Книга вторая. Мир веры
Глава I. Внешние проявления веры
Так как человек состоит из души и тела, то его внутреннее настроение и чувства неизбежно выливаются во внешние поступки.
До сих пор было говорено только о внутренних настроениях человека, о вере, которая возникает в душе, о порывах к Богу, о невидимой, действующей на человека благодати.
Теперь предстоит беседовать о том, какие внешние пути избрала душа человеческая для того, чтобы чувствовать себя ближе к Богу, иметь постоянные напоминания о небе, и какие пути избрала Церковь для низведения на душу человеческую благодати.
Эти благодатные пути, называемые таинствами, особо многочисленны в Церкви Православной, точно так же, как особенно обильны в православии те внешние символы, в которые выливается живое благоговение души человеческой, жадно ищущей себе этих символов, форм и выражений своего внутреннего настроения.
Нам предстоит в этой книге говорить о храме как жилище Божией славы, месте, являющемся здесь, на земле, земным небом, и об иконах как видимом отражении населяющих внутренний мир верующего человека, отрадных и святейших образов, о мощах — источниках благодати, своим торжеством над тлением напоминающих нам о торжестве вечной жизни, о будущем восстании нас, смертных, ничтожных, обреченных на гибель, — во славе, в нетлении и в безсмертии, об утешительных обрядах Церкви, о свечах и лампадах, о живом участии в жизни церковной, о поминальных жертвах при совершении Божественной литургии, о значении праздников, о почитании святых, о посте как средстве очищения души в духовном подвиге, о молитве, ее силе и о том счастии, какое молитва дает.
Есть известные разряды христиан, считающих излишним большинство из перечисленных только что средств, на какие указывает детям своим Православная Церковь. Они полагают, что в области духа должно быть упразднено все внешнее. Но люди эти глубоко заблуждаются.
Не только из откровений многих лиц, достигших святости, хотя и не представляющих собой достаточного авторитета для упомянутых христиан, но и из свидетельства такого решительно всеми христианами признаваемого авторитета, как апостол Павел, видно, что и в небе существуют формы внешнего прославления Божества. Апостол Павел, восхищенный в небо, слышал там неизреченные глаголы, которые невозможно пересказать людям.
Значит, и в небе раздаются слова. Из этих слов небожители сплетают хвалу свою Богу. И небесные обители, по общему убеждению всех святых, которое, конечно, имеет больше веса, чем мнение земных обыкновенных людей, оглашаются неустанным пением, в котором славословится Господь.
В небе есть своя иерархия. Сонмы ангелов разделены по ступеням той любви, которой они пламенеют к Богу, и той ненависти, которою они воодушевлены против врага Господня и врага рода людского.
Когда, гордый близостью своей к Богу, Денница возмутился против Бога и в зависти своей решил ниспровергнуть Его, чтобы стать самому на Его место, и поднял бунт против Вседержителя, распалясь великой ревностью, архистратиг Михаил собрал вокруг себя оставшихся верными Богу ангелов, вступил в бой с Денницей и его ополчением и низверг это полчище с неба.
Существует на небе известная иерархия, известные образы, известные действия, — как же не существовать им на земле среди людей, внутренние движения у которых выражаются непременно в известных действиях?
Возьмем таинства. Конечно, благодать Господня может действовать на душу человеческую непосредственно. Мы имеем перед собой примеры святых, которые жили десятилетиями в пустыне, никогда не встречая лица человеческого, и которые не имели на себе степени священства. Из этого ясно, что люди не могли привлекать к себе благодать посредством духовных таинств, и тем не менее они были водимы благодатью, имея ее на себе в величайшей степени. На них благодать изливалась непосредственно.
Но принадлежавшая к числу таких, в уединенном отшельничестве спасавшихся, святая Мария Египетская перед концом своей жизни после десятилетий, во время которых она не встречалась ни с одним человеком, встретившись в пустыне со старцем Зосимой, просила его через год принести ей причастие и после этого причастия мирно отошла к Богу.
Да и пример Марии Египетской, собственно, излишен, когда Господь наш Иисус Христос, приняв крещение в водах Иордана от Иоанна, тем самым доказал и завещал нам покорное принятие известных форм, в которых заключается высокий символ или таинственная благодатная сила.
Тот, кому приходилось много ездить по России на лошадях, знает, какое сильное, глубокое впечатление производит вид сельской церкви.
После долгой езды полями, весной ли, когда всходы зеленеют ровным, нежным, зеленым ковром, летом ли, когда мягкий ветер, гуляя по поверхности золотистого спеющего хлеба, ходит по нем мягкими волнами, осенью ли, когда сжатые поля щетинятся на солнце соломой, — во всякую погоду и во всякое время дня отрадно встретить каменный или деревянный храм, обведенный оградой.
Мирно сияет вознесшийся на куполе крест — символ нашего искупления, символ Христовой победы, символ нашего будущего счастья. И как духовно сливаются с этим храмом словно льнущие к нему пространства: деревни и поля, политые трудовым потом крестьянства, и сверкающие на солнце реки и ручьи, и темнеющий на горизонте лес…
Стойте же твердо, вздымайтесь высоко над родной землей, родные святилища, с которыми связано все, что есть значительного, нужного, священного в жизни человека.
Под вашу сень мать приносит своего новорожденного младенца, который принимает здесь крещение и нарекается христианином. Здесь совершается ежедневно величайшее чудо вселенной: словно льется из ран Распятого пречистая Его Кровь и вливается в людей во оставление грехов и в жизнь вечную. Здесь, в таинственной исповеди, спадает тяготящее душу бремя грехов, и из купели покаяния человек выходит оправданным, невинным, непорочным. Здесь в таинстве брака зарождается юная семья и ниспосылается на соединяющихся любовью людей благодать, освящающая их самих и их будущее потомство. Сюда приносят отжившего свой земной век человека, поют над ним последние прощальные гимны, надевают на него венец — символ воинствующего за Христа на земле борца — и отпускают ему во имя Божие все его грехи. Здесь дрожит и бьется в восторге, в благодарении, в славословии, в прощении, в горе и в радости, в томлении и в надежде живое сердце человеческое. Сюда спускаются ангелы, чтобы слышать людские моления, принимать их, как куски благовонного ладана, которые они положат и воскурят в кадильницах там, перед страшным Престолом Господа Славы. Что есть в жизни и в душе верующего человека заветного, важного, волнующего его, с чем бы он не пришел сюда, в храм, чтобы сложить это легкое или тяжелое бремя к Божию Престолу?..
Сколько невиданных для людей и знаемых только теми, кто на себе это пережил, произошло тут счастливых восстаний; сколько людей, пришедших сюда с отчаянием в душе, выходили отсюда утешенными и крепкими; сколько здесь произошло возрождений; сколько здесь излито высочайших чувств и возникло пламенеющих величайших мыслей.
О Господи, да будут очи Твои отверсты день и ночь на храмы наши и да горят в них верой и усердием к Тебе сердца наши!..
Стояли ли вы в древних святилищах Земли Русской, в которых излита вера прежних поколений, в которых звучат отголоски давних стонов, горят в воздухе давние слезы?
В соборе Успения Богоматери во Владимире прислушивались ли вы к тому, как поддаются и трещат соборные двери под страшными ударами татарского тарана и как врываются татары во внутрь святилища, а укрывшаяся наверх, на хоры с замурованным входом, семья великокняжеская, приняв схиму, получает от епископа благословение на смерть, и как дым пожара, поднимаясь кверху, душит этих людей гибнущей Киевской Руси, которым открыл свои объятия ожидающий Христос, и как пение молитв сливается с треском огня и торжествующими криками татарщины…
Чудилось ли вам в великой церкви Киево-Печерской Лавры, строенной на дивных чудесах и преславных обетованиях, как Богоматерь во Влахерне Сама договаривает братий-зодчих для создания этого святилища на Киевских высотах, как приходят они в Печерский монастырь и создают этот храм, небеси подобный, — каменный отголосок райской славы…
Внимали ли вы чутким ухом под сводами первого русского святилища, Московского Успенского собора, прозвучавшим здесь тихим и грозным, утешительным и обличительным речам русских чудотворцев? Улавливали ли вы раздавшийся над этим храмом пророческий глас первосвятителя Петра о славе Москвы и с ней о будущем величии России? Видели ли вы через толщу веков, как загорелась здесь, у раки древнего Петра, свеча, когда вызванный в Орду для исцеления ханши Тайдулы святитель Алексий служил напутственный молебен? Среди давнего московского населения встречали ли вы, стеная и плача и вопия о пощаде, чудотворную икону, шедшую из Владимира в Успенский собор, в те дни, когда страшный «железный хромец» надвигался со своей губительной ратью на Москву и надежда оставалась только на заступление Девы Пречистой?.. С трепетом в сердце внимали ли вы обличительным речам к Ивану Грозному митрополита Филиппа, который принес тут свою чистую жертву печалования за народ и шел отсюда на свое мученичество?
В дни великой смуты, когда приверженцы самозванца сорвали святительскую мантию с патриарха Иова, слышали ли вы, как громко произносил он перед заветной иконой Владимирской: «Все двенадцать лет охранял я целость веры. Ныне ересь торжествует. Владычица, спаси православие молитвами к Сыну Твоему»?
Видели ли вы, как отрада и надежда смятенного и гибнущего отечества святейший патриарх Ермоген разрешал здесь народ от прежде данных клятв, как нарекали здесь имя Михаила и возлагали на непорочного отрока царственный венец? Слышали ли вы на пространстве веков громы хвалебных гимнов после русских побед и присоединения к зачавшемуся в Москве новому Русскому государству новых царств, областей, племен и народов?
В старой Новгородской Софии всматривались ли вы с ужасом в помещенный во главе древний образ Спасителя, который писан в благословляющем движении десницы и который три раза находили поутру с десницей сжатой, пока не последовал глагол: «Оставьте Меня со сжатой десницей, ибо сею Моею рукою я держу Новгород. Когда же десница разожмется, тогда и граду скончание будет». И видели ли вы с трепетом, как непостижимо со временем разжимается десница?
В старой Киевской Софии, над которой промчалось столько веков, испытаний, пожаров, погромов, грабежей и ужасов, глядя на непоколебавшуюся в многократных разорениях собора алтарную стену с вознесшимися на ней видением Пречистой Девы, молитвенно поднявшей руки к небу, постигали ли вы в имени образа Пречистой «Необоримая стена» всю неподвижную, необоримую силу Царицы Небесной и Заступницы русской?
Поражала ли вас неожиданная мысль, когда вы входили в храмы на востоке и западе, на севере и юге России, о том, что вот, на расстоянии десятков тысяч верст, в этих святилищах на одном языке и одними словами совершается славословие Богу, и в те же дни во Владивостоке и Гельсингфорсе, в Архангельске и Батуми раздается призывный глас колокола, и народ русский, получивший в обладание от Бога своего столь необозримую землю, свободной душой хвалит в этих храмах своего Творца и Благодетеля?
Проезжая раз, во время Страстной недели, по расположенным вдали от железнодорожных путей местам Новгородской земли, я зашел в Страстной четверг в бедный сельский деревянный храм в конце литургии. Крестьяне приобщались. Со скрещенными на груди руками они по очереди подходили к спасительной чаше, и из лжицы втекала в их уста животворящая Христова Кровь… И мне казалось, что ангелы Божии стояли за всяким из этого трудящегося крестьянского мира, и чистая струя Христовой Крови сглаживала и выжигала из этих людей все их беззакония, все вольные и невольные грехи.
О эти сельские храмы, без которых не вынести бы русскому миру его тяжкой земной доли, без которых задохнулась бы русская душа, та русская душа, в которой свет так перемешан со тьмою, которая словно для того иногда стремится к падению, чтобы после падения познать еще более лучезарное восстание.
