испытывал тогда, в другом мире, борясь с искушением пойти на близость с ней. Но она твердо помнила наказ Солтериса: волшебный дар Сураклина состоит в умении убеждать и перетягивать на свою сторону кого угодно. Потому неудивительно, что Антриг старался теперь как можно скорее уговорить ее плясать под его дудку, опять опутав ее паутиной лжи.
— Мне так хотелось верить тебе, — продолжал взывать к ее доверию Антриг, — но я не мог себе позволить этого. Я не смел. Если бы он заподозрил, что я догадываюсь о том, что он жив, он сразу затаился бы, вселился бы в какое-нибудь иное тело — ведь ему с его-то волшебной силой это ничего не стоит. Ему уже приходилось делать такое. Джоанна, я ведь обычный человек, правда, один из немногих уцелевших, кто лично знал его. Я был опасен для него — я мог узнать его. А он бессмертен, как вампир, который переселяется из одного тела в другое, питается чужой энергией. Его обязательно нужно было остановить. Он не должен был ускользнуть от меня.
— И все это ты рассказываешь мне затем, чтобы я поверила в необходимость убийства Солтериса? — И Джоанна, сидя на стуле, поджала под себя ноги. Налетевший порыв ветра принес с собой далекий рокот двигателя самолета. — Ты хочешь сказать, что Сураклин вселился в его тело?
— Нет, — забормотал Виндроуз в отчаянии, — я убил его потому, что Сураклин ушел из его тела. Неужели ты ничего не понимаешь? Тело, в которое он вселился поначалу, чтобы скрыться из Кимила, было телом императора Харальда. Харальд управлял Ферритом в течение двадцати одного года. Обо всем этом догадывался только Фарос, но он все равно ничего не мог поделать, поскольку был тогда всего лишь ребенком. Да и сам он наверняка не мог поверить в то, что подсказывало ему его детское сердце. Он не мог поверить, что его отец — это уже не его отец. Уже в качестве императора Сураклин попытался казнить меня после подавления восстаний в Меллидэйне. Возможно, именно он перед этим подстрекнул мой рассудок на оказание помощи восставшим. Этого я и сам не знаю. Но четыре года назад он вышел из тела императора, оставив его совсем свихнувшимся. Харальд по сей день пребывает в таком состоянии. Он вселился в тело Солтериса и завладел его душой. А сегодня он вышел и из тела Солтериса, чтобы вселиться в кого-то другого. И я убил Солтериса, — голос Антрига уже звучал совершенно спокойно. — И убил я его потому, что я его любил, потому, что он был моим повелителем, моим другом. Я не мог позволить, чтобы Солтерис стал таким же безумцем, как император. Поверь, это был самый трудный день в моей жизни.
— Я не верю тебе, — ответила девушка, чувствуя себя как во сне. — Они сказали мне…
— Все это внушил тебе сам Сураклин, — настаивал Антриг, — ведь ему нужно опорочить и затем убить меня. Он оставил одну из своих перчаток в моей комнате в Башне во время своего первого визита, и Керис поверил, что он был у меня. Но на самом деле Солтерис во второй раз даже не переступал порога Башни. Ведь внутри ее стен он никак не мог бы вызвать Пустоту, раскрыть Врата в нее. Но он сказал Керису, что умеет насылать иллюзию и потому сможет незаметно проскользнуть мимо охранников. И если бы я не убежал в Пустоту в ту ночь, то кто угодно — будь то Керис, или епископ, или Инквизиция — убил бы меня. Ведь все они собирались сделать это, только каждый по своей причине. И, самое главное, Солтерис-Сураклин не был заинтересован в том, чтобы я остался в живых. Джоанна, ты должна мне поверить. Пожалуйста, поверь мне.
— Заткнись, — стукнула девушка кулаком по столу. Она вспомнила, как Солтерис сказал: «Если не сможешь удержать Сураклина от разговора с ней, убей его». Так он сказал Керису. И тут она невольно подумала, для чего нужно было убивать Антрига, чтобы она не могла поверить лжи или чтобы она не услышала правды?
Антриг снова зашевелился, пытаясь распутать или разорвать веревки, но поняв, что это бесполезно, притих на своем диване. Наконец он снова заговорил, но теперь голос его был более настойчив, да и говорил он куда более терпеливо, словно зная, что время неумолимо бежит.
