Человек доброй воли

Стук в дверь.

Я открываю ее. Отправляюсь в неизвестность. Я никого не оставляю равнодушным. Мгновение неуверенности. Мужчина, который стоит передо мной, не реагирует на мою нерешительность. Я чувствую, что внутри меня шевелятся какие-то образы, как в компьютере, в котором произошел сбой. Шум обогревателя. У мужчины на лице капли пота. Четыре этажа пешком: для этого нужно быть достойным меня или быть в полном отчаянии. Он болтается в слишком широком для него костюме. Костюм серый – одежда торгового агента, который ищет, кому бы продать товар. Осанка человека, который в жаркие летние дни водит автомобиль по столице, раздевшись до пояса. Обычно я отвечаю таким людям: «Ваш случай меня не интересует», но в этот раз – нет. Меня интересует, решится ли он начать разговор.

– Добрый день. Меня зовут Роберт Чэпмен. Извините меня за одышку, но на улице очень жарко. Я отвык от физических упражнений.

– Добрый день, месье Чэпмен. Входите, пожалуйста.

Он вынул из кармана тряпичный носовой платок и вытер лоб. Эти носовые платки – рассадник микробов. Я думал, что они исчезли еще лет десять назад, но они еще тайно живут в нескольких карманах. Тайное общество тряпичных носовых платков.

Роберт Чэпмен. Эта фамилия мгновенно напомнила мне про Джорджа Чэпмена, серийного убийцу из XIX века. У этого типа была дурная привычка отравлять своих подружек. Они жаловались на постоянные боли в желудке, но никто всерьез не обращал на это внимания. У всех людей бывают боли в желудке. У всех, кроме Джорджа, которого повесили.

Впрочем, «мой» Чэпмен выглядел совершенно безобидным. Только немного уставшим.

Итак, «мой» Чэпмен обратился ко мне потому, что один из его друзей уже опробовал на себе библиотерапию – и успешно. Чэпмен пошел мне навстречу – упомянул про стресс, который подтачивает его жизнь с тех пор, как он посвящает большую часть своего времени работе. Профессиональное выгорание.

Я уютно усадил его в чудесное кресло от Икеа, которое мне оставила Мелани. А ведь оно было ей очень дорого. Может быть, однажды она вернется забрать его. А пока она не всегда отвечает на мои сообщения.

Для начала я попросил Чэпмена рассказать мне, как проходит его обычный будний день.

– Я должен встать в 5.30, чтобы просмотреть почту и папки с делами до того, как проснутся дети. В 7.30 я ухожу в бюро. Рабочий день у меня начинается в 8.30, но лучше прийти заранее. Мой начальник не любит тех, кто опаздывает. Он ценит тех, кто приходит рано. Работаю до двенадцати. Перерыв на завтрак: 20 минут. Снова в бюро до 19.30. Если работа над делами продвинулась хорошо, возвращаюсь домой. Если нет, бывает, что сижу в бюро до поздней ночи. Вы мне не поверите, но случалось, что я ночевал в своей машине. Какая польза возвращаться домой в 4 утра, чтобы встать через полтора часа? У меня минивэн, в нем можно вытянуться на три четверти роста. Моя жена думает, что я ее обманываю. Ее сослуживцы тоже так думают. В такой ситуации трудно не вообразить, что муж изменяет. Но я ее не обманываю. Да и как бы я смог это сделать? В какой момент? И она мне дорога, хотя я и провожу самую светлую часть своей жизни в бюро: когда я возвращаюсь домой, уже темно. Я спрашиваю себя, видел ли я когда-нибудь свою гостиницу при дневном свете. Я все время смотрю на свой смартфон. Он для меня как бутылка с кислородом. Или, вернее, как подушка, которая меня душит. Я сплю очень мало: всегда кошу глазом на телефон, слежу, нет ли красной точки, которая указывает, что пришло сообщение.

