Переписка украдкой, или Мадам де Севинье умерла
Анна бежала к двери: кто-то нажал звонок. Она была в ярости. Кто посмел ЗВОНИТЬ? Кровь бурлила у нее в голове. Открывая дверь, она была в бешенстве. Почтальон сразу протянул ей посылку. У нее не было времени сказать ни слова. Перед тем как уйти, он поднес письмо к ее глазам.
– Это к вам? – спросил он.
Анна прочитала на обертке имя своего сына.
– Да, это ко мне.
– Я не знал, что у вас в квартире живет Ян. Его имя не указано на почтовом ящике. Вам бы надо его добавить. Так было бы удобней. Вы знаете, что мое время фиксируют, когда я делаю обход? Если каж…
– Я непременно это сделаю, но мой сын не живет в нашей квартире. Он здесь проездом.
Анне было очень трудно скрыть свое беспокойство и удивление. Ведь Ян в первый раз получил письмо. Никто вокруг не знал, что он живет в этом доме. Он выходил из квартиры очень редко. И не принимал у себя друзей. Ян не хотел, чтобы мать добавила его имя к своему на почтовом ящике, и это было удобно для матери. Молчаливое соглашение. Она закрыла за почтальоном дверь и направилась в комнату Яна. За те десять лет, что прожила в этом большом жилище, она прошла много километров по его бесконечным коридорам. Каждый день она ходила по ним, служа своему сыну, – приносила ему еду, белье, питье…
Анна служила сыну молча, чтобы не усилить его непрерывные головные боли. Она подошла к комнате. Сын оставил дверь приоткрытой – знак, что к нему можно войти без риска. Ян больше всего терпеть не мог, чтобы его беспокоили, когда он занят. Когда такое случалось, он мог угрожать всему миру – конечно, на листке, что ослабляло эффект. Его движения становились истерическими, он лихорадочно, без цели ходил по комнате. Но в этот раз такого не будет.
Ян сидел лицом к экрану своего компьютера, спиной к Анне. Анна подошла и положила на письменный стол письмо. Ян не повернулся к матери, но та почувствовала, что он смотрит на пакет. Глаз сына она не видела, но ощутила его интерес.
– Тебе пришло письмо.
«Видл, – очень быстро напечатал Ян. На этот телеграфный стиль он переходил, когда очень хотел остаться один. – Спасибо».
У этого «спасибо» был привкус просьбы «оставь меня в покое».
Но Анна не двинулась с места и стояла как каменная. Она твердо решила узнать, кто прислал это письмо.
«Эт рклма», – напечатал Ян.
– Реклама, а адрес написан от руки? Браво, Ян! Ты хорошо надо мной посмеялся. Я не дура. Кто тебе написал?
Ян тяжело вздохнул. Он думал, что сможет избежать открытого столкновения с матерью. Но рассчитал неправильно – как пешеход, у которого нога застряла в водостоке посреди улицы с большим движением. Приближается машина. Сначала он думает, что она замедлит ход и не собьет его. Время идет, его ступня застряла прочно, двигаться невозможно. Пешеход начинает сомневаться. Он пробует успокоить себя: «Я хорошо заметен, водитель обязательно меня увидит». Но чем больше проходит времени, тем сильнее становится сомнение. И в конце концов пешеход замечает, что водитель не смотрит на дорогу – поглощен написанием эсэмэски. Тогда он решает повернуться так, чтобы под машиной оказалась рука или нога. Без руки или ноги жить можно. Но без головы…
Ян не мог избежать спора. Нужно было просто сделать спор менее грубым. Для этого он решил правильно строить фразы и отказаться от телеграфного стиля, который очень сильно раздражал его мать.
«Почему ты не прочитала это письмо перед тем, как отдать мне? Так ведь делают с заключенными. По крайней мере, тебе бы не пришлось допрашивать меня».
– Не переходи на этот агрессивный тон. Ты в этом доме не заключенный и никогда не будешь заключенным. Я знаю мало таких заключенных, которые решили бы запереться в тюрьме добровольно. Ты считаешь себя заключенным, а я нет. Кроме того, я бы не позволила себе прочитать твое письмо. Я бы только хотела, чтобы ты мне сказал, кто тебе пишет.
