Глава 6
«Спокойно, это не монстр!»
О том, что наступило утро, мы поняли по тому, как посветлела пелена тумана за окном. За ночь туман окутал округу настолько плотно, что, глядя из окна караулки, нельзя было различить растущую на расстоянии метра от него траву. До рассвета никто из нас не смыкал глаз. Да и заснешь после такого… Однако Агеев, который теперь остался за командира, сказал, что поспать бойцам все-таки придется.
– А если вас потом всех разом начнет валить в сон от усталости? Караулка останется без охраны? – рассудил он и предложил распределить дежурства: два человека на два часа – дневальные, остальные – отдыхать.
Но даже после этого долго никто не решался спать. Лишь под утро Шурович не выдержал и, пробормотав: «Плевал я на этих гадов», захрапел, завалившись на бушлатах в сушилке. Ведь комната отдыхающей смены стала чем-то вроде морга – там лежали тела начкара и его помощника. Спустя час остальные, кто не дежурил, последовали примеру Шура – спать хотелось невыносимо.
Чудовища больше не появлялись. Возможно, потому, что на улицу так никто и не выходил. Мы даже форточки открывать боялись. Курили и справляли нужду только в самой караулке. Благо внутри был сортир, которым, как я уже говорил, обычно пользовались лишь в холода, а на теплое время года запирали. Но даже по нужде ходили минимум по двое. Так решили после одного случая…
Когда Трошников рассказал нам о том, что происходило в караулке, пока нас не было, упомянул также о последних словах начкара: «Верить никому нельзя!»
– Что он этим хотел сказать? – удивился Агеев.
– Думаю, он о двойниках, – сказал я.
– О каких еще двойниках? Ну-ка, отсюда поподробнее…
– Помнишь историю, которую нам рассказал Рыбалкин? Ну, про то, как к нему приходила подружка, а потом пыталась его прирезать? Так вот, Драпко мне рассказал, что тоже кое-кого видел. Провина! И это в то время, когда Жека с распоротым горлом уже лежал в караулке! Начкар также рассказал, что на него напал Рыбалкин.
– Так ты думаешь, монстры могут маскироваться под людей? – воскликнул Агеев.
– Не знаю, маскироваться или нет, но какие-то иллюзии создавать – точно. Я тоже кое-что видел. Когда вы меня оставили на посту, я разговаривал… Не поверишь – с Волковым!
– Как так? Он же того… – удивился Роганин.
– Именно! Да только я видел его так четко, как тебя сейчас. Даже болтал с ним и прикасался к нему. У меня и сомнений не возникло, что это может быть не он. До тех пор, пока я не увидел труп Лехи, все еще лежащий в окопе. И тут же после этого на меня напали монстры.
– Пипец! – всплеснул руками Агеев. – Час от часу не легче…
Этот наш разговор привел к довольно неожиданным последствиям. Ближе к рассвету дежурили Шурович с Роганиным, остальные отсыпались в сушилке. И вдруг нас разбудили крики и грохот. Они раздавались из столовой. Ворвавшись туда, мы остолбенели. Роганин держал на мушке Шуровича!
– Ребята, помогите! – завопил последний, прикрываясь сковородой, как щитом, словно она могла уберечь от пули. – Он с ума сошел! Пристрелит же…
– Роганин, ты чего это? – спокойно сказал Слава Бабин, протирая сонные глаза. – Автомат-то опусти. Он же типа стреляет.
– Это не Шур! – взволнованно заявил Вовка. – То-то я смотрю – странный он какой-то в последнее время…
– Да Шур я! Шур! Чё ты? – причитал Шурович.
– Говорю же вам, это не Шур! – настаивал Роганин. – Доказать? Эй, ты, руку покажи!
– Чего? – захлопал глазами Шурович.
– Рукав, говорю, закати! Быстро!
Шурович удивленно задрал оба рукава кителя.
– Ну? Это что? – торжественно воскликнул Вовка.
Рука у Шуровича оказалась красной и кое-где в странных волдырях.
– Да обварился я вчера, когда хавку разогревал, – пролепетал Шурович. – До сих пор болит… Ну, скажите вы ему!
