Яповернулась к Кэтчин. Больничный халат пропал. Ярко-зеленый свитер стал еще длиннее и теперь окутывал ее всю. На левом плече у нее сидела птица с блестящими черными перьями. Ворон. Сара.

Живые люди не умеют вот так возникать из ниоткуда. У меня оборвалось сердце.

– Ты мертва? – прошептала я.

Она пожала плечами.

– Ну, я же только что появилась из пустоты, разве нет?

И все-таки это не подтверждение. Она увильнула от ответа.

Я не ошибаюсь. Нет. Я принялась прокручивать историю в голове, выискивая нужную деталь, чтобы понять, что на самом деле случилось с Кэтчин, но она еще не закончила:

– Теперь ты понимаешь, для чего я это рассказала?

Чтобы выговориться. Хотя она сама, наверное, не понимала всего, что пыталась сказать, но ей важно было, чтобы я ее услышала. Она обращалась не к папе.

– Ты хотела показать мне, как двигаться дальше.

Кэтчин махнула рукой в сторону дома.

– Кроу тебя там увидела и подумала, что ты застряла в этом мире. Поэтому я вам показалась, чтобы выяснить, в чем дело.

Птица склонила голову набок и с надеждой взглянула на меня, как бы спрашивая, помню ли я ее.

Ворон, опустившийся на балку. Тот, которому я помахала, даже не уверенная, что он меня видит.

– Да, помню.

Она почистила клювом перья и перелетела на ветку ближайшего дерева. Папа проследил за ней с легкой улыбкой. Я поняла, что ему приятно видеть, как Сара Блю летает на свободе.

Потом он повернулся к Кэтчин и сказал:

– Обещаю, что все, кто остался в живых и был вовлечен в это дело – Гэрри Белл, Чарльз Шольт и другие, – получат по заслугам. Теперь вы можете оставить все полиции.

Почему он не обращался к Кроу? Мы с Кэтчин встретились взглядами, и я увидела насмешливый блеск в ее глазах. Ну конечно: папа не знал.

– Мм, пап… Это была не она.

Он нетерпеливо покачал головой.

– Она может влиять на происходящее в нашем мире, Бет. Однозначно.

– Дело не в этом! Ты упустил все улики. Флинта и Кавану вытащили из окна второго этажа и сбросили вниз. Поэтому окно было разбито, а замок на воротах остался нетронутым. Каминная заслонка в доме Дерека упала, потому что кто-то спустился через дымоход, сжавшись, а потом увеличившись в размерах. А загнутое лезвие – это не нож. Это клюв.

Папа разинул рот. Его взгляд упал на птицу, за которой тянулась длинная тень. Птицу с когтями, крыльями, клювом.

Он ахнул и отшатнулся.

Кроу закинула голову назад и загоготала.

Папа шагнул вперед и обратился к ней:

– Я знаю, полиция вас подвела, и мне очень жаль. Вы себе даже не представляете. Но вы можете довериться мне – и Элли. Вы остановили Едоков. Остановили Хватателей. Мы разберемся с другими.

Кроу задумчиво на него посмотрела. И кивнула. Папа вздохнул с облегчением, достал телефон и отошел, чтобы позвонить.

Я покосилась на Кроу. Сколько воронья я видела в этом городе – и ни разу не замечала, что одна из птиц крупнее и ярче других? Сколько раз такое бывало, что ветер дул в самое подходящее время? Она всегда была рядом, пыталась поделиться со мной с трудом заработанными знаниями… Минутку.

Эта мысль навела меня на ту самую деталь в истории, которую я никак не могла вспомнить. Какую же? Ну конечно. Сила! Я все поняла. Теперь я знала, что произошло с Изобел Кэтчин.

Я сердито на нее взглянула.

– Вовсе ты не мертва.

Ее глаза блеснули.

– Думаешь, нет?

– Уверена, что нет. Ты сама упомянула об этом в истории. Перед тем, как спастись, ты нашла свою истинную сущность. Свою силу. Все это время она росла в тебе. Она повлияла и на Кроу. Поэтому она тебя поцарапала, хотя до этого ничего не могла коснуться. Поэтому я научилась выключать свет только после того, как познакомилась с тобой. Ты находишься в обоих мирах, ты как бы… проводник.

Она промолчала, но я поняла, что на верном пути.

– По-моему, дары в вашей семье распределились так: твоя ба умела оставаться собой, бабуля плавала как рыба, бабушка была выносливой, как скала, мама видела призраков, а ты… – Я покачала головой, все еще пораженная своим открытием. – Ты свободно ходишь по всем граням мира.

Кэтчин широко улыбнулась. Второй раз за сегодня.

– Как у тебя это получается?

– Не знаю, – ответила она. – А как так вышло, что ты едва не перешла на ту сторону? Туда, где краски.

Сначала я удивилась – откуда она это знает? – а потом догадалась, что ей сказала Кроу. Ведь это она тогда за мной гналась.

– Это другое! Я мертва, мне вроде как полагается быть там. И здесь я не то чтобы существую.

Она пожала плечами.

– Я существую везде. Это все один мир.

Наверное, это легче понять, когда можешь видеть сразу все его грани, как она.

– Пойдешь со мной, Теллер? – спросила Кэтчин. – Кроу пойдет.

– Куда?

– К тем краскам. Мама там. Я хочу ее увидеть. А потом… – Она снова пожала плечами. – Может, останусь там. А может, и нет. Решу, когда время придет.

Кроу встревоженно каркнула, переминаясь с лапки на лапку.

– Не переживай, – сказала ей Кэтчин. – Куда бы мы ни пошли, мы пойдем вместе. – Она повернулась ко мне. – Так ты с нами?