— Ему хотелось жить вечно. И постепенно из цели это превратилось в навязчивую идею, в манию. У него была волшебная сила, при помощи которой ему удавалось завладеть рассудком окружающих. Потом он использовал самые различные заклятья, чтобы постепенно разрушить собственную личность, собственное «я». И после этого получил возможность начать создавать свое второе «я». Мне удалось узнать, в кого именно он вселился, чтобы сбежать подальше от Кимила, — его знали там слишком хорошо, и потому он считал нужным убраться оттуда как можно скорее. Но потом он еще менял тела, и до сегодняшнего утра я не знал, в чьем теле пребывает он ныне. А сегодня днем, когда ты сказала мне, что компьютеры могут исполнять функции человеческого мозга, и я только тогда понял, каковы же были его истинные намерения, чего он добивался.
— Вот как, компьютер, — тихо сказала Джоанна. Она внимательно посмотрела на фигуру в джинсовой рубашке и штанах, ее собственными стараниями основательно упакованную в капроновый кокон. — Не запрограммировать компьютер делать волшебство, а запрограммировать его на то, чтобы он сам сумел стать волшебником. Для того чтобы получить необходимое для этого электричество, можно использовать телес.
— Но это будет стоить жизни не только мне, но и твоему миру. Как только компьютер начнет действовать, он выработает смесь горя и тоски, которая накроет наши миры, пропитает их обитателей. И никто не осознает, что же в действительности случилось. Пару поколений спустя все уже будут считать, что так и должно быть.
Теперь Джоанна силилась вспомнить что-то такое, что Солтерис сказал тут, в этой комнате. Через раскрытую дверь террасы она видела невдалеке согнувшегося над холодным телом архимага Кериса с этой самой загадочной лайпой в руках. Внезапно девушка почувствовала сильный озноб и одновременно страх. Она как-то разом осознала, что в данный момент где-то поблизости раскрылись Врата Пустоты.
— И только потому, что сейчас ты рассказываешь мне эту душещипательную историю, — сказала она тихо, — я еще больше убеждаюсь в том, что Сураклин — это действительно ты.
Мускулы на его крепких руках снова напряглись, когда он попытался в очередной раз разорвать стягивающие его путы.
— Джоанна! — закричал он. — Да я клянусь тебе, что никакой я не Сураклин! Ну что я должен еще сказать, чтобы ты все-таки поверила мне?
— Ничего не нужно говорить, — заверила девушка, — потому, что если ты действительно Сураклин, ты можешь наговорить мне чего угодно — что сейчас и происходит. Даже… — она осеклась, едва не выговорив: «Даже, что ты меня любишь!» Наконец, придя в себя, она продолжала: — Солтерис же сказал мне, что Сураклин обладает блестящей способностью убеждать в своей правоте кого угодно.
— И я вижу, что это сущая правда, — горько сказал Антриг, печально глядя на собеседницу.
— Но в отличие от тебя он никогда не увиливал от ответа и не говорил намеками, — вспыхнула она.
— Ну, конечно, ведь он говорил тебе заранее подготовленные фразы, которые от начала и до конца были ложью, — отпарировал чародей. Его дыхание было быстрым и неровным. Очевидно, он тоже ощущал близость раскрываемых Врат Пустоты. — Джоанна, поверь мне, я дошел сюда по меткам Сураклина. И они привели меня в комнату, где я впервые встретил тебя. В ту самую комнату, которая находится на втором этаже. А потом, когда он раскрыл Врата, я последовал за вами и обнаружил тебя на холмах неподалеку от Кимила. Ты оказалась там потому, что его сообщник похитил тебя отсюда. Но я ничего не знал, я даже не знал, что они делали с тобой прежде, чем я тебя там увидел, и для чего тебя похитили из привычного тебе мира. Единственное, в чем я был уверен, так это в том, что тебе уготована участь рабыни Сураклина. А потом… — тихо сказал Антриг, — вспомни сама, что произошло на Чертовой Дороге.
Но вспомнила она иное: полумрак, царивший в гардеробной, и свое безумное желание в тот момент отдаться ему.
