Книга: Вихри Валгаллы
Назад: ГЛАВА 5
Дальше: ГЛАВА 7

ГЛАВА 6

Короткой дорогой выехали к разъезду Тельма, куда Шульгин по радио вызвал паровоз с единственным прицепленным к нему бронированным вагоном. Основной поезд должен был выйти следом через три часа, а бронепоезд по специальной команде – через шесть. Опасаться было в принципе нечего, ни один человек в Иркутске не знал и не мог знать о проведенной операции, однако Сашка предпочел подстраховаться по максимуму. И если бы даже вдруг, вопреки всем предположениям (таблетка бы вдруг не подействовала, чекист сумел из монастыря выбраться и добежать пешком сорок верст до города), кто-нибудь из иркутских властей захотел организовать преследование, шансов у них все равно не было. Путь одноколейный, автомобильных дорог, по которым можно былобы обогнать идущий «зеленой улицей» поезд, не существовало в природе, а телеграфом приказать транспортным чекистам задержать спецпоезд Троцкого – невозможно по определению.

 

Что по-настоящему удивило Шульгина, так это, что адмирал, оказавшись во вполне соответствующем его привычкам и рангу вагоне, хорошо натопленном, выдраенном, с застеленной свежайшими простынями постелью в отдельном купе первого класса, с накрытым в салоне по всем правилам ресторанного искусства столом, отнюдь не пришел в состояние эйфории, а, напротив того, как бы впал в меланхолию.
Сашка все-таки обладал великолепно сбалансированной нервной системой, отчего всегда удивлялся, если реакция других людей не совпадала с той, какую сам он считал естественной в предлагаемых обстоятельствах.
Тем более, как уже неоднократно упоминалось, его любимой книгой был «Граф Монте-Кристо».

 

