Глава одиннадцатая

Алисе чуть не стало дурно, но она приблизилась к стеклу, не в силах оторвать глаз. В одной комнатке за стеклом сидела обнаженная девушка с радужными розовыми крыльями, как у бабочки, такая худая, что сквозь ее бледную кожу просвечивали все ребра. Глаза ее, некогда поразительного фиолетового цвета, потускнели и ввалились, под ними виднелись темные круги. Увидев Алису, она с мольбой во взоре протянула руки к стеклу.

Крылья у нее на спине были не привязаны, а искусно пришиты прямо к мышцам через два вертикальных разреза на коже, от плеч до пояса, и стоило ей только пошевелиться, как они начинали трепыхаться.

Алиса прижала свою ладонь к стеклянной стене клетки – это на самом деле она и была – и «бабочка» поднесла свою ладонь к Алисиной. Девушка приблизилась лицом к стеклу, чтобы скрыться от взгляда Гусеницы, и медленно зашевелила губами, беззвучно произнеся два слова: «Убей меня».

Алиса внезапно поняла чувства Тесака, когда тот неуклюже, на первый взгляд, выразил свою любовь предложением пристрелить ее, лишь бы она не оказалась в руках бандитов. Ей тоже отчаянно захотелось избавить эту женщину от страданий, покончить с муками.

Девушка отвернулась, и тут Алиса заметила, что передвигалась она на одних руках, а ноги, неестественно вывернутые в коленях, были явно сломаны, чтобы ей оставалось только сидеть за стеклом да помахивать крыльями на радость Гусенице.

Алиса даже боялась взглянуть во вторую витрину, но любопытство пересилило.

В стеклянном резервуаре, наполовину заполненном водой, кружила разъяренная русалка, порой всплывая на поверхность и оглядывая это сооружение. На нижней части ее тела, покрытой серебристой чешуей, росли плавники, а верхняя была как у обычной женщины, длинные темные волосы развевались в воде.

Алиса прильнула к стеклу, почти уверенная, что сияющая чешуя пришита рядами стежков, доходящих до талии. Однако ничего подобного она не увидела. Русалка казалась настоящей, но ведь это было невероятно. Все знали, что русалок на свете не существует.

«Магии тоже не бывает, и чудовищ, заточенных в больничном подвале, и пирожных, от которых уменьшаешься, и зелий, от которых растешь».

Похоже, пора начинать верить в невозможное, потому что оно постоянно происходит прямо на глазах.

– Да настоящая она, – лениво заверил Гусеница. – Мне ее подыскал наш общий друг, в этом своем лабиринте.

– Никакой он не друг, – сердито возразила Алиса.

Она развернулась лицом к Гусенице, зажав нож в руке. Так бы и кинулась на него и выколола ему зенки, чтобы он никогда не видел больше свою драгоценную коллекцию.

Гусеница тихонько зацокал языком, не выказав ни малейшего беспокойства при виде ножа.

– Услышь он такие слова, наверняка бы здорово огорчился. Как-никак доставил вас прямиком до моего порога, верно? И к тому же помог проникнуть в мои тайные владения. Иначе вы бы сюда не попали без моего ведома. – Он глубоко затянулся кальяном и продолжил. – Сколько всяких диковинок осталось после этих волшебников! Вот эта русалка из озера, что в центре лабиринта. Манила и вдохновляла людей, навевая мечты, а люди странствовали по свету и вдохновляли других. А теперь она моя, и делает все как я прикажу, и когда прикажу.

Алиса оглянулась на русалку, та подплыла вплотную к стеклу с горящими ненавистью глазами на бледном как смерть лице, скрючив пальцы словно когти. Теперь она явно не выбирала, кого соблазнять. Это прекрасное, удивительное создание стало лишь орудием обогащения в руках Гусеницы, диковинкой, которую доставали из аквариума и подавали тому, кто больше всех заплатит.

– Вместо нее Чеширский получил кое-что другое, совершенно уникальное, что я раздобыл запечатанным в бутылке. Уж как она была рада оказаться на свободе, а у Чеширского точно с голоду не пропадет.

– Уже пропала, – заявила Алиса, с удовлетворением отметив замешательство, мелькнувшее в глазах Гусеницы.

