Любопытное происшествие с Генри Диккенсом
Перевод А. Комаринец
Исхудалая личность в потрепанном деловом костюме и лоснящейся черной шляпе, тащившая старинный черный чемодан, существование которого впоследствии решительно отрицал контролер на посадке, была зарегистрирована на орбитальный рейс № 54 как Генри Диккенс из Салема, штат Массачусетс. Если не считать небольшой дисгармонии, которую внес его архаичный вид в пестроту цветастых юбок и шорт, рубашек и слаксов, он не слишком выделялся среди прочих толпящихся на трапе экскурсантов, хотя старшая стюардесса мисс Шоу позднее вспомнила, что заметила в нем некое высокомерие, какое, по ее словам, «редко встречаешь у людей среднего класса».
Оказавшись в пассажирском отсеке ЭОС, он уселся ровно посередине двойного сиденья в самом заднем ряду по правому борту. «Точно хотел, чтобы люди подумали, будто это сиденье одиночное и он вправе занимать его один», – как выразилась экскурсантка миссис Голлоран, которая вошла сразу за ним. Возможно, миссис Голлоран была права, а возможно, и нет. Однако, представляется маловероятным, что зная, как трудно заполучить даже одно такое место – а после двух месяцев в списке ожидания «Небесных экскурсий, инк.» он не мог этого не знать, – так вот, трудно поверить, что, зная об этом, Генри Диккенс был настолько наивен, чтобы надеяться сохранить за собой целый ряд при помощи такой детской уловки.
Как известно любому, кто когда-либо отправлялся в экскурсионный полет на орбиту, пассажирский отсек Экскурсионного Орбитального Судна прискорбно напоминает изнутри некую разновидность наземного транспорта, давно уже канувшую в прошлое и известную как автобус «Грейхаунд». Хотя верно, что «место водителя» (читай «кабина пилота») расположено не «спереди», а «сзади», тут все те же ряды двойных кресел и все тот же узкий проход между ними. И хотя верно, что мужская и женская уборные располагаются не в хвосте, а на носу, аварийный шлюз занимает практически то же место, что и аварийный выход в автобусе. Инстинктивное ощущение, что, войдя в пассажирский отсек, ты попал в прошлое, усиливают квадратные иллюминаторы, расположенные через равные интервалы вдоль стен – по одному на каждый ряд кресел. Они не только похожи на окна, они и называются «окнами».
Но тут твердо заявляет о своих правах наша космическая эпоха, и поразительное впечатление производят прямоугольные обзорные экраны, вмонтированные в палубу перед каждым двойным сиденьем, и несомненно изумляет потолок, который от носа до кормы и от правого до левого борта представляет собой единый гигантский обзорный экран, который, едва ОЭС выходит на орбиту, показывает Небеса и все их чудеса с такой невероятной точностью, что благоговеющий экскурсант на время пяти витков, составляющих экскурсионный полет, забывает, что над ним на самом деле потолок.
Вопрос о том, намеревался ли Генри Диккенс захватить одновременно место у окна и место у прохода, в любом случае не имеет смысла. Он занимал оба кресла, пока не вошел последний экскурсант и за неимением свободных мест дал понять, что собирается сесть рядом с ним. Диккенс с готовностью освободил место, но припозднившемуся – мистеру Артемусу Солницу из Питтсбурга, штат Пенсильвания, – сразу стало очевидно, что его сосед по натуре одиночка – «первостатейный мизантроп», как он выразится позднее. (Мистер Солниц – вышедший на пенсию инженер канализационных служб, который проживает со своей матерью и посвятил лучшие годы своей жизни собиранию неизбежных и разнообразных отходов жизнедеятельности цивилизации (по его собственному выражению) и который сейчас коллекционирует редкие книги. Он член Общества святой паствы новой реформированной пресвитерианской церкви и каждое воскресенье поет в хоре.
