Побег
Слышу эхо шагов снаружи.
Дверь гремит.
Хвататели входят.
Стоят. Нависают.
Думают, они больше, сильнее нас.
Уже нет.
Кроу выходит из темного угла.
Ее кожа и глаза – коричневые.
Ее волосы и платье – черные.
Ее тень на стене – с крыльями, с когтями, кусается.
Ее волосы извиваются по земле. Впиваются в лодыжки Хватателей.
Первый сразу падает.
Второй пошатывается. Кроу бросается на него.
Верхняя половина маски Второго откалывается.
Под ней – ничего.
Второй вопит, кидается за выпавшими глазами.
Кидаюсь на Первого. Хватаюсь за край маски.
Он встает во весь рост.
Я держусь и тяну со всей силы.
Маска отходит.
Отлетаю.
Падаю.
Перекатываюсь.
Встаю, держа в руке фальшивое лицо.
Пустота в месте, где была его голова, кричит:
– Отдай, отдай, отдай!
Бросаю маску о стену.
Она раскалывается на мелкие кусочки.
Первый издает жуткий вой.
Вдали – шум тяжелых шагов.
Больше нет времени на Хватателей.
– Кроу! Едок идет!
Выбегаем из двери.
Едок спешит по тоннелю.
Глаза-зеркала округляются, когда он видит нас.
Ревет.
Я хочу убежать.
Кроу хватает меня за руку. Разворачивает.
– Мы его остановим.
Она права. Разумом я это понимаю.
А тело боится.
Я поймала не все серое.
В глубине осталось пятно.
Из-за него мне хочется спрятаться от Едока.
Я выбираю обратное серому.
Поворачиваюсь к нему лицом.
Расправляю плечи.
Поднимаю голову.
Смотрю прямо в глаза.
Называю последнее серое.
– Ты – позор.
Едок вздрагивает. Думает, это я называю его.
Так и есть.
– Серое – твое, – говорю. – Краски – мои. Я не буду нести на себе твой позор. Во мне останется только гордость. Потому что я пережила то, что ты со мною делал.
Последнее пятно исчезает.
Словно его и не было.
И не должно было быть.
Не во мне.
Не я должна бежать от него.
Он должен бежать от меня.
От нас.
Кроу поет:
Нет даров Едоку.
Больше жертв не ведут.
Краски льются рекой,
Мчатся ловчие в бой.
Мертвый, мертвый… мертвый!
Едок бежит.
Мы преследуем.
Несемся на топот его шагов.
Тоннели ведут куда-то и никуда.
Топот затихает.
Он в тупике.
Перед ним лишь стена.
Он стучит в потолок.
По руке стекает кровь.
Визжит от боли. Протискивается в дыру.
Вырываемся вслед за ним…
В мир.
Вкус свежего воздуха на языке.
Ощущение мягкой земли под ногами.
Мерцание луны и звезд перед глазами.
Пошатываюсь. Опираюсь о дерево.
Кроу задирает голову. Вытягивает руки, словно хочет обнять небо.
– Мы – радуги, Изобел-которая-Кэтчин! Мы будем купаться в облаках и петь на солнце, и мир будет красить наши души, а наши души будут красить мир!
– Да. – Показываю на свет вдалеке. – Но не сейчас.
Мы идем. Находим клетку.
Свет просачивается между белыми деревянными прутьями.
Птицы всех цветов теснятся наверху.
Едок стоит внизу.
Дверь всего одна.
Закрыта. Заперта.
Едок улыбается.
Птицы кричат:
– Выпустите нас! Выпустите! Выпустите!
Волосы Кроу взмывают в воздух, словно крылья.
Она машет черными прядями.
Ветер бушует. Дверь дрожит.
Улыбка Едока гаснет.
Птицы щебечут от радостного волнения.
Кроу хлопает крыльями. Ветер усиливается.
Дверь слетает с петель.
Вылетает в ночь. Врезается в дерево.
Птицы, выпорхнувшие из клетки, поют нам свои «спасибо».
В воздухе парят крошечные перья.
Заходим в клетку.
Едок падает на колени.
Окружаем его.
Мы – петля, начинающаяся с меня, заканчивающаяся на Кроу.
Начинающаяся с Кроу и заканчивающаяся на мне.
Он съеживается.
Преображается.
Из высокого становится низким.
Руки и ноги уменьшаются.
Глаза больше не зеркала.
Он потерял очки, пока бежал.
Едок – всего лишь человек.
Он вращает головой.
Следит за нашими движениями.
Кожа сочится потом. Губы дрожат.
Ему страшно. Но мне от этого не радостно.
Мне это безразлично.
Мы с Кроу не будем больше себя терзать.
Никогда.
Мы должны остановить Едока.
Только мы можем.
Только мы это сделаем.
Смотрю ему в лицо. Вижу его насквозь.
– Думаешь, ты для нас что-то значишь? Нет. Когда все закончится, ты останешься всего лишь плохим человеком, которого нам не повезло встретить.
Отхожу.
– Мы не будем о тебе вспоминать.
Кроу танцует.
Мир взрывается.