Храм воздыхания, храм печали,
Убогий храм земли моей,
Тяжеле стонов не слыхали
Ни Римский Петр, ни Колизей.
Нет отрицанья, нет сомненья,
И шепчет голос неземной:
«Лови минуты умиленья,
Войди с открытою душой.
Сюда народ, тобой любимый,
Своей тоски неодолимой
Святое бремя приносил
И облегченный уходил».
И я вошел, я умилился,
И долго я лежал и бился
О плиты старые челом,
Чтоб услыхал, чтоб заступился,
Чтоб осенил меня крестом
Бог угнетенных, Бог скорбящих,
Бог поколений, предстоящих
Пред этим скудным алтарем.
Мы не видим нашим оплотяневшим, немощным взором, мы не слышим нашим огрубевшим слухом всех тайн, которые совершаются в наших церквах. Если бы мы имели очи, чтобы видеть, и имели слух, чтобы слышать, мы бы увидели лики ангельские, наполняющие храм и сослужащие священнослужителям; мы бы услышали то небесное пение, которое раздается здесь, когда дребезжащим, надтреснутым и не всегда усердным пением дьячок на клиросе в пустом храме тянет священные слова. И как близок к истине рассказ о том, что, если приложить ухо к скважине запертой церкви, оттуда слышится тихое невыразимое пение. Послушаем же о том, что видели здесь иные люди, какие они получали тут откровения.
Когда великий Саровский Серафим был еще в сане дьяконском, он временами видел ангелов, сослужащих братии и воспевающих. Они имели образ молниеносных юношей, облеченных в белые золототканые одежды. А то, как пели они, нельзя выразить словом. Вспоминая об этом, отец Серафим говорил: «Бысть сердце мое, яко воск, таяй от неизреченной радости».
А вот что видел отец Серафим в Великий четверг, когда служил литургию.
Как известно, малый выход из алтаря и следующий затем вход в алтарь знаменует вступление служащих в самое небо, и священник тогда молится: «Сотвори со входом нашим входу святых ангелов быти, сослужащих нам и сославословящих Твою благость».
Когда после малого входа и паремий иеродиакон Серафим возгласил: «Господи, спаси благочестивый и услыши ны» и, обратясь к народу и дав знак орарем, закончил: «и во веки веков», — как он весь изменился, не мог сойти с места и вымолвить слова. Служащие поняли, что ему было видение. Его ввели под руки в алтарь, где он простоял три часа, то весь разгораясь лицом, то бледнея, — все не в состоянии вымолвить ни одного слова. Когда он пришел в себя, то рассказал своим старцам и наставникам, отцу Пахомию и казначею, что он видел. «Только что провозгласил я, убогий, “Господи, спаси благочестивый и услыши ны!” и, наведя орарем на народ, окончил: “и во веки веков”, вдруг меня озарил луч как бы солнечного света, и увидел я Господа и Бога нашего Иисуса Христа, во образе Сына Человеческого, во славе, сияющего неизреченным светом, окруженного небесными силами, ангелами, архангелами, херувимами и серафимами, как бы роем пчелиным, и от западных церковных врат грядущего на воздухе. Приблизясь в таком виде до амвона и воздвигнув пречистые Свои руки, Господь благословил служащих и предстоящих. Посем, вступив во святой местный образ Свой, что по правую руку Царских врат, преобразился, окружаемый ангельскими ликами, сиявшими неизреченным светом во всю церковь. Я же, земля и пепел, сретая тогда Господа Иисуса Христа, удостоился особенного от Него благословения. Сердце мое возрадовалось чисто, просвещенно, в сладости любви ко Господу».
Когда великий отец Сергий Радонежский совершал литургию, видели, как ангелы сослужили ему и как он приобщался из святой чаши огнем.
Блаженный Нифонт, епископ Кипрский, имел дивное откровение относительно совершаемого во время литургии священнодействия. Однажды, стоя со своим учеником в церкви при патриаршем богослужении, Нифонт как бы прозрел духом. Он увидел огонь, шедший с неба и покрывший алтарь и архиерея. Когда запели «Трисвятое», показались четыре ангела и пели вместе с певцами.
Во время чтения апостольского послания Нифонт увидел стоящего за спиной чтеца святого апостола Павла, наблюдавшего за чтецом. Во время чтения Евангелия Божественные слова поднимались к небу, как некие чудные светильники. Когда стали переносить после Херувимской песни святые дары, распахнулась церковная завеса, раскрылось небо и разлилось по церкви чудное благоухание. Затем стали ходить вниз ангелы с пением. Ангелы принесли прекрасного Отрока, поставили Его на дискос и окружили престол, благоговейно склоняясь перед честными дарами. А два херувима и два серафима парили над главой чудного Младенца, овивая Его своими крыльями. Когда наступило время освящения даров и великое таинство пресуществления, один из верховных ангелов приступил, взял нож и заколол Отрока. Кровь он выпустил в святую чашу и, положив Отрока на дискос, сам снова стал с благоговением на своем месте… Когда служба кончилась, Нифонт видел, как Отрок опять вдруг сделался совершенно целым и на ангельских руках вознесен был на небо.
Вот что невидимо совершается в храме на литургии во время видимых действий священника в алтаре.
При таком значении храма какая жертва для верующего человека может быть отраднее и выше, как жертва на храм? Древняя Русь со своей крепкой верой оставила нам пример усердного храмоздательства. До нас не дошло, можно сказать, решительно ни одного остатка жилых домов Древней Руси, ни царских, ни княжеских, кроме немногочисленных теремов древней Москвы. Но храмы Древней Руси, ее святилища, до нас дошли, потому что храмы русские были великолепнее и прочнее ее жилых домов.
Русь, вся деревянная, со своими деревянными даже дворцами, знала и старалась ставить храмы каменные, которые остались памятниками ее великого и умного благочестия. И в наши дни русское храмоздательство не прекратилось.
Жертвы на храмы современных русских являются утешительным и неопровержимым доказательством того, насколько живо еще благочестие в русской душе, насколько, как и в старые времена, излюбленную мечту этой души составляет принести Богу посильный и щедрый дар. Храмов возникает по всему пространству России неисчислимое множество, и за последнее десятилетие воздвигнуто много замечательных храмов.
В Киеве выстроен один из лучших храмов всей Русской земли Князь-Владимирский собор — в память крещения киевлян Владимиром. Стены его расписаны главным образом великим гениальным нашим художником Виктором Михайловичем Васнецовым и представляют собой величайшее откровение иконописного искусства.
Юная обитель, Казанская Амвросиева пустынь при сельце Шамордине Калужской губернии, сияет громаднейшим величественнейшим собором, который заложил в последние годы свои основатель обители, незабвенный великий старец Амвросий Оптинский. Такой же величественный храм сияет в другой юной обители — Иверской Выксунской, основанной другим замечательным старцем последних десятилетий иеросхимонахом Варнавой, подвизавшимся в ските Черниговской Божией Матери в окрестностях Сергиево-Троицкой Лавры. В Тихоновой пустыни с целебным колодцем Преподобного Тихона Калужского воздвигнута одна из величайших в России колоколен. Только что недавно освящен великолепный и громадный морской собор в городе Кронштадте, где сосредоточен русский флот.
В постройке храмов часто находит себе исход неугасимая, ничем земным не утолимая тоска по дорогим утраченным людям или наполняющее душу усердие ко Христу, к Богоматери или к кому-нибудь из святых.
Велика и угодна в очах Божиих жертва на храм, приятны Ему те, которые жертвуют от избытка своего, но насколько выше и святей такая жертва, когда человек отдает Господу для построения храма все, что имеет.
Такую высокую жертву Богу принес по слову великого старца Серафима исцеленный им офицер из нижегородских помещиков, Михаил Васильевич Мантуров. Мантуров заболел болезнью, в которой не мог найти облегчения от врачей и которая заставила его покинуть военную службу. При страшных страданиях у него из ног выходили кости. В таком положении он услышал о благодати, действующей от старца Серафима. Рассказы эти были столь необыкновенны, что он немедленно велел везти себя в Саров и рассказал старцу о своем недуге.
Преподобный Серафим долго молился у себя в келье и затем, выйдя к Мантурову, помазал ноги священным маслом, произнося: «По данной мне от Бога благодати я первого тебя врачую», — и Мантуров тут же исцелился. Мантуров был человек благодарного сердца и великой искренности. Видя его душу и желая помочь ему принести Богу чудный самоотверженный дар, отец Серафим предложил ему обнищать ради Бога.
По совету старца Мантуров продал свое имение и все вырученные от продажи деньги употребил на постройку в Дивееве, в связи с приходским храмом, стоявшим там раньше и посещаемым крестьянами, большого двухэтажного храма для возникшей в Дивееве женской монашеской общины. Дивеевский храм был поставлен во имя Рождества Христова. По преданию, Богоматерь во сне сказала Мантурову: «Ты почтил Сына Моего, а Меня забыл».
И после этого голоса была устроена нижняя полуподземная церковь во имя Рождества Богоматери.
Когда человек, знающий про эту чудную лепту, в Серафимо-Дивеевской обители стоит у могилы Михаила Васильевича Мантурова, он невольно преклоняется в душе перед высотой и чистотой этой самоотверженной жертвы. И, как белая лилия, выросшая из благодарности от благородной души этого жертвователя, белеет, красуется перед его глазами тот храм во имя двойного священного Рождества, у стен которого нашел свой последний приют праведный храмоздатель.
А по другую сторону храма, за приходной его частью, почивает храмоздательница этого приходского Дивеевского храма Агафья Симеоновна Мельгунова, имя которой тоже не может быть забыто, когда думаешь о лучших русских храмоздателях.
Родовитая помещица, владевшая наследственными имениями в нескольких губерниях, Агафья Симеоновна посвятила себя духовной жизни и, по особому повелению Богоматери, из Киева пришла на север России. Тут в селе Дивееве, в деревянной тогдашней церкви, последовало ей видение Богоматери, Которая приказывала ей остаться на этом месте, обещая, что тут возникнет великая женская обитель.
Продав свои имения, Агафья Симеоновна поселилась в Дивееве и много лет провела, как слуга, в доме местного священника. Она источала неперестающую милостыню крестьянам, обшивала, мыла и учила разуму их детей. Все свое достояние обратила в деньги, выстроила много храмов и обновила еще большее количество. Она в год голодовки воздвигала Дивеевский приходский каменный храм, этими работами кормя крестьян. На каком крепком основании стоят воздвигнутые усердием таких душ храмы!
Я знал одного простолюдина, который всю жизнь проработал десятником при постройках, вел жизнь строгую, имея единственным утешением посещение церкви и духовное чтение. Отказывая себе во всем, он скопил маленький капиталец и, по смерти своей, часть завещал на стипендию для студента-медика при Московском университете, а часть — на украшение церкви в родном селе.
Давно забыт он, затерянный на одном из дешевых московских кладбищ, в одинокой могиле, к которой едва ли кто подходит. Но в родном селе поминается его имя. А когда забудут его, все же будут гореть на иконах на его средства помещенные на них оклады, будут теплиться тихие огни в серебряных, на его деньги купленных лампадах. Будет сзывать на молитву крестьян, потомков его сверстников и товарищей, среди которых он рос, пока не пошел на заработки в Москву, по его завещанию повешенный колокол.
Если кто свои наследственные или заработанные деньги захочет поместить в какое-нибудь живое и святое дело, захочет этими деньгами послужить людям, то, кажется, нет жертвы чище и мудрей, как жертва на храм. Велика жертва на приюты для безприютных детей, на учебные заведения, на пособия той молодежи, которая, холодная и голодная, получает образование, чтобы своим знанием служить потом народу Высоки жертвы на школы и богадельни, на престарелых и безпомощных людей, но еще выше на храмы — эти школы и приюты народной души и вечные духовные врачебницы.