Вскоре после появления мистера Солница в отсек вошла мисс Шоу, произнесла положенную речь о Райском обеде, который скоро все вкусят, объяснила, как в (маловероятной) чрезвычайной ситуации развернуть и надеть облегченные скафандры, спрятанные под подушками сидений, щелкнула тумблером возле аварийного шлюза, от чего спинки сидений откинулись назад, превратившись в кушетки, и приказала всем расслабиться, пока властвует «Большая Г», пообещав, что совсем скоро «ее» заменит «Послушная Искусственная Г». После она вернулась в кабину, задернула занавески из гибкостали и подобающе расположилась на своей половине сдвоенной кушетки ускорения, которую делила с младшей стюардессой мисс Найсли и которая стояла бок о бок с мягкими откидными сиденьями, занимаемыми космопилотом Арчи Мердоком и вторым космопилотом Биксом Брэкстоном. Несколько минут спустя из диспетчерской поступила команда «Старт», и ЭОС взял курс на звезды.
Ионный двигатель функционировал безупречно, и буквально через минуту «Большая Г», иначе говоря, сила земного притяжения, отступила, и все испытали на себе слабую и довольно приятную тягу, когда взяла свое «Послушная Искусственная Гравитация». Мисс Шоу вернулась в пассажирский отсек и перевела тумблер в первоначальное положение, благодаря чему кушетки снова трансформировались в кресла.
– Ух ты! – воскликнул мистер Солниц, человек довольно корпулентный, а потому часто страдающий от одышки. – Это было круто!
Генри Диккенс не ответил.
Он пристально смотрел в окно.
«Он даже не затаил дыхания, а словно бы вообще перестал дышать, – сообщил позднее мистер Солнитц. – В статую превратился».
По всему отсеку раздавались изумленные возгласы по мере того, как все новые взоры узревали Чудеса, обещанные в издании «Небесные Экскурсии» известного путеводителя «Бедекер»: и те, что открывались в обзорном экране в потолке, и те, что были видны в «окна», но больше всего восторгов вызывало голубое с зеленым чудо, которое вдруг вспыхнуло у них под ногами.
– Ну надо же, совсем как пляжный мяч! – раздался чей-то возглас.
Все рассмеялись.
Все, кроме Генри Диккенса.
Он по-прежнему смотрел в окно. Смотрел, не отрываясь.
– Хотя я не видела непосредственно его лицо, – заявила на дознании мисс Шоу, – по отражению в стекле я могла определить, что взгляд его был направлен под небольшим углом вниз – недостаточно большим, чтобы рассматривать Землю, нет, скорее у меня возникло впечатление, что нечто, завладевшее его вниманием, расположено немного ниже траектории, по которой ЭОС поднимался на околоземную орбиту. Более того, скорость, с которой мы двигались, равно как и неподвижность его взгляда, заставляли предположить, что его взгляд притягивает не отдельный объект, а некая панорама. Проследив за его взглядом, – добавила она, – я не увидела ничего, то есть ничего, кроме горстки далеких звезд, в которых – во всяком случае для меня – нет ничего необычного и им никак нельзя приписать подобного жгучего интереса.
Мисс Шоу – не только весьма привлекательная, но также исключительно наблюдательная юная леди. Мы многим ей обязаны. Мисс Найсли не единожды прошлась на ее счет, ехидно намекая, что старшая стюардесса поочередно спит то с космопилотом Арчи Мердоком, то со вторым пилотом Биксом Брэкстоном, за вычетом вторников, когда у нее выходной, и по вторникам она, предположительно, спит со своим женихом. Возможно, это и правда, однако беспорядочная личная жизнь мисс Шоу никоим образом не умаляет ее надежности как свидетеля, и вообще эти введения вполне могут оказаться злобными домыслами мисс Найсли, способность которой отталкивать мужчин уступает лишь способности мисс Шоу их притягивать.
Именно мистеру Солницу, который, будучи соседом Диккенса, имел больше всего шансов наблюдать его с близкого расстояния, мы обязаны подробным описанием этой странной и пугающей личности.