Трошников было сделал шаг, но тут же замер – Роганин упер приклад в плечо, прицелился, палец его задрожал на спусковом крючке.
– Вовка, можешь быть спокоен, – поспешно сказал я, испугавшись, что он выстрелит. – Шур точно не монстр.
– С чего ты взял?
– Вспомни. Те двойники появлялись, лишь когда человек был один. Так? Ты задумывался – почему? Да потому, что галлюцинации возникают у человека в голове и видит их только он! Мы же все сейчас видим Шура точно так же, как и ты. А значит, он не глюк!
Признаться, я и сам не был на все сто процентов уверен, что все это так. Вдруг галлюцинации бывают коллективными? И все же старался говорить как можно увереннее, ведь на кону – жизнь Шуровича. Роганин приопустил оружие, но все еще сомневался.
– Ладно, Вовка, не тупи. Дай автомат. – Трошников шагнул, протянув руку. И тут же снова замер. Дуло теперь смотрело на него.
– А вы сами-то кто? – воскликнул Вовка. – Где гарантия, что вы тоже не глюки?
– Совсем охренел, Роганин? – вскипел Агеев. – Уж лучше пристрели меня сейчас. Потому что, если я до тебя доберусь, мало тебе не покажется!..
– Так, погодите, пацаны! – воскликнул я. – Вовка, послушай…
– А с чего мне тебе верить? Может, ты тоже замаскированный монстр!
Аргументов у меня не нашлось. Более того, я покосился на друзей и вдруг поймал себя на мысли, что и сам не могу быть уверенным, что все они, включая Роганина, – не галлюцинации. И тут я вспомнил, что уже был в подобной ситуации, вспомнил проверку, которую мне устроил мираж Волкова, когда спросил меня про «майора Дорова».
– Вовка, спроси нас о чем-нибудь.
– Чего?
– Спроси нас о том, что знать можем только мы. Если мы монстры, то не сможем ответить на твои вопросы. Не можем знать о том, что ты приехал из Новосибирска, что наши кровати в учебке стояли рядом, что тебе как-то в шутку налили в сапоги пены для бритья перед утренней пробежкой… Давай спроси!
Тут я блефовал. Ведь галлюцинации – плод нашей фантазии и насылаются нашим же подсознанием. А значит, видимый тобою фантом знает все то же, что и ты сам. Так, например, иллюзорный Волков знал про «майора Дорова», потому что про него знал я сам. Точно так же и мы, будь галлюцинациями Роганина, ответили б на любой его вопрос. Я надеялся лишь на то, что Роганин этого не сообразит.
Впрочем, тот и не стал ничего спрашивать. Похоже, он уже и сам понял, что ошибся. Роганин растерянно опустил автомат. Трошников тут же вырвал оружие у него из рук.
– Блин, парни, мы так рехнемся… – Роганин схватился за голову.
– Ничего, братан, я все понимаю. – Шурович похлопал его по плечу.
– Короче, так, – сердито заявил Агеев. – С этой минуты в одиночку никому ни шагу! Все должны быть на виду. Еще не хватало, чтобы мы друг друга перестреляли.
Серега Сычев к утру стал совсем плох. Сначала он кашлял: сухо и часто. Потом у него начались спазмы, он жаловался на боли в животе, говорил, что голова просто раскалывается. А как-то он и вовсе упал посреди комнаты бодрствующей смены, хватаясь за живот и дико крича. Мы перенесли его на кровать начкара и укутали шинелями.
– Чувствую, Серега долго не протянет, – сказал Шурович, глядя на дрожащего, обливающегося потом Сычева, горячими, словно утюг, ладонями сминающего шинель. – Может, нам и правда попробовать найти дом Петровича? У него может быть связь с частью.
– Гонишь, что ли? – замотал головой Роганин. – Я не рискнул бы даже дверь приоткрыть на улицу. Дождемся смены, и все будет в порядке.
– У пацанов уже начали гноиться раны. Сычев еле дышит. Ты хочешь, чтобы и они там оказались? – Шурович кивнул на запертую дверь отдыхаловки.