— Я не желаю больше слышать ни о какой Чертовой Дороге, — вспылила Джоанна. — И вообще, можешь считать, что я просто сглупила.
— Как и я сам, — пробормотал Виндроуз покорно. — Я же увидел тогда в картах, что ты в конце концов предашь меня. Карта шестнадцатая, с Богом Мертвых, — знак, который они наложили на чародеев, чтобы ослабить их волшебную силу накануне казни. И несмотря на это мне хотелось верить тебе, я верил тебе, хотя и чувствовал, что с моей стороны это было полнейшим безумием. Ах, я всю жизнь слишком часто верил всем кому ни попадя. Мне нельзя было делать этого.
— И мне, мне тоже, — повторила Джоанна упрямо. — Мне тоже нельзя быть слишком легковерной.
Антриг умолк, только свет, падавший из кухни, отражался в линзах его очков и на его вспотевшем лице. Виндроуз уставился в потолок — видимо, он понял, что дела его идут неважно. Тут Джоанна подумала, что Гэри, как обычно, просто глядел бы на нее осуждающе. Но она тут же выкинула из головы глупое сравнение. Тот факт, что Антриг никогда не выказывал ей ничего, кроме заботы, участия и внимания и, возможно, даже любви, тот факт, что он рисковал жизнью, спасая ее от гнева регента и от костра Инквизиции, и, наконец, то, что она несомненно любила его, не опровергало в сознании Джоанны того, что перед нею действительно Сураклин. Но он ли это?
Это уже было не столь просто и очевидно, как дважды два — это четыре. Это скорее какая-то загадка, на которую невозможно найти ответ, — так какой-нибудь незадачливый математик пытается решить задачу о квадратуре круга. Вопрос был один, но на него можно было с одинаковой долей уверенности дать два разных ответа. Ложью было либо то, что сказал ей Антриг, либо то, что наговорил Солтерис. Кто из них говорил правду? Девушка подумала, что наверняка существует логика, с помощью которой можно узнать истину. Но пока что ее ум не был способен овладеть этой самой логикой. Тут она на миг разозлилась на себя — если бы она не возилась постоянно с этими компьютерами, если бы больше общалась с людьми, тогда бы наверняка смогла быстрее найти подходящее решение.
Где-то снаружи раздался шорох, и Джоанна ощутила озноб и приступ страха, противного и липкого.
— Джоанна, — тихо сказал Антриг, но теперь она отчетливо уловила его ужас даже сквозь спокойствие, которое наверняка далось ему нелегко, — конечно, я сейчас не в состоянии доказать тебе что-то. И я сам это понимаю. Нечестно просить кого-то делать выбор только на основании того, что подсказывает ему сердце. Согласись, что это именно так. Но предупреждаю: опасность грозит и тебе. — Виндроуз резко мотнул головой, чтобы откинуть с лица длинные волосы. Но это у него не получилось, поскольку волосы прилипли к его вспотевшим вискам и шраму, оставленному плетью регента.
— Сураклин покинул тело Солтериса. Ему остается только вселиться в другое тело. Как нетрудно догадаться, он вселится в тело своего сообщника, который в этом мире делает для него компьютерные программы. Сообщник должен встретиться с ним в сарае. Ты ведь знаешь, что в сарае тоже имеется метка Сураклина, которая осталась там с того момента, как он решил, что с Солтерисом пора кончать. Но ты для чего-то понадобилась Сураклину. И он начал охоту за тобой еще в Сан-Серано. А потом его сообщник помог похитить тебя оттуда, чтобы затем тебя можно было доставить в нужное место. И, насколько я понимаю, он продолжает охотиться за тобой.
— Ну конечно, — сказала Джоанна, злясь на Сураклина за то, как ловко он манипулирует ее страхами, — я действительно очень нужна ему, и потому он рискует собой, спасая меня то от гнева регента, то врываясь ради меня одной в неприступную крепость Святого Сира…
Вдруг их глаза встретились.
— Но ведь ты же знаешь, почему в действительности я спасал тебя, — тихо промолвил Виндроуз, глядя на нее почти в упор.
— Ничего я не знаю. — Джоанна поспешно отвернулась, чтобы не выдать своего волнения и не дать ему возможности ухватиться за эту возможность размягчить ее волю. Пусть продолжает думать, что его медовые речи не производят на нее никакого впечатления. — И ничему я не верю. Заруби это себе на носу. Отстань от меня.