– Я бы сказал, ему за сорок, – сообщил на дознании мистер Солниц, в коллекции редких книг которого среди прочих имеются полные собрания сочинений Уорвика Дипинга, Сомерсета Моэма и Джона Голсуорси. – Но временами, когда я искоса на него поглядывал, у меня возникало адское ощущение, что он либо гораздо моложе, либо чудовищно старше, чем я поначалу предположил. Видел я его исключительно в профиль, так как он ни разу не посмотрел в мою сторону. Кстати, он не посмотрел на меня, даже когда встал и шагнул мимо меня в проход.
– А когда он это сделал, – спросил Дж. П. Мод, коронер, проводивший дознание, – вы по его манере или выражению лица могли заподозрить, каковы могут быть его истинные намерения?
– Ну, конечно же нет! – ответил мистер Солниц. – Я счел само собой разумеющимся, что он идет в «комнату для мальчиков».
Траектория ЭОС по орбите всегда пролегает над экватором и имеет перигей приблизительно в сто тридцать миль и апогей – в сто сорок. Иными словами, небесный курс, которым двигался ЭОС и который привел Генри Диккенса к гибели, был заранее известен. А потому то, что он увидел и что в конечном итоге побудило его к подобному поступку, невозможно объяснить тем, что судно случайно оказалось в неизведанном секторе околоземного пространства. А, кроме того, все экскурсанты – за вычетом мистера Солница – считали и по сей день считают, что он вообще ничего не мог увидеть.
– Да боже ты мой, – заметила позднее Дженнифер Гросси, симпатичная юная девушка, занимавшая место прямо перед ним, – там вообще не на что было смотреть! Только уйма дурацких звезд, надоевшая Луна и огромная старушка Земля! Если бы там что-то было, я бы тоже увидела!
Ее мнение, пусть и не способ его выражения, оказалось типичным для всех экскурсантов до, во время и после дознания – опять же за вычетом мнения мистера Солница.
От последнего нам известно, что за временной промежуток чуть менее полутора витков, когда он имел возможность наблюдать за своим соседом, Диккенс ни на секунду не отвел глаз от окна, но каждые четверть часа или около того поворачивал голову на сорок пять градусов – предположительно, чтобы размять затекшую шею. А когда мистер Солниц привлек его внимание к особенно красивому виду на Гималаи в начале второго витка, то в ответ услышал лишь сварливое ворчание: «В тудыть долбаные Гималаи! В тудыть долбаную Землю!»
Вполне понятно, что больше мистер Солниц не предпринимал попыток завязать беседу.
– Мне и незачем было, – заявил он в ходе допроса, – поскольку вскоре после этой вспышки Диккенс завел сбивчивую беседу с самим собой. В его бормотании сплелись языки всего лингвистического спектра – или так показалось на мой непросвещенный слух. Я, конечно, владею азами латыни и французского, кои изучал в студенческой юности, но мое понимание ограничивалось лишь теми частями его монолога, которые он произносил на английском. Однажды на этом языке он произнес: «Я мог бы поклясться, что трон побольше!» А в другом случае он сказал: «Ленивые подонки в помойку все превратили. Вот они у меня попляшут! Помяните мое слово, когда я возьмусь за дело, они у меня попляшут!» А в третьем: «Готов поспорить, он удивится, увидев меня после стольких лет! Как снег на голову… ха-ха! На космическую эру он и не рассчитывал… Посмотрим, кто кого на сей раз выставит!»
Все эти странные высказывания подтвердила Дженнифер Гросси, которая также слышала их краем уха.
Мы уже упоминали о своем восхищении наблюдательностью мисс Шоу. Избавленная ex officio от таких докучных обязанностей, как приготовление закусок в кухонном отсеке возле кабины экипажа и составление описи припасов в примыкающей к нему кладовой, она могла провести и действительно провела большую часть своего времени в пассажирском отсеке, со знанием дела описывая то или иное небесное чудо и показывая экскурсантам Плеяды, галактику Андромеды, Магелланово облако и прочие небесные достопримечательности своей уважительно внимающей – за одним исключением – аудитории.