– Вы хорошо сделали, что пришли ко мне, месье Чэпмен: библиотерапия дает хорошие результаты в таких случаях, как ваш. Мы вам поможем.

Когда я сказал «мы», хотя один пытался утешить этого несчастного, я это сделал, чтобы выглядеть немного солиднее, немного значительнее. Слово «мы» всегда успокаивает, как вторая футболка. Произнося его, я чувствовал себя так, словно вместе со мной работает команда из пятнадцати человек. И словно я добиваюсь результатов в любых обстоятельствах. Второе верно лишь отчасти. В моей области ни в чем нельзя быть уверенным. В том, что касается разума, никогда нет полной определенности. Но Чэпмену не полагалось это слышать. Нужно было дать ему время, и это была самая большая трудность. Чтение – пожиратель времени, а Чэпмен уже потратил половину срока, на который рассчитаны песочные часы. Я не стал сразу говорить ему, какую книгу я желал бы, чтобы он прочитал. «Проезд закрыт». За годы работы я стал достаточно талантливым лжецом. Человек гордится тем, чем может. В конце концов, у меня есть много общего с торговым агентом, у которого плохо идут продажи. Мне не хватает только такого же костюма.

– Я вам верю. Я не хотел начинать процедуру, в которой слишком много медицинского. Я всегда боялся врачей. Мой отец был врачом. И могу вам сказать, что он «лечил» меня очень оригинальным образом – побоями по рецепту. По специальности он был семейный врач, но для чужих семей, не для собственной. Я для него значил меньше, чем старики, которыми он занимался. Зато он постоянно носил белый халат, даже когда не был на «службе». Вот почему я выбрал библиотерапию. Я знал, что здесь никогда не увижу этот халат.

– Ну, в этом смысле вы ничем у меня не рискуете. Я не ношу белый халат! И я не предлагаю химические медикаменты. У меня просто слова. Последовательность слов, которые, я надеюсь, найдут отклик в вашей душе. Я хотел бы, чтобы вы сегодня прочитали один текст. Но сначала скажите мне, какие у вас отношения с чтением.

– Раньше я много читал, теперь уже нет. Как я вам только что объяснил, у меня нет на это времени. Но я хочу измениться! Я действительно хочу снова погрузиться в книги.

– В какое время вашей жизни вы много читали?

– Могу сказать точно: от пятнадцати до двадцати пяти лет. Пятнадцать лет мне было, когда умерла моя мать. Я прочел «Постороннего» Камю: «Сегодня мама умерла». Это время имело для меня два смысла: потеря самого дорогого в моей жизни человека и открытие литературы. Мне помогли книги. Я читал все, что попадало мне под руку. Это был способ уйти от этого мира, оборвать мрачные мысли. А в двадцать пять я нашел серьезную работу. В торговле. Продажа ручных часов класса люкс. С того времени я забросил книги. В люксовом часовом магазине персонал читает мало. Клиенты, состоятельные люди, тоже не читают. Мне стало не очень интересно говорить о литературе. Вы заметили, что богатые люди почти никогда не читают?

– Я знаю очень мало богатых людей и поэтому не могу вам ответить. Как вы объясняете эту закономерность?

– Книги не приносят никакого дохода! Посмотрите хотя бы на нищету писателей. Они сотни лет жалуются на свое нищенское существование. Часы, которые я предлагаю, стоят тридцать или сорок тысяч евро. Кто-нибудь заплатит столько за книгу? Сомневаюсь.

– Может быть, коллекционеры платят. Однако не будем говорить о страданиях артистов. Вот несколько листков, которые я приготовил для вас. Прочитайте их в спокойной обстановке, а потом посмотрим, что мы сможем из них извлечь.

И я протянул ему несколько листов формата A4, напечатанных в расчете на то, что они смогут его заинтересовать. Чернила – самая дорогая жидкость в мире. Настоящее черное золото. Золото всех цветов. Купленное на все мои оставшиеся деньги, на которые я должен был дожить до конца этого бесконечного ноября.