«Мама, твое любопытство – признак очень дурного вкуса. Я не понимаю, почему ты желаешь прочитать это письмо. Но раз это для тебя так важно, я дам его тебе прочитать. Но не сейчас, потому что ты мало в нем поймешь. Ты не знаешь начала истории. Это письмо – ответ. Я писал одному человеку».
– И ничего мне не сказал?
«А почему я должен был это сделать?»
– Я бы тебе помогла, дала совет.
«Мне не нужна помощь».
Ян открыл ящик своего письменного стола и начал рыться в куче бумаги. Он вынул оттуда десяток листков, которые все были в помарках там, где плохо стерты слова.
«Вот черновик моего последнего письма, того, которое отправлено из этой комнаты».
– Его отправил по почте Алекс?
«Нет, Алекс тайком отнес его адресату. Не сердись на него. Я попросил, чтобы он забрал и отнес сам. Он сделал лишь то, о чем я просил. Я знаю, что иногда этот аргумент можно оспорить, но не на этот раз. Прочитай этот черновик. Раз ты хочешь все знать, ты узнаешь все».
Ян протянул матери свой черновик. Он хотел, чтобы ей стало неловко. Хотел дать ей понять, что чужую переписку не читают, так же как не смотрят на человека, когда он спит. В этом есть что-то нездоровое. Анна забыла эти правила из-за того, что жила только со своим сыном, как те старые супруги, которые даже не дают себе труда закрыть ванную, когда один из них стоит под душем. Не все нужно видеть.
«Валентина,
я не знаю даже, помнишь ли ты обо мне. Мы вместе учились в лицее (точнее, в одном и том же учебном заведении, потому что название не совсем точное). Я мальчик со странной головой. Тот, у кого лицо как будто вылеплено из пластилина неумелым ребенком и кто совершенно не способен заставить хотя бы одно слово вырваться из своего рта. Теперь ты вспомнила.
Сейчас ты спрашиваешь себя, зачем я написал это письмо (я пишу его от руки). Компьютерный текст кажется мне ледяным слишком холодным и слишком далеким. У меня почерк школьника (которым я уже перестал быть) или учительницы (которой я никогда не буду). (Рассмешить ее!)
Появление у тебя моего библиотерапевта тоже должно было тебя удивить. Это благородный человек. Он добивается, чтобы я вновь поверил в себя, и для этого предлагает мне книги для чтения заставляет меня читать. Это не получается, потому что я по природе склонен к депрессии. Я профессионал по депрессии. И вот пример: я возобновляю знакомство с тобой лишь для того, чтобы говорить о своем терапевте. Я сказал «возобновить», но было ли вообще начато знакомство между нами? Мне кажется, что нет. Я даже уверен, что нет. Я так и не посмел приблизиться к тебе. Нужно сказать, что я должен все писать, чтобы общаться, а это бывает было достаточно сложно между двумя занятиями (или во время перемены либо обеденного перерыва). Теперь у меня есть время. Я больше не хожу на курсы. Я больше не мог выносить взгляды остальных… или отсутствие их взглядов. Равнодушие. (Слишком сильное слово, она должна дочитать до конца.)
Я не помню, чтобы видел, как твои глаза останавливаются на мне. (Как будто избегать меня было для нее лукавым удовольствием.) Ну вот, ты начинаешь понимать. У тебя, наверное, есть очень много поклонников. Я хочу сказать тебе, что была любовь. Это японское выражение. (Немного культуры, чтобы произвести впечатление.) Когда человек проводит всю жизнь в комнате, он может интересоваться самыми разными областями жизни – осьминогами, наскальной живописью, японским языком, Японией… В этой стране говорят очень безлично. Так легче – можно спрятаться за словами. Но мы во Франции, поэтому я напишу тебе более открытым текстом. Я любил тебя. Как другие, которые пытались тебя покорить. Я знаю, что любовь – не то чувство, которое человек испытывает в первый момент, встретившись со мной в коридоре. Чаще возникают страх, отвращение, сомнение. (Немного жалости.)
