Эйвери лежал на животе, окруженный созревающей пшеницей. Зеленые стебли были такими высокими, а зернышки такими сочными, что за целый день палящее солнце не добралось до земли. Верхний слой почвы через ткань мундира отдавал прохладу. Эйвери поменял форменную фуражку на панаму – мягкую широкополую шляпу со свободно нашитой на тулью лентой. За эту ленту он заткнул стебли пшеницы, и, хотя они пожухли и согнулись, Эйвери считал, что хорошо замаскирован, пока не высовывается.

Волоча за собой винтовку в чехле, он прополз почти три километра от припаркованного «вепря» до реакторного комплекса Жатвы. По пути пересек длинный невысокий холм, в котором, по словам Аль-Сигни, находилась электромагнитная катапульта. Если бы капитан-лейтенант не сказала об этом, Эйвери никогда бы не узнал. Чтобы скрыть устройство от инопланетян, «йотуны» Мака выстлали холм дерном, взятым вместе с пшеницей на других полях.

Всего Эйвери потратил более двух часов, чтобы доползти до места. Но его больше заботила скрытность, а не скорость. Последние десять минут он вообще не шевелился; если что и двигалось, так это отражение колышущейся пшеницы в снайперских зеркальных очках с золотой тонировкой.

Очки были из арсенала, предоставленного капитан-лейтенантом, – экспериментальная модель, созданная в исследовательской лаборатории УФР, как и лежащая в чехле боевая винтовка BR-55. Перефокусировав взгляд, Эйвери проверил коммуникационный канал в верхнем углу левой линзы: крошечный проекционный дисплей подтверждал его точное местонахождение на Жатве – чуть меньше пятисот метров к западу от комплекса.

Непосредственно перед ним поле уходило вниз по склону. Эйвери знал: стоит ему проползти еще несколько метров, и пшеница закончится. С этого места будут хорошо видны редуты рекрутов, и это даст возможность реализовать часть атаки, которую он спланировал вместе с Берном. Но ополченцы получат лучший за весь день шанс обнаружить Эйвери, а потому он не высунется, пока не убедится в своем преимуществе.

Эйвери медленно расстегнул пластиковые застежки и извлек из чехла BR-55. После схватки на грузовозе он немало времени провел с этим оружием на стрельбище, оценивая его мощь в сравнении с МА-5, стандартной винтовкой рекрутов. BR-55 имела такую же укороченную компоновку булл-пап, что и МА-5 (затвор и магазин расположены за спусковым крючком), но была оснащена оптическим прицелом и стреляла 9,5-миллиметровыми полубронебойными пулями. Номинально BR-55 считалась винтовкой пехотного снайпера. Она была максимально близка к специализированному снайперскому оружию из арсенала Аль-Сигни, и Эйвери после пристрелки знал, что предельная дистанция точного боя – девятьсот метров, а это гораздо больше, чем у МА-5.

Еще одну винтовку BR-55 из четырех, полученных от Аль-Сигни, он вручил Дженкинсу. Вторую взял Берн, а последняя досталась лысеющему рекруту средних лет по фамилии Кричли; таким образом, второй взвод тоже обзавелся снайпером. Во время последнего занятия Эйвери наблюдал за Дженкинсом и Кричли; те показали хороший результат в стрельбе на пятьсот метров. И он надеялся – хотя это могло выйти ему боком, – что они будут не менее точны и сегодня.

«Если бы только все сводилось к обучению стрельбе», – хмуро подумал Эйвери.

Он вынул магазин из кармана на черном армейском бронежилете и бесшумно вставил в винтовку. Точность еще не делает убийцей. А именно в этом и заключается суть боя: убить противника, прежде чем он убьет тебя.

Эйвери не сомневался, что пришельцам тоже известна эта простая истина, – в качестве доказательства у него появился шрам. А вот рекруты совершенно не представляют себе, что такое настоящий бой, и этот изъян капитан Пондер и штаб-сержанты должны исправить в первую очередь.