– Его поза, равно как и безразличие к тому, что я говорила, – сказала она впоследствии о Диккенсе, – напомнили мне время, когда я была маленькой и меня отослали в частный пансион – как казалось, на мой незрелый взгляд, на целую вечность. Когда я возвращалась по монорельсовой дороге в наш загородный дом, я весь обратный путь прижималась носом к стеклу и неотрывно смотрела, как мимо проносятся знакомые дома и торговые центры, решительно пропуская мимо ушей реплики старшей сестры, пытавшейся завести легкую беседу. Я не замечала ничего, помимо тех милых сердцу вех, которые некогда беспечно принимала как должное и которые теперь казались мне столь дорогими. И всякий раз, когда перед моим взором представало здание, нуждающееся в ремонте, или торговый центр, газон которого зарос, я воспринимала это как личное оскорбление, пылко возмущаясь, что из чистого небрежения местные власти позволили поблекнуть такой красоте. Однако, – добавила она, – последующий самоанализ открыл мне, что к такому сентиментальному путешествию в детство меня подтолкнули не поза или безразличие к моим словам Диккенса, а чувство одиночества, которое охватывает порой юную девушку в космосе – пусть даже на борту безопасного судна, в окружении членов экипажа и пассажиров.
Незадолго до середины второго витка, когда Генри Диккенс извлек из-под кресла чемодан и протиснулся мимо мистера Солница в проход, по всей очевидности, направляясь в «комнату для маленьких мальчиков», коллекционер редких книг получил возможность рассмотреть лицо соседа. Особенно его поразили размеры и форма носа Генри Диккенса.
– Это был не нос, а скорее уж настоящее рыло, – сказал он коронеру. – Красноватое, точно у него уже давно простуда и он часто сморкался, и испещренное рытвинами как от оспы. Его лицо и шея, по крайней мере, те их части, которые были мне видны, также были испещрены отметинами, как от оспы. Я не смог разглядеть его уши – или точнее то ухо, которое было обращено ко мне (другого я, разумеется, при всем желании не смог бы увидеть). Из него не только росли кустики рыжеватых волос, но его скрывали рыжеватые патлы, торчавшие из-под шляпы. Однако в этот момент я наконец определил источник запаха, который смутно донимал меня с тех пор, как я сел рядом с ним, и который я автоматически приписал неприятным испарениям от какого-нибудь механизма или части ЭОС.
Это последнее замечание (вкупе с несколькими последующими заявлениями, сделанными мистером Солницем) было удалено из протокола дознания по требованию коронера Дж. П. Модда.
– Ввиду того факта, что больше ни один из пассажиров или членов экипажа не уловил этой «слабой серной эманации», – сказал коронер, – по моему взвешенному мнению, единственным ее источником является воображение самого мистера Солница.
Оказавшись в проходе, Генри Диккенс направился в сторону уборных и поначалу был замечен только еще двумя экскурсантами (в дополнение к мистеру Солницу, разумеется), и оба они, как и коллекционер редких книг, инстинктивно предположили, что его целью является «комната для маленьких мальчиков» (хотя один позднее вспомнил, что ему уже тогда показалось странным, что незнакомцу потребовалось взять с собой чемодан). К несчастью, на протяжении странной череды событий, которые последовали затем, мисс Шоу находилась в кабине (где, если верить мисс Найсли, «обжималась с пилотами»), что лишает нас показаний нашей лучшей свидетельницы. Однако сложив воедино рассказы экскурсантов и «поделив на два» рассказ мистера Солница, можно с некоторой долей достоверности реконструировать последние мгновения Генри Диккенса на борту ЭОС.
Он не попал в «комнату для маленьких мальчиков», даже не приблизился к ней. Он дошел только до аварийного шлюза, возле которого остановился и изо всех сил дернул рычаг, запирающий внутреннюю дверь. Ничего не произошло.
Аварийный шлюз приблизительно на три фута выдавался в пассажирский отсек. Сразу за ним располагались кресла миссис Мэри Генц и ее малолетнего сына Винни.
– Мама, мама! – крикнул маленький мальчик. – У злого дядьки глаза горят!
Поначалу Мэри Генц только смотрела, не веря своим глазам. Потом, когда изо рта Генри Диккенса полился поток «самой грязной, самой мерзкой брани, какую я когда-либо слышала», она схватила своего сына и, «защищая, прижала к груди».
