– Друзья мои, все, между прочим, остывает!

Мама звала уже третий раз – нужно идти, а то у нее еще испортится настроение, и тогда, может, плакали обещанные аттракционы. Ромка вылетел из своей комнаты и в коридоре столкнулся с Аленой. В приоткрытую дверь ее комнаты ворвались сладковатые голоса каких-то парней, поющих о том, как они не могут пережить расставание с девушкой, – видимо, по мнению Алены, именно с ней. Ромка ухватил взглядом серию постеров, наверное с этими же парнями, на залитой солнцем стене, и сестра захлопнула за собой дверь. Подумаешь!

– Кто последний на кухню, тот какашка!

– Детский сад, – закатила глаза Алена, по-взрослому откидывая длинные светлые волосы и утыкаясь в телефон.

– Хорошо, – легко согласился Ромка. – Тогда тот не попадет на концерт своей любимой группы. Никогда!

– Возьми свои слова назад! – закричала Алена, но он уже припустил по коридору.

– И еще будет мыть посуду!

– Ну ты у меня получишь!

Когда она пришла на кухню, Ромка уже болтал ногами за круглым столом и уминал омлет. Не отрываясь от телефона, Алена отвесила ему подзатыльник и села напротив.

– Это еще что! – привычно возмутилась мама, намазывая масло на хлебец и протягивая его папе.

– Мы скоро пойдем, да? – Ромка сощурился от солнца, которое озорно прыгало пятнами по желтеньким стенам кухни, играло бликами на посуде и подсвечивало Аленкины и мамины золотистые волосы. Вокруг папиного светлого ежика просто топорщился легкий ореол.

– Как соберетесь, так и пойдем, – мама аккуратно отпила кофе, провела ладонью по Ромкиным спутанным темным кудрям. – Не забудь причесаться. Алена, оторвись от телефона, пожалуйста!

Аленка обиженно подняла глаза.

– Ну мам! Папа тоже!

– Я по работе, – тут же среагировал папа, чуя опасность. – Это важно.

– У меня тоже важно…

– Кому я сказала.

Ромка быстро заглотил остатки омлета, глянул на дующуюся сестру – она отложила телефон на край стола и недовольно откусила кусочек сыра.

– Чай, – мама кивнула на пузатую кружку, и Ромка торопливо насыпал в нее две ложки сахара.

– Сахар – это зло, – прокомментировала Алена, и он добавил третью.

– Я в твои смузи с мюслями не лезу.

Мама вздохнула, и Алена тут же перевела тему:

– Вы собирайтесь, как покушаем, а я посуду помою.

Все, включая занятого работой папу, подозрительно на нее покосились.

– Палевно, – прокомментировал Ромка и тут же получил от сестры пинок под столом.

– И чему мы обязаны таким великодушием? – поинтересовалась мама.

– Ничему, – насупилась Алена.

– Ну-ну, – кивнул папа. – В Крым-то когда билеты нужно брать?

– Пап, почти все уже купили! – тут же заканючила Аленка. – И Дашка, и Андрей, и Лида Иванова, а у нее вообще предки самые строгие…

– И Ма-а-акс, – услужливо протянул Ромка, зарабатывая пинок по второй ноге.

Родители переглянулись, плотно сжимая подрагивающие губы.

– Мам, ну правда, ну сдам я эти экзамены, честно!

– Алена. У нас был уговор, правда? – серьезно спросил папа. – Заканчиваешь первый курс без троек – едешь со своими друзьями путешествовать.

– А потом билетов не будет…

– Ты лучше об экзаменах сейчас думай, – посоветовала мама. – Но за предложение с посудой спасибо. Пойду одеваться.

Ромка рассмеялся, глядя на обиженное лицо сестры, так громко, что мама едва расслышала телефонный звонок.

– Ух ты, – удивилась она, взглянув на экран и принимая вызов. – Мишка, сто лет тебя слышно не было!