Проблема состояла в том, что морпехи имели слишком мало информации об инопланетянах. В конечном счете они договорились: чтобы оказать эффективное сопротивление, надо строить план на некоторых базовых допущениях о противнике и рекрутах. Во-первых, чужаки вернутся бóльшим числом и с совсем другой боевой мощью, а во-вторых, сражение будет наземным и оборонительным. При наличии достаточного времени Эйвери смог бы обучить рекрутов кое-каким принципам партизанской войны. Но третье и последнее допущение предполагает, что нет у них такой роскоши, как время. Все согласились: инопланетяне появятся задолго до того, как рекруты научатся чему-нибудь, кроме основ боя малой группой.

Конечно, капитан и штаб-сержанты ничего не говорили ополченцам. Они поддерживали ложную версию о визите представителей колониальной администрации и возможной атаке повстанцев. Командирам не нравилось обманывать подчиненных, но совесть все же оставалась чиста: для сколь-нибудь эффективного сопротивления рекрутам необходимо освоить азы маскировки, координации и связи.

Уловив гул далеких электрических двигателей, Эйвери оглянулся. Эпсилон Инди висел так низко, что даже в очках он мог смотреть на светило лишь несколько секунд; потом пришлось закрыть глаза и сморгнуть слезы. Эйвери ухмыльнулся: это учтено планом. У рекрутов, охраняющих западный периметр комплекса, возникнет та же проблема: ни у кого из них очков нет. Это можно было бы назвать жульничеством, если бы противник не превосходил Эйвери и Берна в соотношении тридцать шесть к одному.

Гул нарастал; Эйвери напрягся, готовый двинуться вперед. Он предупредил свой взвод: не ослабляйте бдительности, будьте готовы к любым сюрпризам, это в ваших же интересах. Надеялся, что все его поняли. Если же нет…

– Пластун, говорит Ползун, – прошептал Эйвери в ларингофон. – Начинай косить.

Так или иначе, они получат ценный урок.

– Вкусно пахнет. – Дженкинс прижался щекой к жесткому пластиковому прикладу BR-55 и скосил глаза на Форселла. – Это что?

Рекруты лежали бок о бок на южной границе реакторного комплекса, перед воротами в сетчатой ограде трехметровой высоты.

Форсел развернул фольгу, откусил от энергетического батончика и зажевал, причмокивая.

– Фундук с медом. – Он проглотил, не отрывая глаза от оптического прицела. – Хочешь?

– Остался хоть кусочек необлизанный? – спросил Дженкинс.

– Нет.

– Тогда обойдусь.

Форселл виновато пожал плечами и отправил остаток батончика в рот.

Дженкинс сам был виноват в том, что голоден. Он так ждал сегодняшних учений, что почти не позавтракал в столовой.

В обед он был уверен, что штаб-сержанты нападут на увлеченных приемом пищи рекрутов, а потому вообще не стал есть и позволил здоровяку Форселлу угоститься из своего пайка. К сожалению, Форселл съел все, и теперь у Дженкинса в желудке не было ничего, кроме желчи.

Рекруты носили глубокие шлемы с тем же пестрым оливковым камуфляжем, что и у полевой формы. Расцветка могла бы хорошо послужить на пшеничном поле, но не на крыше здания, где находились реактор и центр обработки данных Мака, – двухэтажной поликретовой башни посреди комплекса.

Из шлемофона Дженкинса прозвучал резкий сигнал тревоги. Под наблюдением капитана Пондера рекруты установили по всему периметру на шестах датчики движения, настроив их на максимальную чувствительность. Хотя такой датчик имел радиус действия в тысячу с лишним метров, рекрутов замучивали ложные срабатывания. Устройства реагировали на рои пчел, стаи скворцов, а теперь и на «йотуны»-опылители.

Дженкинс наблюдал за тройкой иглоносых тонкокрылых аппаратов, которые с жужжанием облетали западную оконечность поля. Опылители петляли в воздухе весь день, распыляя смесь удобрения и фунгицида. Но сейчас они подошли совсем близко.

И заставили двенадцать рекрутов из второго отделения второго взвода («Браво-2»), охранявших западную часть ограды, отвернуться от белого облака, схватиться за рот и закашляться. И это не было реакцией на едкую пыль (Дженкинс применял разнообразные средства химической защиты на полях своей семьи и не сомневался в их полной безвредности для человека), а лишь выражением усталости и недовольства.