Адмирал же, поднявшись по ступенькам салона, сбросив с плеч надоевшую шубу, под которой оказался заношенный и пропотевший английский китель со следами сорванных иркутскими ревкомовцами в порыве пролетарского гнева погон, синие бриджи и растоптанные валенки, совсем ему не идущие, сел на диванчик, откинулся на спинку и устало прикрыл веки.
Коротким жестом Шульгин отправил за дверь сопровождающих офицеров, а Кетлинскому указал рукой на кресло в углу. Сейчас, пожалуй, придется не врангелевского представителя изображать, а вспомнить свою основную специальность.
Однако первым делом он заскочил в купе, набросил, не застегивая пуговиц, форменный китель российской армии с настоящими, дореволюционными погонами, а также и генерал-адъютантскими аксельбантами и успел сесть за стол напротив Колчака за секунду до того, как адмирал открыл глаза.
– Я вас не знаю, генерал, – сказал Колчак. Взгляд у него был острый и внимательный. Он повернулся к каперангу: – Капитан Кетлинский, вы можете сказать, что происходит?
Сашка малозаметным жестом предложил капитану промолчать и сам ответил на вопрос:
– Тогда давайте познакомимся. Я генерал-майор Шульгин, Александр Иванович, специальный представитель нынешнего Верховного правителя свободной России генерала Врангеля Петра Николаевича. После того как стало известно, что большевики лишь имитировали ваш расстрел, оповестив об этом мир, я получил приказ освободить вас из плена, который, как теперь уже очевидно, и исполнил. В данный момент мы движемся в моем поезде по Сибирской магистрали в сторону Харькова, который сегодня является столицей независимой республики Югороссия… – Говоря это, он налил адмиралу полный стакан любимого им французского коньяка «Ласточка», протянул, привстав, с полупоклоном.
Колчак машинально взял стакан и медленно выпил, будто там было ситро, а не крепкий ароматный напиток.
– Так. За спасение благодарю. Но, очевидно, я чего-то не понимаю. Если генерал Врангель, которого я, признаться, плохо помню, является Верховным правителем, то где, простите, в таком случае генерал Деникин, принявший от меня титул Верховного? И каков вообще государственный строй в России? Что такое Югороссия? Следует ли понимать, что с большевиками заключен мир и лозунг единой и неделимой России потерял свое значение? Либо я несколько повредился в уме, либо происходит нечто мне непонятное.
«Хороший симптом, – подумал Шульгин, – «пациент» сохраняет критический стиль мышления. Понятно, что все им пережитое – катастрофа на фронте, предательство союзников, допросы в Чека, почти целый год в одиночке с еженощным ожиданием смерти, – отнюдь не способствует душевному равновесию, но все же радость от чудесного спасения должна бы перевесить…»
– Александр Васильевич, – сказал он, – может быть, не будем именно сейчас вдаваться в скучные подробности жизни? Разве мало вам того, что есть в данную секунду? Могли ли вы вообразить подобное еще шесть часов назад? Эрго – бибамус.
Адмирал послушно выпил еще. Кетлинский, до этого не участвовавший в застолье, по сигналу Шульгина подвинул свой стул к торцу стола и тоже взял протянутый стакан.
– Папиросу, сигару, ваше высокопревосходительство?
Колчак взял сигару. Прикурил от поданной Шульгиным зажигалки. Жадно и глубоко, словно это была не сигара, а легкая папироса, затянулся. Не смог замаскировать естественного для соскучившегося по настоящему табаку курильщика дрожания руки.
– Генерал, – спросил он после соответствующей моменту паузы, – вы серьезно считаете, что я потерял над собой контроль? Напрасно. Момент переживания, конечно, был сильный, но тем не менее… Я действительно не понимаю смысла происходящего, но и всего лишь. Казимир Филиппович, здесь присутствующий, является для меня достаточным доказательством, что случившееся не бред и не провокация. Иначе это было бы слишком сложно. Ни мое больное воображение такого не придумало бы, ни тем более красные… Да и в чем смысл подобной мистификации?
«Слава Богу, пронесло, – подумал Сашка. – Противошоковое дано вовремя, и реактивный психоз не успел развиться… А главный мой преферанс, что я именно Кетлинского с собой взял. Знакомое лицо человека, которому он доверяет абсолютно, и в самый критический момент. Сам я ему и за два часа ничего не сумел бы доказать…»
– Александр Васильевич, я восхищен вашей выдержкой и силой духа. Именно поэтому предлагаю вам сегодня не задавать никаких вопросов. Ешьте, пейте, курите, вспоминайте с капитаном минувшие битвы, да, господи, просто в окно посмотрите…
Шульгин отдернул занавеску. За окном летела параллельно вагону огромная желтая луна, мелькали покрытые оползающими снеговыми шапками сосны, черное на первый взгляд небо отливало ружейной сталью. И пусто было вокруг, пусто и тихо. Будто ни войны в мире, ни смуты, ничего…
– Занесло тебя снегом, Россия,
Запуржило седою пургой,
Лишь печальные ветры степные
Панихиду поют над тобой… —

не совсем к месту продекламировал Кетлинский. Адмирал от двух стаканов после годичного воздержания стремительно хмелел. Чего и требовалось добиться Шульгину. Это гораздо лучше, чем накачивать человека транквилизаторами.
– Кофе, чаю, Александр Васильевич?
– Спасибо, ничего. Если вы позволите мне прилечь, будет достаточно… Только один вопрос я вам все-таки задам: вы что-нибудь знаете о судьбе госпожи Тимиревой?
– Она жива, это совершенно достоверно. После вашего «расстрела» отправлена в ссылку. Куда – пока неизвестно. Но мы ее обязательно найдем, даю вам слово офицера.
– Спасибо, генерал. Пока мне достаточно и этого.

 

