Нина впервые присутствовала на таком затянутом и странном ужине. Стол для Брума, его дочери и ее новой учительницы иностранного языка накрыли в одной из самых приличных келий. По сравнению с простой монастырской пищей меню заметно отличалось в лучшую сторону: жареный окунь с мидиями, молодая капуста, запеченная в сметане, копченый угорь, маринованные грибы и тушеный порей. Нина украдкой сунула в карман юбки парочку крохотных перепелиных яиц – вдруг Трасселу тоже захочется деликатесов. Неплохо будет, подумала она, если на десерт подадут печенье с засахаренным миндалем. А что, шпионки тоже любят сладкое.

Накануне Брум допросил Адрика с Леони и, по-видимому, удовлетворился ответами. Нина ожидала, что, оказавшись под пристальным вниманием главного охотника на ведьм, Адрик отменит все задуманное, однако тот ее удивил.

– Я всегда знал, что умру молодым, – заявил он, как всегда, угрюмо. – Если уж погибать, так надо перед этим как следует надрать задницу этому убийце.

Сегодня Нина Зеник была Ниной Зеник, которая сидела напротив своего злейшего врага – бывшего наставника Матиаса и негодяя, измыслившего невероятно жестокие преступления против ее народа. Однако в этот вечер она еще и Мила Яндерсдат, бедная простолюдинка, допущенная за стол к господам. Мила не может не видеть, как страдает ее подруга.

Да, Ханна ей подруга. Нина представляла, как Ханна тайком выскальзывает из монастыря, чтобы принять на свет нежеланного младенца, как, пригибаясь к шее коня, скачет по полям, как разучивает боевую стойку на уроке в классе – руки воздеты, щеки горят. Ханна – прирожденный боец. В ней есть задор, отвага и великодушие – черты, которые расцветут, точно волшебный цветок, если только позволить им проявиться. Такое возможно в Равке, а здесь этого совершенно точно не произойдет.

Брум без конца задавал дочери вопросы об уроках этикета и планах на следующий год.

– Ханна, мы с матерью скучаем по тебе. Тебя слишком долго не было в Джерхольме.

– Я тоже по вам скучаю, папа.

– Если ты выбросишь из головы всякие глупости и как следует постараешься, уверен, тебя снова примут при дворе. Представь, как замечательно будет, когда вся семья опять соберется вместе.

– Да, папа.

– Я против того, чтобы ты тут оставалась, тем более что такие маленькие городки все больше подвержены иностранному влиянию. Мать-хранительница сообщила мне, что под подушкой у одной из послушниц нашли икону какого-то языческого святого. Твое место – в Ледовом Дворе.

– Да, папа.

Ханна попыталась завести разговор об учебе, но Брум лишь небрежно отмахнулся.

– Ты всегда была умницей, дочка, но умом достойного жениха не привлечешь.

– Разве мужчина не хочет себе такую жену, с которой можно обсуждать политику и государственные вопросы?

Ярл Брум вздохнул.

– Мужчина, который весь день занимался делами, не желает говорить об этом с женой. Он хочет, чтобы его приласкали, развлекли, напомнили, что на свете есть более прекрасные вещи – те самые, за которые мы так стойко сражаемся.

Нину чуть не вырвало. Она уже сомневалась, что удержит в себе этот отличный ужин. Когда спор между отцом и дочерью начал накаляться, она извинилась и вышла. Брум ночует на заводе и уедет только утром, а значит, осуществление плана до этого времени откладывается.

Посетив уборную, Нина проверила карманы куртки, которую Брум аккуратно повесил на спинку стула в гостиной. В кармане обнаружилось письмо – в нем говорилось о «младшем Ланцове» и человеке по имени Вадик Демидов. Нина постаралась как можно точнее запомнить содержание письма, однако надолго задерживаться было нельзя.

Задув свечу, она выскользнула из гостиной и в тускло освещенном коридоре налетела на Ярла Брума.

– Ох, – воскликнула Нина, трепещущей рукой схватившись за вырез платья. – Вы меня напугали.

– Заблудились по пути из сортира?

