– Вот я говорила тебе к Валентиновне идти! А ты все резину тянула! Дотянулась…

– Теть Галь, ну хватит уже, а? – Даша опять обхватила себя за плечи. – Сейчас-то уже чего.

– Ну ладно, ладно. Ты не переживай. Может, еще не подойдешь им.

– По всем анализам подхожу…

Даша встала прогуляться по коридору с крашеными грязно-бежевыми стенами и белым потрескавшимся потолком. В одно ухо орало техно, второй наушник болтался на груди. Тетя Галя терпеть не могла, когда Даша «затыкала уши своими затычками». Пятнадцать шагов в одну сторону – ряд дверей слева и жестких металлических стульев, привинченных к полу, справа. Тридцать шагов в другую сторону – и табличка «Выход». Ладони опять взмокли, и она привычно обтерла их о шорты. Очень хотелось дать деру из этой грязно-желтой «стерильности» с запахами йода и нашатыря, от которых мутило. Во всем коридоре они были одни, так что никто, кроме тети, ее бегства не заметит… до следующего дня. А завтра за ней придет наряд из Демконтроля с судебной повесткой. Нет уж, лучше самой. Если за три месяца результатов не будет, то можно демобилизоваться. Выдержать бы эти три месяца…

Дверь кабинета номер пятнадцать открылась.

– Ушакова Дарья Александровна? – Медсестра на Дашу даже не взглянула, уткнувшись в медкарту.

– Да, я.

– Проходите.

– С Богом! – Тетя сжала ее руку, перекрестила. Даша перешагнула порог ватными ногами.

Это оказался обычный медицинский кабинет с гинекологическим креслом в углу. Она присела на краешек стула, решив, что взмах руки медсестры именно это и означал. Сестра удалилась, так и не удостоив Дашу взглядом, зато из смежной комнаты вышел врач. Белый халат смотрелся на нем совершенно неестественно, больше подошли бы боксерские перчатки и красные спортивные трусы. Крепкий, невысокий, с железными руками и, наверное, нервами – он словно бы попал сюда с ринга.

– Ну-с, сударыня, давай знакомиться. Меня зовут Лев Давидович, я буду твоим куратором. – Даше показалось, что у доктора улыбка маньяка. – Я не буду повторять весь тот пафос, который крутят по телевизору, про долг родине, сохранение нации и прочее. Понимаю, то, что тебе придется делать, – не совсем нормально, что по доброй воле ты не стала бы заниматься этим, но, к сожалению, таков закон. Я постараюсь сделать так, чтобы это было не слишком мучительно.

Даша кивнула, стараясь не подавать виду, что у нее скрутило живот. В голове вертелась фраза: «Мы тебя не больно зарежем, чик – и ты уже на небесах».

– Ты когда-нибудь имела гетеросексуальный контакт?

Она замотала головой, надеясь услышать что-то вроде «ну, тогда нам не подходишь», вместо этого громом прозвучало:

– Тогда сначала я сделаю небольшую операцию. Раздевайся, ложись. – Врач указал на гинекологическое кресло.

– П-прям с-сейч-час?

Во рту пересохло.

– А когда? Через десять лет? – хмыкнул врач.

Колени подгибались, ноги никак не хотели слушаться. «Господи, ну почему я? – панически думала она. – Дура я, дура. Если бы сейчас еще можно было все переиграть, нашла бы эти несчастные деньги – побиралась бы по знакомым, украла, но дошла бы до Анны Валентиновны. Только бы не лежать сейчас тут. И ведь этот ужас терпеть еще год!» Все подруги нашли способ «откосить»: кто-то женился, кто-то не прошел по здоровью, кто-то, кто побогаче, нашел денег на Валентиновну… только она одна попала сюда. Стало холодно. Даша вцепилась крепче в подлокотники кресла, зажмурилась и стиснула зубы, стараясь не кричать. Внизу живота остро резануло.

– Вот и все. Сейчас немного отдохнешь и начнем.

Боль потихоньку уходила, но легче от этого не стало, ведь Даша знала, что ее ждет дальше.

Посередине смежной комнаты стояла кровать на металлических ножках, привинченная к полу так же, как и стулья в коридоре. Даша предпочла бы никогда не увидеть, что находится в этой комнате. Ее усадили за маленький круглый столик у облупленного шкафа из ДСП, налили чай. Правда, к чаю ничего не предложили, даже сахару. Она, обжигая губы и язык, пила кипяток маленькими глоточками, не ощущая вкуса и стараясь не думать о том, что еще сейчас произойдет. Даша чувствовала себя изнасилованной. Ладони опять стали мокрыми, и чашка чуть не выскользнула из рук.

– Это Даша, это Максим, – сказала медсестра, входя в комнату вместе с высоким блондином атлетического телосложения. Рельеф мышц был хорошо заметен даже через защитную гимнастерку, плотно облегающую накачанное тело. Даше захотелось броситься в ноги этой крашеной пожилой женщине в коричневых туфлях с аляповатыми блестящими застежками-бабочками, притягивающими взгляд. Она готова была целовать и бабочек, и ноги медсестре, всячески избегавшей смотреть в глаза пациентке. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не делайте этого, не отдавайте меня им», – крутилось в голове с такой громкостью, что, казалось, должно быть слышно всему медицинскому центру. Но весь персонал, казалось, «заткнул уши своими затычками».

– Даша у нас первый раз, так что ты поаккуратней. Закончите – выходите.

Блестящие бабочки процокали к двери, оставив их одних.

– Привет, – улыбнулся Максим, будто позируя в рекламе жвачки.

– Привет, – прошептала она.

Солдат тут же скинул с себя сапоги, стянул гимнастерку, обнажив торс.

– Уф-ф! Жара!

Даша была в липком холодном поту и не замечала, какая тут температура, хотя за окном летнее солнце действительно било рекорды.

Солдат тем временем налил себе чаю и залпом выпил его.

– Готова?

Даша изо всех сил замотала головой. Мозг отказывался принимать то, что сейчас должно было произойти.

– Может, мы просто тут посидим часик и все? А скажем, что все было… – срывающимся голосом предложила она.

– Ты дура, да?

Ответа он не дождался, так что продолжил сам:

– Думаешь, если они вышли, то не видят нас? Ага! Тут таких умниц через одну. Да в этом кабинете больше камер, чем у тебя пальцев!

– Боже… но… это же ненормально! Ненормально заставлять людей делать это! Ненормально смотреть на все это! Это же кошмар!

– Детка, это просто медицинский процесс. Когда тебе врач клизму ставит – это ненормально? Да, не приятно, но надо! Что ты как маленькая? Кто-то должен отдавать долг нации. Неужто тебе еще мозги этим не прокомпостировали?

Максим тем временем снял камуфляжные штаны, а затем и трусы-боксеры. Даша уставилась на него, не в состоянии вымолвить ни слова. То, что она увидела первый раз в жизни, показалось мерзким.

– Давай же. Раньше начнем – раньше кончим, – хмыкнул атлет.

– Не трогай меня! – взвизгнула она, отпрыгнув. – Не подходи!

– Так! Спокойно! – рявкнул Максим. Он вдруг превратился из улыбчивого блондина в оскаленного хищника. Мгновенно оказался рядом, притиснув ее к стене всем телом и зажав рукой рот. – Тихо! Отставить истерику! Если я сейчас не оттрахаю тебя, то сидеть мне на «губе». Я не собираюсь из-за какой-то истерички неделю там торчать!

Почему-то это совершенно эгоистичное признание как-то странно успокоило Дашу: она обмякла, перестала вырываться.