Роганин опустил голову.
– Нам в любом случае надо осмотреться, – сказал я. – Может, там, снаружи, уже все спокойно, а мы сидим тут и трясемся. Предлагаю выйти и посмотреть.
– Да, да. Иди посмотри! – воскликнул сидящий на полу у окна Трошников. – Вперед!
Я кинул автомат на плечо и пошел к двери.
– Ага, иди, Олежа! Иди! – продолжал ворчать Трошников. – Ступай! Пускай тебе там жопу отгрызут…
Я обернулся на пороге бодрячки и расстегнул изодранный китель. Бинты на плече были пропитаны кровью. Грудь мою пересекали бордовые борозды, оставленные когтями монстра.
– Вам легко рассуждать: дождемся смены, отсидимся, продержимся… – тихо сказал я. – У вас нет гноящихся ран. У нас же – у меня, Сереги, Славки, Витька – шансов дотянуть до вечера с каждым часом все меньше. И если есть шанс выжить, я его использую! Ну а коли суждено сдохнуть, я уж лучше умру, разрядив автомат в башку одной из этих тварей, чем от заражения крови с магазином, полным патронов.
Все промолчали, потупив взгляды. Трошников искоса взглянул на меня.
– Ну чего ты на меня так смотришь?! – воскликнул он и поднялся. – Хорошо, я тебя прикрою. Но запомни: если меня сожрут, в этом виноват будешь ты!
Я толкнул входную дверь, и поток прохладного воздуха ударил в лицо. Осторожно выглянул наружу. Первое, что бросилось в глаза, – огромное темное пятно неподалеку от крыльца. Меня пробил озноб. Тут же вспомнился рассказ капитана Саморова. Отогнав сомнения, я шагнул на улицу. Сквозь форму пробрал утренний холод, но ветра не было. Туман окружал мутной пеленой, такой плотный, что казалось, облака упали на землю. И, несмотря на безветрие, он постоянно двигался. Густые клубы проплывали над караульной площадкой, как привидения. Я отметил, что обычно при тумане выпадает роса, а тут на удивление было сухо. Над головой тускло сияло бледное пятно – утреннее солнце. Неподалеку я разглядел открытую калитку, а за ней деревья, тянущие к ограждению ветви, как скрюченные лапы. Ни один листочек, ни одна иголочка не дрожали на их кронах. В округе – ни звука. В воздухе – ни мошки. Природа словно замерла в ожидании чего-то… Страшного? И время как будто остановилось.
Я осторожно прошел вперед, перепрыгнул через кровавую лужу и остановился в центре площадки. Теперь стали заметны следы, оставленные ночными происшествиями: валяющийся у столба сорванный бурей разбитый фонарь, покосившийся стенд с агитацией у пулеулавливателя, загнанная под ограждение бушевавшей ночью стихией листва и… кровавый след, тянущийся от распахнутой калитки к крыльцу.
– Все равно не понимаю, что мы тут делаем? – нервно сказал Трошников, с автоматом под мышкой все еще стоявший в дверях караулки.
– Надо же было убедиться, что тут все спокойно, – ответил я.
– Ну все, убедился?
– Да, пожалуй… – Я побрел обратно.
И тут я заметил движение – прямо у крыльца. Горка аккуратно сложенных у стены веток шевельнулась. «Ветки! – вдруг подумал я. – Кому бы понадобилось складывать тут ветки?»
Заметил движение и Трошников.
– Чё за хрень? – Он наклонился, чтобы рассмотреть получше.
– Антоха, назад! – закричал я, но в этот момент ветки вдруг раскрылись, словно пальцы кулака, и нечто, напоминающее паука, бросилось вперед.
Трошников успел поднять автомат, и это спасло ему жизнь – крючковатые челюсти, торчащие из пасти посреди брюха монстра, заскребли по металлу. Плечи Антона стиснули покрытые черными чешуйками длинные лапы. Антон упал и покатился по площадке, пытаясь оторвать от себя чудовище.