– Так вы прошли через лабиринт? И выжили? Интересненько, интересненько.

Алиса ненавидела это слово. Быть «интересной» означало привлекать внимание тех, кто ничем не побрезгует, чтобы это «интересное» заполучить.

– Надо признать, она была не столь мила, как моя русалочка. Я был рад сбагрить ее Чеширскому. Русалки и стрижающие клинки, – сказал Гусеница сонным голосом, повторяя слова вновь и вновь. – Русалки и стрижающие клинки, русалки и стрижающие клинки.

– Мы, собственно, пришли из-за клинка, – сказал Тесак.

Алиса заметила, что он, сам этого не замечая, крепко, до побелевших костяшек пальцев вцепился в свой топор, и вот-вот выйдет из себя.

– Да знаю я, зачем вы пришли, – заявил Гусеница.

– Чеширский сообщил, – сказал Тесак.

– Нет, – ответил Гусеница. Он вдруг приподнялся, пронзив его таким ясным и проницательным взглядом, какого Алиса совсем не ожидала. – Понял, как только ее увидел. Милая Алиса.

(«Рука, вцепившаяся в волосы, запрокидывающая ей голову. “Милая Алиса, милая Алиса”»). Сердце ушло в пятки, к горлу подкатила тошнота. Алиса взглянула на руки Гусеницы. Нет, не те. Не такие огромные, как у человека из тени, незнакомца на чаепитии из ее кошмаров. Нет, это не Гусеница. Но откуда он все знает слово в слово?

Гусеница поднялся на ноги и вытянулся во весь свой гигантский рост, нависнув над Алисой с Тесаком.

– Хочешь понять, откуда мне все известно, и почему меня не проведешь, нарядившись мальчишкой. Все просто. Кролик – мой друг. У нас так много общих друзей, милая Алиса.

Он потянулся к ее лицу, чтобы потрогать шрам на щеке. Она застыла от чехарды всплывающих воспоминаний, от возрастающего ужаса, что ей никогда не скрыться от Кролика из-за отметины, по которой ее узнает каждый. Дотронуться Гусеница так и не успел – Тесак взмахнул топором, и рука исчезла. Алисе показалось, что Тесак отрубил кисть, однако долговязый, с жуткой ухмылкой, как ни в чем не бывало стоял перед ней, скрестив руки на груди.

Тесак стоял с ошарашенным видом, как будто еще ни разу не промахивался, впрочем, наверное, так и было.

– Да, рядом с Тесаком из Хиттауна надо держать ухо востро, – признал Гусеница, удостоив его легким кивком. – Еще никто так лихо не управлялся с топором, как ты, Николас. Понимаю, ты возомнил, что она твоя.

Алисе надоело затевать очередной спор о том, кому она принадлежит.

Ей вдруг подумалось, что безопасней будет не прикидываться мальчишкой, а просто дать всем понять, что она под защитой Тесака. Женщине в Старом городе выжить очень непросто, и без мужика никак не обойтись. Впрочем, выслушивать, как Гусеница будет повторять слова Чеширского, не было нужды.

– Ну только не говорите, что я принадлежу Кролику, – возразила она. – Может, он и поставил свое клеймо, но это ничего не значит.

Ухмылка Гусеницы расплылась еще шире, а на таком жутко тощем лице она смотрелась просто омерзительно.

– Вот бы поглядеть, как ты ему это повторишь… еще разок. Что, последний глаз ему выколешь, чтоб он совсем ослеп? Так же, как хотела поступить со мной?

Пора уже перестать удивляться, по крайней мере, не подавать виду. Как он догадался, о чем она думала? Тут-то ее и осенило.

– Вы волшебник, – сказала она. – Как и Чеширский.

Гусеница отвесил ей небольшой поклон, и его глаза заблестели.

– Рыбак рыбака видит издалека, верно?

Да уж, осознать, что Тесак был прав, именно сейчас и в таком месте – нарочно не придумаешь. И все же это случилось здесь, в этой обители кошмаров, лицом к лицу с мерзким оскаленным чудищем.