– Который час? – спросил Дженкинс.

Форсел прищурился, глядя на Эпсилон Инди:

– Примерно шестнадцать тридцать.

«Почти вечер», – подумал Дженкинс.

– Где они, черт бы их побрал?

Условие было простое: для победы необходимо устранить половину численного состава противника. Это означало, что Джонсон и Берн должны уложить тридцать шесть рекрутов, тогда как тем достаточно обезвредить одного из снайперской пары. Казалось логичным, что в таких неблагоприятных условиях штаб-сержанты попытаются атаковать рано, до того, как рекруты займут позиции.

В начале десятого утра, когда морпехи выехали из комплекса на «вепре», рекруты быстро разделились на отделения – по три в каждом взводе – и поспешили занять отведенные им оборонительные позиции.

Дженкинс и Форселл вместе с другими бойцами «Альфы-1» направились к башне. Старинное сооружение походило на именинный торт: второй этаж меньше диаметром, чем первый, а на крыше торчат «свечи» – антенны мазера и других коммуникационных устройств. Башня была единственным сооружением комплекса, возвышавшимся над землей, и вообще единственным зданием на сотни километров во всех направлениях.

Дженкинс и Форселл поднялись по двум лестничным маршам на крышу и легли, заняв самую удобную позицию для стрельбы, если забыть о потере маневренности. Положив BR-55 на рюкзак, Дженкинс заглянул в прицел как раз вовремя, чтобы увидеть, как «вепрь» штаб-сержантов сворачивает с асфальтированной подъездной дороги на шоссе к югу, в сторону Утгарда. Под воздействием адреналина Дженкинс немедленно загнал патрон в патронник, переключил режим огня на одиночные, положил палец на спусковой крючок, а потом… ничего. Час за часом изнуряющей жары.

Вскоре рекруты начали подозревать, что истинная цель учений – проверить, сколько времени они выдержат в роли дурачков. Грузный и разговорчивый Осмо высказал предположение, что Джонсон и Берн отправились в Утгард выпить холодного пива в баре с кондиционером, предоставив ослепительному Эпсилон Инди выиграть бой вместо них.

Старшина первого класса Хили велел заткнуться и пообещал, что тому, кто не снимет шлем и будет пить воду, тепловой удар не страшен. Что касается капитана Пондера, то он сидел в своем «вепре», припаркованном в тени медицинского шатра у передних ворот, и покуривал «Милый Вильям».

– Пива бы сейчас, – пробормотал Дженкинс, прислушиваясь к удаляющимся опылителям.

Он провел день без движения и тем не менее промок до нитки. Между ботинками Дженкинса и ботинками Форселла лежало не менее десяти пустых бутылок из-под воды, но его все равно мучила жажда.

– Посмотри на здоровяка, – проговорил Форселл, лениво переводя винтовку на восток. – Опять.

Дженкинс повернулся и увидел одинокий «йотун» – гигантский темно-синий, с желтыми полосами комбайн. Три пары огромных колес то поднимались, то опускались; машина переваливала через вершину невысокого холма. Хотя до комбайна было не менее километра, Дженкинс явственно услышал рокот этанол-электрического двигателя мощностью в три тысячи лошадиных сил, когда монстр начал поглощать пшеницу на пологом склоне.

Целый день комбайн косил на востоке, прокладывая широкие полосы перпендикулярно комплексу, все сильнее сотрясая землю по мере приближения к ограде. Поначалу это беспокоило некоторых рекрутов. Конечно, все они видели «йотуны», но косилка высотой пятьдесят метров и длиной сто пятьдесят вызывает сильное желание броситься наутек, даже если знаешь, что ею управляет такой толковый ИИ, как Мак.

Но теперь, когда комбайн снова надвигался на комплекс, нервозность проявляла только пшеница. Увеличенные прицелом стебли подрагивали перед урчащими лопастями жатки, словно предчувствуя свой конец.

– Говорю тебе, это четвертая серия, – вернулся Форселл к спору, продолжавшемуся целый день.

– Нет, – возразил Дженкинс. – Видишь гондолы?