Я не поэт, я не смог бы писать тебе блистательные стихи. Я только хотел тебе сказать, что прочитал роман, в котором герой всю свою жизнь лжет другим и лжет себе. Если тебя интересует название, это «Самозванец Тома» Жана Кокто. Насколько я помню, ты обожала литературу. (Выдвинуть ее вперед, подчеркнуть ее достоинства.) Я узнал себя в этом Тома. Это было потрясение. И открытие. Счастливое для меня! Я больше не хочу быть лжецом. Я хотел бы выражать себя свободно. Чтобы показать себя таким, какой я есть под оболочкой из декатированного пластилина. (Редкое слово произведет на нее впечатление.)
У тебя, конечно, есть друг. Это естественно. Так же естественно, как то, что я отчаянно одинок. Я говорю это не для того, чтобы ты меня пожалела. (Лжец!) А потому, что собираюсь тебя кое о чем попросить. Я не желаю ни влиять на тебя, ни обязывать тебя своими доводами из области сожаления о несчастных.
Так вот, я прошу тебя о милости. Я думаю, ты уже заметила эффект, который производят предварительное объявление, отсрочка, ожидание. Все добровольно! Согласилась бы ты встретиться со мной один раз (один раз, два раза, три раза??? Десятки раз? Сотни раз? Пусть наша встреча продлится десять лет. Мы сидели бы все эти годы в баре, примотанные скотчем к сиденьям, и непрерывно говорили бы, наверстывая все время нашего молчания). Всего один раз. Мы могли бы выпить по стакану и поговорить (я в метафорическом смысле), вспоминая доброе старое время.
Я долго вынашивал в душе эту просьбу, прежде чем высказался. Прости меня.
Ян».
Анна положила письмо и с тревогой посмотрела на сына. Ян, не промедлив ни секунды, передал матери еще запечатанный ответ Валентины.
«Мама, ты можешь прочитать мне ответ?»
– Не знаю.
Анна колебалась потому, что боялась читать слова Валентины. Слова, имеющие отношение к ее сыну. Слова, которые обязательно повлияют на него.
«Сделай это для меня, пожалуйста».
– Извини меня: я не должна была расспрашивать тебя по поводу этого письма. Извини меня: я зашла слишком далеко.
«Я сам прошу тебя. Не бойся. Читай это письмо вслух. Я не знаю, что ответила Валентина. Если ее слова будет тяжело слышать, ты будешь мне нужна. Если они будут долетать до меня через твои губы, мне будет казаться, что они не адресованы мне напрямую. Как будто они из романа».
Ян хотел смутить свою мать, и это ему удалось: ладони Анны стали влажными, рот пересох. Но она не хотела потерять лицо перед своим сыном: она сама создала эту ситуацию.
«Дорогой Ян!
Сказать, что я не удивилась, получив от тебя письмо, значило бы солгать. Честно говоря, я плохо помнила тебя. Так плохо, что не поняла бы, кто ты, если бы ты не сообщил больше информации. Ты был таким незаметным – впрочем, я тоже.
Я была счастлива узнать, что ты так много всего изучаешь. Спасибо, это было мне очень полезно! Общая культура имеет первостепенное значение для тех, кто, как я, решил получить высшее образование. Что касается остального, мне стало немного не по себе, когда я узнала про твои прежние чувства ко мне. Я ничего не замечала. Я в этом отношении немного наивная. Мне нечасто признаются в любви, и это удача для меня, потому что я всегда чувствую себя неловко в такие минуты. Я достаточно одинока, хотя уже некоторое время имею друга. У нас отношения на большом расстоянии: он учится в Лилле. Мы видимся по выходным, когда он возвращается. В этих обстоятельствах я не хочу встречаться с тобой. Мой друг ревновал бы слишком сильно. Я со своей стороны не считала бы нормальным, если бы он встретился с другой девушкой, а меня бы не было рядом.
К тому же, честно говоря, я бы не знала, что тебе сказать. Мы не были друзьями. Я сомневаюсь, что мы могли бы ими быть. Если ты желаешь написать мне снова, я тебе отвечу. Но не очень торопись. Мой отец несколько недель назад записал меня в частный лицей. У меня очень много работы. Я хочу использовать все шансы, чтобы осуществить свой план относительно профессии.