Алиса наконец признала правду. Она волшебница. Наверное, впору было поразиться чуду, восторгаться или, на худой конец, удивиться, но эта мысль уже давно зрела в подсознании с самого первого знака. Волшебница, вот почему Бесс считала, что они с Тесаком должны разыскать и одолеть Бармаглота, потому что больше никто не мог этого сделать.

«Вот только это не совсем верно. Оказалось, что она не единственная волшебница, значит дело не в способности, а в желании».

Пусть Алиса и волшебница, но она не умела управлять своей силой, так что толку от этого никакого. Гусеница с Чеширским использовали магию исключительно в своих целях. А Нелл со слезами на глазах мечтала о возвращении волшебников, будто оно принесет конец тьме и страданиям. Бедняжка не ведала – да и никто не знал – что некоторые волшебники никуда не делись, и эта тьма и страдания как раз из-за них.

Алиса понятия не имела, догадывается ли Гусеница по лицу, или напрямую читает мысли с помощью магии, поэтому попыталась успокоиться, отрешившись от всех навязчивых раздумий. Она представила ярко-синее небо в летний день и плывущие по нему облака, а потом укрыла этими облаками свои мысли.

Гусеница пристально ее разглядывал, и наконец кивнул:

– Очень хорошо, Алиса.

Алиса нахмурилась. Ей не нужно было его одобрение.

Гусеница засмеялся.

– Я в курсе, что ты не нуждаешься в моем одобрении. У тебя эта мысль прямо вылетела как стрела.

– Значит, вы все-таки не все мои мысли читаете.

– Только те, что касаются меня, – пояснил Гусеница. – Даже те, что хочешь скрыть, от этого они только ярче сияют.

Он указал на русалку.

– Эта постоянно желает моей смерти. Когда с ней развлекаются мои друзья, она представляет, как выпотрошит меня одним из множества этих клинков, как медленно будет вспарывать мне живот, как я стану визжать и молить о пощаде, когда она оттяпает мне член или пронзит мечом от задницы до самого горла.

Алиса содрогнулась. Она разделяла ярость русалки, считая, что все это заслуженная кара, но даже просто представить такое было жутко.

– Да, ужасно, – согласился Гусеница и показал на «бабочку». – Эта тоже мечтает лишь о смерти, только о своей. Все надеется, что я наконец сломаю ей шею, как сломал ноги. Но знаете, так же не получится. Ноги-то я дробил молотками, а шею ими ломать совсем неудобно, гораздо проще по-быстрому свернуть.

– И что вас останавливает? – спросила Алиса, пытаясь не думать о том, что он мог бы прочитать.

Воображаемые облака сгустились в плотные грозовые тучи, укрыв мысли серой пеленой.

– Есть у меня клиенты, которым нравится, когда девушка беспомощна и не может убежать, – пояснил Гусеница. – Вообще-то от меня ни одна не сбежит, но я стараюсь держать товар на любой вкус. В конце концов, мне щедро приплатили за то, чтобы я ее искалечил.

Он нахмурился, так что меж бровей пролегла складка.

– А у тебя неплохо получается. Зря рассказал, как мне это удается. Теперь ни единой мысли не читается. А у этого… – он показал на Тесака пальцем. – У него в голове как на центральной площади Нового города в День дарения – шум-гам, гирлянды, все снуют туда-сюда. Стою с ним рядом, и уже голова идет кругом.

День дарения. Алиса вспомнила, как ходила с матерью на площадь, чтобы получить подарок от глав города. Все были в самых лучших нарядах, а еще там раздавали сладости, устраивали фейерверки и представления фокусников. За примерное поведение всех детей Нового города награждали маленькой коробочкой в обертке.

Внутри неизменно оказывалась серебряная монетка с вытисненным годом и его символом, который выбирали главы города. На одной монете был волк, на другой – дерево, на третьей – медведь. Все символы означали курс развития, выбранный городом в том году, хотя Алиса никогда толком этого не понимала.

Сейчас, вспоминая об этом, она старалась прикрывать мысли облаками, чтобы Гусеница не смог ничего прочитать. Чеширский, наверное, не был столь искусен в этом деле, иначе еще когда Алиса сидела у него в гостиной, вцепился бы в обрывки воспоминаний о выколотом глазе.