– Не ори, слышишь?

Она кивнула, почувствовав себя тряпичной куклой. Сознание будто отключилось, не в состоянии принять происходящее.

– Сейчас идем к кровати и ложимся. Дальше я все сделаю сам!

Она опять кивнула.

Максим медленно убрал ладонь от ее рта, сжал рукой Дашин локоть и повел к кровати. «Как скотину на убой», – на краешке сознания появилась мысль, но это уже не было важно. Она действительно чувствовала себя бессмысленным и бессловесным животным. Ватные пальцы не слушались, безуспешно пытаясь расстегнуть молнию на шортах. Наконец она справилась, легла и закрыла глаза. Тяжелое потное тело сверху, снова боль внизу живота… время тянулось бесконечно.

– Все. Одевайся. – Мучитель откатился в сторону.

Пока она трясущимися руками натягивала футболку, он успел полностью одеться.

– Расслабься. Поначалу всем девкам страшно и больно. А потом некоторым это даже нравится.

Максим снова превратился в рекламного блондина с ослепительной улыбкой. Даша ему не поверила.

Тетя Галя все это время ждала в коридоре. Увидев ее, Даша расплакалась.

– Ну-ну, не плачь. Все хорошо, все уже кончилось, – гладила она по голове. – Пойдем домой.

– Все только начинается. – Слезы текли ручьем, их невозможно было остановить. – Завтра опять сюда к девяти часам.

Семейный совет заседал уже полдня. Было выпито, наверное, с десяток чашек чая, но ни к какому решению так и не пришли. Даша заявила, что ни за что не пойдет туда завтра, хоть что с ней делайте. Вот родители и думали, что же с ней делать. То ли прятать от Демконтроля, то ли уговорить все же продолжить службу. Тетя Галя в очередной раз рассказала, как она служила в «корде», но дочь была непреклонна.

– Дашк, это тебя. – Сестренка протянула трубку городского телефона. Звонила Марина.

– Привет, синичка! Ну, ты как?

Они с Мариной встречались, но Даша никак не могла разобраться в себе, по-настоящему ли она ее любит, или это просто увлечение. Марина неоднократно намекала, что не против пожениться, но Даша все тянула.

– Ужасно! Мерзость какая! – Она опять разревелась.

– Да уж… сочувствую… не плачь, дорогая… может, мне приехать все же?

– Не знаю, Марин. Честно – мне сейчас ни до кого. Как представлю, что завтра опять туда же, – так трясет. – Рев перешел во всхлипывания. – А если потом еще забеременею, так это вообще мрак. Мало того что у меня кто-то в животе будет жить, так, говорят, это еще и больно.

– Ну, может, еще получится демобилизоваться досрочно. Я читала, далеко не всем девушкам, годным по здоровью, удается забеременеть. Сколько там надо ждать? Два с половиной месяца?

– Три.

– Все же лучше, чем год.

– Да я вообще не понимаю, почему до сих пор не отменят эту позорную «корду»! Ученые давно уже придумали, как делать детей в пробирке!

– Я слышала, это лоббируют сексуальные извращенцы. Ну, разные гетерики в правительстве. Типа нашего премьера.

– Да ладно тебе! Премьер нормальный гом, у него и муж есть…

– Муж… объелся груш. Ты чего как маленькая! Муж этот давно живет с другим, он-то нормальный. А премьер бегает по девочкам, только всячески скрывает это. Не видела, что ли, ролики в Интернете?

– Да это монтаж, доказали же.

– Кто доказал? Подконтрольный ему суд? Дашка, ну не будь такой наивной!

– Да черт с ним, с премьером! – вспылила она. – Мне-то что делать?!

– Тебе придется мучиться минимум три месяца, – отрезала Марина. – Не вздумай бегать от Демконтроля!

– А ты думай, что по телефону говоришь! – рявкнула Даша.

– Да я тебе это и лично скажу. Хочешь в тюрягу на десять лет? Дуреха, они ж тебя из-под земли достанут! Это ж Демконтроль!!! И потом, ты что, не знаешь, что всех заключенных детородного возраста используют для их нужд? Так тебе год мучиться, а так десять лет!

Даша притихла. Она, конечно, слышала об этом, но то были единичные случаи… «Или нам рассказывали только о единичных случаях», – шепнул ей внутренний голос. Конечно, когда мир столкнулся с гигантской демографической проблемой, почему бы не использовать уголовников для «воспроизводства человеческого потенциала», как они это называют? Если глава Демконтроля дошел до того, что начал пропагандировать гетероотношения, то дело совсем плохо.

– Да, ты, наверное, права. Если меня поймают, то мне крышка.

– Будь умницей, синичка. Ты мне очень-очень дорога, и я тебя буду ждать хоть год, хоть десять лет, но побереги себя. Тут ты хотя бы после процедуры домой приходишь, можешь принять ванну, расслабиться, почитать книжку. Если попытаешься сбежать – будет в тыщу раз хуже!

– Да, я знаю.

Она положила трубку с тяжелым сердцем. Марина, как обычно, права. Не Даше тягаться с Демконтролем. Эта организация шуток не любит.

На столе стояла очередная чашка чая с бергамотом. Тетя Галя суетилась у плиты, тетя Саша курила.

– Ладно, – убитым голосом объявила Даша. – Я пойду завтра.

Тетя Галя обняла ее и заплакала.

– Я знала, что у меня разумная дочь, – пустила дымовое кольцо тетя Саша.

На следующий день грязно-желтый коридор за табличкой «Медицинская служба коррекции демографии» или попросту «корда», как ее все называли, звенел голосами. Через секунду Даша, открыв дверь, увидела девушек призывного возраста, толпившихся в коридоре. Они громко смеялись, играли в карты и целовались.

– Ничего не знаю! Проиграла – давай исполняй желание! – настаивала высокая девица с короткими фиолетовыми волосами, обращаясь к маленькой худенькой девчушке в полупрозрачном платье.

– Ага, а потом мне твоя Ирка голову оторвет! – отбрыкивалась та.

– Ирки тут нет, а карточный долг – это святое.

Худенькая вздохнула, встала на цыпочки и крепко, взасос, поцеловала победительницу. Девушки вокруг заулюлюкали, кто-то начал считать, остальные присоединились, и вот они уже хором орут: пятнадцать, шестнадцать, семнадцать… Рука победительницы тем временем полезла под подол побежденной, пытаясь обхватить узкие бедра.

– Что за разврат тут устроили! Да еще и без меня! – гаркнул Лев Давидович, распахивая дверь кабинета.

– А мы тренируемся отдавать долг нации. – Девица посмотрела на врача с вызовом.

– Лосева, тебе жениться надо!

– Нет уж, Лев Давидович, я слишком хороша, чтобы жениться. И потом, вдруг после ваших экзекуций мне мальчики понравятся? Останусь у вас на сверхсрочную…

Взрыв смеха.

– Тихо тут! А то всех на улицу выгоню, буду по одной вызывать.

– Молчим-молчим, – пообещала Лосева, но таким тоном, что даже Даша поняла, что та и не подумает молчать. Высокая, под два метра ростом, крупная, но не толстая, а скорей тяжелая, Лосева казалась баскетболисткой, хотя на самом деле баскетбол не любила и не признавала никакого спорта, кроме бега. Нарочито мужская одежда ярких, вызывающих цветов, ни грамма макияжа и громкий низкий голос. Даша всегда боялась таких.

Доктор закрыл дверь, а Лосева увидела Дашу.

– А ты новенькая?

Вся орава повернулась к ней. Даша покраснела.

– Ау! Ты глухонемая, что ли? – Лосева помахала рукой перед ее носом.