Форселл посмотрел через прицел на ряд угловых металлических клетей на колесах, которые казались маленькими лишь оттого, что тянулись за «йотуном».

– Да…

– Они подбирают сзади.

– И что?

– А то, что это особенность пятой серии. У четвертой сброс на стороны.

Форселл подумал несколько секунд, потом смущенно признал:

– Мы уже несколько сезонов не обновлялись.

Дженкинс поморщился, досадуя на себя. Он забыл, что Форселл из небогатой семьи. У нее гораздо меньше акров, и выращенная ею пшеница сбывается гораздо дешевле, чем кукуруза и другие зерновые с полей Дженкинсов. Наверное, Форселлы вынуждены обходиться несколькими изношенными машинами второй серии.

– Пятая – не подарок, – сказал Дженкинс, глядя, как гондолы заполняются зерном и движутся вверх по склону к ближайшему депо маглева. – Гибридный двигатель – дорогое удовольствие, если только сам не гонишь спирт…

– Эй, что-то есть! – Форселл напрягся. – С шоссе съехало.

Дженкинс поглядел на юг. Одиночный автомобиль – бело-зеленое такси – на высокой скорости приближался к комплексу. На мгновение машина исчезла в низинке, на подъездной дороге.

– Думаешь, это они? – спросил Форселл.

– Не знаю. – Дженкинс сухо сглотнул. – Стоит предупредить наших.

– Всем отделениям! Подъезжает машина!

– Это шутка, Форселл? – проворчал по радио Стизен. Темноволосого полицейского Берн назначил командиром отделения «Альфа-2» и поручил ему охрану ворот комплекса. – Слишком жарко для твоих приколов.

– Сейчас сам увидишь, – сказал Дженкинс.

Конечный отрезок дороги был абсолютно ровным – идеальная асфальтированная дугообразная прямая до самых ворот. Даже без прицела не заметить седан было невозможно.

– Внимание! – обратился Стизен к отделению, сидящему на двух разогретых солнцем бревнах за валом из мешков с песком по обе стороны от ворот. – Дасс, прикрой меня!

Дженкинс услышал движение на крыше первого этажа под своей позицией.

– Подъем, ребята! – взревел Дасс. Командир отделения «Альфа-1», средних лет инженер-магнитопланщик, был очень высок, при своем избыточном весе выглядел не толстым, а плотным. – Оружие к бою!

– У меня винтовка не заряжается!

Когда Осмо паниковал, его голос становился похож на детский. Обычно у Дженкинса это вызывало смех, но не сейчас.

– Вынь магазин и снова вставь, – сказал Дасс. – Убедись, что вошел до конца.

Дженкинс услышал скрежет металла и успешный щелчок затвора.

– Извини, Дасс.

– Все в порядке. Но ты должен успокоиться. Соберись.

По терпеливому, но властному тону было нетрудно угадать, что Дасс – отец мальчика и двух девочек.

– Ты только смотри, куда они будут стрелять, – проворчал Стизен.

У полицейского был тяжелый характер, что только усугубилось после поражения на бревне. Но как ни хотелось Дженкинсу отключить Стизена от общего канала рекрутов, он признал правоту этого человека: «Альфе-1» придется стрелять над «Альфой-2», чтобы поразить седан.

Дасс отозвался дружеским тоном:

– Делай свое дело, Стизен, и тебе не о чем будет беспокоиться.

Приняв вызов, Стизен направился к воротам. Прижимая МА-5 к правому плечу, он вытянул левую руку, давая знак остановиться. Седан затормозил в двадцати метрах от Стизена. Несколько секунд все рекруты молча ждали, глядя на тепловую рябь над крышей такси.

– Из машины! Быстро! – рявкнул Стизен, целясь в лобовое стекло.

Но двери седана не открылись. Дженкинс чувствовал, как колотится сердце в груди.

– Термальные показания? – прошептал он Форселлу, надеясь, что сложная оптика сможет определить присутствие кого-то из штаб-сержантов.

– Нет их, – ответил Форселл. – Все белое. Снаружи слишком жарко.

– Первое отделение! – крикнул Стизен. – Вперед!