– Меня ваш бизнес не интересует, – сказала Алиса с подчеркнутым отвращением.

Хватит уже, наслушалась разглагольствований этих мерзавцев. Скорее бы узнать про клинок, да уходить отсюда.

– То, что мы ищем, находится у вас?

Гусеница подошел к витрине с «бабочкой» и задумчиво провел пальцами по стеклу.

– Ах, если бы… Впрочем, отчасти я даже рад, что он не у меня, потому что тот не будет здесь рыскать.

– Ну так знаете, где он, или нет? – хрипло спросил Тесак с напряженным лицом.

Алиса встревожилась. Неужели за него взялся Бармаглот? Не хватало только, чтобы сейчас с ним случился припадок. От Гусеницы она, может, и отобьется, но вот если он позовет на помощь Теобальда…

Она взглянула на девушек. Она бы скорее пырнула себя ножом, откусила себе язык, решилась на что угодно, лишь бы не стать очередной забавой в аквариуме Гусеницы, который потом наверняка поменял бы ее у Кролика на кого-нибудь «поинтересней».

Гусеница продолжал поглаживать пальцами стекло, разглядывая сломленную девушку.

– Раз уж вам так втемяшилось разыскать этот нож, владелец у него может быть только один.

Теперь ей стало очевидно, что к этому все и шло, эта встреча была неизбежна, иначе ей никогда не обрести свободу.

– Кролик, – заключила Алиса.

Гусеница кивнул.

– Как бы я хотел увидеть его лицо при вашей встрече.

– Вы-то тут причем, – сказала Алиса. – Вам-то что за дело?

– К норе Кролика быстрее всего добраться подземными ходами, – сообщил Гусеница. – Мои ходы приведут вас туда. Как приятно тебе будет повидаться со своей подружкой Дор, правда?

«Дор? Живая?» Алиса вдруг поняла, ей никогда не приходило в голову, что Дор может быть жива. Здесь в памяти был пробел – сначала Дор была на чаепитии, потом пропала. Но если она осталась в живых, это могло означать лишь одно: ее участь оказалась хуже смерти.

– Да, малышка Дор, – повторил Гусеница. – Надеюсь, теперь ты ее простишь. Она собиралась тебя бросить, забрав деньги, а вышло наоборот – ты оставила Кролика без глаза, а сама сбежала. Теперь она снует туда-сюда, словно мышка, у Кролика на побегушках.

(«Деньги, переходящие из рук в руки, чья-то широкая ладонь наполняла золотом другую, поменьше»). Это уже чересчур! Особенно после того, как Алиса убедилась в своей волшебной силе, и поняла, что встречи с Кроликом не избежать. Только представить себе, что шестнадцатилетняя Дор пыталась продать ее чудовищу! Дор, которую она считала своей лучшей подругой, которую любила с детства! В облаках образовался просвет, и Гусеница довольно улыбнулся:

– А-а, так ты и не подозревала о ее предательстве? Глупышка. А как же, по-твоему, ты оказалась в норе у Кролика?

– Я… – начала Алиса, стараясь собраться с мыслями и снова их скрыть. – Я думала, он обвел ее вокруг пальца, заморочил голову сладкими речами, чтобы заманить обратно.

– Ну, во-первых, что вообще делать приличной девушке из Нового города в таком месте? Где Дор могла познакомиться с Кроликом, чтобы настолько увязнуть в его сетях и начать водить своих наивных подружек по запретным местам?

От этих слов она себя почувствовала такой дурой, полной дурой и тупицей – ну как можно было не догадаться? С чего бы ей было не доверять подруге, самой лучшей подружке в мире? Разве нельзя было чуточку пошалить, пощекотать себе нервы? В этом не было ничего страшного или опасного. В тот вечер, уютно свернувшись калачиком под одеялом в собственной постели, Алиса представляла, что их ждет незабываемое приключение, как это подавала Дор.

– Уж конечно, она тебе расписала, дурочка, – преисполнившись презрения, заявил Гусеница и повернулся к ней своим длинным носом. – Она же хотела, чтобы ты согласилась. Однако ее предательство пошло тебе на пользу. Не то что Николасу.

