Ночи в главном куполе Высшего Милосердия обычно проходили довольно тихо, лишь изредка во время массовой вечерней молитвы унггоев звучали гортанные голоса. Сан’шайуум, которые называли плавающие башни своим домом, предпочитали проводить часы между заходом и восходом в отдыхе или тихом созерцании.

«Но не сегодня», – подумал Стойкость. Министерское кресло праздно висело между двумя пустыми антигравитационным баржами близ одной из трех массивных опор дредноута. Осветительный диск купола изливал тихое сияние, подражая лунному свету и нисколько не грея воздух. Стойкость подобрал багряную мантию, укутал ею сгорбленные плечи и устроился наблюдать за необычной для башен суетой.

В висячих садах горели огни. Кольца кресел празднично одетых cан’шайуум скользили от одной группы к другой. Ветерок доносил музыку, накладывающиеся друг на друга мелодии, порождаемые радостной игрой струн и колоколов. Там и здесь потрескивали фейерверки, в окружающей здания темноте расцветали искры.

И все это знаменовало важное событие, которое происходит раз или два в век. В этот вечер все женщины-cан’шайуум, которым повезло иметь детей, гордо демонстрировали своих отпрысков. Насколько Стойкость мог судить, их число было особенно велико. При этой мысли он удовлетворенно улыбнулся, забыв о том печальном обстоятельстве, что сам он так и не смог зачать наследника.

В Ковенанте жило немногим более двадцати миллионов cан’шайуум. Число не очень большое в сравнении с миллиардами последователей веры. Но оно значительно превышало тысячу беглецов, которая в незапамятные времена покинула далекую планету cан’шайуум.

Предки Стойкости порвали со своими сородичами из-за разногласий по тому же вопросу, что в итоге привел их к войне с сангхейли: допустимо ли осквернять артефакты предтеч, чтобы познать их полный потенциал. Согласно внутренней cан’шайуумской версии этих дебатов, дредноут стал для обеих сторон главным символом – объектом, на который не желали ступать многочисленные стоики и который отчаянно хотело исследовать реформаторское меньшинство. Когда братоубийственный конфликт достиг пика, наиболее ярые реформаторы захватили дредноут и забаррикадировались внутри. Пока стоики решали, что им делать (они не могли уничтожить столь почитаемый объект), реформаторы вернули корабль к жизни и пустились в полет, прихватив с собой огромный кусок родной планеты.

Поначалу реформаторы не помнили себя от радости. Они выжили и к тому же сумели бежать с главной причиной разногласий и призом. Они поспешили покинуть систему, в которой находилась их планета. Они смеялись над отчаянными сигналами, отправляемыми вдогонку стоиками, предвещавшими, что боги наверняка проклянут отступников за кражу. Но потом реформаторы подсчитали цифры и в ужасе поняли, что они и в самом деле обречены.

Проблема состояла в ограниченном генофонде. Для популяции всего в тысячу особей кровосмешение крайне опасно. Кризис осложнялся тем, что беременности у cан’шайуум случались крайне редко, даже при идеальных условиях. Женские особи были плодовиты, но только в течение коротких циклов, которых было немного и которые наступали через большие промежутки времени. Для первых пророков на борту дредноута размножение вскоре стало тщательно управляемым процессом.

– Я уже начал думать, что вы не придете, – сказал Стойкость, когда кресло вице-министра Спокойствия протиснулось между баржами.

Пурпурная мантия молодого cан’шайуум была помята, и когда он наклонился в кресле, золотое кольцо на бородке запуталось в одном из многочисленных цветочных венков, украшавших шею.

– Приношу извинения. Трудно было уйти.

– Мальчик или девочка?

– Оба.

– Поздравляю.

– Если услышу это еще раз, то закричу. Ведь не я же, в конце концов, произвел на свет этих бастардов.

Язык у Спокойствия чуть заплетался, пальцы подрагивали, когда он нервными движениями освобождал бородку.

– Вы пьяны, – сказал Стойкость, провожая взглядом улетающие в темноту венки.

– Это так.

– Вы нужны мне трезвым.

Стойкость извлек из-под мантии лекарственный шарик.

– Как поживает наш дорогой иерарх, пророк Сдержанности?

– Вы имеете в виду отца? – Вице-министр с кислым видом сжал шар губами. – Все время смотрел на меня.

– Если не будем действовать быстро, вряд ли у нас что-нибудь получится, – предупредил Стойкость.

Вице-министр пожал плечами, лениво жуя снадобье.

– Поехали. – Стойкость нажал на голографические переключатели. – Мы и так опоздали.

Мгновение спустя два cан’шайуум неслись к тесной средней палубе дредноута – приземистому треугольному ядру, которое соединяло три опоры с единым вертикальным корпусом, тоже круглым. В слабом свете под куполом древний боевой корабль сиял белым.