На весь следующий день Шульгин устранился от происходящего, предоставив Кетлинскому знакомить адмирала с последними газетами, советскими и белогвардейскими, с картой фронтов и всеми вообще событиями, протекшими за год после случившейся с Колчаком катастрофы. Гораздо более личной, чем исторической. А когда на станции Черемхово их догнал специальный поезд и Шульгин с представителем Агранова просмотрели в здешнем отделении трансчека копии всех прошедших за истекшие сутки телеграмм, стало ясно, что первый этап операции удался стопроцентно.
Адмирал, переодевшийся в темный штатский костюм, в новом романовском полушубке и надвинутой на глаза шапке прогуливался в это время по перрону, никем не узнаваемый. Да если бы даже кто-то и заподозрил нечто знакомое в бледном лице этого пассажира литерного поезда, похожего на высокопоставленного столичного «спеца», то уж ни в коем случае не соотнес бы его с расстрелянным год назад Верховным правителем.
В тяжелом морозном воздухе глухо брякнул станционный колокол, ему ответил короткий гудок паровоза. Вагон плавно тронулся, Колчак легко вскочил на подножку. За ним Шульгин, готовый его подстраховать, если адмирал вдруг подскользнется. Он сейчас видел в Колчаке не боевого адмирала, полярного исследователя, привыкшего к длительным физическим и нервным нагрузкам, а обычного «пациента», нуждающегося в постоянном присмотре и помощи. Да вдобавок он испытывал почти иррациональный страх, что после предшествовавших удач случится какое-нибудь совершенно нелепое несчастье.
В салон они вошли вдвоем. Кетлинского Шульгин попросил пока задержаться в вагоне охраны.
Разделись, сели напротив друг друга за курительный столик. На нем, как это было принято в кают-компаниях кораблей российского императорского флота, стоял графин марочного хереса.
– Да, Александр Иванович, – сказал адмирал, обрезая кончик сигары, – теперь я более-менее ориентируюсь в обстановке. Не могу сказать, что происшедшее устраивает меня полностью, однако морального права кого-либо осуждать не имею тем более. Допускаю, что принятое генералом Врангелем решение заключить мир с большевиками – наилучшее в данный момент.
– Особенно если вспомнить положение на фронте еще в июле и представить, что случилось бы, проиграй Слащев Каховское сражение, – кивнул Сашка.
– Очевидно, Россия испила чашу страданий до конца и Господь Бог даровал ей прощение… – Ежедневное чтение Евангелия и Святоотческих поучений не прошло для адмирала напрасно. – А вот на моем фронте столь талантливых полководцев, как Врангель и Слащев, к сожалению, не нашлось.
– Но я сейчас хотел обсудить с вами более практические вопросы, – мягко сказал Шульгин, разливая по бокалам темно-золотое терпко пахнущее вино. – У вас, я понял, больше нет сомнений в том, что мы с капитаном Кетлинским представляем законное правительство России и конечный пункт нашего маршрута – Харьков или Севастополь?
– Не совсем понимаю смысл вашего вопроса. Я не имею оснований сомневаться в честном слове моего бывшего флаг-офицера. Другой информацией в настоящий момент не располагаю.
– М-да… Я также не могу подтвердить своих полномочий ничем, кроме офицерского слова и вот этого документа. – Он протянул Колчаку лист бумаги с личным грифом Верховного правителя и большой гербовой печатью, скреплявшей его подпись.
– Ну и к чему эти преамбулы? – едва заметно пожал плечами Колчак, возвращая бумагу.
– Александр Васильевич, перед тем как мы очень надолго покинем красную Сибирь – вторая подобная операция в обозримое время вряд ли возможна, – прошу мне ответить: знаете ли вы что-нибудь о судьбе тех шестнадцати вагонов с частью золотого запаса России, которые не смогли обнаружить большевики и союзники после вашего ареста? Сейчас мы еще имеем возможность, если они сохранились, доставить их в Югороссию, являющуюся законной правопреемницей Российской империи. Если нет… – Шульгин развел руками.
Колчак молчал долго. Даже слишком долго. Сашка ему не мешал. Отхлебывал понемногу херес, пускал дым в потолок, поглядывал в окно. Он мог бы воспроизвести сейчас ход мыслей и сомнений адмирала. Слишком это золото интересовало иркутских чекистов. Из-за него ему и сохраняли жизнь так долго. А что, если, не сумев добиться признания на допросах, они придумали такой вот невероятно изощренный ход? Не так ведь сложно было его осуществить. В конце концов, операция «Трест», которую ВЧК проводила более двух лет, или «Синдикат», позволивший выманить из-за границы Савинкова (пусть именно о них Колчак не знает и знать не может), требовали гораздо больше трудов, времени, талантливых исполнителей. А тут единственной сложностью было найти такого вот Кетлинского, офицера, лично известного адмиралу и не способного, на его взгляд, на предательство.
Заставить этого офицера сыграть нужную роль чекисты сумели бы. Шантаж, угроза убийства семьи, искренняя вера в правильность своего поступка добровольно перешедшего на сторону красных человека. Мало ли их было таких, искренне поверивших? И во имя этой веры совершавших поступки, немыслимые для нормального человека. Да, может, и не искренне, а по причине «здорового прагматизма». Будущий маршал, полковник Генштаба Шапошников, генерал граф Игнатьев, полковники Каменев, Егоров, поручик Тухачевский, кавторанг Галлер, каперанг Альтфаттер эт сетера…
Остальное вообще не проблема. Правда, вот напечатать такое количество красных и белых газет, безупречно выдержав стиль и логику абсолютно всех статей, заметок и информаций в тех и других да вдобавок изобрести совершенно сумасшедшую «альтернативную историю гражданской войны» и никому еще в мире в голову не приходивший, ставший популярным только после второй мировой вариант разделенных по идеологическому признаку государств….
Однако как раз этой тонкости Колчак мог и не заметить.
– Ничем не могу вам помочь, – ответил наконец Колчак. – Если даже какое-то количество вагонов и исчезло, я к этому не причастен.
«Кривит душой адмирал, – подумал Сашка. – Не знал бы – сразу ответил».
– Ну нет, так нет, – беспечно сказал он. – Хотя и жаль. Нам бы эти деньги сейчас очень пригодились. Тогда сразу перейдем ко второму вопросу. Как вы себе представляете свою будущую судьбу? – И, не желая снова подвергать адмирала новым мукам поиска подходящего ответа или, в случае ответа слишком категорического, ставить себя и его в безвыходное положение, сам же и продолжил: – Мне поручено предложить вам вновь возглавить Черноморский флот. В предвидении возможной босфорской операции, которую судьба не позволила вам провести прошлый раз.