Вдруг дверь на веранду, распахнутая ею, скрипнула. Антриг живо завертел головой, и Джоанна увидела, как пот снова льется по его лицу. Он быстро заговорил:
— Джоанна развяжи меня. Пожалуйста. Ведь как только они уйдут, он придет за тобой, кем бы он ни был.
— Э, зря стараешься. Я не собираюсь отпускать тебя. Не для того связывала.
— Я только пытаюсь спасти тебе жизнь, дура, — чародей яростно рванулся, в который уже раз пытаясь разорвать шнур.
Джоанна глянула на террасу — там ничего не было, кроме темноты. Но она была готова поклясться чем угодно, что слышит шелест толстого домотканого полотна, из которого были сшиты одеяния кудесников. Антриг отчаянно зашептал:
— Джоанна, ты знаешь, ведь они меня убьют.
Вдруг он стал глядеть не на девушку, а куда-то за нее. Джоанна мгновенно обернулась. В дверях стоял Керис, лицо его было покрыто пылью. Но как он изменился за эту ночь, подумала Джоанна. Это было лицо мужчины, а не мальчика. В его руке холодной сталью поблескивал меч. А позади него теперь ясно можно было увидеть тех, кто носил эти самые одеяния из домотканого полотна, шелест которых так напугал Виндроуза. Откуда-то из темноты выступила величественная женщина, которая так и излучала красоту. Она была закутана в соболью пелерину, на красиво уложенных волосах поблескивала алмазная диадема.
— Джоанна, — тихо сказала женщина, — меня зовут Розамунда Кентакр. От имени Совета Кудесников я хочу поблагодарить тебя за все, что ты сделала.
Тут Джоанна обернулась — Антриг глядел на этих людей взглядом человека, который знал, что песенка его теперь спета, что никакие отговорки его не спасут.
— Керис рассказал нам обо всем, что произошло за это время, — продолжала женщина величественным тоном, — и от имени все того же Совета Кудесников я хочу попросить у тебя прощения за то, что ты оказалась вовлеченной в дела, которые касаются только волшебников. Мы понимаем, сколько неудобств и переживаний пришлось тебе вынести. Я также торжественно обещаю, что этот человек будет наказан не только за то, что он доставил неприятности лично тебе или кому-то из нас, но и за то, что он пытался сделать с обоими нашими мирами.
Тут вперед выступил Керис, и глаза его теперь светились миролюбием, а не только осторожностью. Теперь он был уже не просто орудием в руках Совета Кудесников — он выполнил и собственную задачу, осуществил собственную месть. Он теперь стал тем, кем Джоанна, как она сама понимала, не смогла бы стать при всем желании. Откуда-то сзади появились еще три кудесника — молодой человек довольно угрюмого вида и мощного телосложения. Остальные два были под стать ему — такие же могучие, облаченные в красные одеяния. И Джоанна поняла, что чародеи успели заключить мир с инквизиторами и Церковью.
Джоанну передернуло от одной только мысли, что теперь Антригу суждено попасть в руки Костолома — уж он-то действительно мастер своего дела. Совет Кудесников и Керис засвидетельствуют, что Антриг убил еще и Солтериса. Вряд ли регент станет под давлением обстоятельств защищать своего недавнего протеже. Вдруг Джоанна вспомнила, как Фарос бросил такую фразу: «И смертный приговор, вынесенный тебе моим отцом, настигнет тебя».
Девушка отступила в сторону, а три облаченных в красное молодца, подойдя к Антригу, принялись быстро развязывать капроновый шнур, стягивающий его. Рывок — и экс-кудесник поставлен на ноги. Он весь побелел от ужаса. Джоанна тоже знала, что теперь он особенно остро осознал, что именно поджидает его по ту сторону Пустоты. «Поскорее уж было бы покончено со всем этим», — пронеслось в голове девушки. Она знала, что как бы теперь ни уничтожили Сураклина, ее заслуга в этом все равно останется неоспоримой. «Скорее бы прекратилось все это, скорее бы», — продолжала она думать в отчаянии.