Пару секунд на ее лице сияла улыбка. Потом глаза расширились, рот вытянулся буквой «о», а брови поползли наверх.

– Идите собирайтесь гулять, – прикрыв ладонью трубку, она шепнула Ромке с Аленой.

– А посуда? – запротестовала Аленка. Ради любопытства можно было и пострадать немножко.

– Брысь, брысь, – замахал на них руками папа, настороженно поглядывая на мамино лицо и подсаживаясь к ней поближе. – А то никуда не пойдем.

Медленно, оборачиваясь, они вышли из кухни. Папа плотно закрыл за ними дверь. Брат с сестрой переглянулись и прижались к щели.

Сначала раздавались только мамины обрывочные реплики, из которых было ничего не понятно. «О господи», «Нет, я понимаю, но все равно», «Как так получилось-то», «А как они это объясняют» – и все в таком духе. Потом она попрощалась с братом, пикнула телефоном и сказала, видимо, папе:

– Какой ужас!

– Что случилось? – встревоженно спросил он. – Что-то с Мишей? С детьми?

– Слава Богу, нет. Галина Ивановна умерла.

Алена вытаращилась, посмотрела на Ромку. Он глянул на нее и снова ткнулся ухом в щель.

– Тетка ваша, та самая?

– Да. Сказали, вроде бы разрыв сердца. Здоровая же была, кардиограмма как у девочки – ничего не понятно.

– Карма, – мрачно выплюнул папа.

– Сережа!

– А что Сережа! Сама говорила, все детство вам с Мишей сломала. Он мне рассказывал, как вы в приют сбежать хотели. А еще заслуженный учитель – хорошо, открылось, что она со своими учениками творила!

– Да что уж сейчас…

– А что, у зла есть срок годности? – перебил папа. – Что, теперь всего этого как будто и не было? Ни вас с Мишей с побоями и издевательствами, ни других детей?

– Было, – едва слышно вздохнула мама.

Папа, кажется, заходил по кухне:

– Ты представь, как Аленку, Ромку отдаешь вот такой милой женщине, с благодарностями в рамочках на стене, – и, пока ты в полной уверенности, что твой ребенок под надежным крылом, его морально убивают! Находят слабое место, запугивают и присасываются, как пиявка, – и не пожалуется ведь, все продумано. А пока заметишь, что происходит, уже одна безвольная оболочка и останется.

– Правда, – тяжело вздохнула мама. – Но знаешь, говорят, о мертвых или хорошо, или никак…

– Тогда давай никак, – отрезал папа. – Потому что жалеть это чудовище я не собираюсь и тебе не дам.

– Просто странно. Миша сказал, у нее на руке какую-то отметину нашли – не то клеймо, не то… татуировка.

Последнее слово мама произнесла тише прежнего, и Алена быстро покосилась на Ромку. Он никак не отреагировал – только сосредоточенно вслушивался в разговор.

– У нее?! – В папином голосе смешались смех и удивление.

– Вот и я о том же – какая татуировка у пенсионерки, да еще… такой. Не по себе как-то, жутко.

– Вот что, – решительно произнес папа. – Стряхни с себя этот разговор, и поехали-ка в парк. Какое нам до нее дело. А вот дети всю плешь проедят.

Мама засмеялась, и они, кажется, поцеловались.

Ромка с Аленой быстро отпрянули от двери. Осторожно ступая, вышли в коридор, каждый к своей комнате.

– Обалдеть, – пробормотала Аленка, бросила взгляд на брата и часто заморгала. На лице Ромки зависла едва заметная, по-взрослому довольная улыбка.

– Я на катапульту! На катапульту!

– Вы смерти моей хотите, – мама драматично схватилась за грудь.

– Да ты сама попробуй давай? – Ромка уцепился за ее руку. – Смотри, как круто!

– Никогда в жизни!

– У нас, в отличие от некоторых, шариков в голове хватает, – многозначительно вставила Алена.