 

Осенью 1916 года, после того, как полной неудачей закончилась грандиозная операция англо-французской эскадры по штурму Дарданелл, начатая торопливо, в единственном стремлении не допустить занятия проливов Черноморским флотом, адмирал Колчак начал готовить собственный детальный план. Овладение Босфором и Дарданеллами должно было состояться летом семнадцатого года, в разгар намеченного на этот срок генерального наступления русской армии и войск союзников на всех фронтах.
Овладение Босфором Колчак замыслил начать с высадки большого, в составе двух-трех специально подготовленных дивизий, десанта, согласованного с наступлением Кавказской армии от Трапезунда. После захвата пехотой береговых батарей с тыла флот должен был начать прорыв в Мраморное море… Более тщательно проработанной и подготовленной операции такого масштаба военно-морская история еще не знала. Но увы…

 

Поэтому слова молодого генерала Колчака ошеломили.
– Это глубочайшая тайна, Александр Васильевич, даже о самом факте разработки операции знают всего два-три человека, а уж о деталях… Поэтому до получения от вас согласия принять командование флотом и нашего прибытия в Севастополь никаких подробностей я сообщать не имею права. Если же вы отнесетесь к моим словам с пониманием, то по пути я вам кое-что расскажу. Эдак в виде фантастического романа…
– Более чем фантастика, ваши слова – чистый бред, прошу меня извинить. Такое могло быть возможно при наличии боеспособной армии и флота, когда проливами владели турки… Сегодня же?! Черноморский флот практически уничтожен, армия Юга России… Возможно, она сильна, раз принудила большевиков к миру, но воевать против всей Антанты?! Вы понимаете, я не могу испытывать добрых чувств в отношении столь подло нас предавших союзников, но соотношение сил я в состоянии оценивать здраво!
– Не волнуйтесь, ваше превосходительство. Я похож на человека, способного шутить подобным образом, а тем более на сумасшедшего? Да и, к примеру, сочли бы вы возможной хотя бы эту нашу операцию, которая, даст бог, завершится вполне благополучно? Даже беспримерной отваги предводительствуемых вашим покорным слугой офицеров вряд ли хватило бы… Потребовалось кое-что еще.
– Что же, позвольте вас спросить?
– А вот это, ваше высокопревосходительство, тема нашей следующей беседы. Сейчас же, с вашего позволения, я хотел бы пригласить капитана Кетлинского и еще нескольких участвовавших в вашем освобождении офицеров на торжественный по этому случаю ужин…

 