Надеюсь, ты не будешь очень разочарован моими словами. Я не хочу этого.
Мы, несомненно, упустили что-то, когда не познакомились в лицее, но что прошло, то прошло. Мне очень жаль, что эта фраза такая неуклюжая, но она что-то вроде моего девиза.
Я должна отпустить тебя, чтобы увидеть по-новому.
С дружеским приветом,
Валентина.
P. S. Я прочитаю книгу, о которой ты мне сказал. Я по-прежнему очень люблю литературу. Советую тебе другую книгу Кокто – „Ужасные дети“».
Ян очень хорошо представлял себе обстановку, в которых было создано это письмо. Ситуация высказывания – так это называли преподаватели литературы. Выражения, бесполезные везде, кроме класса. Выражения, придуманные для того, чтобы вызвать у учеников отвращение к предмету. Выражения, придуманные для того, чтобы ни один учащийся не посвятил себя преподаванию французского языка. Валентина в строгом брючном костюме сидела на своей кровати, а та была покрыта толстым белым одеялом. Одеяло было зимнее, и Валентине, наверное, было жарко, если учесть, какая теплая погода стоит сейчас во Франции. Рубашка на Валентине была из джинсовой ткани: такие были на всех девушках, проходивших под окнами Яна. Брюки были светлые, легкие и не сковывали ее движений. Он вспомнил, что Валентина никогда не надевала ни юбку, ни платье. Несомненно, она скрывала некрасивые ноги. И без сомнения, это были тонкие ноги, потому что Валентина была стройной. На ногах были маленькие пятнышки – возможно, родинки. Или пятнышки, возникшие из-за плохой циркуляции крови. Нужно представить ее несовершенной, чтобы не сойти с ума.
Не очевидно, что она писала, сидя на кровати в брючном костюме. Отец, несомненно, подарил ей великолепный компьютер Mac с подсветкой. Ян не видел, чтобы она пользовалась компьютером. Эта машина, должно быть, считалась обещанием того, что дочь станет усердно трудиться в школе и будет отлично учиться. Даже в полумраке Валентина не портила себе глаза. Глаза – это важно.
Думала она, не написать ли письмо от руки? Конечно нет. К тому же в ее частном лицее все писали только на клавиатуре. Ручка – устаревший инструмент. Скоро ручки будут выставлять в музеях, чтобы показать молодым, что это такое. И дети будут широко открывать глаза от удивления при виде этой вещи, загадочной, как саркофаг.
Самым большим разочарованием Яна было то, что он не получил от этой девушки письма, написанного ее рукой. Получил листок формата A4, один из 500 листов в пачке. И слова, составленные из хитроумных сочетаний нулей и единиц. Там не было ничего личного, ни грамма Валентины. Ни орфографической ошибки, ни неловкого выражения. Программа проверки правописания идеально выполнила свою функцию. Вот преимущество супердорогого программного обеспечения.
Ян даже не сердился на мать за то, что она присутствовала при том, как был нанесен смертельный удар его любви. До чтения письма Валентины он уже давал себе один шанс из тысячи на то, что получит свидание от этой девушки. Анна тут была ни при чем. Разве Валентина могла сказать «да»? Как несколько неуклюжих фраз смогли бы убедить незнакомку?
Анна сказала, что ей надо позвонить по телефону, и ушла. Это был предлог оставить сына одного. Она тоже чувствовала, что это чтение – смертельный удар. Сын не верил Анне ни секунды: его мать ненавидела телефон. И кому бы она могла позвонить? В домах, где ничего не происходит, где есть только скука и повторение того, что уже было, необходимость позвонить быстро становится чем-то необычным. Если бы Анна решила воспользоваться телефоном, чтобы чем-то заполнить свое время, пустое, как пакет, изображающий подарок под елкой в супермаркете, она бы уже сказала об этом Яну раз десять – накануне утром, накануне в полдень, в 16 часов, в 18 часов, накануне вечером, перед сном. В день звонка утром….
