Незаметный русский участковый
У русского человека не очень развит, назовём так, сравнительный аппарат.
Пересмотрев сотни и тысячи образцов голливудской продукции, русский человек так и не сделал некоторых простейших выводов.
Едва ли кому-то нужно объяснять, что весомая часть мировой кинематографической классики посвящена этническим мафиозным группировкам, действующим на территории США, или мафиозным группировкам на Сицилии, или на территории Испании, или на территории Австралии, и так далее, и тому подобное.
Непрестанные «Крёстные отцы», «Славные парни», «Схватки» ежегодно пополняются всё новой и новой продукцией; мы так много этого смотрели, что из одного перечня фильмов про мафию за минувшее десятилетие можно было бы составить эту колонку.
Вся страна, когда я взрослел, плакала над «Комиссаром Катани» с Микеле Плачидо в главной роли; на моих сверстников магически действовал фильм «Разборки в Маленьком Токио» с Дольфом Лундгреном и Брендоном Ли; только что я пересмотрел фильм «Брат» (в российском прокате – «Брат якудзы») Такеши Китано – о противостоянии японской и итальянской мафий в Нью-Йорке (зачин фильма Китано наш Балабанов элементарно позаимствовал для своего «Брата»).
А сколько фильмов снято про чернокожих бандитов, про наркоторговлю, которую они контролируют в каждом американском городе, и о прочих их шалостях? У меня лежит сборник фильмов рэпера и бывшего наркоторговца, а с недавних пор ещё и актёра 5 °Cеnt – в которого на заре его карьеры выпустили шесть пуль, но, как вы понимаете, не убили, – так у него все фильмы исключительно об этом. И у покойного культового рэпера Тупака Шакура (убитого в разборках, если вы не в курсе) – точно такая же фильмография.
А фильмы про латиноамериканскую мафию?
А фильмы про русскую мафию в Нью-Йорке и русских бандитов в Лондоне? Кто из нас не смеялся над – вполне, кстати, правдоподобными – портретами неубиваемых русских братков из бывших морпехов у Гая Ричи?
Когда в своё время я приехал на Сицилию, первым делом, едва, что называется, сойдя с трапа, я пошутил, что главная ассоциация у всякого русского в этих местах – мафия.
Никто из встречающих меня не отреагировал на мои слова как на шутку, увы. Да, сказали они, это колоссальная проблема. Мы, сказали мне жители Сицилии, ничего не можем с этим поделать.
Вот, думаю я, влип: шутка не удалась.
Впрочем, рассказывали мне за вечерним ужином, у нас недавно был праздник для всей Сицилии.
А что такое? – поинтересовался я.
Выяснилось, что лет десять назад мафия убила у местного полицейского дочь, и, после почти бесконечного суда, один из представителей мафии предстал перед судом. Его ещё не посадили, но, скорей всего, посадят.
«Вот это достижение», – подумал я мрачно. Я шесть лет работал в органах внутренних дел, мы имели конфликты – в самые мрачные девяностые годы – со всеми бандитами, воротилами и ворами в законе нашего региона, – но чтоб кому-нибудь пришло в голову убить дочь полицейского?!
Я не помню ничего подобного; даже намёков на это не помню.
Атмосфера на Сицилии, осознал я уже к вечеру, воистину упадочническая.
Полицейские на улицах имели такой вид, словно они сами всего боялись. Как будто поймали старшеклассника, велели ему переодеться в форму и сказали: «Встань вот тут и ни во что не вмешивайся, а то мы тебе пальцы переломаем по одному!» – «Может, я домой пойду, а?» – «Стой, сказали тебе».
Смурные преподаватели в университетах, студенты и студентки, которых невозможно ни увлечь, ни рассмешить, – как бы отягощённые чем-то, находящимся за пределами моего понимания. Таких студентов я нигде в мире не встречал.
Когда судьба пару раз приводила меня в США, где мне довелось подолгу гостить и путешествовать, я и там понял: всё, что показывают в картинах с 5 °Cent и Тупаком про жителей чёрных гетто, и всё, что показывают в фильмах с Дэнни Трехо (индеец, бывший бандит, вы наверняка помните его в эпизодах у Тарантино), – это не кино, это насущная реальность, быт.
Итальянская мафия, латиноамериканская мафия, японская мафия, китайская мафия – это обыденность, которую, заехав в определённые районы, можно наблюдать своими глазами.
«Конечно, – рассказывали мне старые нью-йоркские евреи, – когда мы сюда приехали в семидесятые, всё было куда жёстче – стреляли еженедельно, перестрелки посреди города мало кого могли удивить».
«Вот черти, – думал я с нежностью, – нет бы подать весточку в СССР, какой беспредел тут творится, – много ли было перестрелок в Москве и в Ленинграде в 1975 году!»
Но то, что за минувшие сорок лет принципиально никакие мафиозные проблемы не были разрешены в США, – факт. Мафия есть, мафия никуда не делась – десятки разнообразных этнических мафий творят свои поганые дела. И чёрное гетто тоже есть – то самое гетто, куда не ездит полиция, потому что полиции там не поздоровится.