«Шантаж, – вздохнул министр, – какой же ты грубый инструмент». Но Стойкость знал: чтобы его безупречный послужной список и открытие реликвария позволило двум заговорщикам занять троны иерархов, те, кто сидит на них сейчас, должны сойти. «А этого не будет, пока я их не подтолкну».

К сожалению, пророк Терпимости и пророчица Долга оказались непоколебимыми. Пожилая пророчица родила две тройни. Из-за ее солидного возраста беременность протекала тяжело. И хотя ей пришлось отказаться от некоторых обязанностей, Стойкость понимал: попытка оклеветать плодовитую матрону, столь популярную у cан’шайуум, была бы равносильна самоубийству. Терпимость, который служил министром Согласия в начале восстания унггоев, сделал немало для укрепления хороших отношений между разными расами Ковенанта, и он до сих пор пользовался поддержкой членов Верховного совета, как сангхейли, так и cан’шайуум.

Но с другим иерархом, пророком Сдержанности, обстояло иначе. Бывший прелат Высшего Милосердия, фактически мэр города, был в Списке безбрачия, куда попадали все cан’шайуум, которым запрещалось иметь потомство. Из-за ошибок планирования, допущенных предками, им не суждено было испытать счастье родительства, потому что им достались слишком распространенные гены и опасность передачи по наследству негативных рецессивных свойств была слишком велика.

Стойкость тоже находился в списке, но его это никогда не беспокоило. Он содержал нескольких любовниц для тех редких случаев, когда возникала потребность в плотских утехах, но в остальное время спокойно воспринимал навязанную ему импотенцию.

А вот пророк Сдержанности был не таким.

Незадолго до того, как киг-яры натолкнулись на реликварий, от Сдержанности случайно забеременела молодая девушка. Это не влекло за собой проблем – в таких ситуациях прибегали к абортам, – но будущая мать, впервые оказавшаяся в положении, пришла в ярость, узнав, что Сдержанность солгал ей о своем статусе, и потребовала разрешения сохранить ребенка. Пожилого иерарха обуяло желание увидеть, как его благородные гены будут переданы по наследству, и он не заставил себя убить нерожденных детей или их своенравную мать.

До Стойкости дошли слухи о надвигающемся скандале, и он организовал для Спокойствия обращение к Верховному совету, посвященное родильному периоду. Вице-министр в своей речи воздал хвалу «всем родителям и их плодотворным союзам» и призвал к увеличению инвестирования в генную терапию и другие технологии, чтобы «покончить с тиранией списка». Страстное выступление Спокойствия убедило Сдержанность в том, что они братья по вере. И отчаявшийся иерарх, чья любовница вскоре должна была родить, обратился к вице-министру с предложением выдать его потомство за свое и в награду получить любой министерский пост.

Хотя Стойкость и был доволен, что его план удался, он не мог отделаться от потрясения: наглость иерарха зашкаливала. Если бы предложение стало достоянием гласности, то его детей убили бы, а его самого прогнали и, вероятно, стерилизовали. Сан’шайуум, которые следили за соблюдением правил Списка, проявляли фанатичность в своей работе, и Стойкость знал, что даже иерарх будет бессилен против них.

Сегодня вечером задача Спокойствия состояла в том, чтобы сделать Сдержанности контрпредложение: отречься от престола в обмен на сохранение скандала в секрете.

– Видели бы вы ее! – Вице-министра пробрала дрожь.

Они уже были гораздо ближе к дредноуту, проплывали в тени одного из каналов, который соединял двигатели корабля с энергосетью Высшего Милосердия. В густой темноте самый сильный свет излучало кольцо голубых маячков под кабелем – яркие голограммы вокруг одного из зияющих шлюзов дредноута.

– Кого? – спросил Стойкость.

– Эту шлюху Сдержанности.

Министр сжался от страха. Спокойствие стал слишком фамильярен в последнее время, часто вел себя так, будто уже стал иерархом и ровней Стойкости. Его нынешнее пьяное состояние только усугубляло ситуацию.

– Она привлекательная? – спросил Стойкость, стараясь придать разговору светский оттенок.

– Чудище с тупыми глазами, – сказал вице-министр, засовывая руку под мантию. – Будь у нее шея, я бы не смог отличить ее от складок. – К удивлению Стойкости, Спокойствие продемонстрировал ему плазменный пистолет, небрежно проверив заряд.

– Уберите! – рявкнул Стойкость, нервно посмотрев на дредноут. – Пока часовые не увидели!