– Зверек, стреляй! – прохрипел Трошников, с трудом удерживая автомат вместе с монстром на расстоянии.
Я в нерешительности смотрел на катающегося в грязи приятеля и мелькающий в тумане черный панцирь. Вскинул автомат и понял, что попасть, не зацепив Антона, шансов мало.
– Стреляй же! – хрипел Трошников.
Из пасти монстра высунулось длинное щупальце и обвило Антону горло.
Больше не медля ни секунды, я подбежал и, уперев ствол в панцирь чудовища, нажал на спуск. Громыхнула очередь. С обратной стороны панциря брызнул поток черной крови – пули прошли навылет. Щупальце на шее Антона обмякло. Забросив автомат за спину, я уперся ногой в панцирь и кое-как разжал сдавившие плечи Трошникова лапы. Тот отполз в сторону, хватая ртом воздух.
– Что это за дрянь? – прохрипел он, привалившись спиной к стене караулки и потирая оставшийся на шее розовый след.
– Теперь-то нам веришь? – сказал я, подавая ему руку.
Трошников лишь ошарашенно покачал головой.
И вдруг глаза его расширились. Я понял, что он смотрит мне за спину, но обернуться не успел. Нечто черное, напоминающее змею, скользнуло по моему плечу, дернуло назад, и в следующий миг мои кости хрустнули под мощью сдавивших тело паучьих лап. Руки беспомощно искали оружие, но мой АК-74 оказался за спиной и был прижат чудовищем. Я упал, покатился по площадке, пытаясь сбросить с себя монстра. С надеждой взглянул на Трошникова, но тот отчего-то медлил. Оказалось, он пытался разыскать среди тумана выроненный автомат. Я ощутил, как щупальце кольцами обвивается вокруг шеи. Дыхание перехватило. Все поплыло перед глазами: караулка, пулеулавливатель, калитка…
– Потерпи, Олежа! Я сейчас… – словно с другого конца Вселенной, долетел голос Антона.
И тут хватка чудовища ослабла. Я вдруг понял, что в битву вступил кто-то еще. Да только Трошников оказался ни при чем – наконец схвативший оружие, он все еще был в нескольких метрах от меня. Тогда кто? До ушей моих донесся не то хрип, не то рычание. Кто-то пытался отодрать от меня чудовище. Щупальце отпустило мою шею, чешуйчатые лапы разжались – монстр полностью переключился на еще одного неожиданного соперника. Я откатился в сторону, быстро вскочил на ноги и увидел… собаку! Огромная овчарка, рыча и клацая челюстями, сцепилась с напавшим на меня чудовищем.
В этот момент подбежал Трошников. Прогремела очередь. Чудовище покатилось по бетону, дернулось, сжалось и замерло, снова став похожим на горку сложенных сухих веток. Антон выпустил в него остаток магазина и что было сил пнул, отбросив подальше, в непроглядную пелену тумана.
– Теперь, думаю, наверняка, – тяжело дыша, сообщил он. – Пойдем скорее!
Но я в тот момент словно бы и не слышал его. Взгляд мой был прикован к животному, спасшему мне жизнь. Это оказалась восточноевропейская овчарка с черной спиной и почти белой грудью. Она, хромая, уходила прочь.
– Граф! – неожиданно для себя закричал я.
Собака остановилась, повернула голову. Хвост слегка качнулся. Мой взгляд встретился с умными чайного цвета глазами пса. Вдруг откуда-то издали раздался тихий свист. Пес вздрогнул, насторожил уши, снова взглянул на меня, вильнул хвостом и скрылся в белой мгле.
– Ты знаешь эту собаку? – удивился Трошников.
– Антон, ты веришь в привидения? – спросил я, все так же всматриваясь в туманную дымку.
– К чему это ты?
– Это Граф. Мой пес, – ответил я и тихо добавил: – Он пропал семь лет назад!
* * *
Мы вернулись в караулку, заперли дверь, и я подумал, что вряд ли до приезда смены рискну ее открыть. Мой недавний героический дух улетучился. Уж лучше сдохнуть от ран, чем в пасти подобной твари!