– Я… вчера пришла первый раз.

– Ясно… – протянула та. – С тетенькой ходишь?

– Ну, она просто проводила, ей по дороге, – залепетала Даша, сама понимая, как глупо и смешно выглядит ее ложь. Прошептала тете Гале: – Иди домой, я дальше сама.

– Уверена? – Тетя обеспокоенно посмотрела на свою то краснеющую, то бледнеющую дочь.

– Да. Все нормально.

Тетя Галя ушла, но Даша вовсе не чувствовала себя нормально. Теперь к ужасу предстоящего очередного «долга нации» добавился страх перед обществом этих вульгарных девиц. В школе и вообще в жизни она старалась с такими не пересекаться и понятия не имела, что у них на уме и как ей себя вести.

– Будешь с нами в дурачка? – тасуя колоду, поинтересовалась худенькая.

– Нет, спасибо.

– Мальчиков еще не привезли, их автобус сломался, так что фиг его знает, сколько нам тут торчать.

– Да не ссы, мы не кусаемся! – захохотала фиолетовая. – Я смотрю, тебя счас кондратий хватит. – И вдруг резко, меняя тон с язвительно-шутливого на серьезный, спросила тихо: – Боишься?

– Да.

– Мы все боялись. Через неделю перестанешь. Привыкнешь.

– Ну что, бабы, сыграем в подкидного дурачка по парам на этот раз? – Лосева снова стала громогласной. – У меня будет пара… как тебя зовут?

– Даша…

– Я с Дашкой играю, – обняла она плечи новенькой.

Худенькая в полупрозрачном платье усмехнулась и начала сдавать карты.

За сорок минут, что ждали солдат, Даша умудрилась раз выиграть в паре и дважды проиграть самостоятельно. Играли на поцелуи. Один раз она проиграла Людмиле, беременной на третьем месяце, так что все обошлось простым чмоканьем в губы. А второй раз выиграла везучая Лосева, и тут уж отвертеться не удалось. Не обращая внимания на Дашино смущение (какой позор целоваться с первой встречной!), та не отпускала ее минуты две. Такого развратного поцелуя у них с Мариной никогда не бывало.

За время игры наслушалась разных историй, после которых все ее проблемы показались детским лепетом. Василисины родители, когда напивались, избивали ее, а поскольку они пили ежедневно, она предпочитала дома не появляться. Наташа три месяца прожила у маньяка-гетерика, который ее просто насиловал, худенькую Ингу, что целовалась с Лосевой, семья попыталась женить на «выгодной партии», объединив таким образом финансы двух фирм, и никого не волновало, что у нее была безумная любовь. В итоге ту девочку увезли далеко и надолго, а Инга сбежала под опеку государства, то есть в «корду». Лосеву же с детства натаскивали на карманника, и у нее прекрасно получалось. До тех пор, пока она не попалась полиции… Но поскольку на тот момент она была несовершеннолетняя, ее сдали в программу адаптации на три года. Так что еще год она обязана делать то, что ей предписывали полицейские психологи, в частности, рожать.

Дашу вызвали в пятнадцатый кабинет неожиданно, она не успела дослушать историю Людмилы. Но теперь выступивший пот на Дашином лбу выступил не от страха, а просто оттого, что сегодня температура решила побить очередной рекорд.

Никита, ее кавалер на час, совсем не был похож на Максима: худой, сутулый, шатен с большими темными глазами, он сам, казалось, боялся ее, хотя и гордо заявил, что его отец работает в Демконтроле. Врал небось. Такой родитель «отмазал» бы своего от службы. Тем не менее с ним она почувствовала себя свободней.

– Отвернись, пожалуйста, я разденусь, – чуть заикаясь, попросил он.

– И ты тоже на меня не смотри, – кивнула Даша.

Они шмыгнули в кровать с разных сторон, стараясь не глядеть друг на друга.

– Ты уже делал это?

– Немножко…

Действительно, как и говорили девчонки в коридоре, второй раз было легче. Все равно неприятно, конечно, но уже не так ужасно.

За полтора месяца Даша привыкла и воспринимала походы в медцентр просто как обязаловку. Утром – в «корду», днем – готовиться к поступлению в химико-технологический институт, рисовать, загорать на пляже с Мариной или сидеть в парке на лавочке, читая книгу. Жизнь начала налаживаться.

– Поздравляю, вы беременны, но это временно, – хохотнул Лев Давидович.

– Дурацкие шутки, – вырвалось у Даши от неожиданности. Она тут же прикрыла ладошкой рот.

– Какие уж тут шутки, – ответил уже серьезно врач. – Теперь ежедневно на обследования будешь приходить в семнадцатый кабинет.

Она уже привыкла к мысли, что за три месяца не забеременеет и ее отпустят домой.

– Если все будет нормально, то на седьмом месяце ляжешь в больницу, а после родов, если появится молоко, покормишь месяцок, ну и дальше свободна.

«Молоко? Роды? Боже, это он обо мне?» – ужаснулась Даша. А затем в голову пришла совсем другая мысль: «Интересно, ребенок от Никиты?» Ребята каждый день были новые – у них это тоже входило в службу, а контроль в медцентре не допускал, чтобы один и тот же солдат встретился с девушкой в «корде» дважды. Официально такая сменяемость была организована для повышения вероятности забеременеть, неофициально – чтобы девушка никого не воспринимала как отца ребенка. Все это Даша вспомнила уже после того, как ляпнула:

– А можно узнать, от кого?

Вот тут Лев Давидович посерьезнел, и Даша испугалась не на шутку.

– Деточка, послушай, что я тебе скажу. И не думай даже об этом, ясно тебе? Это не твой ребенок, у него пока нет родителей, и не вздумай привязываться к нему. Поломаешь себе всю жизнь! Слышишь меня?

Даша кивнула, боясь вымолвить хоть слово. Казалось, доктор сейчас треснет ее по голове воображаемой боксерской перчаткой.

– Вот и ладненько. Я знаю, что у восемнадцатилетних дурех на уме сплошная романтика и геройство. Но тут нет ни того, ни другого. Твое геройство обломается на первом же допросе в Демконтроле. Я тебе хочу добра и сделаю все, чтобы уберечь от дури. Если замечу еще хоть раз тягу к гнилой романтике – тут же положу в больницу на весь срок беременности. Шагу без медконтроля не сделаешь! Зато потом меня благодарить будешь, что это был медицинский контроль, а не демографический. А сейчас – шагом марш в семнадцатый кабинет!

– Дашка, что с тобой? – подскочила Лосева в коридоре, увидев бледную как простыню Ушакову, выходящую из кабинета.

– Я… я беременна, и они… обещали посадить на весь срок в больницу.

– За что?!

– Я просто спросила, от кого ребенок…

– О боже. Ну, ты совсем ку-ку! Так, меня уже зовут на спаривание, а ты дождись меня на улице, разговор будет.

По газону медцентра во дворе можно было ходить, чем все беззастенчиво пользовались. В такую жару там постоянно ошивались компании беременных и родители служивых. Даша устроилась под березой, в теньке. Лосева пока не появлялась, книжки с собой не было, так что она просто врубила плеер на полную и прикрыла глаза. Почему-то мысли сразу вернулись к Никите. Ей хотелось, чтобы ребенок был именно от него, а не от кого-то из остальных. Особенно не от Максима!