Ян положил послание Валентины к своим черновикам, потом сел за компьютер и начал сочинять письмо к Валентине – последнее. Чтобы закончить разговор. Если она не ответит, это не важно. По крайней мере, он скажет ей о своем разочаровании. Она отказалась увидеться с ним всего на несколько минут – какая мелочность! Есть ли у нее сердце? Слова вырывались из-под пальцев Яна, заполняли пыльный экран, и количество символов непрерывно увеличивалось. Ян подумал о Холдене, о его фразах, резких и все такое. И позавидовал Холдену, который был способен этими залпами слов отгонять от себя тех, кто создавал ему неприятности.
Немой Холден, выражающий свои мысли с помощью записной книжки, меньше щеголял бы своей речью. Пять минут ожидания перед каждой репликой. Надо выбрать слова. И следить за правописанием. Когда человек говорит, он не задает себе вопрос, одно или два «л» пишут в слове «апелляция». Он говорит, и все тут. Если бы Холден был немым, Сэлинджер продал бы всего пятьдесят экземпляров своего романа. Немой подросток, который хочет посмотреть на уток. Такой прием напугал бы редакторов. И почтовый ящик романиста наполнился бы письмами вроде:
«Дорогой месье,
благодарю вас за то, что вы прислали нам свою работу, озаглавленную
„НАД ПРОПАСТЬЮ ВО РЖИ“.
Этот текст интересен, но, к сожалению, не сможет войти в наш план публикаций…»
Ян улыбнулся своим мыслям. Он писал все быстрее. Это было сведение счетов на высокой скорости. О том, чтобы писать от руки, вопрос даже не стоял. Валентина недостойна его почерка, его умения идеально выписывать буквы. А если бы он скрыл от нее свое увечье? Если бы написал ей под чужим именем? Согласилась бы она встретиться с ним? Да! В этом Ян был уверен. Ему надо было бы продать себя. Изобрести какую-то невероятную историю. Он нарисовал по памяти целую серию портретов Валентины и хотел подарить ей эти наброски. Она пришла бы полюбоваться собой. Посмотреть, как стала музой для мальчика, которого почти не помнила, для одноклассника, который очень мало пробыл в ее лицее. Можно было бы подчеркнуть, что так случилось по вине его отца, дипломата.
Ян поставил завершающую точку в своем письме. Потом положил указательный палец на клавишу Delete и держал ее нажатой, позволяя курсору съедать свои фразы. До верхнего края страницы. Курсор настаивал на своем – подпрыгивал, как будто не хотел забыть ни одного слова. Но от этого письма не должно было остаться ничего. Только бумага. «Файл», «Печать», «ОК». Из принтера появилась белая страница, удивленная тем, что она такая чистая, без единого знака. Ян положил этот лист в конверт, на котором указал адрес Валентины. Гнева больше не было.
После того, что произошло, мать не откажется отнести это письмо.
Она и сделала это – через час, когда якобы закончился ее мнимый звонок. Этот болезненный опыт стал для Анны прививкой: она пообещала себе давать теперь больше свободы Яну. Валентина многое теряет, отказывая ее сыну. Теряет заботливую свекровь и великолепную парижскую квартиру, на которую уже час как обрушивается декабрьский дождь. Выйти на улицу в такую погоду! В обычное время Анна прогнала бы от себя эту мысль. Но теперь, потрясенная событиями этого дня, она не стала этого делать. Ян просил ее, и в его глазах была печаль! И при таких глазах еще морщины по всему лицу… Она бросит вызов стихиям ради сына!
«Мама, я бы хотел, чтобы мой ответ был отправлен сегодня, тогда Валентина получит его завтра».
Прочитав эти слова, Анна взглянула из окна комнаты на потоки воды, которые с невероятным шумом ударялись о почву. Небо наказывало землю.
– Я сейчас схожу туда, твое письмо уйдет сегодня. Мне только нужно взять зонт.
«Спасибо, мама; но не задерживайся долго: уже поздно, я боюсь, почта закроется».
Анна поискала свой зонт там, куда обычно его ставила, но не нашла. Дождя не было уже много недель, и зонтик вернулся на летние квартиры. Анна не удивилась, что поиск начался с исчезновения: уже несколько месяцев ее память очень зло шутила с ней. Каждый день Анна теряла свои лекарства, лекарства сына, ключи и все вещи, которые постоянно были рядом с ней и Яном.