Госпожа Розамунда тем временем обернулась к распахнутой стеклянной двери. Рядом с отражавшей лунный свет гладью пруда стояли еще два человека, отмечая местонахождение Врат в Пустоту, отмечая место, где один мир отделялся от другого, где временное измерение соседствует с другим.
Налетевшие слабые порывы ветра шевелили меховую пелерину Розамунды. Этот же ветерок осторожно прикасался к щекам Джоанны, а потом уже летел трепать волосы Антрига. Запах Пустоты наполнил гостиную Гэри непонятным ужасом, ощущением безысходности и бесконечности пространства. Впоследствии она не была уверена в том, что Антриг принялся шептать непослушными губами:
— Нет! Нет! Нет!
За дверью теперь ничего не было, только густо-чернильная темнота. Джоанна подумала, что стоит перешагнуть этот порог, отделенный полупрозрачной завесой, и за ним откроется бесконечность вселенной.
Керис резко повернул голову. На какое-то мгновение его глаза встретились с глазами Джоанны. Где-то там, за уже начинавшим проходить отчаянием от потери деда, Джоанна сумела угадать горечь — горечь расставания с нею. Ведь она, скорее всего, была его единственным другом, если не считать тех, кто учился с ним вместе в школе послушников. С ней ведь было так интересно. И Джоанна понимала, что ей больше не суждено будет увидеть Кериса. Когда Врата Пустоты наконец захлопнутся, то ничего этого больше не будет — ни багровых восходов солнца над болотами в окрестностях Кимила, ни усыпанных мусором булыжных улиц города Ангельской Руки, ни Магистра Магуса, ни несчастного регента.
Вдруг, рванувшись из последних сил, Антриг вырвался из рук державших его послушников и бросился к противоположному окну. Он не успел сделать и двух прыжков — Керис и чародеи кинулись за ним, словно гончие. Они повалили Виндроуза на пол. Керис выхватил меч и с размаху ударил Виндроуза рукоятью по затылку. Тело беглеца сразу обмякло, и его потащили обратно. Джоанна в ужасе смотрела на происходящее. Впрочем, ничего особенно ужасного здесь не было, в особенности после того, что ей пришлось пережить. Антриг в полубессознательном состоянии продолжал цепляться за окружающие предметы — он оставался верным себе в своем фанатичном упорстве, помноженном теперь на инстинкт самосохранения.
— Все, хватит с ним цацкаться, тащите его, — жестко отрубила госпожа Розамунда. Керис и волшебники Церкви, схватив Антрига за руки и за ноги, поволокли его к двери на террасу, за которой их ожидала непроглядная тьма, что должна была проглотить их всех.
Джоанна осталась стоять на прежнем месте, и ей еще долго чудилось, будто она видит ушедших в темноту, видит, как их силуэты постепенно растворяются и уменьшаются по мере удаления от дома Гэри. И, наконец, последнее, что она увидела, — отблеск света на линзах очков Антрига. Впрочем, это мог быть и лунный блик на глади пруда. Воздух вокруг нее снова стал теплым, Пустота исчезла, словно окончательно затянувшаяся рана на теле ночи.
Джоанне казалось, что они ушли, оставив следы в ее душе навечно.
Вдруг ее посетила нелепая мысль — ведь сегодня среда, нужно волей-неволей выходить на работу. Наверняка теперь придется расхлебывать кашу, которая заварилась из-за ее исчезновения. Самое малое, что ее может ожидать, — это долгие расспросы и проверки.
И тут девушка дала волю слезам.
Затем Джоанна подумала, что можно взять, да грохнуться на тот самый диван, где лежал связанный Антриг. Нужно дать себе выплакаться, чтобы потом эмоций было меньше. Ведь то, что она пережила, — это был просто сплошной шок. Но какая-то часть рассудка нашептывала девушке, что она даже не знает точно, который сейчас час. А что будет, когда вернется Гэри? Именно Гэри ей как раз меньше всего хотелось теперь видеть, тем более разговаривать с ним, с этим самоуверенным гордецом. Представив тон, которым он произносит «детка» или «крошка», Джоанна сразу почувствовала приступ тошноты.
Вдруг она подумала, что ей придется доказывать, что она действительно пропадала не по своей воле. Хотя бы даже на работе. Но что может свидетельствовать в ее пользу, чтобы все, кому нужно, поверили?