Вообще, Даша за эти полтора месяца увидела столько ребят, сколько не встречалось, наверное, за всю жизнь. В детстве с ней постоянно был кто-то из родителей: или тетя Галя, или тетя Саша. Школа, конечно, как и большинство общеобразовательных, была раздельной, то есть в ней учились одни девочки. Это казалось разумным, ведь смешанные классы – сплошной стресс, это сильно отвлекает от учебы. Все подружки, естественно, тоже женского пола, а что, разве можно дружить с мальчиками? Да и взяться им особо неоткуда. Что пацанам делать в районах, где только женские школы, салоны красоты, магазины женской одежды и прочее?

Мужчины в основном жили на юге города, там, где военные базы, автосервисы, футбольный стадион, школы для мальчиков. Нет, ну мужчин она, конечно, видела: те же автосервисы были и на севере: машины и у женщин ломаются, а чинят их лучше всего мужчины. Врачи, преподаватели вузов, дворники, музыканты… никакого запрета на профессию по гендерному признаку в обществе, конечно, и быть не может. Просто далеко не каждый мужчина по доброй воле купит квартиру в женском районе. Там ведь даже пофлиртовать не с кем. А семейной паре с ребенком тоже никакого резона там жить: мальчику нужно в школу ходить. Не возить же его каждый день на другой конец города!

Даша вдруг подумала, что, наверное, мужчины тоже бывают разные. И не так много она их видела, чтобы однозначно сказать, какие они, хотя раньше казалось совсем наоборот. Вот, например, Никита… он совсем не такой, как остальные. Интересно было бы узнать что-то о нем. Может, они могли бы даже иногда общаться… В этом же ничего плохого нет? Не как животные – сексом заниматься, а просто по-человечески. Возможно, в будущем дружить семьями.

– Вот ты где! – Лосева дернула за проводки, и наушники выпали из Дашиных ушей. – Я тебя обыскалась.

– Тут тенек. Садись.

Лосева плюхнулась на траву и тоже привалилась к березе. Июль был в самом разгаре, пахло разгоряченной землей, листвой и летом. Наверху самозабвенно чирикала какая-то птичка, показывая, что ей и дела нет до «корды» и всего прочего.

– Так. Скажи мне, чудо в перьях, ты подумала умыкнуть ребеночка? – без перехода брякнула Лосева.

– Я? Нет! Мне просто стало любопытно, от кого он. Там был один мальчик… Никита… он мне понравился…

Лосева загоготала так, что спугнула птичку и нескольких беременных.

– Извращенка! Мальчик ей понравился! Нормальным людям нравятся девочки, а ей мальчик понравился!

– Да я не в этом смысле! Ну тебя! – надулась Даша.

– Ладно, шучу я, шучу, – отсмеялась та. – А теперь давай серьезно. Я тебе сейчас одну историю расскажу, только поклянись, что она останется между нами.

– Клянусь, конечно!

– Вот и прекрасно. А теперь слушай драму в трех актах. Акт первый – половой. Мои мама и папа познакомились неведомо где, кажется, в институте, когда папа заблудился и зашел в женский корпус. Ты ведь знаешь, кто такие мама и папа?

– Да, конечно. Так раньше называли…

– Так называют реальных биологических родителей. До сих пор. Только сейчас мало кто может произнести фразу «мои мама и папа». Все говорят «мои тетеньки» или «мои дяденьки». Ладно. Поехали дальше. Мои мама и папа оказались извращенцами-гетериками. Оба. Они обнаружили, что им в кайф секс друг с другом. Вот ты мучаешься от этого, а им нравилось. Дальше они просто взяли и сделали ребенка. Безо всякого Демконтроля и «корды». Для себя. Не спросив ни у кого.

Даша не могла заснуть всю ночь. Ей так и представлялась маленькая девочка, которая родилась в семье гетериков. Она примеряла ситуацию на себя. Жить с мамой и папой? Каждый день видеть в доме мужчину? Относиться к нему так же, как к родной тете? Лосева уверяла, что все было замечательно, но Даша не очень верила. Просто та была маленькой и не знала еще, что нормально, а что нет. Ей бы показалось нормальным и в стае волков жить. И просто чудо, что мужчина-гетерик ее не насиловал. Это ж сплошь и рядом случается – вот поэтому нельзя, чтобы девочка жила в семье с мужчинами, а мальчик – с женщинами. Плюс ко всему необходимость постоянно прятаться: родители же понимали, что это незаконно. Они мотались по всей стране, больше полугода не жили на одном месте, причем старались селиться подальше от цивилизации.

– А потом их поймали. Мне было лет восемь, и меня отдали в центр планирования семьи на удочерение. Но жить с чужими «тетеньками» я не смогла и сбежала. – Слова Лосевой впечатались в Дашину память.

По мотивам скитаний девочки с фиолетовыми волосами можно было написать книгу (правда, тогда у нее волосы еще были обычного русого цвета). Она несколько раз попадалась, но сбегала снова, пытаясь найти родителей. Пока, наконец, ее не подобрали воры и не объяснили расклад: что родители, скорей всего, сидят в тюрьмах – далеко и надолго, и что если она дальше будет их искать, то и их не спасет, и сама пропадет. И поскольку ее никто не собирался сдавать государству и никого не надо было называть «тетенька», Лосева осталась с ними. Научилась воровать, а также еще массе полезных для выживания вещей. А в шестнадцать лет попалась, ну и в качестве альтернативы тюрьме ей была предложена госпрограмма адаптации.

Даша слушала раскрыв рот. О таких историях иногда рассказывали по телевизору, но никогда – в подробностях. И тем более никогда – с позиций ребенка, который был ДОВОЛЕН тем, что жил у гетеросексуалов. С тех пор, как общество стало толерантно относиться ко всем, были разрешены не только однополые, но даже браки с животными. Вот только детей таким семьям нельзя было иметь: дети должны быть защищены ото всех извращений – это записано в Конституции.

– Поскольку я неблагонадежный материал, меня предупредили сразу: только забеременею – тут же окажусь в больничке без права выхода и переписки. Ну и ребенка, конечно, сразу отберут. Чтобы даже мысль оставить его себе в голову не успела прийти, – вспоминала Даша слова Лосевой. – Самое смешное, что я совсем не хочу этого. Мне просто очень жалко дитенка: я знаю, каково ему будет, понимаешь?

Даша кивнула.

– А вот они не понимают. Думают, что я напрочь испорчена гетеросексуальным воспитанием.

– А ты испорчена? – решилась спросить она. – Я имею в виду, кто тебе нравится?..

– Мальчики или девочки? Знаешь, мне все по фигу. Но я чего тебе все это рассказываю – совсем не для того, чтобы ты меня жалела. Я хочу, чтобы ты пожалела своего ребенка. Ну и себя. Если уж у тебя появились такие мысли, совсем необязательно кому-то о них знать. Я тебе, конечно, не «тетенька», – Лосева произнесла это максимально презрительно, – учить жить не буду, но советую ничего не отчебучивать. Ты нормальная девка, не то, что я. Найдешь себе другую нормальную девку, поженитесь, вам выдадут младенца, будешь любить его и жить счастливо. Чего тебе еще надо?

– Да я ни о чем таком и не думала! – вспылила Даша. – Я просто подумала, что Никита – неплохой парень. Лучше, чем остальные, которых я знала. Чего все вокруг забегали так, будто я похищение века запланировала?!

– Да потому, что с этого обычно и начинается. Сначала Никита тебе кажется неплохим парнем, потом ты хочешь от него ребенка, потом тебе не хочется дите отдавать в центр планирования семьи, потому что оно «от неплохого парня», ну а потом ты ныкаешься по норам с младенцем на руках, не понимая, чего дальше делать. А дальше тебя ловит Демконтроль и ставит жирный крест на всем.