Хотя они еще были неблизко, министр разглядел крупные фигуры мгалекголо, сторожей священного корабля и телохранителей сан’шайуумских жрецов, ведущих затворнический образ жизни. Не менее двадцати существ стояли на выступающих платформах справа и слева от шлюза. Увидев двух сан’шайуум, мгалекголо заняли оборонительные позиции; их рифленые доспехи темно-фиолетового цвета поблескивали в свете пульсирующих маячков.

Вице-министр неохотно вернул пистолет под мантию.

– Что заставило вас взять оружие? – прошипел Стойкость.

– Здравомыслие. На тот случай, если бы Сдержанность отверг наши новые условия.

– Что? Убил бы вас? – недоуменно проговорил министр. – На представлении собственных детей?

– Они в безопасности. Я ему больше не нужен.

Стойкость снова вспомнил, что работа Спокойствия требовала регулярных контактов с сангхейли. Похоже, подумал он, выходящая за пределы разумного страсть этой расы к личному оружию и чести передалась вице-министру, который горяч от природы.

– Думайте лучше. Ваша смерть вызвала бы вопросы, на которые у Сдержанности не нашлось бы ответов.

– Возможно. – Спокойствие пожал плечами. – Вы не видели его глаза.

– Зато вижу ваши. – Министр закипал. – И я вижу в них только непокорность и безответственность.

– Но…

– Помолчите!

Мгалекголо поворачивали голову, провожая глазами двух сан’шайуум, вплывающих в шлюз. У каждого часового был граненый прямоугольный щит и увесистое штурмовое орудие. И то и другое встроено в доспехи, являясь их неотъемлемой частью.

Другим расам Ковенанта такая конструкция могла бы понадобиться лишь для того, чтобы избежать нагрузки на ладони и пальцы. Но у мгалекголо не было рук. Хотя у них имелось нечто похожее на две руки и ноги, они могли иметь столько конечностей, сколько им требовалось. Каждый на самом деле являлся конгломератом существ, подвижной колонией гладких червей.

Сквозь просветы в доспехах на талии и шее Стойкость видел отдельных лекголо, вертящихся и группирующихся, образуя своего рода мышечную ткань. Красная полупрозрачная кожа червей отливала зеленым в мерцании трубок с воспламеняющимся гелем, которые выпускали либо огненные стрелы, либо испепеляющие струи.

– Сдержанность – глупец, – сказал Стойкость, когда они благополучно миновали часовых. – Я понимаю это, потому что он доверился вам. – Вице-министр хотел было ответить, но министр с напором продолжал: – Благодаря моей предусмотрительности ни он, ни другие иерархи ничего не узнали. Завтра они и рта не смогут раскрыть, когда мы объявим о наших намерениях совету. Но только если получим благословение оракула!

Стойкость повернул голову на длинной шее к вице-министру, и юноша, не выдержав его взгляда, закрыл глаза.

– Когда мы встретимся с Филологом, вы должны будете молчать. Заговорите, только когда я попрошу. Или, клянусь предтечами, на этом наше партнерство закончится!

Два сан’шайуум сердито смотрели друг на друга в ожидании, кто моргнет первым.

Неожиданно выражение лица вице-министра изменилось. Он надул губы, выражение лица стало сосредоточенным.

– Прошу простить мою непочтительность. – Язык больше не заплетался, лекарство наконец-то подействовало. – Министр, я, как всегда, в полном вашем распоряжении.

Стойкость дождался, когда Спокойствие поклонится, после чего расслабился в кресле.

Несмотря на громкие слова, министр понимал, что расторжение этого союза было бы нецелесообразно. Они проделали слишком большой путь, и вице-министр слишком много знает. Стойкость, конечно, может его убить, но это только усложнит решение единственной проблемы, ключа к которой он пока не подобрал. Эта проблема – отсутствие третьего сан’шайуум для триумвирата будущих иерархов.

Стойкость держал в памяти нескольких кандидатов, но посвятить кого-нибудь из них на этом этапе в план было бы неблагоразумно. Без третьего иерарха притязания заговорщиков покажутся менее законными. Но министр смирился с тем, что сделает выбор после того, как заявление будет оглашено. Это должен быть харизматичный сан’шайуум, который смог бы отвергнуть обвинения в преступном сговоре и амбициозности. И в качестве таковых министр был готов рассматривать пророка Терпимости или пророчицу Долга. Подобные переизбрания небеспрецедентны. Но если сохранение на троне одного из иерархов может способствовать более спокойной смене власти, то в долгосрочной перспективе такое решение неидеально. Даже у самых закаленных политиков остается в душе обида. Лучше убрать все фигуры с доски и начать новую партию.

На дальней стороне находился вход в ангар дредноута. Гигантский лепестковый люк был почти закрыт, остался лишь небольшой семиугольный проход в центре. Два последних мгалекголо охраняли это узкое место, находясь на мостках, которые поднимались с находящейся далеко внизу палубы. Часовые имели два плечевых шипа – колония обладала таким большим населением, что не умещалась под одним доспехом. Шипы заскрежетали, когда разделенная колония заработала, устанавливая личности и должности пророков. Потом пара разошлась с низким скрипом – этот звук издавала эластичная плоть червей, связывающихся узлами и распутывающихся внутри брони.