Не умещаясь на порожних землях своих в Европейской России, русское крестьянство широкой волной устремилось теперь заселять пустынные места Сибири с их благодатным простором и нетронутыми девственными силами, заложенными в почве. Много скорби переживают переселенцы, отрываясь от тех мест, на которых веками сидели их отцы, деды и пращуры. Много трудов великих и сложных ждут их на местах нового поселения, где все надо заводить сначала. И в этой скорби, и в этих трудах особенно сиротливо чувствуют они себя без церкви.
Если кто захочет принести высокую жертву Богу в поминовение по своим родителям или другим дорогим людям, для испрошения у Бога себе какой-нибудь милости, пусть вспомнит о необъятном пространстве Сибири и усердной рукой поставит там храм, увенчав его православным крестом.
Подумайте о том, как отрадно также устроить храм на могиле дорогих людей. Над самым гробом отошедших воздвигается алтарь, поток Христовой Крови льется над местом погребения, и в этом потоке, пока стоит мир и Россия, будет отмываться душа человека, за которую поставлен храм…
Одним из величайших бед во время последней несчастной русско-японской войны была гибель в Цусимском бою русской эскадры. Множество молодых жизней русских матросов и офицеров нашло тут свой грустный конец. Имея возможность спастись, некоторые предпочитали тонуть со своим кораблем и погружались в пучину океана с криком привета далекой России, честь которой они не выдали в этом страшном бою. Пораженным неизгладимой печалью их отцам, матерям, женам и братьям не осталось даже утешения принять их прах и положить их в семейных усыпальницах. Вещественных воспоминаний от них не осталось. Все поглощено ничего не возвращающим океаном.
И вот по мысли этих пораженных невосполнимыми потерями людей возник в Петербурге заветный храм «Спас-на-водах». Сюда осиротелые люди приходят молиться, как ходили бы молиться на могилы дорогой, столь рано и ужасно угасшей молодежи. Все проникнуто скорбью и воспоминанием в этом храме, заимствовавшем формы храмов Древней Руси. На стенах прибиты металлические доски с именами утонувших героев, с переименованием на каждой имен погибших офицеров и числом нижних чинов. У некоторых из досок почти ежедневно сменяются свежие цветы. Этот храм великой скорби просветлен светлой надеждой на загробные свидания.
В русской жизни создался трогательный обычай собирать у мира на построение храма.
Городские храмы редко нуждаются в помощи посторонней, имея в большинстве случаев богатых прихожан, которые и в одиночку, и в складчину могут воздвигать храмы, перестраивать и украшать их.
В среде богатого купечества, сохраняющего преданность Церкви, развито даже некоторое соревнование в украшении храмов. Если в одном приходе богач великолепно украсил храм, другой богач в другом приходе старается его перещеголять.
Не то в бедных сельских приходах, где у крестьян нет средств на то, чтобы в короткое время самим поставить новый храм, заменить прежний, деревянный, каменным или обновить ветшающую церковь.
И вот миром избирается сборщик и ходит по разным местам России, больше всего по большим торговым городам, приглашая жертвовать на церковь.
Трогательный обычай высокого значения… Если вы не можете выполнить своей мечты, поставить Богу самолично, отдельно целый храм, то, давая этим сборщикам, вы становитесь участниками храмоздательства по всей России. Вы давно будете лежать в могиле. Десятилетия и века изгладят совершенно ваше имя, а ваши копейки и серебряные монеты в виде кирпичей, вложенных в храм, все будут стоять и вопиять о спасении души вашей к Богу. Или в призывном, спасительном, будящем душу звоне колокола будет звучать часть вашего серебра, и в десятках, сотнях, а может быть, тысячах храмов русских будет поминаться ваша душа, когда усердно закрестится православный народ при словах ектении: «Еще молимся о создателях святого храма сего и о всех прежде отшедших отцах и братиях, здесь лежащих и повсюду православных». Дайте себе обет и соблюдите его: никогда не проходить мимо церковного сборщика, не подавая ему копейки, хотя бы гроша.
Невидимо за этими людьми стоит Сам Христос, протягивая руки на построение Себе тех живых жилищ, которые должны же создавать Ему люди взамен того, что Он предоставил им, — весь простор Им задуманной, Им созданной вселенной.
Жаль, что почти не встречаются теперь на улицах больших городов сборщики на колокол. Мне только раз довелось встретить такого сборщика на одной из бойких улиц Петербурга. Сбоку мостовой стояли запряженные в одну лошадь дровни, покрытые рогожей. На дровнях стоял небольшой колокол. Люди, крестясь, бросали на рогожу медяки.
О этот кимвал, звенящий во славу Божию, сзывающий православных на молитву!
В одной из лучших пьес своих — «Не так живи, как хочется» проникновенный русский драматург Островский изобразил человека, сбившегося с пути и в отчаянии решившегося на самоубийство. Он был готов исполнить свой ужасный умысел, как услышал звук церковного благовеста, опомнился и стал исправляться.
Мне пришлось присутствовать в одной сельской местности при подъеме на колокольню колокола. В трогательных молитвах молебна испрашивалась колоколу благодать, будящая людей к славословию Божию, пробуждающая в них добрые чувства. Кто не заслушивался гулом родных колоколов, кто из москвичей не дивился силе, величию, необычайности пасхального трезвона в Москве?
Прозвенят двенадцать мирных ударов на Кремлевских Спасских воротах. И Москва со своими пылающими огнями внутри и снаружи церквами еще молчит. И тогда над городом, в трепете и сосредоточении ожидающем своего Христа, пронесется вдруг рвущий воздух полногрудый звук Ивана Великого. Проплыл, еще не растаял, как за ним второй удар, там третий. Этот третий удар подхвачен вдруг во всех концах встрепенувшейся Москвой.
Звуки как бы на приступ лезут отовсюду на кремлевский холм, запевая, гудя, тихо раскачиваясь и вновь и вновь прибывая в силе, торжествуя несказанное чудо. И над этой волной звуков царит стихийный гром, неопровержимый, как вечность, все собой покрывающий гул Ивана Великого. И кажется: когда пройдет вселенная, не станет уже времени, — все равно в заветный час Воскресения Христова Иван-колокол пропоет воскресшему Христу свою безглагольную медную песню.
Будем любить родные колокола и бросать на них свою медь и серебро.
О значении сбора на церковное строение с большой теплотой говорит поэт князь Вяземский в своем прекрасном стихотворении, из которого приведем несколько отрывков:
Свой страннический крест прияв, как благодать,
Из дальнего села пришел он в город чуждый,
Но привели его не собственные нужды.
Нет, к дому Господа усердьем возгоря
И возлюбив и блеск, и святость алтаря,
Он благолепью их посильный труд приносит
И именем Христа на церковь братий просит.
В волненьях суеты, среди столичных стен,
Преданье и урок апостольских времен,
Он ходит между нас Евангельскою вестью
И праздные сердца в нас будит к благочестью.
И редко кто пройдет — и больно за того,
Кто мимо мог пройти, не оделив его
Хоть малым чем-нибудь, хоть ласковым вниманьем,
Сочувствием любви, поклоном, пожеланьем.
Храня в душе моей отцов простую веру,
Я следовать люблю народному примеру,
И лепту я мою спешу в тот сбор принесть.
Скажу: и моего тут меду капля есть;
Скажу: и моего тут будет капля масла,
Чтобы пред иконою лампада в век не гасла,
Чтоб тихий свет ее лик Спаса озарял
И в душу скорбную отрадой проникал.
И, может быть, Бог даст, сей лептой богомольной
Искупится мой грех иль вольный, иль невольный
И там зачтется мне, в замену добрых дел,
Что к Церкви Божией душой я не хладел…
Среди сборщиков на церковное строение есть много людей высокой духовной жизни, пронесших на себе это трогательное дело, как очистительный подвиг. Вспомним тут знаменитого некрасовского Власа, этот удивительный, чистый, русский, величественный, трогающий и потрясающий образ церковного сборщика:
В армяке с открытым воротом,
С обнаженной головой
Медленно проходит городом
Дядя Влас — старик седой.
На груди икона медная;
Просит он на Божий храм,
Весь в веригах, обувь бедная,
На щеке глубокий шрам.
Да с железным наконечником
Палка длинная в руке…
Говорят, великим грешником
Был он прежде. В мужике
Бога не было: побоями
В гроб жену свою вогнал,
Промышляющих разбоями,
Конокрадов укрывал;
Брал с родного, брал с убогого,
Слыл кощеем-мужиком,
Нрава был крутого, строгого…
Наконец и грянул гром!
Влас тяжко заболел.
Влас увидел тьму кромешную
И последний дал обет…
Внял Господь — и душу грешную
Воротил на вольный свет.
Роздал Влас свое имение,
Сам остался бос и гол
И сбирать на построение
Храма Божьего пошел.
С той поры мужик скитается
Вот уж скоро тридцать лет,
Подаянием питается —
Строго держит свой обет.
Сила вся души великая
В дело Божие ушла:
Словно сроду жадность дикая
Непричастна ей была…
Полон скорбью неутешною,
Смуглолиц, высок и прям,
Ходит он стопой неспешною
По селеньям, городам.
Нет ему пути далекого:
Был у матушки-Москвы,
И у Каспия широкого,
И у царственной Невы,
Словом истины Евангельской
Собирая Богу дань.
Побывает и в Архангельской,
Проберется и в Рязань…
Ходит с образом и с книгою,
Сам с собой все говорит
И железною веригою
Тихо на ходу звенит.
Ходит в зимушку студеную,
Ходит в летние жары,
Вызывая Русь крещеную
На посильные дары.
И дают, дают прохожие…
Так из лепты трудовой
Вырастают храмы Божии
По лицу земли родной…
Посещаемость храмов является обыкновенно точным отражением благочестия жителей.
О поэте Хомякове, который был искренним и усердным христианином, передают, что, возвращаясь в праздник из церкви, он с радостью говаривал:
— Слава Богу, сегодня в церкви было тесно.
И в самом деле, что может быть отраднее для верующего человека, как вид храма не только полного, но переполненного народом, часть которого стоит даже за стенами храма. Это тяжело в нашем климате зимой, но великолепно летом, когда звук священных слов проникает через открытые настежь окна и пение хора смешивается с вольным пением птиц, которые тоже хвалят в песне своей Бога.
Кому приходилось бывать в церквах обыкновенно малого размера, выстроенных в таких дачных местностях, которые бывают главным образом заселены летом, а зимой совершенно безлюдны, тот видел, как только какая-нибудь треть молящихся может стоять в таком по большей части деревянном храме, а все остальные размещаются снаружи этой церкви, выходящей, так сказать, из своих стен.
И вот возникает мысль о том, что возможно служение литургии вовсе без храма, на чистом лоне природы, которого не коснулась еще человеческая рука. Представьте себе, что в местностях, где нет храмов, но живет много людей, стремящихся к храму, выбирается уютная и просторная полянка и среди нее ставится приспособление для престола: не самый престол, в основании которого должны быть положены святые мощи, а стол в форме престола для того, чтобы на нем можно было положить запасный антиминс и служить обедню. Вокруг ничего: ни иконостаса, ни отдельных икон, ни подсвечников, ни Царских врат. Храм во время совершения литургии будет без границ, без стен и без крыши, необъятным.
И в этом слиянии молитвы и природы, в пении, сменяющемся трелями соловья или переливным серебром жаворонка, шепотом деревьев и плеском речной струи, какая бы была красота!
Жизнь сама собой приводит к тому, что иногда богослужение выходит из храма. Так, в некоторых монастырях нашего северо-запада бывает такой прилив богомольцев в великие праздники, что духовенство с чашами выходит из храма и приобщает народ в нескольких местах снаружи.
При открытии мощей благоверной великой княгини преподобной Анны Кашинской вышедшие из двух соборов крестные ходы встретились на воздухе, где была совершена лития, после которой протодиаконом прочитан с соборного крыльца указ Святого Синода о восстановлении древнего почитания благоверной княгини.