– Простите меня, но у меня немного влажные ладони: жара, стресс. Я бы не хотел повредить эти листы. Прочитаю их в метро. Когда у нас новая встреча?

– Прочитайте их спокойно и приходите снова через неделю. Мы поговорим об этом тексте.

– Через неделю? Отлично: у меня будет время выполнить задания. Я приду примерно в двадцать часов.

– В двадцать часов?

– Раньше невозможно. Я смог отпроситься только на сегодня. Мой начальник думает, что я у хирурга. Я купил на специальном сайте фальшивую справку для подтверждения этого.

– Я не знал, что существуют такие сайты.

– Итак, в двадцать часов?

– В двадцать. Приятного чтения.

Я уже представлял себе выражение лица спрятавшейся за своей дверью мадам Фарбер. Принимать пациентов в такое позднее время! Она может подумать, что я вступил в какую-то маленькую тайную группу сепаратистов. В подпольное общество. Или что я продаю запрещенные вещества. Это я-то, который провел ночь в отделении скорой помощи после того, как выкурил одну легкую «Мальборо» для подростков! Марселина начнет расспросы по этому поводу. Может быть, я попрошу на специальном интернет-сайте справку:

«Месье Алекс Т. принял в 20 часов месье Роберта Чэпмена с целью заработать немного денег, чтобы погасить задолженность по арендной плате».

Разумеется, с печатью «Подтверждаю».

– Мы закончим не слишком поздно?

– Не знаю; это вы желаете, чтобы мы встретились ночью.

– В двадцать один час будет футбольный матч, который я не пропущу ни в коем случае.

– Мы закончим быстро.

– Это, возможно, последний матч Полстры во Франции.

– Снова Полстра…

– Вы с ним знакомы?

– Только знаю его по имени.

Мы «знали по имени всех». Джеф, квебекский любитель высоты, когда я однажды его спросил, знает ли он Гюго (в этом случае «знать» означало «прочитать»), ответил: «Да, по имени». Этот странный ответ испугал меня до ужаса. Глагол «знать» опасен. И я вспомнил о библейском значении этого глагола, которое было бы еще менее уместно в этой ситуации:

«И познал Адам еще жену свою, и она родила сына…» Если бы я сказал Чэпмену, что Полстра – один из моих пациентов, Чэпмен не отстал бы от меня. Он попросил бы у меня позволения пообедать вместе со мной, полулежа на моем канапе, в надежде, что футболист неожиданно ко мне зайдет. Когда речь заходит о футболе, взрослые мужчины снова становятся мальчиками. Чэпмен – мальчик с фамилией убийцы.

На лестничной площадке Чэпмен едва не споткнулся из-за развязавшихся шнурков. Он никогда не умел завязать их правильно. Четыре или пять раз в день ему приходилось наклоняться, чтобы повторить это несовершенное движение, жест-замену, который один друг Чэпмена, огорченный его неловкостью, показал ему, когда тот был еще подростком: «Сделай две петли, скрести их, и все готово». Друг его подвел: Чэпмен достаточно скоро понял, что этот прием хотя и казался достаточно похожим на классический, на самом деле был только низкокачественной заменой.

А маргарин никогда не будет иметь вкус масла. Пока он возился со шнурками, свет погас. Чэпмен стал на ощупь искать выключатель. В конце концов он нашел кнопку и нажал на нее. Это была кнопка звонка. Алекс открыл дверь, и свет из его квартиры осветил площадку. Глаза Чэпмена сузились.

– Вы что-то забыли?

– Нет. Мне очень жаль, что так вышло: я искал выключатель.

– Ничего страшного. Он размещен очень неудачно; вы не первый, кто столкнулся с этой проблемой.

Алекс вышел на площадку и зажег свет. Потом он подошел к Чэпмену, который по-прежнему почти сидел на полу. Редко случается, что человек при встрече с тобой находится в этой позе.