Помните, как в одном из «Крепких орешков» героя Брюса Уиллиса высадили в чёрном квартале с плакатом «Ненавижу ниггеров»? По сюжету фильма, Брюсу с таким плакатом – в Нью-Йорке – жить не более двух минут.
А что, действительно в Москве есть районы, где полицейский выйдет с плакатом «Я ненавижу азеров!» – и его застрелят через две минуты?
Нет, сегодня таких районов нет в Москве. И в Петербурге нет. И в Нижнем Новгороде тоже.
А позавчера они были.
Я пришёл на работу в МВД, если точнее – в ОМОН, в 1995 году.
Тот район Нижнего Новгорода, где располагался рынок, весь контролировался выходцами с Кавказа. Там стояли подведомственные им проститутки, там торговали их водкой, их наркотиками, их всем, включая огнестрельное оружие. Там сидели их участковые, а в местном отделе милиции – их этнически родственный дежурный. И замначальника отдела тоже был их.
Вечерами возле местных кабаков стояли толпы гортанных юношей в кожаных куртках и остроносых ботинках; даже самая отмороженная местная гопота не ходила к ним на разборки.
У меня не было никаких сомнений, что вся эта ситуация – навсегда, что она – непоправима.
Приезжая в Москву и выходя на площади трёх вокзалов, я видел ровно то же самое: сотни ларьков, сотни проституток, палёная водка, – и небритые, наглые, бодрые хозяева всей этой ситуации. Милицейские патрули с неестественно независимым видом обходили молодых кавказцев, скупивших здесь всё и приглядывающих за порядком.
Мы, вступившие в эпоху благословенного капитализма и удивительных буржуазных ценностей, одновременно с этим въехали в Сицилию, в мир Тупака и 5 °Cent, в бесконечные разборки между Маленьким Токио, Маленьким Ереваном, Маленьким Баку, и далее по списку.
Отработав несколько лет в ОМОНе и в 1999 году уволившись, я, призна́юсь, не увидел, когда всё вышеописанное вдруг изменилось.
Недавно слушал в машине русского рэпера Гуфа, сидевшего когда-то в тюрьме за распространение наркотиков. Не без кривой усмешки, но я оценил куплет о том, что все его знакомые барыги оказались в последнее время за решёткой. Высказав понятное огорчение этим обстоятельством, Гуф, в числе прочего, посчитал нужным уточнить: «…я не припомню среди них бедняков! / Но мусора не берут деньги – / У них какой-то новый прикол».
Эта песенка Гуфа натолкнула меня на элементарные размышления.
Если сегодня я приеду в тот район, где ещё десять лет назад кавказская мафия контролировала рынок, три пятачка проституток, все рестораны, игровые автоматы и заодно милицейский отдел, – я не увижу там ничего перечисленного. Ни игровых автоматов, ни проституток, ни победительных парней в кожаных куртках, ни дежурного в отделе, который неизменно отпускает своих.
Русский участковый дядя Вася, совсем, ну ни капли не похожий на Микеле Плачидо и Брюса Уиллиса, исправил эту ситуацию. Я не заметил, когда он это сделал, и даже не очень понимаю, как он этого добился.
Конечно же, в каком-то виде осталась и этническая преступность, и проституция, и подпольные игровые клубы иногда накрывают, – но всё это, даже в статистическом пересчёте, уменьшено в разы, в десятки раз, а главное: это не выглядит больше ни как Сицилия, ни как негритянские кварталы, ни как латиноамериканские кварталы, ни как площадь трёх вокзалов в Москве в совсем недалёком 2005 году.
Не очень честные и не очень последовательные люди, которые нахваливают у нас какого-нибудь Саакашвили за то, что он стремительно реформировал работу полиции в Грузии, – рта не раскроют, чтоб сказать доброе слово о том, что происходит здесь.
Здесь, между прочим, проблем имелось в сотню раз больше – у нас огромная страна, где циркулировали неисчислимые деньги. У нас было где залечь на дно. У нас – в силу перманентной гражданской войны на окраинах, – легко покупалось оружие: вплоть до пулемётов и гранатомётов.
И что? Где благодарность дяде Васе?
Вы хоть заметили, что по улицам уже не ходят толпы понурых сотрудников патрульно-постовой службы, как двадцать лет назад? Почему не ходят? Да потому что они не нужны!
Кто-нибудь, наконец, скажет спасибо участковому дяде Васе за то, что мы не живём в пространстве фильма «Живая мишень», куда в гости заходят люди из фильма «Красная жара», и все вместе они отправляются в пространство фильма… да их сто тысяч, этих фильмов, даже лень перечислять.
Вы какими глазами их смотрели, эти фильмы? Вы отдаёте себе отчёт, что дядя Вася избавил вас от всех этих реалий?
Дядя Вася, прости нас: мы тебя не ценим.
Надеюсь, ты и не ждёшь никакой благодарности.
…а теперь давай, дорогой читатель, расскажи мне сто историй про то, как дядя Вася плохо работает, – у тебя же наверняка такие истории в запасе есть.
В негритянское гетто бы отправить тебя пожить. И твоих детей в школу, находящуюся в этом гетто, куда директор Джеймс Белуши приходит с пистолетом за поясом.
Чтоб появилась возможность сравнить.