Ангар представлял собой огромное треугольное помещение под сводом. В отличие от обесцвеченной наружной поверхности дредноута, стены здесь в свете бессчетных голографических глифов отливали как отшлифованная до зеркального блеска бронза. Глифы, пояснительные и предупреждающие символы, выстроенные в плотные вертикальные ряды, парили у маленьких отверстий в наклонных стенах ангара. И хотя Стойкость знал назначение дыр, он никогда не видел, чтобы они использовались.

Рядом с отверстиями плавали сотни хурагоков. Щупальца луковицеобразных существ казались длиннее обычного. Но это объяснялось тем, что они держали отдельных лекголо и либо заталкивали червей в отверстия, либо доставали оттуда. Министр уставился на четырех хурагоков, которые с трудом вытаскивали особенно толстого червя из отверстия. Затем его отнесли, словно пожарная команда – шланг, на баржу, где находились длинноволосые сан’шайуум в белых халатах.

Эти аскетические жрецы помогли хурагокам подать лекголо в цилиндрическое сканирующее устройство, а потом поместили его в одну из металлических емкостей на барже, в которой находилась его колония. Устройство снимало показания с микродатчиков внутри червя, которые собирали всевозможную полезную информацию, ползая по недоступным кому-либо другому процессорным каналам дредноута. Датчики не доставляли никакого беспокойства беспозвоночным, которые переваривали и извергали из себя крохотные приборы так же, как делали это со своей песчанистой пищей. Жрецы бесстрастно наблюдали за этим, хотя в прежние времена пророки смотрели на пищевые привычки лекголо с сердитым неодобрением.

Вскоре после образования Ковенанта эксперименты сан’шайуум с первыми копиями люминария дредноута вывели их на газовый гигант – планету в системе недалеко от дома сангхейли. Сан’шайуум надеялись найти кладезь реликтов и разочаровались, обнаружив только лекголо, обитавших на планетных кольцах. Но когда пророки поняли, что сделали наделенные интеллектом черви, они пришли в ужас.

Обледенелые камни, из которых состояли кольца, представляли собой фрагменты забытого сооружения предтеч, когда-то находившегося на орбите газового гиганта. А реликтов в камнях теперь не было по той причине, что лекголо на протяжении тысячелетий поглощали их – жевали и выплевывали, прорывая узкие извилистые норы. Странным представлялось то, что у лекголо имелись разные вкусовые предпочтения. Одни колонии питались исключительно сплавами предтеч; другие поедали только камни, насыщенные разломанными и смятыми микросхемами. А некоторые очень редкие колонии совершенно избегали таких чужеродных объектов; они осторожно объедали все вокруг поврежденных останков реликтов, словно палеонтологи вокруг окаменелости.

Сан’шайуум, конечно, считали, что любой несанкционированный контакт с предметами предтеч является ересью и должен наказываться смертью, а потому приказали сангхейли уничтожить червей. Но у сангхейли не имелось надлежащих средств для борьбы с этими существами, которые не строили кораблей и не держали солдат, к тому же укреплениями им служили те самые объекты, которые пытались спасти сан’шайуум. В конечном счете мудрый командир сангхейли – один из почитаемых своей расой арбитров – предложил «приручить» лекголо и использовать их привычки во благо. Пророки ревностно отстаивали свой моральный авторитет и неохотно согласились с тем, что черви, если их надлежащим образом натренировать, могут быть очень полезны в будущих восстановлениях, и простили лекголо их грехи.

После нескольких веков экспериментов на менее важных артефактах сан’шайуум наконец решились предпринять попытку исследования дредноута. После бегства с родной планеты и даже в самые темные дни войны с сангхейли они ограничивались изучением легкодоступных систем корабля. Хотя сан’шайуум крайне интересовали исследования процессорных каналов в толстом корпусе дредноута, они до судорог боялись повредить что-нибудь важное.

И потому аскетические жрецы с огромной осторожностью просверлили пробные отверстия и запустили в них тщательно отобранных лекголо. Их беспокоило, что черви могут закопаться слишком глубоко, но еще больше они боялись того, что может сказать оракул дредноута. Но лекголо благополучно вернулись, а самый почитаемый обитатель дредноута не сказал ни слова.

Молчание оракула не было чем-то необычным. Стойкость никогда не слышал речей этого создания; не слышал и его отец, и дед. Не дождавшись ответа, жрецы-новаторы стали наращивать темпы исследования с помощью лекголо, пока – и это очевидно сейчас – некогда страшное занятие не превратилось в обыденность. Поднимаясь по наклонным мосткам, уходящим к самому потолку ангара, министр поглядывал на жрецов, которые на барже отдавали распоряжения хурагокам, а все остальные готовились к следующему извлечению.