– До следующей недели!

Чэпмен закончил свое дело и, выпрямляясь, уронил конверт, который носил в кармане пиджака. К счастью, он заметил это, крепко сжал конверт и улыбнулся от удовольствия. Конверт много для него значил.

На двери были написаны два имени:

Входя, Чэпмен не понял, что эти слова звучали в его маленькой голове нескладно. Как мелодия с поцарапанной пластинки.

Странно иметь имя Алекс. Ну да, в этом нет ничего плохого, но имя слишком короткое, выглядит как обрубок. Для Чэпмена в нем чего-то не хватало.

Свет опять погас. Чэпмен, полностью погрузившись в свои достойные худшего из последователей Пруста размышления об именах, не имел силы духа сообразить, что таймер продолжал работать. На этот раз он без труда нажал на выключатель: мозг запомнил, где тот находится. Чэпмен несколько раз подряд прочитал: «Мелани Аттал». Эти два слова хорошо сочетаются, подумал он. В них все на месте.

Личные почтовые ящики получили широкое распространение еще в XIX веке, но, кажется, до кого-то эта информация не дошла до сих пор. Я терпеть не могу эту болезненную страсть подсовывать почту под дверь. Кто-то подошел к моей квартире так близко, что почти мог просунуть в нее письмо. Тут все дело в «почти». Наполовину у меня, наполовину на площадке. Наполовину цело, наполовину разорвано. Письмо для Мелани, имя которой еще было указано на двери. Убрать его оттуда означало полностью уничтожить надежду на ее возвращение. Значит, отправитель письма не знает и о том, что она меня бросила. Кто же это? Никакого штемпеля. Загадка в стиле тревожного ожидания.

Я отложил письмо. Это случай увидеть ее. Конечно, она подумает, что это я повредил ее почту. Но это не важно. Одной претензией больше. К счастью, тулонской каторги больше нет. Я никогда не был ревнивым. Благодаря Богу. Благодаря Прусту. Бегать по Парижу всю ночь в поисках Мелани – какое несчастье! Допрашивать ее много часов подряд, чтобы узнать, как она проводит время, – нет уж, спасибо! И хотя она мне не верила, когда я формулировал это утверждение, я не знал по-настоящему, что это за чувство. А потому я не ощущал никакого желания вскрыть это письмо. Что внутри? Имя поклонника? Записка с оскорблениями? Возможно все.

Имя пациента: Роберт Чэпмен

Переутомлен. Чтение будет для него переобучением. Снова научить не торопиться. Не останавливаться на его удивительных замечаниях. Он явно по-своему чувствительный человек. Добровольно пришел сюда, хотя знает, что это причинит ему боль.

Иван Гончаров. «Обломов»: это очевидно!

Милан Кундера. «Неспешность». Может быть. Верхом на коне с Виваном Деноном.

Мишель де Монтень. «Опыты». Не торопиться.

«Будьте внимательны. Для вашей безопасности мы советуем вам следить за своими вещами и держать их возле себя. Не стесняйтесь сообщить нам о любом пакете, который покажется вам бесхозным».

Утром Чэпмен обнаружил, что семейная стиральная машина перестала работать. Он пошел в кладовую за своими только что постиранными брюками. Они были сухими, потому что машина не работала. Может быть, дело в уличной жаре. Он, невнимательный в этот утренний час, наступил на одну из расставленных по комнате мышеловок. Щелк! Проклятый грызун, которого он не может выгнать, несмотря на целый арсенал оружия! Уже много недель продолжается эта борьба с невидимым врагом. Перегрызенные провода, помет в разных местах дома. Безнадежно пустые мышеловки вызывали у Чэпмена мысль, что у мышей произошла мутация и теперь эти зверьки знают, что к приманкам нельзя приближаться.