Даша прокручивала этот разговор в голове до тех пор, пока сквозь шторы не пробилась узкая полоска света. Она действительно не хотела воровать ребенка, но после рассказа Лосевой задумалась: почему детей забирают у всех? Нельзя, что ли, оставлять тем, кто хочет этого? Потрогала живот. Вроде никаких изменений. Интересно, это будет мальчик или девочка? Вот если бы они с Мариной поженились и родилась девочка – почему бы ее не оставить себе? Но тут же сама ответила на этот вопрос: они не подходят ни по возрастному цензу, ни по материальному. К тому же, если можно будет оставлять девочек, то возмутятся мамочки, родившие мальчиков. А если мальчиков тоже оставлять, то начнется полный кавардак: как две женщины могут воспитать мальчика? И что делать мужским семьям? Жить без детей?

С рассветом Даша провалилась в тяжелый сон, и ей снились маленькие мальчики, тянущие ручки и зовущие ее мамой.

Толкаться ребенок начал на пятом месяце, к этому времени Даша проштудировала всю доступную литературу по беременности. Она знала, что все протекает нормально, хотя ее постоянно тошнило. Судя по книгам, это была верная примета, что родится мальчик. В семнадцатом кабинете ничего не объясняли, но Даша справедливо решила, что если бы что-то пошло не так – ее сразу бы забрали в больницу. Она продолжала гулять по парку, несмотря на частые дожди и голые деревья. А вот подготовку к институту совсем забросила – даже разумная Марина не смогла уговорить продолжить. Все Дашины мысли были о ребеночке. Ей казалось, что она слышит биение его сердца, и она даже пыталась с ним разговаривать, но только тогда, когда была уверена, что никто не услышит. Она больше ни разу никому ничего не сказала про Никиту, да и о ребенке старалась особо не распространяться, несмотря на то, что думала и о том, и о другом постоянно. Поэтому ее стало тяготить общество, и под предлогом того, что плохо себя чувствует, она часто уходила в свою комнату.

Лосева давно не появлялась в коридоре, из чего Даша сделала вывод, что та тоже забеременела. Их шумная компания развалилась: Людмилу и еще некоторых забрали рожать, худенькая Инга демобилизовалась через три месяца, Василиса психанула и отказалась приходить на «корду». Говорили, ее забрал Демконтроль, но никто ничего о ней не слышал. Так что Даша не очень расстроилась, когда ее попросили на следующий день прийти со сменой белья и необходимыми вещами на два месяца. Февраль на окне рисовал белые узоры, а она читала книги, благо ее режим допускал визиты родственников, которые снабжали ее чтивом, или же мысленно разговаривала с ребенком. Вслух, при шести девушках в палате и постоянных обходах медсестер, она не решалась.

Нельзя сказать, что она была полностью готова к родам, но все же сразу поняла, когда они начались. Медсестры на Дашу внимания почти не обращали, однако дело свое знали. Врачом оказался мужчина, но роженице к тому времени было абсолютно все равно, кто он – хоть президент, хоть баба-яга. Эти сутки застыли в Дашиной памяти сгустком боли, зато какая оказалась награда!

Мальчика роженице показали на следующий день, когда принесли кормить. На ноге у него болталась бирка с номером 313562, но Даша сразу назвала его Никитой. Темные глазки, смешной маленький носик и чуб на голове – конечно, это его сын! Впрочем, это тоже вдруг стало неважным. Это был ее сын, и только ее. «Он такой маленький, такой беззащитный», – удивлялась Даша, прижимая сверточек к груди.

Когда ребенка уносили, Даша не могла ничего делать, даже читать. Она ждала. С молоком у нее оказалось все хорошо, так что Никиту приносили шесть раз в день, и это были счастливейшие минуты. Молодая мама старалась не думать, что скоро сына отберут. Она ощущала его частью себя, третьей рукой или, скорее, вторым сердцем. Но совсем не думать не получалось. Месяц заканчивался, и момент расставания все приближался. Каждый раз как в последний Даша прижимала ребенка к себе, готовясь попрощаться навсегда, но при этом ясно сознавая, что просто не способна на это. Неожиданно она поняла, что на самом деле готова убить любого, кто посмеет разлучить их. «Это просто материнский инстинкт, это атавизм, – убеждала она себя. – Он нам достался от животных предков, надо просто перетерпеть». Но ничего не помогало. Атавизм был чрезвычайно силен, и вся борьба с ним заканчивалась слезами в подушку. Ее кидало от вершин счастья в бездну отчаяния, и эти качели неимоверно выматывали.

Все девушки в ее палате родили и тоже были счастливы, но по-другому. Большинство радовалось скорому дембелю. Кормежку они воспринимали как тяжелую повинность, но зато все остальное время были свободны и веселы: болтали, играли в слова, «морской бой», обсуждали симпатичных медсестер и делились планами на будущее. Обычные нормальные девятнадцатилетние девчонки. Лишь Оксана, седьмая в палате, была все время мрачна и нелюдима. Неделями от нее никто не слышал ни слова, так что сложно было понять, что у нее на уме.

В начале мая в палате вдруг появилась Лосева. Она сильно похудела, но все так же смотрела на всех нагло и вызывающе. Короткий фиолетовый ежик превратился в грязный сине-коричневый конский хвост сзади, но Лосеву это явно не смущало.

– Здорово, мамашка! – заорала она.

Все, кто был в палате, обернулись, но тут же решили, что связываться с этой девицей – себе дороже, и сделали вид, что ничего не видели и не слышали.

– Здорово! – улыбнулась Даша.

Лосева тут же утащила ее в курилку, хотя обе не курили. «Там хоть поговорить можно», – объяснила она. В рекреации за стеклянными дверями на десятом этаже было пусто и накурено.

– Ну чего, родила? – Лосева в своей манере спрашивала сразу, без прелюдий.

– Ага. Мальчика! – гордо ответила Даша. – А ты?

– Родила.

– Кого?

– Не знаю.

– Как это? – обалдела Даша.

– Мне не сказали. Родила – и сразу забрали, больше ни разу не приносили. Забыла? Я ж неблагонадежная.

– Ужас…

– Да ладно! Какой ужас? Ну, увидела бы я ребенка, ну даже кормила бы его месяц, и чего? Легче было бы? Вот тебе легко сейчас, да?

Даша тяжело вздохнула:

– Меня каждый день трясет от того, что любая минута может оказаться для нас с Никитой последней.

– Ого! Ты ему даже имя дала? В честь отца, да? «Мне просто понравился один мальчик», – передразнила ее Лосева.

– Да хватит тебе! И так тошно. Это мой ребенок, понимаешь?! Не могу я его отдать никому. Это как руку отрезать!

Лосева фыркнула, всем своим видом показывая: «А я же предупреждала!»

– Слушай, а ты можешь узнать, кому его отдадут? Ну, наверняка же можно получить как-то доступ в базы центра планирования. А я просто буду иногда проходить мимо той семьи и смотреть, как там мой Никитка.

– Идиотка – это диагноз. И почему у нас не лечат дурость? – театрально воскликнула подруга. – Не-е-ет! Слышишь меня, дурочка? Я не сделаю этого, даже если бы могла. Ты не понимаешь, о чем просишь. Ты о самоубийстве просишь! Причем в особо извращенной форме. Это у тебя от секса с мальчиками мозги набекрень встали.

– Я не просила этого секса, – огрызнулась Даша.

– Вот и забудь его как страшный сон!

– Страшный сон у меня будет всю оставшуюся жизнь, если я отдам сына! Как ты не понимаешь? У тебя же была мама!