Генри Диккенс еще раз со всей силы дернул рычаг. И еще. Проклятия, срывавшиеся с его языка, становились все громче и разнообразнее, приковывая все взоры к этой исхудалой, ужасающей и облаченной в черное фигуре, яростно сражающейся со строптивым техническим приспособлением, «которое способно вывести из себя даже святого».
– Учитывая, какая суматоха поднялась в пассажирском отсеке, – вопросил Дж. П. Модд, когда давал показания космопилот Арчи Мердок, – как вышло, что, находясь в кабине, вы ничего не слышали?
Присутствовавшие на дознании видели, как слабый румянец проступил на мальчишеских щеках Арчи Мердока.
– Мы были очень заняты, сэр. Мы с Биксом высчитывали точку входа в атмосферу и пили кофе, который мисс Найсли нацедила из кофеварки в кухонном отсеке и который любезно доставила мисс Шоу, а кроме того, занавески из гибкостали не пропускают звук. А еще…
– Давайте вернемся к рычагу шлюза, – оборвал его коронер. – Опустим неуместность столь примитивного технологического приспособления на борту ЭОС в эпоху миниатюризации, но будьте так добры, скажите мне, как подобное устройство, от успешного функционирования которого зависит жизнь пассажиров ЭОС, могло так заклинить, что взрослый мужчина не смог его даже сдвинуть?
Космопилот Арчи Мердок пожал плечами:
– Я не строю ЭОС, сэр, я управляю судном. И вообще он в конце-то концов раскачал рычаг.
Когда рычаг поддался и дверь распахнулась, Генри Диккенс нырнул в шлюз и захлопнул ее за собой. И тут же прямо над ней замигала красная лампочка.
– О Боже! – завопила миссис Мэри Генц. – Он это сделает!
Огромными черными буквами над дверью зажглись слова «НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛСТВАХ НЕ ПЫТАЙТЕСЬ ВОЙТИ В ШЛЮЗ, ПОКА МИГАЕТ КРАСНАЯ ЛАМПОЧКА». Возможно, поэтому никто не попытался помешать безумному поступку, который явно вознамерился совершить Генри Диккенс.
Более вероятно, что случилось это потому, что все экскурсанты как по правому, так и по левому борту уставились в окна правого борта.
Со временем массовое бдение было вознаграждено: в поле зрения вплыл Генри Диккенс.
«Вплыл» тут самое подходящее слово. Ибо невзирая на то, что он катапультировался с борта орбитального судна, он все равно двигался по его траектории. Собственно говоря, согласно законам логики, он должен был оставаться на ней до конца полета или по меньшей мере до момента входа в атмосферу. То, что этого не произошло, являет собой еще один докучный аспект и этого без того докучного дела.
Некоторое время он действительно парил перед зачарованными зрителями. Видимость была не самая оптимальная, поскольку в этой фазе полета Земля заслоняла от ЭОС солнце, и его фигуру освещал лишь тусклый свет звезд. И потому, хотя Генри Диккенс был уже, без сомнения, мертв, никаких следов крови, то есть разрыва легких нельзя было различить у него на губах. Если уж на то пошло, он как будто плыл в пустоте в свое удовольствие. Некоторое время он парил на спине – или, во всяком случае, спиной к Земле – положив чемодан себе на живот. В тот момент он напоминал довольную крупную выдру. Затем в силу какой-то аномалии или, возможно, в результате незначительного колебания орбиты ЭОС он перекатился на бок, чудесным образом не потеряв своего чемодана, быстро поплыл прочь под углом к Земле и уже через несколько мгновений исчез из виду.
В том, что касается обстоятельств выхода из ЭОС и исчезновения Диккенса, показания мистера Солница разительно отличаются от сообщений прочих экскурсантов, как раз они и вызвали неуместный ажиотаж и чрезмерное освещение в прессе, которыми сопровождалось дознание.