… Ровно через двое суток, когда декабрьская пурга за окнами набрала настоящую силу, идущий впереди бронепоезд растопил и третий свой паровоз, бронированный «Э-р», обычно используемый только во время выхода на боевые позиции, прицепив вдобавок к нему косой пятитонный щит снегоочистителя, скорость движения снизилась, но эшелон продвигался на запад, не выбиваясь пока из графика. Шульгин то читал, то подремывал под вой метели и не сразу расслышал деликатный стук в дверь. Сашка, отложив томик Монтеня (как уже было сказано, «современных» книжек он здесь читать не мог), сбросил ноги с дивана.
Гардемарин Белли, которого Кетлинский пока использовал в качестве вестового, подчеркнуто вежливо сообщил, что господин адмирал просит господина генерала к себе.
«Однако, – подумал Шульгин, – выздоровление «пациента» идет хорошими темпами».
Судя по расчету времени, они подъезжали к Тайшету.
Колчак был собран и мрачен. В купе густо висел табачный дым. Два патрубка вентилятора в потолке не успевали очищать воздух. На столике, обратил Шульгин внимание, лежала книга Николсона «Как делался мир в 1919 году» на английском языке, изданная в Лондоне, которую он сам же и дал почитать адмиралу. В ней подробно описывался процесс поготовки и заключения Версальского и сопутствующих договоров, подводивших итоги Первой мировой войны (без участия России в каком угодно качестве).
– Генерал, вы знаете, я долго думал над вашим вопросом, – сказал Колчак, чуть наклонив безупречно, насколько позволяла корявая стрижка тюремного парикмахера, причесанную голову. – Особого выбора у меня нет. Прав я или ошибаюсь, но часть «золотого эшелона» совсем недалеко от нас. От станции Тайшет начинается ветка строившейся перед войной железной дороги. Она должна была идти на Братский острог и далее к северу. Успели построить не более сотни верст. Предчувствуя, что до Владивостока нам доехать не удастся, мы, в предвидении будущей борьбы и в надежде, что кому-то еще удастся вернуться, решили укрыть часть золотого запаса там, где его искать не будут и найти незнающим практически невозможно. Мы отогнали те самые шестнадцать вагонов с наиболее ценной частью груза по этой ветке, замаскировали их в недостроенном тоннеле, после чего разобрали рельсовый путь и взорвали небольшой мост. Очевидно, мои офицеры оказались верны слову, раз судьба вагонов до сих пор остается тайной…
– Или некому больше эту тайну разгласить. Не слишком многим вашим соратникам удалось добраться до конца пути. Некоторые ушли в тайгу, некоторые в Монголию и Китай, большинство же… Вы можете показать точное место?
– Я покажу, где находилось ответвление Амурской дороги, дальше ошибиться невозможно…
Сашке пришла в голову новая мысль.
– А как же местные жители? Они ведь могли видеть что-то. Целый поезд ушел по ведущей в никуда ветке, потом исчезли рельсы… Естественное любопытство, соответствующие разговоры…
– Местных жителей там не было. Был заброшенный полустанок и остатки бараков строителей… И разве не отменяет ваших сомнений факт, что эшелон до сих пор не найден?
Шульгин решил не задавать больше вопросов, которые могли поставить адмирала в неловкое положение.
Все остальное составляло не слишком сложную техническую проблему.
Дождавшись, пока пурга несколько утихнет, ремонтная группа бронепоезда за сутки восстановила четыреста с небольшим метров пути, тем более что отвинченные рельсы валялись тут же, по сторонам насыпи, в глубоком снегу.

 