Точно так же в Москве, в вечер торжества прославления мощей святителя Ермогена, патриарха Московского, в разных местах Кремля для народа, под открытым небом, на нарочно сооруженных помостах и принесенных к ним иконах, совершались всенощные: «Дух дышит, идеже хощет». И казалось бы особым величием и всемогуществом Божиим, если бы не только в храме, но и под открытым небом среди привольной природы совершалось чудо пресуществления.
Человека, который много путешествовал по Западу и видел, как там храмы открыты с раннего утра до позднего вечера, смущает мысль о том, почему у нас храмы открываются исключительно только во время богослужения. Святыни доступны лишь в то время, когда люди, занятые размеренным трудом — службой или торговлей, бывают поглощены своей деятельностью.
Многие лица любят посещать ежедневно какую-нибудь излюбленную святыню. Так, есть многочисленный разряд лиц, которые стремятся всякий день поклониться Казанской иконе Божией Матери, стоящей в Петербурге в соборе того же имени. Но по утрам до поздней обедни икона в большинстве случаев отсутствует, так как ее возят по домам желающих принять ее, а в шесть часов собор уже бывает закрыт.
Между тем несомненно, что, если бы доступ в собор не был ограничен столь ранним временем, многие люди, освободясь от своих дневных дел, приходили бы к иконе на поклонение. Если вам под вечер в иностранном городе хочется сосредоточиться, вы входите в любую церковь, видите там светильники, тихо теплящиеся перед местными святынями. Вы можете уединиться, помолиться, успокоить свою душу, снять с себя какое-нибудь искушение, вообще сблизиться с Богом.
Можно со смелостью утверждать, что многие верующие, но слабые характером, поддающиеся соблазнам люди избежали бы не одного искушения, если бы могли от этого искушения укрываться в каком-нибудь ближнем храме и там помолиться. Большие города бывают жестоки к своим жертвам. Много, много в них совершается в момент отчаяния самоубийств. И, может быть, не одна жизнь была бы спасена, если б при проходе мимо храма душу потянуло в последний раз под святые своды. А там знакомая, привычная обстановка веры оказала бы свое отрезвляющее и спасающее влияние.
И хочется просить, хочется кричать: шире откройте храмы, не держите их на запоре постоянно, кроме часов службы. Сделайте храм тем, чем является та благодатная врачебница, вход в которую не возбранен ни днем, ни ночью.
На ночь церкви, конечно, можно и должно запирать, но часов с шести утра до десяти вечера им следовало бы быть открытыми, особенно в больших городах, где храмы, несомненно, имеют средства на то, чтобы держать достаточное для их охраны количество сторожей.
Вот одна из тайн, невидимо совершающаяся в опустелой церкви, описанная в прекрасном стихотворении старого поэта Розенгейма «Пустая церковь»:
Вечерня отошла: последний возглас клира Замолк под сводами; волнуется народ.
Молитва кончена, и снова голос мира
В растворенную дверь детей своих зовет.
Вечерний солнца луч, в окошко проникая,
Скользит и движется по стенам и столбам,
И лики темные, как будто оживая,
Глядят таинственно, являясь тут и там,
Порой блеснет оклад, мелькнет резная рама
Иль сцена Библией завещанных картин;
Кругом и полумрак, и тишь пустого храма…
Вот сторож задремал. Теперь я здесь один,
Один… нет, не один… Мне слышится рыданье:
Здесь плачут, здесь скорбят, здесь люди быть должны.
Еще здесь кто-то ждал, тая в груди страданье
Уединения, безлюдья, тишины.
Ищу, кто б это был. Чье горе, укрываясь,
Пришло наедине излиться пред Творцом.
Вот группа… женщина, слезами заливаясь,
С малютками детьми склонилась пред крестом.
Невидим за столбом, я вижу их свободно.
Бедняжка думает, что здесь она одна,
И пред Распятием, припав к плите холодной,
Рыдает, жаркою мольбой поглощена,
Как будто хочет все — весь гнет сердечной боли —
В ней вылить из души растерзанной своей.
Малютки — старшему девятый год, не боле —
Сробели, бедные, и плачут вместе с ней.
И, группу скорбную как будто осеняя,
Воздвиглося над ней Распятье в высоте,
И к плачущим, с него объятья простирая,
Склонился Праведник, распятый на кресте.
Забыв о собственном страдании суровом,
Покрытый язвами и кровию облит,
Склонил Он бледный лик в венке Своем терновом
И, полный благости, с любовию глядит.
Случайно освещен в тот миг лучом заката,
Он, мнится, говорит им взглядом кротких глаз:
«Идите все ко Мне, кого гнетет утрата,
Ко Мне, скорбящие, Я упокою вас!»
Людям свойственно стремиться увековечить черты дорогих им людей, держать их пред собой и, всматриваясь в них, во время земной разлуки или после их смерти восстанавливать в памяти эти черты и, напрягая воображение свое, чувствовать их перед собой присутствие, видеть их живыми, слышать их голос. Это здоровое, естественное, понятное стремление.
Люди сильной религиозной мечты стремились, понятно, запечатлеть во внешнем образе дорогую им память о Спасителе мира, о Пречистой Его Матери и о тех святых, которых они или знали живыми или которые много веков спустя после их смерти стали близки духовному миру этих людей.
Происхождение икон и присущей им благодати, по преданию, таково. Первые десятилетия после Вознесения Христа на небо были охвачены жаждой видеть воочию Пресвятую Богородицу, Которая казалась людям живым доказательством высоты Христова учения.
Один из современников Богоматери пишет к апостолу Иоанну Богослову: «Много жен у нас только о том и думает, как бы приехать к вам, чтобы видеть Матерь Иисусову. Достойные доверия люди поведали нам, что в Ней по Ее святыне человеческое естество кажется соединенным с ангельским. И все такие слухи возбудили в нас безмерное желание видеть это небесное чудо».
И когда эта мечта сбывалась, то, что видели те счастливые христиане, превосходило всякое их ожидание.
Так описывает Дионисий Ареопагит свое впечатление от лика Богоматери: «Никто из людей не может постигнуть своим умом то, что я видел. Исповедую перед Богом: когда я Иоанном, сияющим среди апостолов, как солнце на небе, был приведен пред лицо Пречистой Девы, я пережил невыразимые чувства. Предо мной заблистало какое-то Божественное сияние. Оно озарило мой дух. Я чувствовал благоухание неописуемых ароматов и был полон такого восторга, что ни тело мое немощное, ни дух не могли перенести этих знамений и начатков вечной, Божественной, небесной славы. От Ее благодати изнемогло мое сердце, изнемог мой дух».
Понятно после этого стремление тех, которые не видели воочию Богоматери, видеть Ее изображение. Идя навстречу этому желанию, апостол Лука, который был живописцем, изобразил лик Богоматери и принес к Ней свое описание. Богоматерь произнесла над этим изображением Своим: «Благодать Моя и Родившегося от Меня с сим изображением да будет».
Вот происхождение икон и благодатной их силы.
Евангелист Лука, по преданию, нарисовал несколько таких икон. К числу их принадлежит знаменитая Владимирская икона, которая из Византии перешла к Владимиру Мономаху, затем к Андрею Боголюбскому, им перенесена из Киева у Вышгорода во Владимир, а для спасения Москвы от Тамерлана перенесена впоследствии в Москву; Андроникова, находящаяся теперь в Вышневолоцком женском монастыре, и некоторые другие.
Предание говорит о нескольких чудесных изображениях земного облика Самого Господа Иисуса Христа. Владетель города Эдессы Авгарь был поражен проказой, когда услышал о том, что в Палестине ходит необыкновенный человек, именем Иисус, и производит там поразительные исцеления.
Авгарь послал Иисусу Христу письмо, полное необыкновенной сердечности, в котором предлагал Ему прибыть к себе в Эдессу для исцеления, обещав Ему покойную и безопасную жизнь, так как, по-видимому, слышал, что у Иисуса много врагов. Был послан в числе посольства и живописец для того, чтобы в случае, если Иисусу невозможно будет приехать к Авгарю, с Него было снято изображение. Посол застал Иисуса Христа учащим народом, и живописец тщетно стремился отразить на полотне черты Пречистого лика.
Когда, по окончании проповеди, передали Христу послание Авгаря, Он ответил относительно приезда отказом, потом потребовал плат, приложил к нему лицо, и на этом плате отразился Лик Христа.
С этим Нерукотворенным Образом посланный возвратился к Авгарю, который тут же получил исцеление. Авгарь стал христианином и окружил спасительный для себя Нерукотворенный Лик Спаса большим уважением. В последующее время Нерукотворенный Образ помещался над городскими воротами, и перед ним теплилась неугасимая лампада.
Когда возникла иконоборческая ересь, истреблявшая и оскорблявшая иконы, и иконоборческое движение доходило до Эдессы, то православные жители Эдессы, спасая святыню, решились заложить лик Христов во впадине ворот кирпичами, оставив перед ним горящую лампаду.
Прошло много десятилетий, пока не было восстановлено иконопочитание, и при торжестве его был размурован Образ Спасителя. Он оказался невредимым, а перед ним, чудом Господним и в знамение того, насколько угодно Богу иконопочитание, продолжала гореть зажженная так много лет тому назад лампада.
Есть еще рассказ относительно другого плата с Нерукотворенным Ликом Христовым. Когда Христа вели от дома Пилата на казнь к Голгофе и Он, изнемогая, падал под бременем крестного древа, одна благочестивая женщина, Вероника, сжалившись над Ним, вынесла Ему плат для того, чтобы Он мог стереть пот и кровь, струившиеся по Его лицу. Христос прижал плат к лицу, и когда Он отдал его Веронике, на плате отразилась глава Божественного Страдальца с израненным челом, со спутанными волосами и в терновом венце. Этот плат Вероника, по преданию, носила императору Тиверию, который поклонился ему и признал в Христе замученного Бога.
Царьград, как средоточие Восточно-Римской империи, собрал к себе множество святынь и вещественных воспоминаний о жизни Христа на земле и о Богоматери. Среди них был перенесен из Эдессы в Царьград и Нерукотворенный Образ Спаса. Большая часть этих святынь исчезла.
Разграбив Константинополь, крестоносцы захватили с собой на корабль среди других святынь и Нерукотворенный Образ Спаса. Корабль их был разбит на море и пошел ко дну. Говорят, что в Архипелаге есть место, где постоянно крутится водная воротка. По преданию, ходящему между моряками, эта воронка обозначает то место, где пошел ко дну корабль крестоносцев с мировыми святынями.
В Италии, в городе Турине, хранится большое полотно с отраженным на нем изображением Христа. Полагают, что это тот самый погребальный саван, в который был обернут Христос и на котором столь же чудесно, хотя не столь ясно, как на Нерукотворенном Образе, отразилось изображение тела умершего Богочеловека. Эта плащаница осталась в погребальной пещере при воскресении Христа.
В нашей Православной России жизнь Церкви и жизнь народа, жизнь земли были так тесно связаны между собой, что история Церкви русской есть история самой России. И сколько святынь русских имеют значение общегосударственное, потому что с именем их связано воспоминание о тех знамениях, которые сотворил Господь для спасения России.
Как чудными маяками, которые в тихую погоду напоминают о безопасности во время бури и на которые в бурю направляют плавание свое корабли, так такими надежными, испытанными в прошлом маяками обставлена русская страна чудотворными иконами.
Вот в теплом Киеве над заветными волнами днепровскими дивная икона Успения Богоматери Киево-Печерская, которую сама Владычица передала во Влахерне благочестивым братиям зодчим, договаривая их идти в дальнюю Россию на создание Ей чудного храма. Вот «Нерушимая Стена» — это символ покрова, распростертого над Южной Россией Той Богоматерью, Которую так трогательно зовет тамошний народ «Мати русского краю». Вот, подвигаясь к северу, в селе Каплуновке Харьковского уезда одна из отраслей Казанской иконы — икона Каплуновская, помогшая Петру Великому в его борьбе с Карлом XII и находившаяся на поле знаменитой Полтавской битвы.