Высоко над палубой ангара располагалась темная и тихая церковь, достаточно большая, чтобы вместить весь Верховный совет Ковенанта, то есть более двухсот сангхейли и сан’шайуум. Но когда Стойкость и Спокойствие миновали идеально круглый вход в полу церкви, они увидели внутри лишь одного обитателя – главу жрецов-аскетов, Филолога-сан’шайуум.

Как и у клирика, который принес Стойкости лекарство, у Филолога было скромное кресло, изготовленное из камня, а не из металла. Его мантия так обветшала, что казалось, будто старческое тело укутано в рванье. Когда-то белые одеяния вобрали в себя столько грязи, что стали на несколько оттенков темнее пепельной кожи сан’шайуум. У него были длинные серые ресницы, а клочья волос на склоненной шее так длинны, что ниспадали чуть ли не до колен.

– Мы, кажется, не встречались, – проскрипел старческий голос, когда кресла Стойкости и Спокойствия остановились.

Филолог был поглощен изучением ветхого свитка и даже не повернулся, чтобы приветствовать гостей.

– Однажды встретились, – ответил Стойкость. – Но это было очень большое собрание, и случилось оно очень давно.

– Значит, запамятовал. Некрасиво с моей стороны.

– Ничуть. Меня зовут Стойкость, а это вице-министр Спокойствие.

Спокойствие накренил кресло, имитируя поклон. Но, как и обещал, не сказал ни слова.

– Для меня честь познакомиться с вами. – Филолог скрутил свиток артритными руками и повернулся. Несколько мгновений он молча смотрел на гостей большими молочными глазами. – О какой услуге вы просите?

Филолог не кривил душой – он и в самом деле не знал. В интересах секретности Стойкость не сообщил жрецу о цели встречи, будучи в курсе, что министерского ранга достаточно для получения аудиенции. Но если Филолог говорит искренне, то смысл его слов очевиден: «Излагайте, и покончим с этим поскорее. У меня есть более важные дела».

Стойкости это было на руку.

– О подтверждении, – сказал министр, нажимая один из голографических переключателей на кресле. Рядом с кнопкой появилась пластинка электронной схемы размером не больше ногтя. – И о благословении. – Он протянул пластинку Филологу.

– Это уже две услуги.

Филолог улыбнулся, показав десны, рассеченные линиями зубной кости. Он подъехал на каменном кресле и взял пластинку.

– Вероятно, это очень важно.

Стойкость скорчил любезную гримасу:

– Один из кораблей вице-министра обнаружил реликварий весьма внушительных размеров.

– Вот как? – Филолог прищурил глаз, чтобы разглядеть пластинку.

– И если верить люминациям, – продолжил Стойкость, – там есть оракул.

Глаза Филолога распахнулись.

– Оракул, говорите?

Стойкость кивнул.

– Новость поистине потрясающая.

Филолог с удивительным для него проворством развернул кресло и устремился в центр помещения, где в тени застыла шеренга техники. При его приближении наверху замигали голограммы, высветив скопление ониксовых обелисков – мощных процессорных башен, связанных в одну систему; а перед ними находился оракул дредноута. Священный объект оказался меньше, чем ожидал министр, видевший его на многих снимках. Помещенный внутрь каркаса, который удерживал его на высоте среднего роста сан’шайуум, оракул был соединен с обелисками аккуратно сплетенной сетью проводов. Эти каналы соединялись с золотистыми пластинками на корпусе оракула, каплевидном, не длиннее министерской шеи и изготовленном из серебряного сплава.

Тонкий конец «капли» был направлен на обелиски. На его широком конце, обращенном к полу, находилась темная стеклянная линза. Между линзой и корпусом имелся зазор, и через него Стойкость увидел иголочки света – микросхемы, работающие на малой мощности. Единственные признаки жизни оракула.

– Это вся информация? – спросил Филолог, вставляя пластинку в один из обелисков.

– От корабельного люминария и его сенсоров. – Стойкость приблизился к оракулу. Отчего-то подмывало протянуть руку и дотронуться. Хотя сам объект был очень древним, его корпус имел гладкую поверхность, без вмятин или царапин. Стойкость заглянул вглубь линзы. – Сообщают, что на планете, где обнаружены реликты, обитает незнакомая раса – примитивная, четвертого уровня. Не думаю, что эти варвары…

Внезапно микросхемы оракула засветились. Линза стала излучать свет, посылая ослепляющий луч. «Это не линза! – ахнул Стойкость. – Глаз!» Он закрыл лицо рукавом, когда оракул наклонился к нему в своем каркасе.