И вот наконец из черного портала тоннеля медленно выполз тендер паровоза, а за ним потянулись покрытые льдом грязно-бурые двухосные товарные вагоны, в просторечии – те самые теплушки. Летом и осенью со сводов недостроенного тоннеля обильно просачивались грунтовые воды, а с наступлением морозов вода замерзла, покрыв вагоны где гладкой ледяной коркой, а где причудливыми наростами сталактитов и сталагмитов.
Адмирал смотрел на эту картину, не скрывая волнения. Губы его вздрагивали. То ли он хотел что-то сказать, но сдерживался, то ли шептал про себя молитву. Закончился один, страшный и трагический, этап жизни, начинался другой. Неизвестный. А эти вагоны с золотом, стоившие России столько крови с обеих сторон, словно бы связывали воедино обрывки его судьбы.
Подошел поручик Лучников, знакомый Шульгину еще по тренировочному лагерю на острове, улыбающийся, в измазанном копотью и ржавчиной бушлате, в красных от мороза руках он держал пучок покрытых пятнами зелени медных детонаторов.
– Едва на тот свет нас кто-то не отправил, Александр Иванович, – блеснул поручик оскалом великолепных зубов. – Всех разом. Четыре задних вагона были довольно грамотно заминированы. Пудов десять динамита, видно, от проходчиков остался, целая куча гранат Новицкого для подрыва проволочных заграждений, натяжного действия, и вдобавок все ящики оснащены запалами и соединены детонирующим шнуром. Расчет точный. В темноте углядеть было трудновато… Ох и жахнуло бы! Тоннель скальный, весь сноп взрыва – на нас. Вместе с кусками вагонов и грузом. На полверсты никого в живых не оставило бы… Ну да и мы кое-что соображаем.
Ощущение только что миновавшей опасности и удовлетворение от хорошо сделанной работы, от того, что он оказался умнее неизвестных ему минеров, прорывалось в возбужденном, чуть срывающемся голосе офицера.
– Спасибо за службу, поручик. Считайте, «Георгия» вы уже заработали, – сказал Шульгин и внимательно посмотрел на Колчака. Тот отрицательно качнул головой.
– Нет, об этом я не знал. Сюрпризец, значит, кто-то решил большевикам приготовить. Придется за вашего поручика свечку Николаю Угоднику поставить…
А Шульгин подумал, что не зря он опасался глупых случайностей. Висели бы сейчас их мелкие фрагменты по окрестным соснам. Рука судьбы, однако. Второй раз за месяц избегнуть смерти, и снова от взрывчатки, вдобавок именно на железной дороге. Случайность или тенденция?..
Отослав подальше охрану, он предложил поручику еще раз, теперь уже при дневном свете, внимательно осмотреть каждый вагон, особенно сцепки, буксы, приводы механических тормозов и замки дверей. Похоже, был среди тех, кто прятал поезд, остроумный, с фантазией минер, возможно, из флотских.
Но больше никаких сюрпризов не обнаружилось. Откатили дверь наугад выбранного вагона. В прочно сколоченных ящиках блестели светлым серебром невероятно тяжелые платиновые слитки. Адмирал размашисто перекрестился.
– Здесь должно быть 217 тонн золота и платины в слитках и монетах. Приблизительно на сумму 350 миллионов рублей…
– По довоенным ценам считаете, Александр Васильевич. После всех инфляций и изменения цен на мировом рынке тут куда больше миллиарда выйдет. Впрочем, я не финансист. Остается только довезти.
Медленно, без гудка тронулся поезд. Золото Российской империи вновь возвращалось в мир, чтобы продолжить свое бесконечное круговращение, воплощаясь в хрустящие бумажки банковских билетов, пароходы с продовольствием для голодающих, винтовки, пулеметы и пушки, танки и аэропланы для новых войн, подписи государственных деятелей на договорах и трактатах… Мало ли на что еще могут пригодиться десятки тонн драгоценного металла, то принимая вид монет с государственными гербами и профилями царствующих особ, то вновь обращаясь в слитки для удобства хранения и транспортировки. Знающие люди говорят, что более половины всего мирового запаса желтого металла добыто еще во времена строительства египетских пирамид, успев побывать в обличье всевозможных дирхемов, солидов, статеров, кентинариев, талеров, ефимков и империалов, украшений античных красавиц, корон средневековых императоров, священных сосудов инков и окладов православных икон… Только какое это имеет значение, господа? Все равно в итоге только дым и тлен…
Шульгин сам удивился неожиданно пришедшим в голову философическим мыслям. Наверное, так подействовала источаемая тысячами пудов драгоценного металла эманация чувств и страстей бесчисленных поколений людей, добывавших его, чеканивших из него монеты, а главное – за него умиравших и ради него убивавших.
А без этого что ж – элемент как элемент, Aurum, с каким-то там порядковым номером и удельным весом 19, 3. Довезти бы только, не слишком много добавив в его историю увлекательных страниц.
Назад: ГЛАВА 5
Дальше: ГЛАВА 7