Анна принялась исследовать остальные комнаты первого этажа. Никаких следов такого желанного предмета. Она решила проверить, нет ли зонта в прачечной, где она бывала редко, потому что опасалась туда ходить. Там плохо работал свет из-за неверного соединения в проводке, которое не сумел устранить ни один электрик. Лампочка освещала комнату и примерно через двадцать секунд гасла. Поэтому Анна лишь на мгновение заглядывала в прачечную. Открыть дверь – нажать на выключатель – положить вещь на первое попавшееся доступное место – отступить назад – закрыть дверь.
Возможно, она положила зонт здесь. Анна подавила свой страх (под действием материнской любви) и обшарила все углы, не забывая вставать и снова зажигать свет. Наконец она встала на колени, чтобы заглянуть под старый внушительный предмет мебели, который служил ее мужу огромным ящиком для инструментов, когда муж еще спал в одном доме со своей женой и сыном. В этом предмете мебели находились все самые невероятные создания мира инструментов – ножовки странных форм, футляры для втулок, причудливые шлифовальные устройства… Все они до сих пор не были распакованы. Ее супруг, конечно, хотел иметь чистую совесть и выглядеть опытным и умелым в глазах других клиентов магазина, где делал эти покупки. А сам таким не был.
Анна наклонилась еще ниже, чтобы дотянуться до самого дальнего и самого недоступного участка. Ее щека коснулась холодного пола. Анна не отапливала эту комнату: зачем тратить электричество на такое помещение? Прикосновение к ледяной пыли было неприятным. Может быть, иногда стоило включать обогреватель. Нельзя оставлять без внимания ничего. И никого.
В этот момент в нескольких сантиметрах от ее глаз появилась маленькая бумажка. Анна с трудом прочитала ее правым глазом: левый был слишком близко от пола, и рефлекс заставил этот глаз закрыться.
«Не задерживайся слишком долго, мама. Спасибо».
Ян стоял перед ней. Должно быть, содержание его письма очень важное; она не может ждать дольше. Тем хуже для дождя.
Анна пошла под хлещущими струями ливня в маленькое почтовое отделение, которое находилось на углу улицы. Письмо она прятала под курткой, чтобы оно не намокло. Это отделение обречено: оно такое крошечное, что его неизбежно закроют. Здесь нет машины для печати штемпелей. И человек открывает дверь на расстоянии. Это чудо. Она нажала на звонок, чтобы получить разрешение войти. Механизм в ответ сразу же открыл бы дверь. Но служащий не открыл: он был завален работой с тремя клиентами, которые уже находились в офисе. Анна позвонила снова, более настойчиво. Никакого отклика. Дождь заливал ее очки. Анна достала кусок бумажного полотенца, который взяла с собой из дома, чтобы вытирать нос. Попыталась вытереть воду и сопутствующую воде грязь. Попробовала разглядеть, что происходит внутри, но ей мешала видеть сухая спина одного из клиентов. Она слабо постучала в дверь, пытаясь привлечь его внимание. Он обернулся и смерил ее полным презрения взглядом. Анна опять позвонила. Звонок был слышен даже снаружи, но никто не обратил на нее внимания. На двери она заметила два знака – фигуры мужчины в наушниках и другого мужчины, вооруженного. Рисунки были перечеркнуты: это значит, что в таком виде нельзя добиться встречи с почтовым служащим. Надо бы добавить сюда третий рисунок – женщину в мокрых и грязных очках.
К счастью, из отделения наконец вышел мужчина с очень большой посылкой, которая загораживала от него стоявшую впереди женщину. Он задел Анну своей картонной коробкой и заворчал, думая, что дверь слишком узка для посылок этого размера. Анна, разъяренная и мокрая, наконец вошла.
Прождав пятнадцать минут, она наконец смогла поставить штемпель на письме. На конверт не попало ни капли воды. Анна была этим так довольна! Она гордилась своей материнской преданностью. Ян будет ей благодарен – в этом она не сомневалась.
Ян стоял у окна своей комнаты и смотрел на мать, которая возвращалась домой под дождем, втянув плечи словно для того, чтобы вода не просочилась под одежду. Кончиками пальцев он крутил зонтик своей мамы.