Все расшаталось. Ничто не существует долго, кроме мышей. Времена года переплетаются одно с другим, и получается путаница. Стало невозможно отличить мужчин от женщин. Поезд метро остановился на набережной. Чэпмен заметил гигантскую рекламу, которая расхваливала революционный прибор. «Достаточно одного стакана воды». Вот это изобретение! Нужно узнать о нем побольше. Одного стакана воды хватает, чтобы очистить пять килограммов белья! Удача улыбается Чэпмену. Стены помогают ему в поисках. Один стакан воды! Это смешно. Человек за день потребляет намного больше. Наука каждый день делает шаг вперед. Инженеры работают над тем, чтобы сократить потребление воды. Какая спасительная задача! Довольный своей находкой, Чэпмен сфотографировал на свой смартфон марку стиральной машины.

«ЮНИСЕФ: 780 миллионов людей не имеют доступа к питьевой воде».

Этот плакат Чэпмен не увидел: он был слишком озабочен, что его телефон не может выполнить соединение.

Метро похоже на большинство человеческих пороков. Конденсат нищеты и убожества, их эссенция, вроде эссенции ароматного вещества для духов. Туалетная вода из порока. Одни мужчины-пассажиры стараются привлечь к себе взгляд своей соседки, надеясь завязать с ней беседу о пустяках. Другие находятся здесь ради непосредственного контакта. Немного навязанного человеческого тепла. От трения рождаются энергия и жизнь. Воры, которые крадут под шумок. Просветленные, которые считают себя жертвами всемирного заговора.

Те, кто читает, находятся внутри своих маленьких миров. Те, у кого нет книг, стараются всеми возможными способами разглядеть на обложке заголовок, который всегда напечатан слишком мелким шрифтом. Это нужно делать незаметно, полузакрыв глаза, чтобы не привлекать внимания: читатель может рассердиться и убрать свою книгу или изменить ее наклон, чтобы усложнить задачу любопытным соседям. Но он тоже может быть порочным – использовать литературу для ловли сердец.

Чэпмен открыл кейс и стал читать листки, которые ему дал Алекс. Молодая женщина, сидевшая рядом, сразу же устремила свои глаза на текст:

«В Гороховой улице, в одном из больших домов, народонаселения которого стало бы на целый уездный город, лежал утром в постели, на своей квартире, Илья Ильич Обломов. Это был человек лет тридцати двух-трех от роду, среднего роста, приятной наружности, с темно-серыми глазами, но с отсутствием всякой определенной идеи, всякой сосредоточенности в чертах лица. Мысль гуляла вольной птицей по лицу, порхала в глазах, садилась на полуотворенные губы, пряталась в складках лба, потом совсем пропадала, и тогда во всем лице теплился ровный свет беспечности».

Сначала Чэпмен был удивлен своей встречей с Ильей Ильичом, но они быстро стали хорошими знакомыми. Гончаров владел искусством начала – умением знакомить и увлекать читателя. Обязать его остаться, написать между строк: «Ты должен прочесть эту книгу, а не отложить ее». Подсознательное послание автора. И вот устаревшая книга перепрограммирована: текст, написанный в 1859 году, завладел вниманием переутомленного парижанина двадцать первого века. Возникла хрупкая дружба.

«Иногда взгляд его помрачался выражением будто усталости или скуки, но ни усталость, ни скука не могли ни на минуту согнать с лица мягкость, которая была господствующим и основным выражением, не лица только, а всей души».