Перейдем на запад. Вот икона Одигитрия Смоленская, от которой был голос к воину Меркурию во время нашествия татар, повелевавший ему идти безстрашно в татарский лагерь и сразиться с тамошним богатырем. Вот в нескольких шагах от нее Смоленская Надворотная икона, которая была вынесена из разоренного Смоленска в двенадцатом году дивизией генерала Неверовского, которую обносили перед Бородинским боем по рядам русского войска, перед которой излито готовившимися к смерти борцами столько чувств, столько дум о вечности в прощании с землей. Как Богоматерь, посещавшая Елизавету, день в день пребыла Смоленская Надворотная икона при армии три месяца и возвратилась в Смоленск: «Пребысть Мариам с нею яко три месяца и возвратися в дом Свой».
Вот в верном оплоте России от западных ее врагов, седом Пскове, Псково-Печорская икона, благодатью которой сброшена со Пскова осада великого полководца того времени, польского короля Стефана Батория…
Вот в Новгороде икона Знамения, спасшая Новгород от разорения ратью Андрея Боголюбского, и в Новгородских же пределах явившаяся в воздухе Тихвинская икона, спасшая Тихвинский монастырь от пленения шведским полководцем Делагарди.
На крайнем севере в Архангельском монастыре икона Сосновская, благодатью своей оградившая в 1854 году Соловки от захвата англичанами и во время бомбардировки обители принявшая на себя рану, причем навсегда потемнел лик иконы.
Войдем внутрь коренной России… Сколько икон, сколько воспоминаний!
На окраинах Москвы икона Донская, принесенная с Дону на Куликово поле, видевшая эту победу, которая открыла России зарю новой жизни. А неподалеку от Кремля, в церкви того же имени, Гребенская икона, принесенная к той битве гребенскими казаками. Вот в виду памятников Минина и Пожарского и кремлевских стен белеет Казанский собор, и в нем та икона, которая пришла под Москву с освободительной ратью Минина и Пожарского и которую несли в челе русских дружин, вступивших в отбитый от поляков Кремль. А в Успенском соборе, этом алтаре всей Русской земли, в великой славе сияющая Владимирская икона, с именем которой связано избавление Москвы от разорения Тамерланом, свержение татарского ига и сколько еще других спасительных событий!
В новой русской столице, на берегах Невы, в великолепном соборе лик чудотворной Казанской иконы благостно склоняет свои очи на приходящий к ней неиссякающий народ. И тут же, под высокими сводами, спит в своей могиле великий полководец Кутузов. Здесь он, принимая командование над русской армией для борьбы с Наполеоном, со слезами молился перед этой иконой, которая на него была возложена и осенила его своей благодатью для последнего его победоносного и чудесного безсмертного подвига.
А сколькими нитями связаны отдельные людские существования с разными заветными для отдельных родов и семей иконами!
У одной бедной старушки, тихо доживавшей свой век смотрительницей богадельни в Москве, я увидел в небольшой комнате громадных размеров икону Спаса Нерукотворенного.
«Мой муж, умирая, — рассказывает она, — не оставил мне ничего, указал он только на эту вот икону и говорит: “Вот тебе мое наследство, с ним ты проживешь…” Эта икона меня поддерживала. Приходилось тяжело, но я никогда окончательно не падала духом, вырастила детей, которые все разошлись по разным дорогам и живут честной жизнью. Теперь вот под этим ликом жду своего конца. Вера моего мужа оправдалась».
Есть семьи, где вам покажут старинные иконки, которые находились на дедах и прадедах в бою, принимая на себя вражеские пули, сплющивались, но спасали огражденных ими людей.
Мне пришлось в окрестностях одного старинного города посетить родственную семью, живущую в старой усадьбе, жалованной роду первыми Романовыми. Дело было осенним вечером. Держа старинный канделябр в руках, хозяин с женой водили меня по старому дому, строенному перед Отечественной войной, показывая старые семейные вещи и семейные портреты. Подойдя к дверям одной комнаты, они заговорили шепотом:
— В этой комнате, — сказала хозяйка, — его отец родился, — и кивнула головой на мужа.
Этот отец был известный русский поэт, оставивший заметный след в русской литературе. Мы вошли. В просторной полупустой комнате стояла колыбель, и в ней под кисейным пологом сладко чмокал во сне, раскинувшись на подушке, младенец. Комната была озарена мягким светом лампады, синий огонек озарял лик иконы в золоченом окладе.
— Казанская, — тихо прошептала хозяйка, — отца моего тестя благословляли ею на свадьбу.
Казалось, глаза Пречистого лика достигали колыбели и охраняли спящего там младенца. Тут была преемственность поколений, цепь существований, охраняемая заветной родовой святыней.
Дети с непосредственностью своих свежих здоровых чувств очень любят иконы шейные и стенные. Умилительно видеть, как маленький мальчик или девочка, собираясь в путешествие, хлопотливо снимают со стенки образок и бережно его завертывают, не желая расставаться с ним. Есть образа, прославившиеся потом, в которых заключен порыв чистой детской веры.
В Москве на Остоженке, в Дурновском переулке, есть Барыковская богадельня, и в домовой церкви при ней замечательная икона. Генерал Дурново, бывший владелец этого дома, привез из турецкой кампании с собой плененного турчонка, к которому привязался, как к сыну. Мальчик был тихий, сдержанный, умный, с глубокими чувствами и сильно заинтересовался христианской верой. Его приготовили к принятию христианства, и он был крещен. Вскоре после того он стал еще более молчаливым и сосредоточенным, постоянно молился и никого не пускал в большую, отведенную ему комнату.
В то же время он сильно ослабел телом, но был чрезвычайно ясен и радостен духом. Он как-то выразил желание говеть, приобщился и в ночь после этого дня был найден бездыханным на своей кровати. А на стене этой комнаты, куда давно уже никто не заходил, оказался нарисованным лик Нерукотворенного Спаса громадных размеров, голова приблизительно в человеческий рост.
Впоследствии из роскошного дома генерала Дурново была устроена богадельня, а образ Спаса так и остался на стене в той комнате, которая потом отошла под церковь. Длинная гирлянда лампад горит перед громадным черным ликом, живопись которого можно еле разобрать после бывшего тут пожара. И в этой тихой церкви полно воспоминаний о таинственном мальчике, излившем свою новую и пламенную веру в создании этого лика и отлетевшего к Отцу света.
Вокруг этой местности расположено много учебных заведений, мужских и женских. И ежедневно гурьба детей, отправляясь учиться, заходит к чудотворному образу, нарисованному около века назад непорочным чужеземным ребенком.
Для верующего несомненно, что иконы являются часто теми орудиями, которыми Божество и небожители как бы беседуют с людьми. Лица, склонные к духовной жизни, несомненно, наблюдали не раз, что какими-то непостижимыми путями люди иногда получают неожиданно те иконы, которых жаждут или которые, по некоторым обстоятельствам, им следует иметь.
Некоторые почитатели великого старца Серафима Саровского, с нетерпением ожидавшие его церковного прославления, передают, что не раз им совершенно неожиданно доставались старинные изображения старца, именно такие, о которых они мечтали.
В одной православной семье молодой человек, читавший превосходную книгу графа М. В. Толстого «Рассказы из истории Русской Церкви», находился под сильным впечатлением повести о явлении Феодоровской иконы и особенно желал иметь ее, так как родные его были костромские помещики. У этого молодого человека с раннего детства была небольшая икона в золоченом окладе, с которой он никогда не расставался и которую он считал за Владимирскую.
В те самые дни, когда более года длившееся желание иметь у себя Феодоровскую икону не давало ему уже покоя, эта его любимая икона упала, причем от нее отделился оклад, и на доске он прочел ясно: «Икона Божией Матери Феодоровская».
Так как эта семья хоронилась в Москве в Донском монастыре, то сестра этого молодого человека захотела иметь Донскую икону. И что же? Как-то осенью, по возвращении из летнего отсутствия, чистя иконы, она заметила на иконе, висевшей в ее комнате, которую она считала за Смоленскую, не замеченную ею доселе надпись на краю: «Икона Донская».
Мне известен еще такой случай. Один человек обогнал на Петербургской улице сборщицу-монахиню, не подав ей. А потом, точно остановленный какой-то силой, подождал ее и спросил, на какую обитель она собирает.
— Божией Матери «Отрада и Утешение», — ответила она.
Он подал и подумал про себя: «Какое значительное и прекрасное название — икона Богоматери “Отрада и Утешение”». В тот же день получил он письмо от одной старинной знакомой, которая писала ему: «Знаете ли вы, что в день вашего ангела празднуется икона Богоматери “Отрада и Утешение”. Если у вас ее нет, я вам ее пришлю».
Отраден вид тех жилищ, где живут по-старозаветному, где в «красных углах» стоят иконы большого размера с теплящимися перед ними лампадами. И как жалки те еще верующие, но не смеющие исповедовать открыто свою веру семьи, где в парадных комнатах иконы прячут или вешают такие маленькие иконы, что они сливаются с рисунками обоев.
Если бы мы верили горячей и чище, и, пока мы в силе, собирая себе видимые предметы веры, мы сосредоточили бы свою любовь на тех иконах, которые нам были дороги по каким-нибудь воспоминаниям, по обстоятельству тех явлений, наконец по самым именам своим, мы тогда получили бы много духовного счастья, потому что Богоматерь не оставляет без отклика тех, кто к Ней стремится.
Одни имена икон Богоматери, если в них вдуматься, дают душе такое утешение! Самый вид этих икон как возвышает душу!
Вот Богоматерь нежно прижимает обеими руками к щеке головку Младенца (Касперовская). Вот, держа правой рукой Младенца, левую с выражением страдания прижимает к голове («Утоли моя печали»). Вот крепко обеими руками держит Младенца Христа, словно боясь, что у Нее Его отнимут, как готова держать и охранять всякую доверившуюся Ей душу («Взыскание погибших»). Вот показывает Христу, спящему в рубашечке у Нее на коленях, небольшой крест, за который Младенец ухватился Своей ручкой, а около стоит та таинственная чаша, которую Ему предстоит испить (Козельщанская). Вот держит в левой руке ветку расцветших цветов («Неувядаемый Цвет»). Вот одной рукой обнимает Младенца, в другой лестница в знамение того, что она является связью между землей и небом (Путивльская). Вот, поникнув головой, поддерживает руками семь стрел, пронзивших Ее сердце («Семистрельная»). Вот стоит среди огненной звезды («Купина Неопалимая») — прообраз Ее неизменной непорочности: до Рождества — Дева, в Рождестве — Дева, по Рождестве — Дева. Вот, одетая в царские одежды, в неизъяснимом величии царицы, в неизъяснимой красоте и скромности белой лилии, сложив руки на груди, с поникшей головой внимает каким-то тайнам, совершающимся в Ее сердце (Остробрамская).
Замечают, что женщина, окруженная прекрасными изображениями во время плодоношения, родит прекрасного ребенка. Так на жизни, которую она носит в себе, отражаются те образы, которыми она окружена.
Как прекрасна была бы наша душа, если бы, окруженные со всех сторон иконами Богоматери и теми картинами, на которых лучшие художники отразили свою святую мечту о Ней, мы бы заставили нашу душу все сильней и полней отражать в себе безконечные совершенства Девы Марии!
Общая разрушаемость всего земного имеет в себе что-то глубоко печалящее человека. Эта разрушаемость есть отражение того проклятия, которое пало на человека после его грехопадения. В раю все было вечно нетленным, вечно свежим, возобновляющимся в силе своей, в своем непрерывном развитии; это было ликующее торжество бытия.