– Ты уверен, что это тот самый пес? – спросил Трошников. – Может, просто похож? Или это вообще Петровича собака?
– Да он самый, я тебе говорю, – настаивал я. – Ты же видел, я позвал его, и он откликнулся!
– Странно это все как-то…
Когда мы проходили мимо столовой, оттуда послышался поток матерной брани. Мы сразу же завернули туда. Оказалось, что крик доносился не из самой столовой, а из приоткрытой двери, ведущей к деревянной пристройке. Обычно там хранилась провизия. В пристройке мы обнаружили Шуровича, яростно пинающего коробки с сухим пайком.
– Шур, ты чего?
– Да вот, поели мы, ребята! – злобно вскричал тот.
И, не дожидаясь вопросов, пнул в нашу сторону стоявшую на полу открытую банку с кашей. Та покатилась, ударилась о мой сапог, и из нее высыпался клубок длинных черных червей. Я отскочил, едва сдержав тошноту.
– Фу, блин! Чё за фигня?
– Это не фигня, Зверек, а дрянная реальность, – зло ответил Шурович. – Так во всем хавчике!
– Ненавижу червей! Я в детстве даже на рыбалку никогда не ходил, чтобы к этим тварям не прикасаться. А после тех монстров на посту, так вообще…
– Погоди, – перебил Трошников, разглядывая эту мерзость. – Это не просто черви!
Я снова взглянул на банку и тут же отвернулся. Меня чуть не вывернуло. Но успел заметить, что черви необычны – покрыты черными чешуйками. Точно так же выглядят все чудовища!
– Шур, а что ты тут делаешь? – спросил я. – Агеев же сказал по одному не ходить. Тем более за пределы караулки.
– Жрать-то чё-то надо! – возразил Шурович. – Да к тому же я и не вышел.
Я с сомнением окинул взглядом грубо сколоченные из горбыля стены пристройки, в щели которых белым паром затекал туман.
– Пойдемте-ка лучше отсюда, – сказал Трошников.
– Да что за дерьмо тут происходит? – воскликнул Шурович, все еще сетуя по поводу потерянной возможности набить брюхо. – Что у них там, в зоопарке, еще и черви обитают?
– Признаться, это все меньше напоминает зоопарк, – ответил я, отступая к двери. – Как вообще эта дрянь смогла попасть в закрытые жестяные банки?
– Черт, когда же смена подъедет? – вздохнул Шурович и запер дверь кладовки на металлический засов.
Время тянулось резиной. Каждый час казался долгим, как день. Мы ждали. Из караулки после нашей едва не окончившийся трагически вылазки больше никто выходить не рискнул. И мы обреченно смотрели, как с каждым часом становится все хуже нашим товарищам, особенно Бабину и Сычеву. Мои раны тоже болели беспощадно. Мы надеялись лишь на смену.
Я вошел в комнату начкара. На полу, облокотившись о кровать, дремали Бабин с Роганиным. С постели свисала бледная рука укрытого с головой шинелью Сычева. Я тоже присел на пол. Бабин проснулся, приподнял кепку, кивнул мне и снова уронил голову на грудь.
– Как Серега? – поинтересовался я.
– Лучше не спрашивай, – ответил Бабин. – Надеюсь, до вечера все же продержится.
Он повернулся на другой бок, при этом прикрыв глаза и стиснув зубы. Видимо, его мучили собственные раны. Однако вечно невозмутимый Слава Бабин ни разу не обмолвился, насколько ему плохо.
Сычев дернулся, стащил с головы шинель. Я подтянулся, привстал, взглянул на него. Огромные капли пота блестели на широком лбу. Я отметил, что Сычев сильно изменился: казалось просто нереальным, что человек может так быстро и до такой степени похудеть. Щеки впали, глаза ввалились. Лицо, казалось, вылепили из воска. Бык стал похож на восставший из могилы труп.
– Да уж, поскорей бы смена, – согласился я.
– Смена, смена, – раздраженно хмыкнул Роганин. – Будет ли она вообще, эта смена?
– Ты о чем?
– При таком тумане они хрен сюда доедут!