– Заткнись, идиотка! – Лосева вдруг стала страшной, и Даша поняла, что та перестала шутить.

Обе увидели через стеклянные двери, как мимо курилки проходит Оксана. Что из разговора она слышала? Достаточно было одной фразы, чтобы тут появился Демконтроль.

– Доорешься счас до тюряги, – прошипела Лосева.

– Ты мне поможешь?

– Я тебе помогу! Тем, что не дам совершить большущую глупость.

– Достань адрес. Любые деньги.

– Засунь себе в одно место свои деньги.

– Да или нет?

– Нет. И точка! Достала!

– Ну и проваливай! Без тебя разберусь! – Даша бегом бросилась из курилки, оставив Лосеву одну.

Молодая мама действительно потеряла бдительность, потому что во время следующего кормления прямо при медсестре сказала:

– Ну что, Никитка, будем обедать?

– Как ты его назвала? – встрепенулась та.

Даша промямлила что-то типа «ну не триста тринадцатым же номером мне его звать», но поняла, что это конец. Сестра ничего не сказала, просто молча ушла, а у Даши потекли слезы ручьем, так что Никитка тоже расхныкался.

– Ну-ну, маленький мой, не плачь. Мама тебя больше никогда не увидит, но ты расти большим и здоровым. Тебя будут любить дяди, и я надеюсь, ты будешь счастлив. В отличие от мамы.

Она зацеловала его от макушки до пят, так, что соседки по палате решили, что она сошла с ума, и притихли.

– Я люблю тебя, сынок, и всегда буду любить, – шептала она в маленькое ушко, убаюкивая и успокаивая.

Когда медсестра вернулась, Даша последний раз обняла ребенка, поцеловала в лоб и отдала. Больше Никиту на кормление не приносили. Долгое время Даша пролежала, уткнувшись в мокрую уже подушку.

На следующий день доктор сообщил, что ее срок службы в центре коррекции демографии подошел к концу. Долгожданный дембель! Только она ничуть не обрадовалась.

– Может, тебе стоит обратиться к психологу? – предложил он.

Даша представила, как ее начнут уверять, что любить собственного ребенка, особенно мальчика – это неестественно для женщины, пропишут антидепрессанты, подавляющие все эмоции, и покачала головой.

– Со мной все нормально, – попыталась она улыбнуться.

– Ну хорошо. Сегодня мы возьмем у тебя анализы еще раз, чтобы убедиться, что ты здорова, и, если все будет в норме, завтра можешь ехать домой.

Даша понимала, что у нее не может быть все в норме, ведь ей только что отрезали часть плоти. Навсегда. И это никогда не заживет. Впрочем, анализы показали обратное, и к обеду следующего дня она уже сложила стопку книжек и стопку одежды (чуть поменьше) и гуляла по коридору в ожидании. Тетя Саша обещала забрать ее на машине. Находиться в палате не было сил – после той сцены с Никитой соседки ее явно сторонились.

Оксана ее, видимо, ждала, потому что появилась именно тогда, когда из лифта, с другой стороны коридора вышла тетя Саша. Она сунула Даше в руку листок бумаги со словами:

– Это то, что ты просила у своей подруги.

И быстро ушла. Даша не успела от удивления даже рта раскрыть. В записке был телефон и имя: Лиана Тамаровна. Она не могла ни о чем спросить Оксану – тетя Саша уже почти подошла, но ей и не надо было ничего спрашивать. Все понятно: Оксана слышала разговор в курилке и решила помочь вместо Лосевой.

Узнать, в какую семью передают ребенка под номером 313562, оказалось на порядок дешевле, чем откосить от службы в «корде», хотя и то, и другое было одинаково незаконно. А может, просто пожилой грузинке Лиане Тамаровне не так нужны были деньги, как молодой Анне Валентиновне. Даша узнала не только адрес и фамилию семьи, но и личную информацию «отцов». В центре планирования семьи была огромная база, в которой содержалась только перепроверенная информация о семьях, пожелавших иметь детей.

Даша тут же возненавидела эту парочку, ведь очевидно, что богатенький Эрик просто «отмазал» своего Антона от армии!

«Странно, родили их одни, а родителями называют других», – удивилась она вдруг привычному для нее термину.

Даша редко бывала в южных районах города и почувствовала себя заезжей туристкой. Высотные дома из стали и стекла, больше похожие на офисы, спортивные автомобили, бары и рестораны на каждом углу и, конечно, много мужчин. Вроде бы никто особо не пялился, но она спиной чувствовала их удивление и немой вопрос: «Что она тут делает?» От этого и от мыслей о Демконтроле под порывистым ветром стало холодно. Она еще не сделала почти ничего противозаконного, но до запретной грани оставался один шаг. Если поймают на покупке секретной информации из центра планирования семьи – ее ждут серьезные неприятности. Но если застукают в доме Бакметов – будет в сто раз хуже. Впрочем, Даша уже больше недели не видела сына, поэтому сейчас перла как танк, наплевав на Демконтроль и все остальное.

До нужной улицы пришлось еще долго ехать на автобусе, а потом идти пешком: они жили за городом, в частном доме. Когда добралась, практически стемнело. Впрочем, это было даже хорошо: так она меньше попадалась на глаза случайным прохожим.

Опасение, что дом будет огорожен двухметровым сплошным забором, не подтвердилось. Забор оказался ажурным, скорее декоративным, и Даша с третьей попытки его перелезла. Двухэтажный дом из красного кирпича выглядел элегантно и стильно. Резные наличники, кованые чугунные вензеля на балконе, большие высокие окна, через которые видно всю гостиную, если не задернуть тяжелые бежевые портьеры. Именно там на ковре у камина сидел Антон с Никиткой на руках. Даша застыла, боясь пошевелиться.

Свежеиспеченный родитель тряс перед носом ее сына погремушкой, пока тот не заплакал. Тогда он начал трясти уже ребенка, неумело укачивая, расхаживая по комнате. Никита не утихал. «Не так! Ему так не нравится!» – хотела крикнуть Даша, но не могла пошевелиться.

– Ты кто такая и что тебе тут надо?

От неожиданности Даша дернулась и чуть не упала. Высокий мужчина с бородой эспаньолкой стоял у нее за спиной. Это не мог быть никто кроме Эрика Бакмета.

– Я… я Даша, – пролепетала она.

– Воровка?

– Нет…

– А кто?

Даша попыталась взять себя в руки и решила вести себя как Лосева:

– Я – мать этого ребенка!

Эрик схватил ее за шиворот и поволок к выходу. Даша упиралась как могла, отказывалась идти, висла, поджимая ноги.

– Нет! Вы не понимаете! Это мой ребенок! Да послушайте же!

– Если ты не уберешься с моего двора, я вызову полицию! – Голос у Эрика был резким и хлестким. Неудачливая нарушительница понимала, что если сейчас ее выкинут за калитку, шансов хотя бы дотронуться до сына у нее никаких не будет.

– Давайте хоть поговорим! – взмолилась она.

– О чем?

– О ребенке!

– Вон отсюда!

– Я же от вас не отстану! Буду приходить каждый день и стоять у забора! Это не запрещено, и меня нельзя будет забрать в полицию! Я клянусь, что сделаю это, если вы меня сейчас не выслушаете! – Шантаж был так себе, ведь Дашу уже можно было привлечь к уголовной ответственности, но он сработал. Эрик, видимо, не успел задаться вопросом, откуда она вообще взяла их адрес.

– Ладно. – Он отпустил ее воротник. – Пойдем в дом. Но при одном условии: к ребенку не прикасаться! Иначе я сразу звоню в полицию.