Ромка с сомнением окинул ее взглядом.

– Только с папой, – мама сложила руки на груди, подозрительно оглядывая громадину аттракциона, нацелившуюся прямиком в небо.

– У меня, значит, тоже шариков того, маловато? – усмехнулся папа, убирая в карман телефон.

Ромка запрыгал около него:

– Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!

– Ну что с тобой делать, – папа неуверенно глянул на катапульту и мужественно вздохнул. – Пойдем.

– Сережа, – мама с волнением тронула его за плечо.

– Спокойно! Мы осторожно, да, Ром?

– Вы на нас отсюда смотрите! – Ромка потянул папу за рукав, и они пошли к аттракциону.

Ромка без остановки вертел головой. Крестовский шумел человеческими и птичьими радостными возгласами, весь светился и сиял горячим солнцем, пах разными видами попкорна, облитыми маслом солеными кукурузными початками и розовой сладкой ватой. Ромка задрал голову – зеленые листья обрамляли ярко-синие куски неба, и сквозь них сверху летели солнечные лучи. Все это было почти как дома, почти как там…

Он торопливо тряхнул головой. «Там» больше не существовало, а все, что вокруг, сейчас, – вот это по-настоящему.

– Изжарится совсем, – озабоченно сказала мама, глядя, как Ромка одергивает толстовку.

– Чего? – Алена остановила видеозапись на телефоне, придирчиво оценила на ней свое лицо: красивое селфи – целое искусство, каждый знает.

– Да ничего, – мама помотала головой. – Просто смотрю на других детей, носятся раздетые, счастливые. А Ромку как в доспехи заковали.

Алена проследила за маминым взглядом. Младший брат прыгал и крутился на месте и совсем не казался закованным во что-либо. Но жара правда припекала даже сквозь ее летнее платье.

– Я давно говорю, хватит париться, во всех смыслах, – пожала она плечами. – Кому какое дело? Сейчас вся мелкота обклеивается.

– То, чем обклеиваются, смывается, – возразила мама. – Начнут лезть с вопросами.

– Ой, и Ромка про то же, – Алена фыркнула, закатив глаза.

– Не приставай к нему с этим, – строго одернула ее мама. – Даже психолог говорил: когда будет чувствовать себя спокойно на людях в своих картинках, тогда и будет. Не хватало нам еще добавить к тому, что уже и так…

– Да ладно, ладно! Просто это странно, – Алена посмотрела, как папа с младшим братом готовятся к полету в катапульте.

Папа, похоже, с гораздо большим удовольствием отправился к тележке с хот-догами и тщательно скрывал это, изображая бешеный энтузиазм. Переигрывал, конечно. А вот Ромка смотрел на катапульту голодными глазами – словно, не дай ему адреналина, и он скорчится от жажды.

В голове почему-то всплыла картинка сегодняшнего утра – коридор, голоса родителей за плотно закрытой дверью кухни и взрослая Ромкина улыбка.

– Он, вообще, иногда странно себя ведет, – задумчиво произнесла Алена. – Тебе не кажется?

– Мне кажется, – протянула мама, – что все дети себя странно ведут. Даже те, которые уже совсем взрослые и не готовятся к своим экзаменам…

Ближе к вечеру они переели ошалелого веселья – накатались на аттракционах до одури, – даже мама с Аленкой, пообедали в шумном ресторане, напрыгались под музыку. Ромка равнодушно смотрел на недоеденное облако сахарной ваты размером с его голову и вздыхал. Завтра всего, от чего сейчас уже воротит, захочется с двойной силой.

Папа отыскал местечко на берегу, куда не долетали крики, визг и гвалт, ставшие привычными за весь день. Было непривычно тихо и пусто – только они четверо, наглые чайки, требующие еду, стрекочущие кузнечики и полоска песка за зелеными тучами кустов. И залив, конечно.

Вода лениво золотилась на вечернем солнце и плескала крохотными волнами на мокрый берег.