Из-за западного вала появились четыре рекрута и c винтовками на изготовку осторожно прошли через ворота. Они окружили седан – по двое с каждой стороны.

– Бердик! – Стизен дал знак одному из четырех идти вперед. – Открывай дверь!

Дженкинс вдохнул и постарался расслабиться. Выдохнув, он навел перекрестье прицела на то место, где, по его предположению, окажется голова водителя, когда он выйдет из машины. По какой-то причине рекрут вообразил улыбающееся лицо штаб-сержанта Берна.

Бердик потянулся к ручке, но в этот момент похожие на крылья чайки двери открылись. Рекрут отпрыгнул, не успев вскрикнуть от удивления, когда седан исчез в клубах белого пара. Бердик и двое других мгновенно оказались на земле. Они покрылись красным, словно их исполосовали осколки.

– Мина! – застонал единственный выживший.

Он зашаркал прочь от седана, волоча раненую ногу.

– Всем оставаться на местах! – проревел Стизен остальным, после чего набросил руку рекрута себе на плечо и втащил его в ворота.

Командир дал очередь с одной руки в лобовое стекло, но оно не разбилось, а вспыхнуло красным – тем же ядовитым цветом, что и кажущиеся смертельными раны рекрутов.

На время учения все рекрутские МА-5 были заряжены тактическими учебными боеприпасами (ТУБ). Для максимальной имитации баллистики боевых пули этого типа обладали корпусом из пластичного полимера, чтобы сохранить дульную скорость и траекторию. Но в каждом ТУБе имелся бесконтактный взрыватель, который растворял оболочку, превращая ее в сгусток красной краски в десяти сантиметрах от любой поверхности.

Безопасно, но не безобидно, напомнил себе Дженкинс. Краска представляла собой не только мощное тактильное анестетическое средство, но и реактив, воздействующий на нановолокна в форме рекрутов, вызывая их уплотнение при насыщении. Проще говоря, такая пуля заставит вырубиться и застыть. Попадание одного ТУБа в конечность делает ее бесполезной. Множественные попадания в грудь вызывают затвердение всей формы, имитируя смертельное ранение. Бердик и другие рекруты были выведены из игры десятками пуль из шрапнельных мин – черных пластиковых ящиков, прикрепленных к внутренней стороне дверей седана, теперь покрытых конденсатом от углекислотного пропеллента.

– Не стрелять! – прокричал Хили, спеша к Бердику с аптечкой в руке.

Этому рекруту досталось от взрыва больше других; жесткий как доска, он упал на спину.

– Как он, медик? – спросил Пондер, выходя из «вепря».

Хили извлек из аптечки синюю металлическую палочку и провел ею по животу Бердика. Электросхемы прибора ослабили натяжение нановолокон, что позволило медику взять рекрута под мышки, подтащить к седану и усадить спиной к колесу со стороны водителя.

– Будет жить, – ухмыльнулся Хили.

Он похлопал Бердика по плечу и положил МА-5 ему на колени, потом занялся другими «убитыми».

Дженкинс облегченно вздохнул. Он знал, что с рекрутами ничего не случится, – все оживут к концу учений. Но атака казалась очень правдоподобной. Дженкинс легко представил куда более мрачную сцену: седан начинен взрывчаткой повстанцев. Он уже собирался поделиться мыслями с Форселлом, когда Андерсен, недавно назначенный командиром «Браво-2», прокричал:

– Комбайн! Он не сворачивает!

Дженкинс резко повернулся на восток и увидел, что Андерсен и остальные бойцы его отделения отступают от забора. Гигантский «йотун» действительно сошел с маршрута и, грохоча, двинулся к комплексу. Когда комбайн приблизился к широкой полосе глины на границе поля, его жатка вгрызлась в твердую почву и отключилась с громким щелчком. Но это не остановило «йотун». Он просто поднял жатку гидравлическими конечностями и продолжил движение к ограде. Стальные столбы и оцинкованная сетка обрушились под первой парой колес, а потом намотались на оси. Металл ограждения, искря, терся о днище, пока машина не остановилась, наполовину въехав на территорию комплекса.