Увязнув в романе, Чэпмен проехал свою станцию. «Свою» – как будто она ему принадлежит. Он только проходит по ней, призрак среди призраков. Кстати, кому принадлежат эти станции? Кто захотел бы их иметь? Быть владельцем всей этой грязи и всех этих пороков. Его соседка вскочила с сиденья, почти раздавив ему ногу. Чэпмен не споткнулся: у него не было на это времени. Книжная грабительница была уже на платформе. Мысль, что на его супердорогом ботинке может навсегда остаться след от только что перенесенного нажима, заставила Чэпмена оцепенеть. Он снял ботинок, чтобы расправить кожу рукой, а листки положил на оставшееся свободным место. Рядом с Чэпменом сразу же сел мужчина и накрыл листки своим задом, даже не заметив этого. Чэпмен не знал, как быть: башмак в руке, листки раздавлены. Сосед казался ему не слишком симпатичным, поэтому Чэпмен не осмелился его побеспокоить и оставил его кивать в такт музыке, которую тот слушал. «В любом случае я не смогу ему ничего объяснить, – подумал он. – Этот человек отрезан от мира своими наушниками. Как жаль: мне очень нравился этот текст. Попрошу Алекса забрать его у меня. В конце концов, это всего лишь текст. Если бы речь шла о моем ботинке, я бы стал тормошить соседа».

«Обломов всегда ходил дома без галстука и без жилета, потому что любил простор и приволье. Туфли на нем были длинные, мягкие и широкие, когда он, не глядя, опускал ноги с постели на пол, то непременно попадал в них сразу…»

Чэпмен размышлял о своем чтении и о том, как мала его ценность по сравнению с ценностью башмака, и тут услышал, что объявляют следующую станцию, «Лионский вокзал». В первый раз с тех пор, как пользуется парижским метро, он проехал свою станцию, «Бастилию»! Значит, надо возвращаться. Он машинально пошевелил ступней и почувствовал прохладу пола, которая контрастировала с жаркой сыростью вагона. Уличная жара по-прежнему оккупировала метро. Чэпмен заметил, что не надел ботинок. Люди вокруг него, разумеется, не удивились человеку с ботинком в руке. Чэпмен обулся и выбрался из крошечного пространства, где сидел. И не забыл сказать «извините» соседу. Тот даже не заметил, что Чэпмен его слегка толкнул: музыка поглощала все его чувства. Он с полнейшим безразличием давил собой шедевр русской литературы.

Возвращаясь домой, на свежем воздухе кроткий и ласковый, что было для него необычно, Чэпмен решил, что расскажет жене, как провел день. С ним случились необычные происшествия. Он непрерывно вытирал свой мокрый лоб. После тридцати лет супружеской жизни сходить к библиотерапевту или проехать свою остановку – необычные происшествия. Супруга будет избавлена от вечных рассказов про бюро и сослуживцев, которых она знает только по именам. Ей не придется притворяться, что она его слушает, и при этом автоматически готовить ужин. Может быть, она прислушается к нему на несколько мгновений.

– Помнишь, я на сегодня был записан к библиотерапевту. Он очень симпатичный. Немного странный, но добрый, а человек, который возится с книгами, не может не быть странным.

– Мы с ним хорошо поговорили. Я думаю, что буду хорошо с ним ладить. Это меня удивляет, потому что он не выглядит мужественно, ни крупицы мужского начала, а я люблю настоящих мужчин.

– Он дал мне домашнее задание. Я должен прочитать начало русского романа. Название – «Обрамов» или что-то в этом роде. Я дам тебе его почитать. Ты согласна?

– Дорогая, ты меня слышала?

– Что такое?

– Ты не против читать вместе со мной книгу, про которую он мне сказал?

– Какую книгу?

– Ту, которую дал странный библиотерапевт.

– А ты не видел, что стиральная машина не работает?

– Я нашел гениально придуманный аппарат, который потребляет очень мало воды. Учитывая цену, по которой его продают, я думаю, что нам действительно стоит вложить деньги в машину последнего поколения.

– Дорогой, я согласна с тобой. Мы вместе пойдем по магазинам в эти выходные.

– Смотри, – сказал он, протягивая ей свой телефон, – вот этот аппарат.

И жена с величайшей серьезностью погрузилась в чтение технического описания. В это время пирог пекся, а салат стоял в прохладном месте.