Наверняка Антриг сумел просчитать и это. Она вспомнила, с какой логикой он предугадывал развитие событий. «Мое несчастье в том и состоит, что я всегда догадывался обо всем», — что-то в этом духе он сказал ей. А если еще представить, что под личиной Антрига скрывался Сураклин…
Прямо как Шерлок Холмс, подумала Джоанна с горечью. Но имя известного сыщика натолкнуло ее на другую идею.
Девушка резко встряхнула головой, твердя себе, что теперь уж в любом случае все позади. Все равно то, что она намеревалась сделать, было уже бесполезно. Но сердце у Джоанны все равно было не на месте — она понимала, что рано или поздно все равно сделает это.
Джоанна вспомнила миг, когда стояла в высокой траве на берегу ручья с тяжелым пистолетом в руке и от нее зависело очень многое. Тогда ей очень захотелось стать бессильной, чтобы никто не мог ожидать от нее ничего особенного, на что она должна была себя подвигнуть. Постояв немного, девушка стала медленно подниматься по лестнице прямо в компьютерную комнату.
В темноте оранжевыми глазками посвечивали лампочки процессора, которые красиво дополняли рубиново-красные огоньки, показывающие, что в электрической сети есть ток, а также фосфоресцирующий циферблат часов. Джоанна остановилась как вкопанная, разглядывая дверь, на которой была метка Сураклина. Она припомнила, что когда впервые встретила Антрига на вечеринке Гэри, то он задумчиво тер пальцами поверхность двери. Чародей не рисовал эту метку, а только использовал ее силу — точно так же, как несколько часов назад делал Солтерис. А потом, как она отлично помнила, Антриг так же водил руками по метке в комнате императорского дворца. Неужели все это было сегодня утром, подумала она со щемящей тоской. А прошлой ночью Виндроуз исследовал спальню регента, обнаружив метку Сураклина и там. Джоанна обрадовалась — ее память отлично удерживала все пережитое. Да, такое не забывается. Помнится, Антриг, одетый в свою неизменную потертую длинную куртку черного бархата, осторожно, словно боясь спугнуть кого-то, водил длинными пальцами вдоль стен, вдоль лакированных поверхностей панелей из благородных пород дерева.
Вдруг она подумала — почти все метки были расположены примерно на одинаковой высоте. Кажется, Конан Дойль писал в одной из своих книг, что человек, который рисует что-то на вертикальной поверхности, делает штрихи на уровне своих глаз.
И вдруг девушку пронзил ужас — она увидела, как Солтерис проводит рукой по метке, которая как раз находится на уровне его глаз. И глаза Антрига, таким образом, оказываются дюймов на шесть выше этих меток.
Но это еще ничего не значит, в отчаянии пронеслось в ее голове, ведь Сураклину такая хитрость наверняка известна. Что ему стоит провести черту, скажем, на уровне подбородка.
Вдруг она снова вспомнила забытые было картины — горячее дыхание Антрига на своей шее и щеке. Он в самом деле намного выше ее.
А человек, который напал на нее в Сан-Серано, был ниже его ростом.
Вдруг в открытое окно донесся пронзительный скрип автомобильных шин. Кто-то приехал. Фары дальнего света выхватывали из мрака участки железного забора. Вода пруда, блестя под луной, теперь отсвечивала как-то зловеще.
Это Гэри, с отвращением подумала Джоанна. В ее ушах уже звенел его голос, обычно хамоватый и развязный: «Эй, детка, ты, конечно, не забыла, что я всегда разрешал тебе оставаться у меня, сколько душа пожелает».
Но в данный момент ей хотелось самого обычного одиночества, в котором можно было бы как следует выплакаться. Ей не хотелось думать о том, что она в действительности натворила. Что произошло при ее самом активном участии.
Но Пустота уже закрылась.
Ей теперь все равно уже никогда не суждено узнать, говорил ли Антриг правду или лгал.