– Кайф, – Аленка окатила маму сверкающими брызгами, и та не ругалась, а засмеялась и облила ее в ответ.

Они стояли по пояс в воде, а папа потягивал на берегу ледяной кофе, раздевшись до шортов и щурясь на солнце.

– Давай к нам! – замахала ему мама.

– Да ну, – папа мотнул головой, – в лягушатнике плескаться, тут не поплаваешь.

Большой знак, выкрашенный голубой краской, сообщал, что купаться здесь нельзя в принципе. Но Ромка уже заметил, взрослые часто нарушают правила.

Это, конечно, совсем другое море. На секунду Ромка закрыл глаза, и в голове сама собой раскинулась бескрайняя пенная бездна, сиренево-розовая от опускающегося в нее раскаленного солнца, вылизывающая темный песок и босые ноги. Запахло солью и теплым ветром. Он поскорей распахнул глаза – слишком остро заныло где-то в солнечном сплетении, да и зачем все это? Небо перекатывалось от голубого к розовому, и залив блестел, как будто дружески подмигивал ему. Ромка нервно облизнул губы.

– Ром? – Мама неуверенно позвала его, почувствовав долгий взгляд. – Хочешь?

Она кивнула на воду. Он почувствовал, как голова собирается заученно покачать из стороны в сторону, и остановился. А что, если…

– Никого нет, – ободряюще заметил папа. – Я покараулю.

– Давай, хватит… – Аленка явно хотела сказать что-то не совсем приличное и под строгим взглядом мамы добавила: – Водичка супер.

Ромка обвел взглядом всех троих, снова посмотрел на добродушно плещущую воду и взялся за край толстовки.

Мама метнулась взглядом к папе. Он заговорщически подмигнул. Она слабо улыбнулась, не сводя с него глаз. С колотящимся сердцем подумала: наверное, он думает о том же самом. Наверное, у него перед глазами тоже вырастают уныло окрашенные стены детского приюта и неловкий взгляд психолога. «Мальчик многое пережил. Он не рассказывает, кто сделал с ним это, но… В общем, будьте морально готовы».

– Прям в трусах? – Ромка обернулся на папу со смесью неуверенности и веселого удивления.

– Конечно, – подбодрил папа.

– Ладно.

Он выдохнул, как будто собирался не просто залезть в воду, а прыгнуть в нее с высоченной скалы, и выкарабкался из штанов и толстовки. Одежда черным комом упала на песок, и Ромка перешагнул через нее, глядя вниз.

Как странно, подумалось Алене. Вроде обычный мальчишка – детские трусы с супергероями, сбитые коленки. Только если смотреть кусочками – не на всего брата целиком.

Ромка двинулся к воде, и волки на его коже ожили, зашевелились вместе с мускулами. Оскаленные, спокойные, воющие, запрокинув голову, они бежали, лежали, сидели и смотрели отовсюду разноцветными, до мурашек живыми глазами. В татуировщике, каким бы психом он ни был, пропал великий художник: на картинках, покрывавших спину, живот, руки и ноги Ромки, искусно прорисовывалась каждая шерстинка, каждое движение ловкого зверя. Когда Аленка сделает татуировку – а она ее обязательно сделает, как бы там не хваталась за сердце мама, – она должна быть выполнена так же мастерски.

Иголку можно и потерпеть, наверно. Она попыталась представить, сколько кололи Ромку, методично вырисовывая под кожей каждый штрих, и ее замутило. Алена тряхнула головой, прогоняя вспыхнувшую ярость. Жаль, братишка наотрез отказался выдавать того, кто с ним это сделал, – говорил только, что он уже умер. Алена понадеялась, что специально для таких психов все-таки существует ад – или что-то вроде того.

Ромка ступил в воду и легко вздохнул. Она была теплая, мелкие камешки на дне покалывали ноги. Он робко взглянул на маму и сестру исподлобья. Мама улыбнулась ему, она терла глаза, как будто в них попала соринка. Аленка обрызгала его с головы до ног.