Даша кивнула. Выбора особо не было.

Нужно было видеть обалдевшее лицо Антона, когда они оба ввалились в коридор, но Дашу больше волновала не его реакция, а то, что Никита до сих пор плакал. Она сжалась вся, но сдержалась, ничего не сказала и не прикоснулась к нему.

– Знакомься, это… как там тебя?

– Даша…

– Это Даша, – представил ее Эрик. – Куртку повесь сюда, – это уже ей.

Жар камина распространялся по всей комнате (а может, это было центральное отопление), и только тут Даша поняла, как продрогла у окна: май в этом году выдался очень холодным.

– Принести чаю? – спросил Антон, ничего не понимая.

– Не сейчас. Сначала мы послушаем вот эту девицу. Боюсь, нам будет не до чая.

Эрик задернул портьеру, и они расселись вокруг журнального столика. Никита все плакал. Даша не выдержала:

– Он не любит, когда его так трясут. Если его прижать к груди и гладить по голове, то он скоро успокоится.

Антон недоуменно посмотрел на Эрика, тот пожал плечами. Совет действительно помог, и ребенок вскоре утих.

– Итак, ты его мать. Что дальше?

Темно-синий костюм, белоснежная рубашка, манжеты, выступающие из-под рукавов пиджака на пару сантиметров, как и положено, серебряные запонки… Образ старшего Бакмета был идеален. И разговаривал он с ней как с назойливой мухой, от которой другим способом сложно избавиться. А Даша не знала, что дальше. Не придумала. Ей и в голову не приходило, что можно вот так по-дурацки попасться. В планах было просто посмотреть на сыночка и уехать, а опасалась она лишь Демконтроля, но никак не вернувшегося с работы главу семьи.

– Я просто хотела посмотреть на него.

– Прекрасно, ты посмотрела. Теперь уезжай.

Тут Дашу прорвало. Захлебываясь словами, боясь, что ей не дадут договорить, она заголосила:

– Вы не понимаете! Это мой сын! Мой! Я его выносила, рожала целые сутки, а это, между прочим, очень больно! И у него мои глаза, и такой смешной носик, а губы от… неважно. Я люблю его и не могу жить без него. Он когда улыбается – будто весь мир улыбается для меня, а если плачет, то я сделаю что угодно, только бы ему опять стало хорошо. Это мой ребенок, вы это слышите!

– Слышим, слышим. Это все? – На Эрика речь не произвела никакого эффекта.

– Отдайте его мне, – вдруг прошептала она.

– Что-о-о-о? – тут уже возмутился Антон. – С какой стати? Да мы пять лет ждали ребенка! Это наш сын!

– Неправда! Это мой Никита!

– Стоп! – рявкнул Эрик. – Во-первых, его зовут Максим. Во-вторых, по всем человеческим и божеским законам, это наш сын, а в-третьих, я звоню в Демконтроль.

«Максим? Только не Максим! Это ужасное, ужасное имя! Это же Никита, неужели они не понимают!» – обожгло Дашу, но вместо этого она выпалила:

– Родила его я, значит, я его родитель, а не вы.

– Да, ты его биологическая мать, и что? Разве это дает тебе какое-то право на ребенка? Давай-ка почитаем закон «О правах родителей и детей». Статья третья – «Об усыновлении». Пункт первый: ребенка мужского пола может усыновить только мужская семейная пара, ребенка женского пола – только женская. Ты уже не подходишь. Пункт второй: для усыновления необходима семейная пара, прожившая минимум пять лет в браке, не имеющая разводов. Ты вообще жената? Пункт третий: один из родителей должен быть не младше тридцати лет и не старше пятидесяти. Девочка, ты когда перестала играть в куклы? Пункт четвертый: совокупный доход семьи не может быть ниже удвоенной средней зарплаты в регионе проживания. У нас сейчас это около восьмидесяти тысяч. Ты столько зарабатываешь? И пятый пункт: детей не могут усыновлять семейные пары нетрадиционной ориентации, типа гетеросексуалов, бисексуалов, транссексуалов и тому подобное. Ну, тут даже спрашивать ничего не буду. Можешь не сомневаться, закон я процитировал дословно. За столько лет обивания порогов центра планирования семьи выучил его наизусть. Итак, где говорится хоть слово о биологическом родстве?

Даша молчала. Собственно, сказать было нечего.

– Ты вообще соображаешь, что творишь? Тебя за это Демконтроль засадит лет на семь. Подумай о своих родителях!

– Можно я хотя бы буду иногда приходить смотреть на Никиту? – Она старалась держать себя в руках, но слезы капали, и ничего с этим поделать Даша не могла.

– Ты, кажется, меня не слышишь или не понимаешь. На каком языке тебе объяснить? Забудь сюда дорогу и про ребенка. Нет у тебя никакого ребенка и никогда не было! Вот этот вот мальчик, который уснул на руках Антона, – это наш сын, и только наш.

Эрик наконец заметил слезы, замолчал. Потом кивнул Бакмету-младшему:

– Тош, уложи Максимку и принеси нам чаю.

Молодой папаша кивнул и осторожно, чтобы не разбудить ребенка, вышел.

– А с тобой давай поступим так: я сейчас позвоню другу, попрошу, чтобы он тебя отвез домой, и мы забываем весь этот разговор и то, что ты вообще тут была. Ты никому никогда об этом не рассказываешь, а я не обращаюсь в Демконтроль и не задаю вопрос, откуда ты узнала адрес усыновителей. Но если я еще раз увижу тебя тут или узнаю, что ты каким-то образом добиваешься возврата ребенка, – тут же набираю их номер и рассказываю все. После этого тебя, конечно, посадят, а нам придется переехать, зато Максим будет в безопасности. Я не позволю, чтобы какая-то истеричка портила ему жизнь.

Даше вспомнилось, как она первый раз пришла в «корду». Наверное, имя Максим ей это напомнило. Как и тогда, сейчас она чувствовала себя изнасилованной тряпичной куклой, которой все равно, что с ней делают. Поэтому она просто кивнула.

Дома ее ждал сюрприз.

– Даш, ты где пропадаешь? Тут такая беда, такая беда…

Она напряглась: тетя Саша всякую ерунду бедой не называла.

– Помнишь, девочка с тобой в палате лежала? Тихонькая такая? Тебя еще при выписке провожала?

– Оксана? – Даша похолодела.

– Наверное. Сегодня узнала, что она убилась. Прыгнула с моста на рельсы!

Даша испугалась не на шутку. Самоубийство? Или инсценировка? Неужто Демконтроль прознал про ту записку…

– Теть, почему?

– Говорят, не смогла пережить, что у нее «кордового» ребенка забрали. Я знаю, такое бывает. Бедная, бедная девочка.

Тетя Саша затушила окурок в пепельнице и потянулась за следующей сигаретой, а Даша вдруг очень ясно поняла, что ей делать дальше.

Для того чтобы собрать необходимые ингредиенты, потребовалось не так много времени. Уротропин скупила в ближайших аптеках, за азотной кислотой пришлось ехать на юго-восток, в «Химмаркет» и потом тащить через весь город 28-литровую бутыль – меньшей расфасовки в магазине просто не было. С дистиллированной водой и остальной мелочовкой проблем не возникло. Мензурки и прочее оборудование дома валялись и так: есть свои плюсы в том, что один из родителей – химик-технолог.

Самое сложное и страшное было потом, когда образовалась горка белого порошка. Всего несколько десятков граммов могли взорваться от малейшего колебания с такой силой, что от квартиры бы ничего не осталось, а Даше нужны были килограммы этого вещества!