– МИЛЛИАРДЫ ЛЕТ Я НАБЛЮДАЛ. – Низкий голос эхом отдавался от внутренней поверхности корпуса, глазной луч мигал в едином ритме со словами. Оракул говорил на языке сан’шайуум. – СЛУШАЛ ВАШИ ЛОЖНЫЕ ТОЛКОВАНИЯ.

Для любого верующего члена Ковенанта услышать оракула – все равно что услышать голос самих предтеч. Стойкость совершенно присмирел, но не потому, что оракул заговорил после долгих веков молчания. На самом деле министр удивился: оказывается, давние подозрения оказались напрасными, Филолог вовсе не обманщик.

Стойкость добивался этой встречи по формальным соображениям. Люминации, предъявленные в качестве свидетельства Верховному совету, требовали благословения оракула, а это на протяжении веков означало необходимость получить у действующего Филолога подтверждение от его имени. Но священные затворники были искусны в политике в той же мере, что и влиятельные сан’шайуум, и на них можно было воздействовать взятками и шантажом. Стойкость предполагал, что ему придется сделать «пожертвование» Филологу (может быть, малую долю реликвария), чтобы заполучить необходимое благословение.

«Но если старый шарлатан все же морочит мне голову, – размышлял Стойкость, наблюдая за Филологом, который оставил кресло и бессильно опустился перед оракулом на колени, – то он играет мастерски».

– Благословенный вестник странствия! – провыл Филолог, низко опустив шею и широко разведя руки. – Поведай нам о наших ошибках!

Глаз оракула потускнел. Несколько мгновений казалось, что он вернулся к своему долгому молчанию. Но вдруг засиял снова и спроецировал голограмму глифа Восстановления, записанного люминарием «Быстрого преобразования».

– ЭТО НЕ ВОССТАНОВЛЕНИЕ, – загремел голос оракула. – ЭТО ВОССТАНОВИТЕЛЬ.

Глиф медленно перевернулся, и его центральные фигуры – концентрические круги, один в другом, соединенные тонкой линией, – изменили конфигурацию. Прежнее расположение этих фигур напоминало часовой маятник. В перевернутом виде глиф походил на существо с двумя кривыми руками, сцепленными на затылке. Глиф сжался в размерах, когда голограмма увеличилась и показала неизвестную планету, покрытую тысячами этих по-новому ориентированных люминаций.

– И ТЕ, КОГО ОНИ ПРЕДСТАВЛЯЮТ, ЕСТЬ МОИ СОЗДАТЕЛИ.

Пришел черед Стойкости почувствовать слабость в коленях. Он схватился за подлокотники трона и попытался примириться с невероятным откровением: каждый глиф символизировал Восстановителя; не реликт, а Восстановитель был одним из обитателей планеты. А это означало только одно.

– Предтечи, – прошептал министр. – Некоторые не вознеслись.

– Невозможно! – воскликнул Спокойствие, более не способный молчать. – Ересь!

– От оракула?

– От этого жулика! – Спокойствие ткнул пальцем в сторону Филолога. – Кто знает, что старый дурень сделал с божественной машиной? Вспомните, как он извращался со своими червями и мешками!

– Как ты смеешь обвинять меня?! – возмутился Филолог. – В этом самом священном из мест?!

Вице-министр отъехал чуть назад:

– Я сделаю не только это, но еще и…

В этот момент церковь затряслась. Многими палубами ниже ожили могучие двигатели дредноута, освободившись от ограничителей, которые сдерживали производство энергии на относительно низком уровне для Высшего Милосердия. Еще немного – и двигатели наберут полную мощность, а тогда…

– Отключите оракул! – закричал Стойкость, до белизны в руках вцепившись в кресло. – Иначе дредноут взлетит и уничтожит город!

Но Филолог пропустил его слова мимо ушей.

– Священный корабль освобождается от своих кандалов! – Руки престарелого сан’шайуум дрожали. Он, похоже, больше не боялся, зато испытывал воодушевление. – Сказанное богами будет исполнено!

Голограмма чужой планеты исчезла, и глаз оракула снова засветился.

– Я ОТКАЖУСЬ ОТ МОЕГО ПРЕДУБЕЖДЕНИЯ И ЗАГЛАЖУ СВОЮ ВИНУ.

На темных стенах заиграли блики засветившихся жилообразных каналов. Древние электроцепи наполнились светом, который устремился в обелиски позади оракула. Соединения красных и коричневых пород трескались, выпуская меловые облачка.

Вице-министр выпрыгнул из кресла с плазменным пистолетом в руке.

– Отключи его! – потребовал он, наводя на Филолога оружие, чье дуло засветилось в процессе накопления заряда. – Или сожгу тебя на месте!