– Я не мог оторвать глаз от этой картины, – засвидетельствовал мистер Солниц, – ведь внезапно у него за спиной развернулись огромные кожистые крылья. Лениво взмахнув ими, он совершенно буднично и деловито полетел прочь от ЭОС, пока не добрался до места своего назначения, где естественным образом сделался невидим для смертных взоров, ибо невидим сам эфирный мир, в котором он приземлился. Я вполне сознаю, – продолжал мистер Солниц (возможно, в ответ на недоуменно взметнувшиеся брови Дж. П. Модда), – что в вакууме крылья функционировать не могут. Но, по моему глубокому убеждению, крылья Генри Диккенса не обычной разновидности, а того типа, который функционирует исключительно в вакууме, и более того, чтобы даже явить себя, они нуждаются именно в вакууме. Далее я убежден, что на высоте приблизительно в сто двадцать девять с половиной миль планету Земля окружает некая сфера, которую мы не способны воспринять физически, но о существовании которой знали всю нашу жизнь, однако помещали – если вообще давали себе труд поместить – гораздо ближе к поверхности земного шара. Как правило, сразу над облаками.
В этот момент Дж. П. Модд задал довольно странный вопрос:
– Нет ли, случайно, в вашем собрании редких книг, мистер Солниц, издания «Утерянного рая» тысяча восемьсот шестьдесят шестого года с иллюстрациями Гюстава Доре?
– Есть, ваша честь, – ответил мистер Солниц. – Это одно из моих сокровищ.
– Благодарю вас, мистер Солниц. И спасибо вам за содействие. Вы свободны.
– Не имеет значения, видел ли мистер Солниц то, что, по его мнению, он видел, или в его сознании реальность была замещена широко известной иллюстрацией Гюстава Доре, – сказал, подводя итог дознанию, коронер. – «Теория падшего ангела», которую он подразумевает в своих показаниях, просто не выдерживает критики. Сама логика ее опровергает. Вдумайтесь. Если у падшего ангела есть функционирующие, пусть и невидимые крылья, зачем ему космический корабль, чтобы попасть в Рай? И даже если бы ему понадобился корабль, даже если бы, как уверяет нас мистер Солниц, его крылья функционировали бы только в вакууме, неужели ему понадобилось бы ждать тысячи лет, пока простые смертные вроде нас создадут транспортное средство, которое он – просто применив свои прославленные сверхъестественные способности – смог бы создать в мгновение ока? Более того, зачем ему понадобилось ждать еще многие годы, когда разработают двигатель, потребляющий достаточно мало энергии, что сделает подобные путешествия доступными для широкой публики, а потом еще ждать целых два месяца, чтобы получить место на борту?
По моему мнению, он не стал бы так поступать. По моему мнению, причина, по которой Генри Диккенс поступил именно так, исключительно проста: он устал от жизни. Как и все мы. В отсутствии доказательств обратного никакого иного ответа быть не может. Почему он решил обставить свой уход столь зрелищным образом, мы никогда не узнаем, как никогда не узнаем, почему он счел необходимым взять с собой свое личное имущество или, если уж на то пошло, как он исхитрился пронести его на борт ЭОС без ведома посадочного контролера. Однако нам нет необходимости это знать.
Думается, следует указать также на то, что следственные органы не сумели найти ни малейшего подтверждения тому, что Генри Диккенс когда-либо проживал в Салеме, штат Массачуссетс, а собранные ими свидетельства не могут считаться доказательством того, что Салем, штат Массачусетс, был или не был местом его проживания. В этой стране не найдется города, где не было бы по меньшей мере одного отшельника, который засел в какой-нибудь норе, ни в каких официальных реестрах не значится и о котором практически ничего не известно.
Мой вердикт таков. Рассмотрев все аспекты дела, я постановляю, что Генри Диккенс был самым обычным, пусть и несколько эксцентричным человеком, который умер, наложив на себя руки, по собственной воле. Об этом я сообщу в соответствующие инстанции.
Разумеется, коронер был прав. Так же как мы, как раса людей, были правы, взяв на себя инициативу в нынешней Конфронтации. Разумеется, есть те, кто утверждает, будто мы ее на себя не брали. Будто минибомба, стершая с лица Земли Москву, упала Свыше. Надо полагать, всегда найдутся романтики и мистики. Будь они прокляты!