Ужас охватывает душу, когда думаешь о том, как время сметает с лица земли без остатка целые народы и страны, как безмолвная пустыня расстилается там, где были некогда города значительнейшие во вселенной, блиставшие богатством, кипевшие жизнью и громадной деятельностью.
К таким сказочным городам древнего мира принадлежал Мемфис, лежащий в Египте, в нескольких десятках верст от теперешнего бойкого и торгового города Каира.
Пишущему эти строки пришлось посетить ту пустыню, которая расстилается теперь на месте Мемфиса. Глубокие сыпучие пески, перемежающиеся бедными деревнями феллахов и пальмовыми рощами. Жгучее солнце. В одной из рощиц лежащая навзничь на подпорках чудовищная по величине каменная фигура одного из фараонов, своими каменными глазами всматривающаяся в небо. Погребенные под песком остатки зданий… Вдали — загадочные пирамиды и отрытые под песком загадочные могилы обожествленных быков-аписов, загадочные храмы со странными фресками по стенам и с каменными фигурами фараонов, кое-где наметенный ветром правильный узор на песчаной поверхности пустыни…
Вас охватывает ужас и жуть от этого мертвящего безлюдья и мертвенности там, где люди бились и страдали, любили, надеялись и были счастливы, мыслили и чувствовали. Все это время сокрушило, не пощадило ни железа, ни камня, сгладило всякий след жилья, обратило в безличное, страшное ничто…
Когда вам случается видеть что-нибудь, оставшееся от дорогого умершего человека, какую-нибудь бумажку, на которой дорогая рука начертала несколько строк, не становится ли вам странным это сопоставление, что вот эта ничтожная бумажка существует, а человек, изобразивший на ней свои мысли, ушел безвозвратно? И как бы вам хотелось закрепить эти убегающие существования, которые ничем удержать нельзя; как бы вам хотелось удержать если не самую жизнь в этих людях, что невозможно, то по крайней мере сделать неизменяемыми и нетленными их оболочки.
И это чудо в мире совершается: люди, которые достигли безгрешного состояния первого человека, люди праведные избегают общего закона тления, и тела их сохраняются неповрежденными.
Надо самому присутствовать при торжестве открытия мощей, чтобы пережить то необыкновенное, возвышенное чувство, которое охватывает душу, когда раку с нетленными мощами извлекают из земли, и праведник словно выходит, как новый Лазарь, из своей могилы к ожидающему его народу.
Мало того, что здесь произошла победа нескончаемой во Христе жизни над законом общего разрушения. Божья благодать дает еще мощам цельбоносную силу. Совершающиеся у них исцеления и бывают обыкновенно поводом к освидетельствованию мощей и к признанию чудотворящих праведников святыми, Церковью прославляемыми.
У нас недостаточно распространены точные и правильные сведения относительно святых мощей. Признаками мощей является их целебность, а не та или другая степень их сохранности. Известны случаи полного сохранения тела людей, далеких от какой бы то ни было святости и даже известных своей широкой рассеянной жизнью. И наоборот, величайшие мировые праведники не имели мощей так называемых «целокупных», то есть тел, сохранившихся в полном своем составе. К числу таких праведников принадлежит великий святитель Николай Чудотворец, кости которого источают целебное миро.
Есть мощи, отличающиеся особо ярко выраженным нетлением. Рассказывают, что к таким мощам принадлежат почивающие на острове Корфу, близ берегов Греции, мощи великого Спиридона Тримифунтского, сохраняющиеся в таком виде полторы тысячи лет. Ежегодно их при большом стечении народа, в день памяти святителя, носят в торжественном шествии по городу.
Доводилось слышать рассказы, что иностранцы, особенно англичане, проживающие на этом острове для пользования его хорошим климатом, оказывают крайнюю, не всегда почтительную, любознательность к мощам святителя и что даже от этого на нетленном лике является выражение скорби.
Из мощей, в России почивающих, особенно жизненны во Владимире мощи юного князя Глеба, сына святого благоверного князя Андрея Боголюбского. Он умер за несколько дней до мученической кончины своего отца, и мощи его пролежали в земле до обретения много веков. Все тело князя сохранилось, как у живого, рука свободно гнется.
Рассказывают о такой же жизненности мощей святителя Феодосия Углицкого. Присутствовавший при переоблачении его покойный праведный епископ Черниговский Антоний передавал мне, что, когда при переоблачении нажали на грудь, это нажатие, как у живого человека, отдалось в ногах.
Наиболее чтимыми мощами в России являются мощи великих русских иноков Антония и Феодосия Киево-Печерских с великой ратью их сподвижников и последователей в Ближних и Дальних пещерах Киево-Печерской Лавры, преподобного Сергия Радонежского в созданной им Троице-Сергиевой Лавре под Москвой, святителей Московских в Успенском соборе, святителей и князей Новгородских в древней Новгородской Софии, князя Гавриила-Всеволода в Псковском Троицком соборе, преподобного Тихона Калужского в Тихоновой Калужской пустыни, также и мощи новых чудотворцев Русской земли, открытые в течение последнего века, — Димитрия Ростовского, Митрофана Воронежского, Тихона Задонского, Феодосия Черниговского, Серафима Саровского, Иоасафа Белгородского.
Мир верующих жадно ищет доказательств своей веры в безсмертие и с особым умилением и усердием подходит к ракам людей, восторжествовавших над смертью и лежащих в этих раках, как к громким проповедникам безсмертия и вечности.
Сколько дум, сколько чувств навевают на вас узкие, низкие, глубоко ушедшие в землю пещеры Киево-Печерской Лавры с небольшими углублениями, в которых помещены в простых раках нетленные мощи здесь в тяжелом подвиге трудившихся и здесь упокоившихся праведников.
Там, снаружи, солнце сияет, заливая ярким светом дивную картину Днепра и Киевских высот, на которую досыта не насмотришься, вдосталь не налюбуешься. А тут, в недрах земли, в этих темных глубоких пещерах чувствуется своя красота и цветет своя счастливейшая весна. Здесь дух человека, положивший во Христе все свое стремление, сострадал Христу, определяя себя на вольные муки. Здесь люди, не слышавшие живого слова человеческого, не видевшие неба, усилием веры чувствовали себя в ином, прекраснейшем небе, и живя, с человеческой точки зрения, в постоянной пытке, услаждались видениями нескончаемого блаженства, предвкушая неописуемую райскую сладость.
«Войди во внутреннюю клеть свою, дай свободу своему духу, смири свою плоть, присядь у ног Христовых и дай животворным речам Его литься в свою душу» — вот что шепчут верующему человеку Киевские пещеры.
Есть святые, которые по величайшему смирению своему не хотели, чтобы мощи их были извлекаемы из недр земли и покоились снаружи. Вследствие общего убеждения в их святости были делаемы попытки копать землю у их могил, но всякий раз из земли выходило пламя, отгонявшее копавших.
Так было на месте погребения преподобного Антония Киево-Печерского, так же было и у могилы преподобного Варлаама Хутынского. Ее хотел разрыть Иоанн III, но из могилы появилось грозное пламя, которое устремилось прямо на великого князя. Он в ужасе убежал, бросив свой жезл, который обгорел, и, доныне хранимый в ризнице Варлаамо-Хутынского Новгородского монастыря, свидетельствует о происшедшем здесь знамении.
Существует ряд подвижников, место последнего покоя которых даже вовсе не известно. Это было со многими великими Египетскими отцами-аскетами и с величайшим из апостолов — Иоанном Богословом, тайновидцем.
Нужны ли Богу дары человеческие, Богу Вседовлеющему и Вседовольному? Они нужны душе человеческой, которая в этих дарах выливает волнующие ее чувства: благоговение, благодарность, восторг.
Одним из ярких выражений таких чувств являются огни, которые теплят во имя Божие перед иконами люди. Что может быть отраднее церкви ярко освещенной, с пуками свечей, сияющий у иконостаса перед чтимыми святынями?
Когда вы подходите к какой-нибудь общенародно чтимой иконе, как к Иверской в Москве, Казанской или Нерукотворенного Спаса в домике Петра Великого в Петербурге, и смотрите на эти милые и мирные огоньки лампад и свечей, прислушиваетесь к тихому потрескиванию тающего воска, вам начинает думаться: вот символ живых слез, что кипят здесь перед этими святынями в душах людей, вот чистые жертвы Богу, принесенные в благодарность, в моление, как крик о помощи, как стон страдающей души.
Дорог мне перед иконой
В светлой ризе золотой
Этот яркий воск, возженный
Чьей неведомо рукой.
Знаю я: свеча пылает,
Клир торжественно поет,
Чье-то горе утихает,
Кто-то слезы тихо льет.
Светлый ангел упованья
Пролетает над толпой,
Этих свеч знаменованье
Чую трепетной душой.
Это медный грош вдовицы,
Это лепта бедняка,
Это, может быть, убийцы
Покаянная тоска.
Это светлое мгновенье
В диком мраке и глуши,
Память слез и умиленья
В вечность глянувшей души.
Описывая древний русский монастырь и тот народ, который под сводами его искал утешения от великого русского бедствия — татарского ига, поэт говорит:
И в темных маленьких церквах
Душистый воск горит как жар
Пред образами в жемчугах —
Сердец скорбящих чистый дар.
Человек, который ставит свечу, как будто говорит Богу: пусть горит она пред Тобой тем огнем, которого мне так мало. Пусть заменит она, сияя пред Тобой своим чистым огнем, ту чистоту, которой во мне нет.
Самый материал, который горит в свечах и лампадах, имеет особое высокое значение. Свет в лампадах есть знак милосердия Божия, так как в древности елей возливался на раны для промывания их. А что может быть чище того воска, который отлагает пчела, собрав в хобот свой чистейший сок листьев и цветов! В свечах и лампадах приносится чистейшая жертва Источнику чистоты.
Есть какое-то особое мистическое значение в горящей за душу человека свече, в неугасимо теплимой лампаде. Замечают, что человек, который решил всю жизнь теплить в жертву Богу одну или несколько неугасимых лампад, никогда не останется без куска хлеба, потому что Бог не допустит, чтобы человек, приносящий Ему непреставаемый дар, был бы лишен возможности этот дар продолжать.
Как высок порыв тех людей, которые по смерти своей завещают установить где-нибудь неугасимую лампаду! Через много лет по их смерти, как дар их души, давно отлетевшей от земли, перед излюбленными святынями будет безстрастным огнем своим теплиться, как тихое сияние давно переставшего биться сердца, зажженная усердием их лампада.
Случалось ли вам в больших или малых городах поздним вечером или ночью видеть сквозь стекла окон тихие огоньки лампад, зажженных перед иконами? Утомленный дневным трудом люди покоятся, поручив этим огням гореть за них пред Богом, как память о Нем, благодарность, молитва.
Гори, лампада!.. озаряй
Святых икон киот отрадный
И слабый свет свой проливай
В приют печали безпощадной!..
Пусть отблеск риз сих золотых
Твое сиянье оттеняет,
Пусть разноцветность камней их
Тебя в отлив свой одевает!..
Гори, лампада!.. Озаряй
Моих икон киот священный
И тихим блеском освещай
Приют, святыней осененный…
Особенно трогают огни лампад в убогих лачугах, где для приобретения месячного количества масла людям приходится урезывать и без того скудное свое пропитание.
Бывает, что богатые женщины не удовлетворяются тем, чтобы теплить лампады и свечи перед иконами на свои незаработанные деньги, и исполняют какие-нибудь женские работы, посылают продавать их, и эти-то трудовые деньги и употребляют на масло и свечи.
Иногда перед чтимыми святынями вы увидите поставленное на время паникадило с громадной свечой. Это кто-нибудь для испрошения милости или в благодарность затеплил большую свечу, которая должна гореть, пока вся не выгорит.
