Исчезнувшие сокровища губернатора
Старинное село Вороново расположено почти в 40 км от Москвы, по Старому Калужскому шоссе. Некогда эти живописные места любили посещать члены аристократических и даже императорской фамилий, они давали вдохновение знаменитым поэтам и художникам… Ныне рядом с памятниками архитектуры и зодчества мирно соседствуют коттеджи «новых русских». Но историкам и просто любопытствующим не дают покоя удивительные легенды, связанные, конечно, с якобы спрятанными здесь сокровищами!
Из досье «ИП»: наследники Воронова
С XVI в. поместьем владела фамилия Волынских. Род свой последние вели от боярина Боброка, выходца с Волыни, героически сражавшегося в Куликовской битве. Один из его потомков, служивший при дворе Ивана III, носил прозвище Вороной. Отсюда и название усадьбы.
В 1726 г. Вороново перешло по наследству к Артемию Петровичу Волынскому, очень талантливому и образованному человеку, видному государственному деятелю. На свою беду, министр Волынский вступил в конфликт с Бироном – фаворитом императрицы Анны Иоанновны – и поплатился за это жизнью. Имение унаследовала его дочь – Мария Артемьевна Волынская. Ее супруг, генерал-поручик Иван Илларионович Воронцов, выйдя в отставку, занялся усадьбой. Он пригласил архитектора К.И. Бланка, по проекту которого была построена в 1760-х гг. вместо деревянной, воздвигнутой в 1709 г. каменная церковь Спаса Нерукотворного в стиле барокко. Кроме того, архитектор распланировал парк с павильонами, построил знаменитый «голландский домик»… И церковь, и парк, и домик сохранились до наших дней.
Сын Ивана Илларионовича – Артемий Иванович Воронцов – тоже внес свою лепту в обустройство усадьбы. С помощью архитектора Н.А. Львова он выстроил в Воронове роскошный дворец с видом на парк и пруд. Однако в 1800 г., разорившись, Воронцов вынужден был продать имение. Покупателем стал граф Федор Васильевич Ростопчин.
По распоряжению нового владельца в Вороново доставили итальянские мраморные статуи для парка, привезли из Парижа, Рима и Лондона элегантную мебель, античные вазы, изделия из серебра, бронзы и фарфора, картины и гобелены. Отныне залы дворца стали напоминать музей, а графская библиотека из нескольких тысяч томов считалась едва ли не самой богатой в России.
В сентябре 1812 г. французы подошли вплотную к столице, и граф Ростопчин, занимавший в ту пору пост генерал-губернатора Москвы, отдал приказ поджечь ее. 2 сентября он выехал в свое имение. Между тем русская армия двинулась в сторону Подольска и остановилась в 15 верстах от Воронова, в селе Красная Пахра. Ростопчин регулярно посылал туда гонцов, привозивших ему последние вести. Удивительно, но всегда славившийся гостеприимством, он так и не пригласил в свой дом ни одного из высокопоставленных офицеров. Исключение сделал лишь для двух англичан, находившихся при штабе фельдмаршала Кутузова, – Роберта Вильсона и лорда Терконеля. Именно их свидетельства позволяют воссоздать более-менее объективную картину тех дней.
После того как стало известно, что французы уже покинули сожженную Москву и приближаются по Старой Калужской дороге к Красной Пахре и Воронову, Федор Васильевич попытался получить от Кутузова ответ на вопрос: будет ли русское войско отступать? Так как в течение нескольких дней ему не сообщили ничего определенного, граф начал принимать меры по эвакуации своего имущества. Дворовых он отправил с обозом в Липецкую губернию. Однако никаких ценностей из дворца они с собой не прихватили – статуи и фарфор были еще раньше спрятаны в подземных тайниках!
Откуда взялись эти тайники? Вот что удалось выяснить историкам. Когда-то дворец, «голландский домик», конюшня и оранжерея были соединены между собой подземными тоннелями. Их проложили в середине ХVIII в.: в то время у аристократов вошло в моду строить лабиринты, где было удобно летом скрываться от жары. Там обычно проводились маскарады и прочие увеселительные мероприятия.
Храм Спаса Нерукотворного в Воронове
Обнаружив под усадьбой полузаброшенные подземелья, граф Ростопчин задумал приспособить их на случай, если необходимо будет быстро покинуть дворец. В силу патологической подозрительности ему повсюду мерещились заговоры и бунты. Ходы расширили – говорят, по ним могла свободно проехать карета с упряжкой лошадей. Лазы прикрыли чугунными крышками и забросали землей, чтобы не попадались на глаза непосвященным. Не исключено, что именно таким путем удалось вывезти из дворца коллекцию ценностей. Разумеется, англичане при этом не присутствовали, «операцию» выполняли особо доверенные слуги.
13 сентября за ужином Ростопчин сообщил своим гостям, что в случае отступления русской армии намерен поджечь дом и деревню, чтобы его добро не досталось французам.
19 сентября началось отступление. Генерал-губернатор стал готовиться к поджогу. Он оставил на дверях храма записку по-французски: «Восемь лет я украшал мое село и жил в нем счастливо. При вашем приближении крестьяне оставляют свои жилища, а я зажигаю мой дом: да не осквернится он вашим присутствием. Французы! В Москве оставил я вам два моих дома и движимости на полмиллиона рублей, здесь же вы найдете один пепел». После этого он велел слугам принести в комнаты зажигательные смеси… Это наблюдали и англичане. К тому времени ничего ценного во дворце не оставалось.
После разгрома французов Ростопчин так и не вернулся в Вороново. У него имелись дела поважнее: ведь разрушенную столицу требовалось восстанавливать. В 1815 г. здоровье генерал-губернатора ухудшилось, он вышел в отставку и долгое время лечился за границей. В Москву семейство Ростопчиных вернулось лишь в сентябре 1823 г. После смерти любимой дочери Елизаветы граф тяжело заболел. 27 декабря 1825 г. его парализовало, и 18 января 1826 г. наступила кончина.
Дворец в Воронове отстроили заново, но уже без прежней роскоши. В 1856 г. усадьба перешла к графам Шереметевым. Последними ее владельцами были Анна Сергеевна Шереметева, фрейлина императрицы Марии Федоровны, и ее супруг, граф А.П. Сабуров, гражданский губернатор Петербурга. После революции Сабурова расстреляли большевики, а его жена окончила свои дни в ссылке. Два их сына погибли во время сталинских репрессий. Из всей семьи уцелела лишь дочь Ксения, но вряд ли ей что-то было известно о графской «схоронке».