Алиса взглянула на Тесака. Пот градом катился по его лицу. Он изо всех сил сопротивлялся, чтобы не оставить ее одну без защиты. Она приблизилась к нему, но не отважилась обнять или как-то показать Гусенице, насколько Тесак ей небезразличен. Любым словом, жестом можно было навредить и ему, и себе.

– О чем это вы? – спросил Тесак.

– Да о Дженни, конечно, – ответил Гусеница.

Снова прозвучало это имя – Дженни. В лабиринте Чеширского лишь при воспоминании о нем Тесак чуть не лишился рассудка, и вот объявился еще один, кто знает это имя и понимает, что для Тесака это не пустой звук.

– Кролик обманул, пообещал, что ее никто не тронет, верно? – поцокал языком Гусеница. – Раз уж своему нанимателю верить нельзя, кому же тогда можно? Свое дитя ты считал неприкосновенным, так ведь?

– Нанимателю? – поразилась Алиса.

Значит, Тесак работал на Кролика? Неужели он так спокойно принимал на веру все ее рассказы о Кролике, потому что где-то очень глубоко, сохранил о нем воспоминания? Кем же он служил этому чудовищу?

Сторожевым псом, как Теобальд и Теодор? Таскал ему женщин мешками? Ее Тесак, тот самый, что защищал ее, оберегал от всякого сброда?

– Ребенок, – выдохнул Тесак и отшатнулся как от удара под дых. – Дитя. Да, Моя Дженни. Моя красавица.

Теперь его широко раскрытые серые глаза ожили, в них словно пронеслись миллионы нахлынувших воспоминаний, ошеломляющих, рвущих душу в клочья.

– Что же он сделал? – спросила Алиса.

– Николас? Или Кролик? – переспросил Гусеница. Он наблюдал, как Тесак задыхаясь рухнул на колени, и от самодовольной ухмылки Гусеницы Алисе захотелось прикончить его на месте, без лишних раздумий и сожалений. Она испытала ту же ненависть, что и русалка, желая ему долгой, мучительной смерти, ведь он истязал Тесака, так пусть и сам помучается.

– Дженни, – повторил Тесак.

Алиса никогда его таким раньше не видела, даже во власти Бармаглота. Она никогда не видела его униженным.

– Эта история ему известна, ведь он сам в ней участвовал, – сказал Гусеница. – Просто она затерялась в том месиве, что у него вместо мозгов, и сейчас он в состоянии вспомнить одно лишь имя… Дженни. Я тоже знаю эту историю, мне ее рассказал Кролик. Я собираю не только безделушки, истории тоже.

Алиса ждала. Гусеница явно наслаждался представлением и добивался того, чтобы его упрашивали рассказать еще. Но этому она не потрафит, как Чеширскому, не дождется.

В его глазах мелькнуло раздражение, однако он продолжил:

– Когда-то Николас был скверным мальчишкой, впрочем, это были еще цветочки. Пьянствовал, дрался, дебоширил везде, где только появлялся. Смазливый такой здоровяк, девки на него так и вешались. Тебе небось тоже приглянулся, а, Алиса?

Оказывается, не только она считала Тесака симпатичным. Ладно скроенный, колоритный, он был из тех, на кого обращают внимание, и даже сейчас, поросший седоватой щетиной, с безумным взглядом он был хорош собой. А еще такой высокий и сильный, что даже рослая Алиса рядом с ним казалась малышкой и чувствовала себя как за каменной стеной. Девчонки из Старого города такое бы оценили.

Явно довольный выражением ее лица, Гусеница продолжал.

– Он прославился в определенных кругах как умелый боец, выступал за деньги, а богачи делали на него ставки.

«Вот почему у него сломан нос», – подумала Алиса.

– Однажды Кролик увидел бой Николаса с одним громилой по кличке Мясорубка, с которым еще никто не мог справиться. Мясорубка превращал своих противников в фарш.

Гусеница рассмеялся над собственной, как ему показалось, удачной шуткой. Алиса терпеливо ждала.