Нет. Мне надо заботиться о папе. Так ли? Вместо этого я сказала:

– Мне надо поговорить с папой.

Я оглянулась на папу. Он горячо пересказывал своей начальнице все, что происходило в этом городе. Похоже, разговор был напряженный.

– Мм… Только не прямо сейчас.

– Ничего. Подождем.

Она села на поваленное дерево, и я устроилась рядом. Кроу перелетела на ветку над нами. Так мы и сидели втроем, а поляна постепенно заполнялась полицейскими.

Папа набирал номер за номером. Элли стояла в отдалении, готовая помочь, если потребуется, но ей явно не хотелось активно участвовать в расследовании преступлений своего мертвого начальника.

Солнце поднималось все выше, наполняя утро светом и теплом. Наконец мы с папой встретились взглядами.

Время пришло.

Я поднялась и юркнула за деревья, махнув ему, чтобы он следовал за мной. Когда мы зашли глубже в чащу, где папу никто бы не услышал, я повернулась к нему. И замялась, не зная, с чего начать.

Он начал за меня.

– Ты уходишь, да?

Да, скорее всего, только я хотела плавно к этому подвести.

– Мм… да. Кэтчин и Кроу собираются к краскам. Я думаю пойти с ними.

– Но переживаешь за меня?

– Эй, хватит озвучивать мои мысли! Как ты вообще их угадываешь?

В уголках его глаз появились морщинки.

– Я же твой папа. И вот недавно понял, что уже давно веду себя не так, как положено родителю. Прости, Бет. Я не знал, как жить дальше. Мне казалось, и смысла нет жить дальше без тебя.

– Это совсем неправильные мысли, пап!

– Знаю. Теперь я понимаю… – Он покачал головой, и по его глазам я поняла, что он злится на себя. – Не так надо чтить твою память. Твое прошлое и настоящее. Я хочу, чтобы ты могла меня уважать, Бет. Хочу оставаться твоим отцом, несмотря на то…

Его голос оборвался. Папа перевел дыхание и продолжил:

– Несмотря на то, что тебя не будет рядом. Я хочу, чтобы ты могла мною гордиться, где бы ты ни была.

По его щекам бежали слезы; как и по моим. Я понимала, что не могу остаться, но легче от этого не становилось. Расставаться было горько и тяжело, и сердце сжималось от боли. А еще я хотела исполнить одно свое желание. Я никогда и ничего так отчаянно не желала. Если духи нуждаются в сильных эмоциях и присутствии проводника, чтобы касаться этого мира – что ж, у меня есть все необходимое.

Я бросилась папе на шею. И почувствовала, что нахожусь здесь целиком. Он удивленно крякнул и обнял меня в ответ. Так прошло несколько бесценных секунд, а потом мое тело снова начало становиться призрачным, и я отстранилась.

Папино лицо снова сморщилось, но только по краям. В его взгляде осталась прежняя сила.

– Я люблю тебя, папа. Я всегда буду твоей дочкой.

– И я люблю тебя, Бетти. Я всегда буду твоим папой.

Папа медленно, неловко развернулся. А потом пошел прочь уверенной походкой. На ходу он достал телефон из кармана и набрал номер.

– Алло, Вив? Это я, Майкл. Слушай, я по поводу дня рождения деды Джима. Что лучше с собой принести? Ну, кроме подарка. Конечно, приду! А как же? Мне очень хочется со всеми увидеться.

Я слышала, как быстро и громко тараторит тетя Вив, словно стараясь вместить в один телефонный звонок упущенные месяцы разговоров. Я не могла разобрать ее слов, и вряд ли она говорила что-то связное, но это и не важно. Главное, что между ними с папой все наладилось.

Главное – он мне показал, что выбирает обратное серому.

Я проводила его взглядом. Ровно в то мгновение, когда он пропал за деревьями, у меня за спиной раздался голос:

– Готова, Бет-которая-Теллер?

Я обернулась и увидела смуглую девушку с карими глазами и черными волосами, которые ниспадали на землю, словно мантия.

Кэтчин стояла рядом с ней. Она вскинула бровь, и я поняла, что от меня ждут ответа.

– Готова, – сказала я.

Кроу протянула мне руку, и я ее приняла. А потом она взяла за руку Кэтчин и крикнула:

– Побежали!

И мы побежали, я в желтом платье, Кэтчин в зеленом, а Кроу в черном, три ярких цвета, петляющих между деревьями. Мы неслись так стремительно, как живые не могут, а могут лишь те, кто ходит по всем граням мира. Мы бежали быстрее и быстрее, не чувствуя границ, пока не полетели, касаясь ступнями земли.

Кроу отпустила наши руки и взмыла в воздух. Ее фигурка превратилась в краски – все оттенки черного, какие только бывают на свете и еще тысячу таких, каких я никогда не встречала. И цветные ленты, извиваясь, ввинтились в небо.

Кэтчин запрокинула голову и рассмеялась – я впервые услышала ее смех, музыкальный, хрипловатый, и он наполнил собою весь лес. А потом она прыгнула за Кроу и обратилась зелеными красками и слилась с ее черными.

Моя очередь. Я взлетела вверх и растаяла в желтый, в яркую любовь ко всем моим родным: папе, дедушке, тетям и дядям, двоюродным братьям и сестрам; к Кэтчин и Кроу.

Нас окружили другие краски, радуясь нам, встречая.

Мы нашли маму Кэтчин, и мою, и семью Кроу. Мы купались в облаках и пели в солнце и позволяли миру красить наши души, а нашим душам – красить мир.

И куда бы мы ни шли – мы шли вместе.