Иные, умирая, поручают родным своим поставить за них после похорон своих свечи перед теми святынями, к которым они ходили при жизни молиться.
Задумывались ли вы когда-нибудь во время обедни, глядя на так называемый канунный столик, на котором теплят свечи за упокой отшедших людей? Тихо тающий воск, чуть дрожащие огоньки как-то особенно тепло и трогательно говорят о людях, отлетевших с земли, которых не забыли, о которых молятся, за которых предстательствуют оставшиеся без них и любившие их люди.
Вот замечательная черта из жизни великого старца Серафима Саровского. Он всегда усердно молился за всех христиан, усопших и живых, усилив эти молитвы в последние годы своей жизни. В келье отца Серафима горело много лампад, и особенно много пуков восковых свечей большого и малого размера. Они были поставлены на круглый поднос, и от постоянного их горения в тесной келье была постоянная жара. Отец Серафим сам объяснил значение этих свечей почитателю своему Мотовилову:
— Я имею, как вам известно, много особ, приходящих ко мне и благотворяющих моим сиротам дивеевским. Эти особы приносят мне елей и сами просят помолиться за них. Вот когда я читаю «правило» свое, то и поминаю сначала их единожды. А так как по множеству имен, я не могу повторять их на каждом месте «правила», где следует, — тогда и времени мне не осталось бы на совершение моего «правила», — то я и ставлю эти свечи за них в жертву Богу, за каждого по одной свече, за иных — за несколько человек одну большую свечу, за иных же постоянно теплю лампады. И, где следует на «правиле» поминать их, говорю: «Господи, помяни всех тех людей, рабов Твоих, за их же души возжег Тебе аз, убогий, сии свещи и кадила». А что это не моя, убогого Серафима, человеческая выдумка или так, простое мое усердие, ни на чем не основанное, то я приведу вам в подкрепление слова Божественного Писания. В Библии говорится, что Моисей слышал глас Господа, глаголавшего к нему: «Моисей, скажи брату твоему Аарону, да возжигает перед Мною кадила во дни и ночи, сия бо угодна есть предо Мною и жертва приятна Ми есть». Так вот почему святая Церковь прияла в обычай возжигать в святых храмах и в домах верных христиан кадила или лампады пред иконами.
Рассказывали, что чудотворным образом отец Серафим через эти свечи знал о душевных опасностях, грозивших этим людям, так как тогда та свеча, которую он за эту душу поставил, падала…
В последний день своей жизни — 1 января 1833 года — отец Серафим, отслужив литургию в дорогом ему храме Соловецких чудотворцев, обошел все иконы, прикладываясь ко всякой и ставя свечи.
Люди, восприимчивые к церковным впечатлениям, сами знают, какую отраду производит на душу вид множества зажженных в церкви лампад и теплящихся перед иконами свечей.
В великолепной Афонской часовне во имя Великомученика Пантелеймона в Москве на Никольской, у Лубянских ворот, производят сильное впечатление большие паникадила, в которых горят лампады.
Надо стараться приобретать добрые привычки, и одна из таких необходимых для православного человека привычек — это теплить перед одной из дорогих сердцу икон неугасимую лампаду.
Храм и все, что относится к храму, настолько высоко и свято, что нельзя относиться к этому с недостаточным благоговением. Между тем мы, по легкомыслию и недомыслию людскому, видим постоянное небрежение по отношению к храму.
Там, где присутствует невидимо Бог, где в страхе перед ежедневно возобновляющимся чудом евхаристии ангелы склоняют свои лики, люди смеются, болтают и злословят! Возможно ли предположить, чтобы в ближайшем присутствии земного царя кто-нибудь мог стоять небрежно или болтать со своим соседом? Как же допускать такое вопиющее небрежение в церкви — этом дворце и Престоле живого Бога!
Совершенно неправилен привившийся во многих церквах обычай давать доступ в алтарь почетным прихожанам, которые часто, собравшись компанией из нескольких человек, развлекаются во время богослужения праздными беседами. В алтарь не должен иметь доступ никто, кроме священнослужителей и помогающих при служении, как то: свещеносцев и лиц, разжигающих и подающих кадила. Между тем во многих петербургских соборах образуются целые кружки в несколько десятков лиц, присвоивших себе право стоять в алтаре.
На одной из архиерейских хиротоний довелось мне видеть, как стоявшего на коленях у престола с возложенным на главу его развернутым Евангелием, в сонме архиереев, возлагавших на него руку, во время произнесения слов хиротонии новопосвящаемого окружила густым кольцом целая толпа любопытствующих мирян.
Образовался у нас даже термин, совершенно безсмысленный и совершенно противоцерковный, — «почетные богомольцы». Почетных богомольцев нет и не может быть, как не может быть почетных христиан. Все мы одинаково ничтожны перед величием Божиим, все мы одинаково мелкие пылинки, и всякое отличие, даваемое людям в храме, идет против Бога. Если в храме Христовом нет равенства, то где же оно будет?
Поэтому верх безчинства позволяют себе такие сварливые люди с более или менее видным положением, которые не представляют себе молитвы иначе, как на особенном, почетном месте. И если кто-нибудь случайно это место займет, грубыми выходками или расталкиванием очищают они себе это место.
Локтями в Царствие Божие не проберешься.
Неправилен также обычай ублажать «почетных прихожан» таким вниманием, как вынос им во время причащения духовенства, через причастника, на подносе просфоры с теплотой. В старое время в Малороссии был еще более неправильный обычай подносить таким прихожанам, во время малого входа, Евангелие для целования.
Великий святитель Иоасаф Белгородский, происходивший сам из высшего малорусского сословия, решительно восстал против такого человекоугодничества в церквах и грозил таким священникам-человекоугодникам гневом Божиим.
В Древней Руси немыслимо было, чтобы православный человек прошел мимо церкви, не сняв перед нею шапки и не осенив себя крестом. Теперь сплошь и рядом вы увидите нарушение этого обычая даже верующими людьми. Безобразно и непростительно. Человек, который не осмелится пройти не только мимо высшего человека, в котором он нуждается, но и перед равным себе, не приветствуя его поклоном, проходит перед местом особого присутствия Божия, ничем не выразив своего уважения к этому месту. Снимать шапку перед храмами и креститься на них нужно внушать детям с раннего возраста.
Старец Серафим Саровский, имевший исключительно высокое мнение о святости храма, говаривал, что нет выше послушания, как при храме, что большое счастье подметать там даже пол. О святости всего того, что относится к области храма, он говаривал так, что все похищенное из храма, даже вынесенный из него сор, представляет собой огонь, разрушающий благосостояние человека. Поэтому даже сор, вынесенный из храма, он советовал не выбрасывать зря, а сжигать, развевая пепел по воздуху.
Нельзя сказать, чтобы у нас люди в достаточной мере заботились о благосостоянии храма.
Отдавая должную справедливость усердным женщинам, которые то вышьют воздух для чаши и дискоса, то принесут в церковь новую завесу, то разошьют прекрасный ковер для алтаря, идущий от престола в церковь, то пожертвуют перекид на аналой, — надо сказать, что такие женщины являются скорей исключением из общего числа верующих, которые пальцем не двинут для благосостояния или украшения своего приходского храма. И мало людей подходит под слова заамвонной молитвы, читаемой в конце литургии: «Освяти любящих благолепие дома Твоего, Ты тех воспрослави Божественною Твоею славою».
Отчего богатые люди, тратящие громадные деньги на отделку своих пышных помещений, украшающие столы для затеваемых ими званых обедов цветами на несколько десятков рублей, — отчего эти люди никогда не украсят в праздничный день иконостаса цветами, не пожертвуют венка живых цветов на образ, перед которым поют величание и к которому прикладывается народ? Сколько тепла может внести в дело веры живое усердие к храму и его украшению!
Во всяком приходе должен бы составляться кружок ревнителей — мужчин и женщин разного возраста, от детей до стариков, который бы занимался содержанием храма в порядке и чистоте и постоянным его украшением со всем тем, что живая, порывистая мысль и горячее усердие могут внести в украшение храма красоты, смысла и чувства.
Люди, знающие обряды всех религий, единогласно утверждают, что ничто не может сравниться с православными молениями о загробной участи отошедших к Богу православных. Действительно, скорбь Православной Церкви об ушедшем чаде проникнута необыкновенной теплотой и непоколебимой надеждой. Православная Церковь не только не отступает от своего умершего члена, но проявляет о нем особую заботливость. Труп для православного не есть куски тлеющей материи, а оставленный духом храм живого Бога.
Поэтому покойник одет в светлую, большей частью никогда не надеванную еще одежду, кладется в гроб, обставляется горящими свечами, на грудь ему кладут икону, на чело надевают венчик, как знак Христовой в нем победы. Над ним совершаются панихиды, в которых все время звучит мысль о продолжении жизни, о непрерывной связи его с живыми людьми. Во время отпевания в погребальных песнях усопший как бы говорит со стоящими друзьями, а они взывают к нему.
У гроба усопшего, а в семьях ревностных и еще сорок дней по смерти, читают Псалтирь, чтобы отогнать от души нечистого духа. Царь Давид отгонял пением псалмов своих духа тьмы от охваченного им царя Саула, ту же силу эти псалмы имеют над темными духами и теперь — вот почему по покойному читается Псалтирь.
Затем самое высшее добро, какое оказывает Церковь умершему, — поминание его на проскомидии. На этом вопросе надо подробно остановиться, ввиду его важности.
Та часть, которая вынимается из просфоры с произнесением имени живого или умершего лица, знаменует собой душу этого человека. В конце литургии, после приобщения верных, все эти частицы ссыпаются в чашу и проникаются, таким образом, животворящей Кровью Христовой. Над ними произносятся священником слова: «Омый, Господи, грехи поминавшихся здесь Кровию Твоею честною».
При этом видимом соприкасании частей просфор с Кровью Христовой происходит невидимое соприкасание души поминаемого человека с существом Божиим. Души светлые ощущают при этом особую радость — одинаково, будут ли они находиться в теле или по окончании земной жизни — вне тела; души злые — некоторую тревогу от соприкосновения с высочайшей сферой, от которой они так далеки; все же — ощутительную пользу.
До какой степени для душ важно поминание их на проскомидии, можно судить из нескольких рассказов о достоверных событиях.
Один священник, вновь поступивший в приход, в течение нескольких ночей видел во сне своего предшественника, окованного цепями и со страшным выражением на лице, очевидно в тяжелой муке о чем-то его упрашивавшего. Наконец в одном из снов этот священник указал своему заместителю на церковный жертвенник.
Встревоженный этим сном, молодой священник осмотрел все вокруг жертвенника и нашел запиханными между жертвенником и стеной многочисленные записки, которые в свое время были поданы прихожанами для поминания их родных на проскомидии. Очевидно, священник по нерадению эти записки бросал за жертвенник, не читая их.
Молодой священник, совершая проскомидию, усердно помянул всех записанных лиц, и в его следующем сне опять увидел старого священника. На этот раз он был с веселым лицом, освобожденный от цепей, и поклонился в ноги своему заместителю.
Еще более замечательный рассказ передается из уст в уста в Москве.
В одном из приходов московских, у Девичьего поля, был священник, страдавший запоем. Он был человек кроткий и хороший, но несчастная страсть дошла до такой степени, что прихожане тяготились таким батюшкой и неоднократно просили митрополита Филарета избавить их от запойного священника.
Была написана резолюция об увольнении его из прихода и вечером доставлена к митрополиту. Митрополит хотел подписать это определение, но почему-то раздумал и, оставив бумагу на столе, ушел в спальню. Уснув, он увидел странный сон. Он увидел себя окруженным какими-то страдающими людьми. Большинство из них были убогого вида, были люди с раскроенными черепами, облитые кровью, с ранами в груди. Все они, наступая на митрополита, требовали у него прощения для того священника.