– Поначалу казалось, что из Николаса получится такая же отбивная, как из всех прочих. Но Тесак бывает абсолютно непредсказуемым, ты заметила? Он решительно не желал упускать победу, и в конце концов, хоть и со свернутым набекрень носом и заплывшими глазами, все-таки попинал башмаком поверженного Мясорубку, а тот так больше и не поднялся.

– Кролику захотелось прибрать к рукам такого стойкого бойца, но Николас не собирался уступать. Он знал, что за тип Кролик, и как тот использует женщин. Николас считал себя выше таких как мы с Кроликом, да? – с издевкой вопросил Гусеница. – Возомнил, что выкарабкается из породившей его грязи. Поэтому он отказался.

– Но Кролик слова «нет» слышать не желает, он привык всегда добиваться своего, любой ценой. Он прав, Алиса, можешь даже не тешиться иллюзиями – все имеет свою цену, к любому можно найти подход, купить можно любого. Вот и Тесак купился на Хэтти.

– Хэтти была одной из девушек Кролика, у нее были голубые глаза, как у тебя, только потухшие, без былого задора. Ее дух был уже давным-давно сломлен. Увидев ее, Николас решил развеять эту печаль. Повстречав как-то раз Кролика под ручку с Хэтти, Николас предложил свои услуги в обмен на ее свободу.

«Вот это очень похоже на Тесака», – подумала Алиса. Как раз такого от него стоило ожидать.

– Хороший боец Кролику был нужнее, чем потасканная девчонка. Кругом полно других, и он решил, что остался в выигрыше. Николас женился на Хэтти, забрал ее к себе и заботился о ней. А когда Кролику надо было кого-нибудь уговорить, он посылал Николаса.

– Довольно скоро у пары родилась здоровая девочка, черноволосая и сероглазая. Вся в отца, ее назвали Дженни. Девочка росла и с каждым днем становилась все прелестнее, и даже в таком юном возрасте ей предрекали будущее красавицы. Николас услышал это и начал переживать, ведь на красавиц в Старом городе обращают много лишнего внимания. Он попросил Кролика замолвить словечко, чтобы ее не трогали, что она под его защитой. И Кролик обещал.

– Обещать-то он обещал, но девчушка росла, и к десяти годам стала такой симпатичной, слишком хорошенькой, чтобы прозябать без толку в жалкой лачуге Николаса и Хэтти. За такую девчонку, свеженькую, молоденькую, миловидную, можно было сорвать приличный куш. Сначала Кролик хотел забрать ее себе, но решил не искушать судьбу. Он видел Николаса в гневе.

– Однажды ночью, отправив Николаса с поручением, Кролик подослал к нему домой шестерых головорезов. Один из них утащил Дженни. Остальные пятеро в ожидании Николаса занялись Хэтти, но так переусердствовали, что она испустила дух еще до его возвращения.

– Вернувшись домой, Николас обнаружил обесчещенную и замученную насмерть жену, а дочь так и не нашел. Соседи слышали шум в доме, видели, как из-под двери на улицу рекой текла кровь. Когда приехала полиция, им пришлось послать двадцать человек, чтобы вырвать из руки Николаса топор, а от тех пятерых остались лишь бесформенные ошметки.

– Николаса увезли, но он остался жив, а Кролик вовсе не желал, чтобы когда-нибудь Тесак из Хиттауна открыл на него охоту. Спасая свою шкуру, он продал Дженни одному торговцу с Востока, и тот увез ее в дальние края за темные леса, за высокие горы. Если Тесак когда-нибудь найдет его, Кролика спасет только то, что никто кроме него не знает, кому он продал девочку.

– Ни черта его не спасет, – проскрежетал Тесак.

С горящим взором он поднялся на ноги, и даже Алиса, которая его любила, зная его доброту, пришла в ужас. Это был охотник, рубака, мясник, убийца.

– Ему не спастись, – повторил Тесак. – Я его отыщу и настругаю тонкими ломтями. От меня ему не спрятаться, я найду его в любой дыре. Я не засну, пока не услышу от него воплей о пощаде, которой ему не видать.

Гусеница захлопал в ладоши.

– Чудненько. Чудненько. Да уж, ваша встреча с Кроликом – вот это будет зрелище.

И тут Алиса нанесла удар.