Нет, подумала она в отчаянии. Если бы Антриг говорил правду, то есть, если бы в действительности Сураклином был не он, тупое онемение, бессилие опять начало бы возвращаться, и жизненная энергия снова начала бы вытекать и из этого мира. А Антриг Виндроуз сейчас наверняка уже мертв. Она не стала вспоминать детали, которые Керис в свое время пересказывал ей, — о казни преступников и тому подобные средневековые жестокости. И это означало бы к тому же, что смерть Антрига-Сураклина прекратит утечку жизненной энергии неизвестно куда.
Но теперь Джоанна снова ощущала себя перед дилеммой, при которой на один вопрос было бы два взаимоисключающих ответа. Но как узнать, который ответ истинный? И в чем кроется разгадка?
Конечно, подумала она машинально, он вернулся бы в этот мир, чтобы отыскать компьютер Сураклина, а также телес, который должен управлять им.
Или для того, усмехнулась девушка, чтобы подыскать какого-нибудь другого легковера, который развесит уши и станет делать все, о чем его ни попросят.
Как ей не хотелось в этот момент покидать уютную темноту компьютерной комнаты! Джоанна вспомнила, как чувствовала себя в тюремной камере при таком же скудном освещении, странно, — но это было чувство безопасности. Конечно, там были эти мерзкие букашки, но они в отличие от людей не способны на предательство. Они надежнее, чем люди.
И она поняла, что всю свою жизнь считала надежным что и кого угодно, но только не людей. Обычно она полагалась на компьютеры. Ей неинтересно было лезть в чужие дела, того же она требовала и от окружающих. А то, что интересно самой, можно доверить компьютеру. А потом в нужный момент преспокойно убрать эти сведения, когда они перестанут быть актуальными. Просто и гениально.
Внизу послышались шаги — конечно, это был Гэри. Джоанна поняла, что ей пора уходить. Ее пребывание тут выглядело бы в глазах Гэри по меньшей мере странным.
Ладно, подумала она, что было, то прошло. Если Сураклином был действительно Антриг, то можно считать, что она спасла мир.
А если не был…
Но тогда она просто ничего не могла поделать.
Девушка молча стала спускаться по ступенькам.
Гэри сидел за кухонным столом, перед ним стоял стакан красного вина. Свет небольшого светильника золотил его русые волосы и играл в рубиновом вине. Гэри, опершись руками о стол, положил на кисти рук подбородок. Он о чем-то думал, уставившись в одну точку.
Джоанна неслышно остановилась в дверном проеме, и первой мыслью ее было, что Гэри терпеть не может вина.
Вдруг она подумала, у кого же прежде был такой характерный жест — поджатые руки, но вытянутые при этом вперед указательные пальцы. Вдруг, иронично улыбнувшись, Гэри посмотрел на девушку, словно знал, что она давно находится в его доме.
— Джоанна, дорогая моя, — проговорил он, — как вижу, ты вернулась. Но сначала тебе неплохо было бы позвонить твоей подруге Рут. Она уже довела до белого каления полицию трех штатов сразу.
«Боже», — пронеслось в голове Джоанны.
В эту минуту она не чувствовала больше ничего.
Единственным ответом на вопрос, сколько будет дважды два, будет, как известно, четыре. Тут девушка поняла, почему в возрасте десяти лет Фарос тронулся умом.
Надеясь на то, что это все неправда, но зная, что это все-таки правда, хоть и очень жестокая, Джоанна поняла, почему именно Гэри говорит в совсем не свойственной ему манере. Стало понятно, откуда у него этот странный жест. Теперь она поняла, почему на нее постоянно нападали, следили за ней, почему Гэри так настойчиво зазывал ее к себе на вечеринку, где Сураклин как раз возился со своим компьютером. Она поняла теперь, кто был его истинным сообщником и что с ним стало потом, когда в конце концов Сураклин достиг желаемой цели. И теперь…
Джоанна что-то проговорила, — она и сама не знала, что именно. Она почувствовала, что силы изменяют ей, руки не хотят подниматься, ноги не хотят унести ее отсюда.
О Боже мой, о Боже мой, Боже мой, Боже мой, только и звенело у нее в голове.
И только теперь она поняла, что Антриг действительно был прав. Но правоту эту Джоанна осознала только теперь.
Тот самый человек, которого она прежде знала под именем Солтериса, но который на самом деле первоначально звался Сураклином, пристально глядел на нее глазами Гэри Фэрчайлда.
