21

Колонна медленно втягивалась в ущелье. Известковая пыль из-под копыт сотен буйволов поднималась белесыми клубами и ложилась на пропитанные потом доспехи. Полуденный Бонакус раскалил кремниевые панцири, и можно было видеть, как кое-кто из воинов падал со спины буйвола, сраженный тепловым ударом. Рабы оттаскивали их на обочину и приканчивали, протыкая сердца несчастных иглой гигантского кактуса. Бросать своих раненых считалось позором, однако взять их с собой не было никакой возможности.

В качестве оружия воины императора носили железные иглы, однако рабам железо не доверяли. Но и деревянные иглы длиной в локоть, отполированные мелким речным песком и ребрами жертв, в руках рабов были опасным оружием.

С умерщвленных иглами воинов снимали доспехи и складывали рядом с телами, а потом другие рабы, шедшие в конце колонны, собирали тяжелое убранство и сносили его в обоз.

Главный нарвад империи с досадой наблюдал за тем, как тают ряды вверенного ему войска, но иначе было нельзя – за каждым кустом прятались метатели.

Во всех племенах горцев считалось правилом хорошего тона убивать солдат сильного и богатого войска императора, а затем хвастать перед своими соседями, чтобы те больше уважали своих героев. Поэтому все от мала до велика, сидя на деревьях или забившись в какую-нибудь щель, выжидали удачный для метания момент. Стоило кому-то из императорских солдат проявить легкомыслие и снять тяжелые доспехи, как тут же, злобно шипя, раскручивалась праща и желтый блестящий шарик вонзался в грудь бедняги. Солдат падал со своего буйвола, а в кустах низколобые угрюмые горцы с темной завистью в глазах смотрели на своего приплясывающего более удачливого сородича.

Едва авангард колонны выбрался из каменных тисков ущелья, как тут же стал строиться в боевые порядки. Под предводительством своих храбрых бригадиров передовые цепи пошли в атаку на густые заросли, где прятались коварные горцы. Подгоняемые острыми шпорами буйволы с яростным ревом, словно танки, утюжили кусты, из которых в панике разбегались метатели. Всадники догоняли бегущих и поражали их в головы четырехгранными спицами.

После того как горцы были частью рассеяны, а частью перебиты, войско безо всякого риска вышло из ущелья и, разбившись на отряды, встало на отдых.

В центре лагеря быстро установили шатер нарвада Аххи. Увидев издали его пурпурный купол, Ахха развернул своего буйвола.

Нарвад проезжал мимо галдящих солдат, хозяйским взором подмечая, в каком состоянии находятся буйволы и в каком настроении – распрягавшие их всадники. По запаху, исходившему от дымящихся котлов, он точно определял, будет ли завтра сыто его войско, а по собиравшимся у горизонта облакам – какая ждет погода.

За Аххой ехали военачальники рангом пониже на белых и желтых буйволах. Цвет буйвола говорил о принадлежности всадника к определенному сословию. На серебристых буйволах с рогами, покрытыми перламутром, ездил только сам император и члены его семьи. Вельможи и военачальники садились на белых или желтых буйволов. Пятнистых и серых использовали придворные цирюльники, надсмотрщики за рабами и войсковые командиры. Солдатам были положены буйволы черного цвета. Ну а коричневые и еще невесть какие трудились на полях простых подданных. За нарушение этого правила виновного ослепляли и отправляли на рудники добывать железо.

Возле шатра шустрые рабы помогли своим господам спешиться, и те в порядке значимости вошли под шелковые своды.

Следом за Аххой в доспехах из черных морских раковин шел Ирри. На голове его был шлем из черепа большой лесной обезьяны. Все вооружение красавца состояло из изящной тонкой спицы немного длиннее обычной, с шариком из драгоценной пластмы вместо рукояти. Ирри был подчеркнуто франтоват, красил волосы по последней столичной моде и был жесток, как сам дьявол. Он приходился Аххе двоюродным племянником, но старый вояка не любил молодого зазнайку, и потребовалось вмешательство самого божественного Тро, чтобы нарвад наконец сдался и согласился взять Ирри в поход к побережью.

В шатре нарвада все уселись в круг. Появились рабы; неслышно ступая по пушистому ковру, они подали каждому из присутствовавших по чашке зе – легкого хмельного напитка, получаемого из речных водорослей. С минуту все молча прихлебывали, глядя перед собой. Но вот Ахха отставил чашку и заговорил:

– Итак, мы дошли до границы владений муюмов – лесных людей. Они бегают по горам, как козы, видят в темноте, как совы, плавают, как рыбы, и хитры, как лисы. Основное задание императора мы выполнили – сожгли Сази, столицу Ронги, уничтожили ронгийского князя Илу и его солдат. Мы имеем право вернуться по безопасной дороге через Кали-Нуми в наш благословенный Тротиум. Однако мы можем пойти и до побережья и своими глазами увидеть прекрасных муюмок с очами голубыми, как озера, и руками быстрыми, как праща. Итак, мои верные полковники, ваше мнение. Говори ты, Моххад.

– Я скажу… – Моххад провел по загорелому лицу огромной ладонью, вытирая пот. Потом пригладил длинные седые волосы. – Я скажу, Ахха… Я Моххад, промбиуд императора, сейчас я имею желтого буйвола, а когда-то был очень счастлив, получив императорской милостью черного. Я был червь, а император сделал меня промбиудом. Поэтому я проливал, проливаю и буду проливать кровь свою и своих врагов во славу императора. Нарвад, я иду к океану! – И промбиуд воинственно тряхнул седой шевелюрой.

– Что скажет Сеик?

Сеик, командир трех сотен пращников, вскинул вверх руку с зажатой в ней спицей и тонким голосом выкрикнул:

– Я – как Моххад! Пусть мгонеты будут самыми красивыми, а красивых и смелых детей нам нарожают женщины-муюмки.

– Я думаю, что спрашивать остальных нет необходимости. Все едины в этом решении. Я правильно понял?

– Да, нарвад! – ответил хор голосов.

– Вы все храбрые воины, и это хорошо, у императора не должно быть других. Но подумайте и о том, что от трех с половиной тысяч воинов у нас уже осталось не более двух тысяч. Что вы на это скажете? Не получится ли так, что мы, ища славы своему императору, оставим его беззащитным перед большим количеством врагов империи?

– Уважаемый Ахха! Вы можете взять с собой сотню воинов для охраны и отправиться в Тротиум, – язвительно произнес Ирри. – Вас никто не сможет упрекнуть из уважения к вашим годам и прошлым заслугам.

На «годах» и «прошлых заслугах» Ирри сделал особое ударение, и Ахха заметил это.

– Если я уеду, кто поведет воинов к океану? Уж не ты ли, дорогой племянник, со своей игрушечной булавкой? Да и солдаты у тебя будут заниматься не тем, – больно уколол племянника старый Ахха.

Шатер затрясся от взрыва смеха. Не смеялся только Ирри. Тонкие губы на его побелевшем лице стали совсем неразличимы. Сейчас ему напомнили о его самом любимом развлечении.

Здесь, в Ронги, солдаты часто захватывали в плен горянок и с удовольствием их насиловали. А Ирри предоставлял для этого свой шатер, но требовал, чтобы жертву мучили в течение нескольких часов в его присутствии. Когда он видел, что горянка на последнем издыхании и жить ей осталось считаные минуты, Ирри сгонял солдата и набрасывался на умирающую, овладевая ею, совершенно растерзанной.

Для любого другого такие, с позволения сказать, развлечения могли окончиться темными и сырыми рудниками империи, но Ирри был сыном императора.