Конечно, произведенная таким кустарным образом взрывчатка была опасна прежде всего для нее самой, и далеко не с первого раза удалось добиться, чтобы она именно взрывалась, а не просто горела. Испытания Даша бегала производить на пустырь за пару кварталов. К тому времени, как все получилось, нервы у нее сдали окончательно. По сути, Даша каждую минуту ходила по грани жизни и смерти (а вдруг порошок сдетонирует?). Зато это прекрасно отвлекало от мыслей о Никитке.

Чтобы хоть как-то обезопасить себя и окружающих, она накупила детских наборов пластилина и лепила цветные взрывоопасные кубики. Воск, а пластилин – это тот же воск, немного снижал чувствительность взрывчатки, так что у Даши появлялся шанс добраться со всем этим добром до места, не подорвав по дороге окружающих.

Все готово было к концу мая, ей оставалось лишь купить широкий длинный плащ. Еще вечером Даша поцеловала обоих родителей, сестренку, увиделась с Мариной. Почему-то грустней всего было осознавать, что она спит в своей кровати последний раз в жизни. И никогда больше не увидит дурацкую картину с подпрыгнувшей пятнистой длинноухой собакой, которую купила как-то после школы у бродячего художника. Никогда не посидит на широченном подоконнике, разглядывая кленовые ветки, норовящие залезть в окно.

Утром родители ушли на работу, сестра – в школу, и Даше тоже было пора. Пластилин, обмотанный ватой, был аккуратно сложен в два чемодана. В плаще было еще прохладно, но это не имело значения.

Говорят, раньше в этом здании размещалась служба государственной безопасности. Толкая тяжелую дверь, Даша в этом не усомнилась. И хотя название «Демографический контроль» не из военного лексикона, да и работали там сейчас гражданские, методы у них были те же.

Перед тем как войти, она на соседней улице вынула все пластилиновые кубики и набила ими широкий кусок ткани, обвязавшись им, как поясом, а пустые чемоданы просто выкинула. Шесть килограммов ощутимо тянули к земле, стало почти нестер-пимо жарко. Предательски задрожали руки, и Даша сунула их в карманы.

На входе стояла арка металлодетектора – об этом юная террористка узнала заранее, когда приезжала сюда на разведку. Пластилин не звенел, так что охранник молча пропустил ее в большой круглый зал. Справа располагалась стойка регистрации, за которой три девушки, мило улыбаясь, общались с посетителями. Даша заняла очередь за старичком в темно-сером плаще. Все было продумано до мелочей. Возможные варианты ответов она отрепетировала еще неделю назад. Сейчас главное – не показать, как ей страшно. Улыбаться, вести себя естественно и непринужденно. Это оказалось очень сложно с дрожащими руками и шестью килограммами взрывчатки на талии.

– Здравствуйте, чем могу помочь? – улыбнулась секретарша через стекло, отгораживающее стойку от посетителей.

– Мне нужно переговорить с начальником отдела защиты информации. – Даша попыталась улыбнуться в ответ, но не смогла.

– Вам назначено?

– Нет, но я по важному вопросу.

– Что за вопрос?

– Мне бы не хотелось говорить о нем здесь… – Даша постаралась сделать загадочное лицо.

– Извините, но я не могу просто так вас записать к нему на прием.

«Записать?! Мне надо сейчас!» – хотела воскликнуть террористка, но сдержалась.

– У меня есть сведения, что из вашей базы данных воруют информацию. Понимаете, я не могу вам сообщить подробности, но дело срочное. – Даша надеялась, что секретарша не слышит набат, который било ее сердце.

– Минутку.

Девушка с кем-то поговорила по телефону, но до Даши не доносилось через стекло ни слова.

– Вас ждут в кабинете 1112, – это уже Даше. – Одиннадцатый этаж. Возьмите вот этот магнитный пропуск.

Пришлось вынуть руку из кармана, чтобы взять карточку на веревочке и повесить ее на шею. Вроде бы пальцы не слишком сильно дрожали.

Одиннадцатый этаж – это прекрасно. По той информации, которую ей удалось раздобыть, где-то в районе двенадцатого этажа находились базы данных на всех рожавших. Уничтожить их – программа-максимум. Ведь тогда никто не будет искать мать, сбежавшую с ребенком, – она просто нигде не будет фигурировать.

Сквозь стеклянную кабину лифта Даша разглядывала огромное величественное здание Демконтроля. Одиннадцать этажей вниз, и еще столько же вверх, в центре – пустота, по окружности которой – камень и стекло. Все это напоминало ей сводчатые подземные дворцы гномов из сказок.

Табличка под номером 1112 гласила: Корнелюк Сергей Сергеевич. Робко постучала и, не дожидаясь ответа, вошла. Корнелюк оказался сорокалетним бородатым усталым человеком. Он поднял на нее взгляд, пробормотал: «Присаживайтесь» и забарабанил по клавиатуре. Даша осталась стоять.

– Присаживайтесь, – уже громче сказал Сергей Сергеевич, отрываясь от компьютера.

– Я постою…

– Да вы не бойтесь.

– Я… верните моего сына, – вымолвила она наконец. Язык вдруг стал большим и неуклюжим и с трудом ворочался во рту.

– Я? При чем тут я?

– Вы начальник отдела защиты информации. Можете убрать информацию обо мне из базы, я заберу сына и исчезну с ним.

Ей очень не хотелось делать то, ради чего она сюда пришла. И этот бородатый мужчина с большими карими глазами… наверное, его ждут дома родные и друзья. Он ни в чем не виноват. Не он создавал эту систему. «Но он ее поддерживает, – сказал внутренний голос. – А значит, пусть отвечает».

Сергей Сергеевич покачал головой:

– Девочка, ты не понимаешь…

– Нет, это ты не понимаешь!

Даша сбросила плащ, и службист увидел, что она обвешана цветными бомбочками.

– На мне шесть кило октогена, и сдетонировать он может в любой момент. Убьете меня – я взорвусь, не выполните мои требования – я взорвусь, напугаете меня – я взорвусь!

– Тихо! Успокойся! Я сейчас посмотрю, что можно сделать. Только не дергайся, очень тебя прошу! Мне нужно позвонить.

Даша кивнула. Пусть звонит. Ей уже все равно. Она уже перешла границу жизни и смерти после того, как сбросила плащ. Понятно, что Никитку ей не отдадут. А тогда зачем жить? Может быть, хоть своей смертью она поможет таким отщепенцам, как Лосевы, выжить.

Ей вдруг стало нестерпимо жалко этого сгорбленного над телефоном человека в голубой рубашке с мокрыми пятнами под мышками.

– У вас есть сын? – вдруг спросила она.

Он медленно опустил трубку, из которой еще доносился голос.

– Да.

– Никитой зовут?

– Да… – удивился Корнелюк.

Даша вдруг почувствовала себя спокойно и расслабленно. Губы сами собой расползлись в улыбке.

– Теперь еще и внук будет. Навестите как-нибудь семейство Бакметов, поцелуйте за меня ребенка. А теперь – идите отсюда! Быстро!

Он, кажется, понял, что сейчас произойдет. Стараясь не поворачиваться спиной, дошел до двери, открыл. Даша увидела, что коридор заполонили люди в черных шлемах и бронежилетах. Автоматы были наведены на дверь кабинета 1112.

– Уходи! Подальше! – крикнула она и закрыла глаза.

Ломались перекрытия, полы и потолки обрушились на два этажа, заваливая балками военных, дымом заволокло все здание, которое содрогнулось, но выстояло. Но Даша ничего этого уже не слышала.