К этому времени «йотун» был покрыт следами ТУБов. Рекруты не увидели штаб-сержантов, но это не помешало им в панике жать на спусковые крючки. В такой сумятице никто не заметил гранату, летящую к башне.

– Ложись! – прокричал Дасс.

Но было слишком поздно. Дженкинс едва успел спрятать голову за рюкзаком, когда граната взорвалась. Он услышал, как ТУБ ударился о стену под ним, и еще до того, как заговорил Осмо, понял, что большей части «Альфы-1» нет.

– Дасс убит! – взвыл Осмо. – Я убит!

Рискуя раскрыться, Дженкинс прополз вперед и посмотрел на крышу первого этажа. Дасс был без сознания, как и большинство других рекрутов «Альфы-1», но сам Осмо уцелел. Лежа ничком и сцепив руки на затылке, он просто не понял, почему его не слушаются ноги. На них упал другой рекрут.

– Ты жив, Ос! – сообщил Дженкинс, перекрикивая бешеный треск очередей оставшихся рекрутов. – Сядь и…

В этот момент три ТУБа, выпущенные из автоматической винтовки, ударили в стену первого этажа точно под головой Дженкинса.

– Берн! Он на комбайне! – прокричал Форселл.

Если бы Дженкинс попытался отползти к своему рюкзаку, его бы достала пуля. Но какой-то неизвестный прежде инстинкт победил, и Дженкинс поднял винтовку. Он увидел Берна – тот сидел между первым и вторым сегментами комбайна – и открыл огонь. И хотя Дженкинс не попал, его выстрелы вынудили штаб-сержанта уйти с ненадежной позиции. Берн вскочил на трап, проходящий за первым сегментом, и полез вниз.

– Сейчас я его достану! – прокричал Дженкинс, переключаясь на режим стрельбы очередями.

Но усилившийся огонь лишь ускорил спуск штаб-сержанта. Берн схватился за поручни и соскользнул вниз. Когда ботинки коснулись асфальта, морпех перекатился за колеса. Там он обрел хорошее, хотя и временное укрытие от стрельбы Дженкинса и от перекрестного огня отделений Андерсена и Стизена.

– Черта с два ты его достанешь! – прокричал командир «Альфы-2», когда ТУБ Берна окрасил мешки с песком близ ворот. – Кричли! – скомандовал Стизен. – Давай вперед!

Дженкинс заскрежетал зубами. Ему не понравилось, что Стизен командует по открытому каналу. Кроме того, Кричли с наводчиком располагались на северном краю крыши первого этажа. Они должны были прикрывать Дженкинса с тыла.

– Я сказал, что достану его! – ответил Дженкинс, давая очередь по колесу «йотуна».

– Да заткнись ты, Дженкинс! – проорал Стизен. – Кричли! Отвечай!

Но снайпер второго взвода не откликнулся.

– Форселл, проверь связь! – потребовал Дженкинс.

Коммуникатор каждого рекрута постоянно отслеживал его жизненные показатели. Если какой-нибудь параметр отсутствовал, это регистрировалось в местной сети.

– Кричли убит! – ответил потрясенный Форселл. – Как и остальные из «Чарли-один»!

– Что?

– Мы потеряли всех на западе!

Дженкинс увидел вспышку винтовки Берна в темном пространстве под «йотуном». Рекрут из «Альфы-1» вскрикнул и упал. «Это уже близко к потере тридцати бойцов», – мрачно подумал Дженкинс. Он дал еще две очереди, потом перекатился на бок и заменил магазин.

– Стизен, отступаем!

– Нет, мать твою! – выругался Стизен. Потом прокричал командиру «Чарли-2», охраняющему северо-восточный угол комплекса: – Хейбел! Дуй на запад! Там должен быть Джонсон!

От одного только имени штаб-сержанта у Дженкинса скрутило желудок. Как и остальные рекруты, он целый день жаловался на жару, даже не понимая, что угодил в хитроумную ловушку. Теперь, когда Берн занял надежную позицию, а Джонсон наступает, рекрутов уничтожат в считаные минуты.

– Ос? – проговорил Дженкинс, поднимаясь на колено. – Ты жив?

– Да.