Он говорил так, словно вот-вот сорвется на панику.
– Если пойти пешком… – задумчиво добавил он. – Тут всего-то километров двадцать.
– Чё, дурак? – поразился я.
– А что? Если сейчас выйдем, еще засветло доберемся. Вспомни, у нас же были марш-броски на двадцать пять километров, причем в полной амуниции. А тут налегке. Первые километров пять можно вообще пробежать…
– Вовка, не гони, – сказал Бабин. – Они скоро подъедут. Вот увидишь. Всего пара часов осталась. Может, и туман к тому времени спадет.
– Ага, жди, – продолжал причитать Роганин. – С ночи ничуть не рассеялся. Даже плотнее стал. Вообще странный он какой-то, туман этот.
Я взглянул на окно. Оно походило на аквариум, заполненный молоком. Действительно, с этим туманом не все в порядке. Стал появляться он еще вчера вечером, хотя обычно в такую погоду туманы вроде как не выпадают. Потом был дождь – туман тоже остался. А ночью он, словно волной, накатился неизвестно откуда и окутал всю округу. Монстры и туман явно как-то связаны… Впрочем, нам-то что до этого? Наша задача – выжить!
– Нет! Не-е-ет! – вдруг завопил Сычев.
Мы вскочили, склонились над ним. Бык скорчился в постели, все его тело свело судорогой.
– Черт, опять! – выдохнул Бабин, придавливая Сычева за плечи к кровати. – Зверек, ноги держи!
Сычев бился и кричал. Я надавил на голени. И вдруг мне показалось, будто что-то проползло у меня под ладонью. Я отдернул руки. Сычев выгнулся, забил ногами.
– Держи, я сказал!
Я снова навалился на ноги, не сводя глаз с искаженного болью лица Быка. Рот его был открыт, и из горла вместе с хрипом вырывался странный зеленоватый пар. И вдруг я заметил, как шея Сычева вздулась, а затем бугорок кожи прокатился под китель.
– Что это?
– Не знаю, но у него это уже было. Похоже, Бык правду говорит. Ну, о том, что в нем кто-то есть.
Бабин взглянул на меня, и я увидел в его глазах страх. Представляете? Страх в глазах невозмутимого Бабина!
Сычев наконец обмяк и затих. Бабин снова прикрыл его лицо шинелью. Он устало опустился на пол, жмурясь от боли и прижимая локтем окровавленные бинты на боку.
– Я же говорил, что надо уходить отсюда. Нужно идти навстречу смене, – снова запричитал Роганин. – Потом наступит ночь, и будет поздно. Эти твари нас всех сожрут!
– Вовка, – устало сказал Бабин, – пожалуйста, заткнись!
Приступ у Сычева случился еще дважды.
– Потерпи, Серега. Смена вот-вот приедет, – успокаивали его. Но лишь до тех пор, пока не минуло семь часов. Сначала мы убеждали себя, что смена просто опаздывает. Мало ли что могло случиться в пути? Но когда прошел час, забеспокоились.
– Время семь. Где смена? – Агеев нервно ударил кулаком по сейфу.
Мы все сидели в комнате начкара, вслушиваясь в тишину, не пропуская ни единого шороха. Но заветное урчание автомобильного двигателя так и не раздалось. Туман за окном не рассеивался, а, казалось, сгущался все больше.
Наконец Роганин не выдержал и встал.
– Достало меня это! Достало все: этот туман, эта караулка, эти твари!..
– И что ты предлагаешь? – спросил Трошников.
– А то, что и раньше. Надо было еще утром идти пешком. Что предлагаю? Предлагаю сделать это сейчас!
– Э, Вовка, не гони, – сказал Бабин. – Там полно этих черных мразей!
– Плевать! Думаю, если идти быстро и внимательно смотреть по сторонам, дойдем. Мы же дошли ночью от постов до караулки!
– Роганин, сядь! – приказал Агеев.
– Витек, ты, конечно, командир… – Вовка закинул на плечо автомат, сунул в подсумок еще два полных магазина, взял две гранаты. – Но я лучше под трибунал пойду за неподчинение приказам, но тут не останусь.