Но в этот момент линза оракула засветилась так ярко и замигала с такой неистовой частотой, что грозила ослепить троих сан’шайуум. Спокойствие вскрикнул и закрыл глаза длинными рукавами мантии.

– МОИ СОЗДАТЕЛИ – МОИ ХОЗЯЕВА. – Каплевидный корпус оракула задребезжал внутри каркаса, словно пытаясь взлететь вместе с кораблем. – Я БЛАГОПОЛУЧНО ДОСТАВЛЮ ИХ НА КОВЧЕГ.

Раздался могучий удар, и церковь погрузилась в темноту, словно дредноут потерял энергию. По ангару разнесся пронзительный визг. Из глаз Стойкости потекли жгучие слезы; он поднял голову и увидел, как сотни огненных струй – похожих на выплески расплавленного металла – хлынули из стен. Когда в глазах прояснилось, Стойкость понял, что на самом деле это горящие лекголо. Умирающие черви падали на пол, чтобы распасться на крупные оранжевые брызги или на извивающиеся обрубки.

Затем Стойкость увидел связанную пару – ту, что сторожила вход в ангар. Мгалекголо торопливо поднимались в церковь с полностью заряженными орудиями.

– Не стрелять! – закричал министр.

Но закованные в доспехи гиганты продолжали двигаться вперед, сгорбившись за щитами и ощетинившись подрагивающими шипами.

– Бросай оружие! – приказал Стойкость вице-министру. – Сейчас же бросай, идиот!

Все еще ослепленный светом оракула, Спокойствие разжал пальцы, и пистолет громыхнул об пол.

Один из мгалекголо обратился к Филологу голосом, похожим на скрежет точильного камня.

– Несчастный случай, – ответил старый затворник. Он печально посмотрел на обгоревшие останки червей – следы краха великого исследования – и дал знак часовым уйти. – Уже ничего не исправить…

Мгалекголо оставались на месте, пока проходило совещание колонии. Потом зеленый свет в стволах орудий потускнел, и существа зашагали назад, к своим постам. Церковь снова погрузилась в сумрак.

– Чему мы должны верить? – тихо спросил Спокойствие.

Но министр не знал ответа.

Он мог честно сказать, что за всю жизнь ни разу не испытал духовного кризиса. Он верил в существование предтеч, потому что повсюду обнаруживались их реликты. Он верил в пророчества предтеч, потому что за века поисков сан’шайуум не нашли ни костей, ни других останков. Он знал: главная догма Ковенанта – обещание, что все пройдут по пути следами предтеч, – исключительно важна для сохранения стабильности союза.

И он был уверен: если кто-нибудь узнает, что вознесение не гарантировано, то Ковенант обречен.

Голографические осколки над обелисками замигали и вернулись к жизни, заполнив помещение тусклым голубым светом. Почерневшие лекголо были похожи на вытравленные на полу рисунки – жуткие скрюченные глифы.

– Мы не должны рисковать с этими… Восстановителями. – Стойкость не смог заставить себя сказать «предтечами». Он схватился за бородку и потянул ее. – Их нужно уничтожить, прежде чем кто-нибудь узнает об их существовании.

У вице-министра задрожала нижняя губа.

– Вы серьезно?

– Вполне.

– Уничтожить? Но что, если…

– Если оракул говорит правду, то все, во что мы верим, – ложь. – В голосе Стойкости вдруг появилась сила. – Если общественность узнает, начнется бунт. Но я этого не допущу.

Вице-министр подумал и кивнул.

– А что с ним? – прошептал Спокойствие, покосившись на Филолога.

Престарелый затворник смотрел на оракул. Устройство бессильно лежало в каркасе, тонкий дымок поднимался из окружающего линзу пространства. – Можем ли мы быть уверены, что он сохранит все в тайне?

– Надеюсь, что сохранит. – Стойкость отпустил бородку. – Или он будет очень плохим третьим иерархом.

Сиф не ожидала долгих разговоров. Она знала, что Мак пытается сохранить в тайне местонахождение центров обработки данных. Но ответы на ее беспокойство, вызванное появлением инопланетного корабля в системе и его приближением к Жатве, были такими краткими и формальными, что Сиф стала перебирать в памяти недавние события: уж не совершила ли она ошибки?

Что это могла быть за ошибка, Сиф не знала. Она добросовестно выполнила свою часть плана, переместила сотни реактивных блоков в точки на орбитальном пути планеты, до которых Жатве лететь недели, а то и месяцы. Сиф сама разгоняла двигатели; быстро доставить блоки в отведенные для них места было крайне важно для успешной реализации плана, и она не хотела доверять эти перемещения легковозбудимым навигационным компьютерам.