– Догоняй, малявка!

Ромка прыгнул, промчался за Аленкой, со смехом обдал ее фонтаном брызг, бултыхнулся в теплую воду и поплыл.

– Мам, – Аленка, нахмурившись, смотрела на брата. – А разве у Ромки был между лопаток такой волк? Ухмыляющаяся морда.

Она была готова поспорить, что раньше его не видела.

– Что? – Мама не отрывалась от ныряющего Ромки. – Естественно, как еще?

Она взглянула на Аленку, брови сошлись на переносице:

– Если честно, я на них стараюсь особо не смотреть. На нем этих волков, как… Всех не запомнишь.

Аленка неуверенно кивнула. Ей все-таки казалось, что она помнила.

– Да и не надо, – продолжила мама, снова повернувшись к Ромке. – Руки бы поотрывала этому извращенцу, кто бы это ни был.

– Кто бы это ни был, он был помешан на волках, – задумчиво согласилась Алена.

Ромка вынырнул неподалеку от сестры как раз в тот момент, когда она заканчивала фразу. «Помешан на волках». Он легонько вздохнул, снова ныряя, чтобы никто не заметил. Солнце готовилось к закату, просвечивало воду золотом. Тогда тоже все было золотым.

Нет, тот, кто сделал это, помешан не был. Хотя к волкам, конечно, у него было особое отношение.

– А почему сейчас нельзя?

– Слишком жарко, – голос у деда был смуглым и морщинистым, как его кожа, с хрипловатой усмешкой и запахом табака. – Земля так раскалилась, что, если выйдешь, она тебе сожжет ступни прямо через подошвы.

Ромка с восторгом покосился в окно, занавешенное густыми листьями дикого винограда. Солнце подсвечивало их, добавляя в зелень золото. Проверить бы!

Дед снова тихо посмеялся, устраиваясь в своем похожем на трон кресле.

– Так, на чем мы остановились… – Он уперся ладонями в колени и прищурился куда-то в пространство.

Ромка поерзал в мягком кресле. Ему оно было великовато, спинка уходила куда-то ввысь, подлокотники вырастали ограничителями по бокам, и он тонул в пухлом бархате подушек. Дотянулся до столика из темного дерева – там на серебряном подносе источали головокружительно сладкий аромат персики. Ромка больше любил сам срывать их с дерева в пропитанном солнцем саду – спрятаться среди шуршащих листьев, прижаться к теплой коре, сорвать с ветки и тут же откусить огромный кусок – так, чтобы по уши в липком соке. Но после обеда приходилось сидеть в затененной комнате и слушать дедовы истории. Правда, дед рассказывал так, что через пару минут он уже забывал, что хотел бежать играть на улицу.

– На волчице, – подсказал он, откусывая полперсика сразу.

– Да, – дед слегка улыбнулся, вспоминая. – И она выкармливала младенцев своим молоком до тех пор, пока их не нашел пастух Фаустул. Не потому, что это были сыновья царевны и бога, и не для того, чтобы ей самой начали поклоняться, как божеству, – а потому, что для нее они были своими детьми. Пещера стала их домом, а волчица – матерью.

Взгляд у деда становился мягким и чуть рассеянным, словно он рассказывал не легенды, а свои воспоминания. Ромка не сводил с него взгляда, а персиковый сок покрывал сладкой пленкой щеки, живот, даже коленки. Тогда еще они были украшены только царапинами, следами от засохших ссадин и облезающим коричневым загаром.

– Жалко, – сказал он, неожиданно сам для себя перебив деда.

Тот сдвинул мохнатые седые брови. Его речь не прерывал никто и никогда. Ромка чуть не поперхнулся кусочком персика.

– Ей, наверное, грустно было, волчице, – он поспешил оправдаться. – Она выкормила, а пастух забрал.

Суровое лицо деда разгладилось улыбкой.