Проснувшись вскоре глубокой ночью, митрополит решил, что это «искушение», и, вставши, отправился в кабинет, чтобы подписать резолюцию об удалении батюшки, и вновь какая-то сила удержала его. Он вернулся в спальню, заснул, и снова был окружен теми же людьми, которые просили его помиловать священника с еще большей настойчивостью. И снова, проснувшись, митрополит пошел в свой кабинет, и снова какая-то сила помешала ему подписать бумагу. Снился ему в ту же ночь этот сон и в третий раз, причем эти люди кричали ему:
— Оставь его, не трогай. Он нам нужен.
Все это показалось митрополиту, который был вообще всегда настроен очень мистически и верил в глубокую связь между двумя мирами, необычайным; он решил лично переговорить со священником и немедленно, ранним утром послал за ним.
Когда священник явился к митрополиту, митрополит сказал, что собирается его уволить за его нетрезвое поведение.
— Виноват, владыко, — говорил священник, — не отрицаю своей вины, достоин наказания.
— Скажи мне, — продолжал митрополит, — у тебя в жизни есть какая-то тайна, открой мне ее.
— Весь я грешен, — говорил батюшка, — и попираю недостойной жизнью своей свой священнический сан. Но одно исполнял я всегда с усердием и ревностью: поминовение усопших. Если я встречаю чьи-нибудь похороны, я провожаю покойника до могилы, спрашиваю его имя, записываю себе и неопустительно его поминаю. Я поминаю всегда лиц, которые умерли без покаяния, поминаю утопленников и удавленников, самоубийц, погибших нечаянной и жестокой смертью — всех, кого некому поминать.
— Великое дело делаешь ты, — сказал митрополит Филарет, — и те люди, о которых ты молишься, в свою очередь ходатайствуют о тебе.
И митрополит рассказал священнику свой сон.
— Продолжай свое богоугодное и человеколюбивое дело, — сказал митрополит, — и, получив из другого мира указание, постарайся избавиться от своей страсти.
Не замечателен ли этот рассказ, который убеждает нас в том, в какой степени важно для людей поминовение их за проскомидией и как чутки души усопших к этим молитвам за них людей живущих!
От известного в Петербурге духовника, имевшего громадный духовный опыт, почившего протоиерея отца Алексия Петровича Колоколова, пишущему эти строки довелось слышать замечательный рассказ о силе поминовения души за проскомидией.
Пришел к нему однажды духовный сын его, значительный сановник. Исповедав ему грехи, тяготившие его совесть, он закончил свою исповедь признанием:
— Есть несколько лиц, которые настолько враждуют со мной, что стараются опорочить меня перед государем… Я ненавижу этих людей, презираю их и никогда им не прощу.
Отец Алексий стал доказывать ему, насколько не соответствует духу христианства такое его расположение. Но сановник все стоял на своем.
— Нет, — говорил он, — эта ненависть выше моих сил, с ней я и умру.
Тогда отец Алексий объявил ему, что в таких чувствах он не может допустить его до причастия.
— Вы должны, — говорил он ему, — осилить себя и совершить то, о чем так определенно говорил Христос: «Аще принесеши дар твой к алтарю и ту помянеши, яко брат твой имат нечто на тя, остави ту дар твой пред алтарем и шед, смирися с братом твоим и тогда пришед принеси дар твой…» Вот как мы с вами поступим. Вы должны заставить себя молиться за ваших обидчиков, вы должны поминать их на проскомидии. Первые дни это будет для вас тяжелым усилием, потом же это будет становиться для вас легче. В ту минуту, когда частицы, за них вынутые, будут соприкасаться с Кровью Христовой, их дух будет соприкасаться с живой святыней Христа. Так как они злы по природе своей, то это соприкосновение будет для них болезненно, и можно ожидать в первое время, что они будут еще более на вас злобствовать. Но вы продолжайте свое дело, и это частое, неведомо для них совершающееся прикосновение души их со Христом окажет на них в конце концов свое действие.
Сановник обещал наконец отцу Алексию исполнить его совет. На этом они и расстались. Прошел год. Сановник снова стоял перед отцом Алексием на исповеди и говорил:
— Батюшка, все то, что вы говорите, так в точности и сбылось. Употребляя над собой величайшее усилие, я заставил себя поминать их имена на проскомидии, для чего часто нарочно заходил даже и в будние дни в церковь. С ними произошло сперва какое-то ожесточение, так что козни их против меня усилились. А потом каким-то необъяснимым образом их вражда ко мне стала сглаживаться. И теперь между нами не только нет вражды, но водворились совершенно мирные и согласные отношения.
Можно сказать, что мистическая сила этого поминовения на проскомидии открывает громадные горизонты.
Что делать тому, кто видит дорогое для него существо нравственно гибнущим? Что делать тому, кто чувствует направленную на себя безпричинную вражду? Как поступать, когда люди близкие, имеющие в себе много светлых, отрадных качеств, лишены совершенно веры, а другой любящий человек хотя бы ценой своей жизни хотел бы открыть им закрытый для них путь веры?
Вот тогда и надо прибегнуть к силе евхаристии, поминая людей на проскомидии.
Вспомним Монику, сын которой, будущий великий учитель веры Августин, впал в ересь и в грех. Неустанно вопияла она к Богу о том, чтобы Господь вернул его на путь веры и добродетели. И этот возврат совершился. И, спасши молитвами своего сына, Моника вскоре отошла ко Богу, а сын ее получил столь значительное и трогательное наименование — «Сын столь многих слез».
Пример этой матери, дважды родившей своего сына — для жизни и для неба — и дважды выстрадавший его рождение, должен быть всегда перед глазами тех, у кого близкие люди гибнут в неверии и пороках.
Какое другое врачевство может быть более действенным для души, как помимо воли и ведома человека соприкосновение его к святыне Христовой? Душа имеет свои пути, недоступные людскому уму, она имеет свою силу восприятия, помимо обычных путей мысли. Она имеет свою область благодатных чувств.
Пусть человек будет внешне погружен в страсти, пусть распален ненавистью и ухищренной враждой, пусть его уста отрицают Бога. Что в том, когда над его душой производится спасительная работа, когда ее подводят к святыне Христовой, когда на нее льются и просвещают ее животворные лучи сияющего, торжествующего и чудотворящего солнца — Христа!
Если иногда вражда возникает между иноками строгого монастыря, то мудрейшие из иноков не спешат объясниться словами, не спешат раздражаться от незаслуженно направленной на них вражды. Они прибегают к способу, давно испытанному между верующими людьми, — усиленно поминают враждующих против них людей на проскомидии, и Господь невидимо умиряет этих людей.
Так и вы. Если несмотря на все человеческие усилия и на все ваше великодушие вы будете чувствовать злобу, распалившуюся на вас, если дорогие вам люди вопреки вашим просьбам и уговорам будут предаваться той жизни, которая убивает душу, если люди, вам близкие, в ослеплении своем будут отрицать Божество, — умирите тогда вашу скорбь надеждой, что есть сила Христова, против которой не устоит никакая страсть, никакая вражда, никакая слепота… Днями, месяцами, годами поминайте их упорно, и тем вы будете совершать над ними благотворную очистительную работу. И если даже вам покажется, что вера ваша не сотворила над ними ожидаемого чуда, знайте, что вы много сделали им для их судьбы в вечности.
Блаженна будет та душа, которая, живя в теле, стремилась к области Божественной. Изгнана будет от лицезрения Христа та, которая от Него отворачивалась. А ведь вашими молитвами и вашим проскомидийным поминовением этой души вы ее соприкасали с Источником света, и она, без ведома самого человека, совершала тот путь приближения к Богу, который необходим для спасения…
. . .
Старец Серафим Саровский многим говаривал: «Поминай родителей моих Исидора и Агафью». Сам великий праведник, дерзновенный в молитвах своих к Богу, он тем не менее желал и искал церковных за родителей своих молитв.
Многие люди, чтущие праведников, вынимают просфоры за упокой их родителей: за Евдокию, мать митрополита Московского Филарета, которую он так горячо почитал, за Кирилла и Марию, родителей преподобного Сергия.
По полному смысла усердию православных, ко гробницам «боярина Кирилла и Марии», что в двенадцати верстах от Лавры, в Хотьковом монастыре, заходят большинство богомольцев, идущих на поклон к игумену Сергию, и поучаются высоте сыновних чувств его: как ни влекло его в уединение, он не раньше ушел из мира, чем схоронил их.
Если поминать людей близких, любимых составляет христианскую добродетель, то еще выше заботиться о судьбе таких людей, о которых некому заботиться.
В русском народе всегда находились самоотверженные люди, которых глубоко поражало положение несчастных бездомных скитальцев, людей, умерших на чужих руках, убитых на дороге, замерзших, потонувших, самовольно ушедших из жизни.
Мы видели пример того, как нужны для таких людей церковные о них молитвы и как эти люди умеют быть благодарны таким добровольным за них молитвенникам. Преподобный Даниил Переяславльский близко принял к сердцу положение несчастной смертью погибших людей.
В Древней Руси, при грубости нравов и младенческом положении полиции, постоянно на дорогах, и в городах, и в селах находили убитых, причем оставались неоткрытыми и виновники убийств, даже имена убитых. Для погребения таких тел, а также замерзших, утопленников, самоубийц, бедняков, умерших во время эпидемии, существовали по городам братские могилы — большие ямы, называвшиеся скудельницами. Обычно в продолжение года складывали в незасыпанную яму тела. А один раз в году, в четверг перед Троицыным днем («Семик»), над похороненными совершали отпевание, яму засыпали и в тот же день выкапывали новую. Обряд этот назывался «проводить скудельницы», и на него, как на благочестивый подвиг, собирались все горожане.
Когда в Переяславле-Горицком монастыре начал свой иноческий подвиг преподобный Даниил, покойников было особенно много вследствие свирепых разбойничеств атамана Симона Воронова. Обилие мертвых тел, особенно находившихся вдали от поселений, затрудняло их перенесение в Переяславльскую скудельницу. Многие тела оставались на растерзание зверей и птиц и на гниение непогребенными.
Мысль об этих неотпетых покойниках угнетала инока Даниила. Ему казалось ужасным быть застигнутым внезапно смертью, не будучи похороненным по христианскому обряду. И он стал подбирать убитых и умерших на дорогах, в лесах, на полях. Он просил других сообщать ему о таких найденных покойниках, и даже за это платил.
Ночью выходил он из монастыря, на своих руках переносил несчастно погибшего на Божедомье, отпевал его и клал в скудельницу. Над этими скудельницами он думал: «Сколько, быть может, истинных и верных душ лежит тут, а мы, грешные, пренебрегаем ими, не удостаиваем их погребения при церквах, не поминаем их за Божественной литургией». И стал он мечтать о том, чтобы устроить над этими скудельницами церковь и приносить по схороненным здесь поминовенные молитвы и вынимать за них части на проскомидии. И Бог эту мечту его осуществить помог. Таково начало Даниилова Переяславльского монастыря.
Мы не будем много распространяться о том, как угодна Богу такая жертва любви и как она всем доступна. Скажем только о том, что в Италии есть братства, которые хоронят одиноко умерших людей, хоронят так, как бы эти люди не были схоронены и тогда, если бы имели родных. Все братство собирается в торжественной процессии, отдавая долг любви человеку, им неизвестному, и через это возвышая цену своего подвига.
Об основателе знаменитой Московской Третьяковской галереи рассказывали, что он имел обычай, встретив покойника, всегда проводить его до могилы. Вообще люди, стремящиеся к добрым делам, имеют всегда обширное поле для них в семьях, только что пораженных утратой, потому что в большинстве случаев эти утраты сопряжены с непосильным расходом на похороны, а часто вслед за смертью главы семьи вся семья бывает обречена на тяжелую бедность.