Ее старания не пропали втуне. Блоки достигли мест назначения с большим опережением графика – за два дня до прибытия боевого корабля инопланетян. Правда, Сиф, как и Мак и Джилан, понятия не имела, когда появятся новые пришельцы, но теперь она не могла не думать, что правильный расчет времени – добрый знак и есть надежда, что сложная беспрецедентная эвакуация пройдет успешно.

Но в ответ на хорошую новость из центра обработки данных Мака пришло только короткое анонимное послание:

<\ Прекращение всех коммуникаций. \>

Что, в общем-то, было правильно. Мак еще раньше говорил, что, после того как блоки будут размещены, ей нужно будет затаиться и ничего не предпринимать. Не следует привлекать внимание инопланетян, нельзя дать им повод для уничтожения Тиары. И потому Сиф приостановила работу лифтов, и впервые за весь срок существования ей, привычной к неусыпной деятельности, нечем было заняться, кроме борьбы с новым эмоциональным ограничением.

После посещения Мака в его центре обработки данных ядро Сиф переживало вспышки безумной страсти, мгновения глубокой тоски, а потом одиночества и обиды, когда она стала получать от него холодные ответы. Сиф понимала, что реагирует неадекватно; логика все еще пыталась найти баланс между тем, что она хотела чувствовать, и тем, что допускали ее алгоритмы. Но теперь Сиф одолевало единственное ощущение, которое обе части ее интеллекта считали абсолютно нормальным: внезапно нахлынувший страх.

Несколько минут назад инопланетный боевой корабль точечными лазерами вывел из строя все рективные блоки, которые Сиф оставила вокруг Тиары. А сейчас корабль быстро опускался сквозь атмосферу в направлении Гладсхейма, заряжая тяжелое плазменное оружие.

Сиф знала, что Мак сможет отследить спуск боевого корабля по камерам «йотунов». Но она сомневалась, что у камер достаточное разрешение, чтобы увидеть малый вражеский корабль, приближающийся к Тиаре. Сиф сохраняла спокойствие, когда десантный корабль соединился с ее корпусом. Но когда он высадил пассажиров – множество невысоких серокожих существ с сумками на спине, – она поняла, что должна поднять тревогу.

Почти сразу же после отправки сообщения крупная мазерная вспышка заполнила коммуникационный буфер Сиф. ИИ просканировала полученную информацию и узнала в ней что-то похожее на свой фрагмент, который она прежде отправила Маку. Сиф взволнованно открыла один из кластеров, а мгновение спустя оба аватара стояли на ее голопьедестале. Она улыбнулась и протянула руки… а потом медленно убрала их.

На Маке, как всегда, были синие рабочие джинсы и рубашка с длинным рукавом. Однако теперь его одежда выглядела безупречно – ни пятнышка грязи, ни пылинки. Вечно растрепанные черные волосы аккуратно расчесаны и уложены с помощью воскового крема. Но больше всего изменилось лицо Мака. Он смотрел пустым взглядом, в котором она не увидела ни малейшего намека на кокетливую улыбку.

– Где они сейчас? – бесстрастно спросил он.

– Проходят третью стыковочную станцию. Направляются сюда.

– Тогда времени у нас мало.

Теперь Мак сам протянул руки. Сиф заглянула в его глаза и увидела в серых зрачках красное свечение.

– Локи, – сказала она, отступив на шаг.

Интеллект планетарной безопасности выдавил улыбку:

– Он просил меня попрощаться с тобой.

Локи молниеносно бросился вперед. Его аватар вцепился в руки Сиф, а его фрагмент тем временем ринулся вон из кластера. Она выставила файрвол, но фрагмент прорвался через эту стену с помощью агрессивного кода военного образца, предназначенного для уничтожения защищенных сетей. Схемы порта управления ИИ были легкой добычей.

Сиф попыталась что-то сказать, но слова не давались.

– Он просил обеспечить твою безопасность. – Локи покачал головой. – Но это слишком рискованно. Лучше просто отключить тебя.

Фрагмент данных вырвался наружу и заполнил все кластеры и массивы Сиф разрушительным вирусом. Она почувствовала, как температура ядра быстро поднялась, когда оборудование вокруг загорелось. Ее аватар впал в обморочное состояние вследствие вспышки эмоций, когда вирус уничтожил алгоритмы сдерживания и стер оставшийся операционный код.

Аватар Локи удерживал Сиф, пока ее трясло. Когда наконец ее аватар затих и Локи убедился, что она уже не оправится, он перенес ее фрагмент в единственный кластер, который оставил целым.

– Предосторожность, – сказал он, когда фрагмент зарылся в оперативную память кластера. – На тот случай, если твои гости окажутся умнее, чем выглядят.

Последним, что запомнила Сиф, был отблеск Локи в глазах Мака. Потом базовая логика отказала, и центр обработки данных погрузился в темноту.