– У тебя удобная позиция. Ты можешь прижать Берна.

– Но…

– Сделай это, Осмо!

Дженкинс похлопал Форселла по плечу. Они заглянули в глаза друг другу, и Дженкинс понял, что Форселл думает о том же: из ловушки нужно прорываться с боем.

– Стизен, – объявил Дженкинс, – первые стрелки пошли.

С вершины холма открывался панорамный вид на комплекс. Кричли и его наводчик были легкой целью, но Эйвери ждал, когда Берн сомнет ограждение и отвлечет внимание обороняющихся, после чего выстрелил два раза, попав рекрутам в голову сбоку. Микросхемы в их шлемах зарегистрировали «летальное» поражение и «заморозили» форму. Эйвери был уверен, что в общем шуме никто не обратит внимания на его выстрелы.

И еще он не сомневался, что ни один из бойцов не удосужится проверить датчики движения, чьи сигналы теперь выдавали ложную информацию. Об этом «позаботилось» прошедшее по полю облако фунгицида. Оно же покрыло Эйвери мельчайшим белым порошком – словно некий шутник опорожнил над его головой мешок муки. Но в намерениях Эйвери не было ничего смешного: он собирался уложить всех рекрутов, охраняющих западную часть ограды, прежде чем те забудут о Берне и вспомнят о периметре.

Когда Эйвери сбега́л по склону с поднятой винтовкой, а зрелые колосья хлестали по локтям, он вдруг подумал, что впервые после «Требушета» стрелял в человека. Сегодня, конечно, все по-другому – бой учебный, патроны нелетальные. Но морпех отметил, как легко – с равнодушием машины – берет человека на прицел и выжимает спуск. Эйвери знал, что дело в хорошей подготовке. И хотя штаб-сержанту не всегда нравилось то, как он использует свои навыки, он был исполнен решимости привить своим людям ту же непоколебимую уверенность. В грядущих схватках им это понадобится, чтобы остаться в живых.

Эйвери услышал взрыв гранаты. Он прозвучал гораздо глуше, чем взрывы мин, которые штаб-сержанты прикрепили к дверям седана, прежде чем предоставили Маку подогнать машину к воротам комплекса. ИИ был рад помочь; он, кстати, и предложил использовать комбайн как дополнительное средство отвлечения. Эйвери не знал, каким образом Мак понял, что реактор Жатвы будет привлекательной целью для врагов, о чем еще раньше догадались морпехи и капитан-лейтенант Аль-Сигни. Но важно, что он охотно позволил ополчению попрактиковаться в обороне комплекса.

Эйвери не стрелял сквозь ограду, зная, что металлическая сетка взорвет ТУБы. Но и пулям рекрутов ограда не позволила бы долететь до цели, а потому Эйвери безбоязненно перебежал через глинистую полосу и прыгнул на сетку.

Почти сразу Уик из «Чарли-1» услышал дребезжание металла и повернулся. Без того испуганные глаза расширились до размеров блюдца, когда он увидел, как нечто похожее на призрак спрыгнуло на территорию комплекса в облаке белого фунгицида. Прежде чем Уик пришел в себя, Эйвери снял с плеча винтовку и дважды выстрелил ему в грудь.

Крик Уика перекрыл общий шум, заставив троих его товарищей повернуться. Эйвери уложил всех, двигая стволом слева направо, после чего переключился на стрельбу очередями и прошелся по растерявшимся остаткам «Чарли-1». Когда упал последний рекрут, счетчик под прицелом показал, что осталось три патрона. И стоило Эйвери вынуть из бронежилета новый магазин, как с востока по нему открыли огонь.

Отделение «Чарли-2» обежало башню сзади. Если бы рекруты двигались быстрее или не забыли принять устойчивое положение, прежде чем открыть стрельбу, они легко вывели бы Эйвери из строя. Но первые пули прошли мимо, и морпех получил возможность перекатиться налево и спрятаться от неожиданного огня за башней. К тому времени, когда первые рекруты пошли на штурм, Эйвери перезарядился. Он уложил двоих и заставил остальных отступить и укрыться, потеряв ценные секунды на спор, как и когда следует обойти позицию Эйвери.