– Сядь, я сказал! – Агеев резко встал, поднял автомат, передернул затвор.
– Стреляй! Лучше от пули, чем в пасти мутанта, глюка или хрен там знает кого. Чего же не стреляешь? Ну, нет так нет… Пока, пацаны!
На пороге комнаты начкара Роганин оглянулся:
– Может, кто-нибудь пойдет со мной? В части хоть медики есть.
Все молчали. Взгляд его уперся в Бабина. Тот замялся, но все же остался сидеть.
– Ну, как знаете…
– Вовка, не гони! – Шурович подскочил и схватил его за рукав.
Роганин вырвался и быстро пошел в коридор. Раздался хлопок входной двери караулки.
– Парни, да вы что? – закричал Шурович. – Витек Агеев, ты-то чего молчишь? Куда он сейчас пойдет? Он же погибнет!
Агеев стоял, опустив автомат, задумчиво глядя в пол.
– Антоха прав, его надо остановить! – воскликнул я и побежал к выходу.
Дверь караулки была распахнута. Я выскочил на улицу и остановился посреди площадки. В белой пелене я успел заметить лишь, как растаял в тумане одинокий силуэт.
– Вовка! – крикнул я, но не получил ответа.
Вдруг меня кто-то тронул за плечо. Я оглянулся и увидел Агеева.
– Витек, ты…
И тут я заметил у него под мышкой скатанную шинель.
– Он же погибнет один, – как бы оправдываясь, сказал тот. – К тому же, похоже, смена и правда где-то застряла. А если она действительно не приедет? Мы же не можем ждать ее вечно. Да и провизии теперь у нас нет. А так хоть какой-то шанс добраться до части. В общем, я считаю, что Роганин прав. И, если честно, я и сам давно подумываю об этом.
– Значит, бросаешь нас? – Я взглянул ему в глаза.
Агеев положил мне руку на плечо.
– Наоборот. Я вас брошу, если не пойду. Моя обязанность, как командира, – сохранить ваши жизни. А если не привести подмогу – вам конец. Шурович остается за старшего.
– Ну а если смена все-таки приедет?
– Мы пойдем по дороге. Если что, нас подберут.
И Агеев пошел к воротам. Но прежде чем его худощавая фигура растворилась в тумане, он повернулся и крикнул:
– Зверек, мы еще погуляем на дембеле!
…Таким он и остался в моей памяти: с автоматом, в грязной рваной форме, со скаткой шинели под мышкой и с улыбкой на лице. Больше ни его, ни Роганина я не видел. Может, они и добрались до части. Кто знает?
В дверях я заметил Трошникова.
– Теперь нас пятеро, – ответил я на его безмолвный вопрос.
Он лишь повернулся и пошел в караулку. Я захлопнул за нами дверь.
Едва мы вошли, услышали грохот и шум. Вбежав в комнату начкара, увидели Бабина с автоматом в руке. Тот тяжело дышал, на щеке его краснел длинный порез. На кровати рядом с ним корчился Сычев. Он хватался то за горло, то за неестественно вздувшийся живот и стонал.
– Вот, – Бабин приподнял автомат, – отобрал у него.
– Прикиньте – застрелиться хотел! – взволнованно добавил стоящий рядом Шурович.
– Дайте автомат, – прохныкал Сычев. – Пожалуйста! Дайте автомат! Дайте!..
И вдруг Сычев резко бросился с кровати, вцепился в оружие.
– Помогайте! – закряхтел Бабин, с трудом разжимая его пальцы. – Силен, гад!
Мы навалились на Сычева.
– Убейте меня! Убейте меня! – хрипел тот.
Мы вчетвером с трудом держали его. Казалось, дикая боль придала ему сил.
– Пальцы! Пальцы разжимай! – вопил Бабин.
И вдруг грянул выстрел – Сычев случайно задел спусковой крючок. Лязгнуло стекло. Все замерли, даже Сычев. Мы с ужасом смотрели, как в разбитое окно белыми волнами вливается туман.