– «Чарли-один» готов, – проговорил Эйвери в ларингофон. – Меня атакует «Чарли-два».

– Я только что дал отдохнуть твоим ребятам из «Альфы», – ответил Берн. Он замолчал, чтобы выпустить несколько пуль. – Но меня обстреливают сверху.

– Вероятно, мои снайперы.

– Это как?

– Твои «мертвы».

– Тогда успокой их.

– Приступаю.

Держа под прицелом север на случай, если «Чарли-2» приступит к делу раньше ожидаемого, Эйвери попятился к служебной лестнице, ведущей на крышу первого этажа. Набросив ремень винтовки на плечо, он со всей возможной быстротой полез по ступенькам. Подняв голову над крышей, увидел движение справа. Не пригнись он вовремя, получил бы очередь из MA-5 Форселла.

Эйвери не раздумывая выхватил из кобуры пистолет М-6 и, держась за перила одной рукой, поднялся на ступеньку в тот момент, когда Форселл убрал палец со спускового крючка. Эйвери открыл огонь: один ТУБ расцвел в центре живота Форселла, два других угодили в грудь. Рекрут отшатнулся, а Эйвери запрыгнул на крышу. Держа М-6 обеими руками, Эйвери держал на мушке шлем падающего Форселла. Рекрут был крупным, и Эйвери хотел убедиться, что пуль малого калибра ему хватило.

Убедившись, что Форселл выведен из игры, Эйвери двинулся к лестнице, ведущей на крышу второго этажа. Он успел сделать несколько шагов, как вдруг ощутил три болезненных укола сзади в правую ляжку. Выброс адреналина ускорил реакцию – морпех повернулся на стремительно немеющей ноге и ответил огнем по цели, в которой моментально опознал Дженкинса.

Когда рекрут скрылся за изогнутой стеной второго этажа, Эйвери понял, что Дженкинс спрыгнул с противоположной стены башни. Теперь он ждал, когда морпех поднимется. «Неплохой план», – поморщился морпех, хромая к стене. Стрелки, вместо того чтобы оставаться на неудачной позиции, сами устроили засаду. Увенчается их план успехом или нет, инициатива достойна похвалы. Он тряхнул пистолетом, сбросив полупустой магазин, вставил новый и вытянул руку с оружием вдоль стены.

Но когда Дженкинс появился в поле зрения и палец Эйвери лег на спусковой крючок, по радио прогремел голос капитана Пондера:

– Прекратить огонь! Прекратить огонь!

На мгновение штаб-сержант и рекрут замерли, целясь друг в друга.

– Я попал? – раздался потрясенный голос Осмо. А затем, радуясь немыслимому успеху, рекрут завопил: – Я попал!

– Штаб-сержант Берн, вы убиты, – подтвердил Пондер. – Окончательный счет тридцать четыре – один. Поздравляю, рекруты!

В шлемофоне раздался усталый, но радостный хор голосов.

– Отбрызнуло от покрышки, – проворчал Берн по каналу штаб-сержантов. – Чертовы ТУБы… – Потом по общей связи: – Хили? Принеси мне чертову палочку!

Эйвери опустил пистолет и прислонился к стене. Эпсилон Инди снижался к плавно изгибающемуся горизонту. Тусклый бежевый поликрет приобретал теплое желтое сияние, отдавая накопленное за день тепло.

Дженкинс усмехнулся:

– Почти сделали нас, штаб-сержант.

– Почти, – улыбнулся Эйвери – и не только из вежливости.

Если не считать базовой подготовки на полигоне, это было первое боевое учение. Рекруты не знали, что предпримут штаб-сержанты, и действия Дженкинса и Форселла позволяли Эйвери надеяться, что из парней получатся хорошие солдаты.

– Штаб-сержант? – проскрипел шлемофон Эйвери. Торжественный тон сменился озабоченным. – Только что получил информацию от местного представителя ДКС.

«Капитан-лейтенанта Аль-Сигни», – услышал Эйвери несказанные слова. Спина похолодела почище ноги.

– Делегаты, которых мы ждали?

– Они здесь, и корабль гораздо больше прежнего, – ответил Пондер.