– Нет, сэр. – Она задышала прерывистее. – Я увидела, что свечи почти догорели, и потушила их.

– Разве это не обязанность прислуги, энке Яндерсдат?

– Прошу, зовите меня Милой.

Брум всмотрелся в нее сквозь сумрак.

– Это не вполне соответствует приличиям.

Как же эти фьерданцы носятся со своими приличиями! Нина, впрочем, уже начала думать, что правила они устанавливают просто ради удовольствия их нарушить.

– Прошу прощения, – она присела в излишне глубоком реверансе. – Я не хотела вас оскорбить. Боюсь, вас раздражают мои деревенские манеры.

Брум взял ее пальцем за подбородок – на этот раз нежнее, – жестом приказывая подняться и взглянуть ему в глаза.

– Вовсе нет. Я нахожу их забавными. Со временем вы научитесь держаться в достойном обществе.

Нина потупила взор.

– Если мне посчастливится туда попасть.

Брум продолжал сверлить ее взглядом.

– Завтра утром я уеду, но в Гефвалле я бываю часто – проверяю, как движется работа на военном заводе. – И как проходят твои жуткие эксперименты! – Мне не терпится увидеть успехи Ханны в изучении языка.

– Я не работаю здесь постоянно, – пролепетала Нина, заламывая руки. – Не знаю, как долго Мать-хранительница намерена терпеть мое присутствие…

Брум накрыл ее ладони своими ручищами, и она замерла.

– Какая пугливая пташка. Мать-хранительница оставит тебя в монастыре, если я ей велю.

Нина посмотрела на дрюскеля со всем благоговением, на какое была способна, и крепко стиснула его пальцы.

– Благодарю вас, сэр, – с жаром проговорила она. – О, благодарю.

Она вернулась к Ханне, чтобы закончить трапезу и попрощаться.

Как только Брум удалился, Ханна с облегчением сползла по стене.

– Хвала Джелю, это закончилось. Ты добыла, что хотела?

Нина продемонстрировала еще теплый кусочек воска, который она успела прижать к перстню дрюскеля: оттиск печати вышел идеально.

– Да. Остальное за тобой.

Адрик оказался прав, когда говорил, что попасть на завод – задача сложная. Несмотря на приказ с личной печатью Брума, охрана ни за что не выпустит толпу женщин и девушек без конвоя – то есть солдата-фьерданца убедительного вида.

Наутро Ханна не встала с постели, сказавшись больной: после вчерашнего тяжелого ужина у нее якобы случилось несварение.

Узнав об этом, Мать-хранительница вышла из себя.

– Мы здесь не обязаны возиться с избалованной девчонкой, у которой чересчур нежный желудок!

– Да, матушка, – смиренно ответила Ханна. – За мной могла бы присмотреть вдова Яндерсдат. – Она перегнулась через край кровати, и ее вырвало.

Чтобы не вдыхать вонь, Мать-хранительница уткнула нос в сгиб локтя.

– Ладно. Пусть вынесет таз и все тут уберет.

– Кажется, рвотное средство Леони подействовало слишком сильно, – заметила Нина, как только настоятельница вышла, плотно затворив за собой дверь, и девушки остались одни.

Ханна со стоном откинулась на подушки. Лицо у нее было совершенно зеленое. Нина присела на краешек и поднесла к губам больной стеклянный бокал с шипучей жидкостью.

– Выпей, это поможет. Укрепляющие напитки, которые готовит Леони, тоже очень эффективны.

– Надеюсь.

Пока Ханна дремала, Нина прибралась, а потом принесла ей на тарелке вареное яйцо и немного хлеба.

– Тебе понадобятся силы, – сказала она.

Ханна села в постели, подложив под спину подушку. Волос она не заплетала, и сейчас кудри пышной розовато-каштановой массой были рассыпаны у нее по плечам. Глядя на них, Нина вдруг испытала безотчетное желание намотать один из густых локонов на палец.

– Не знаю, что у меня получится, – сказала Ханна. – Я еще ни разу не пробовала перекраивать внешность.

Нина раздвинула занавески, впуская в комнату яркий солнечный свет. Келья Ханны располагалась на втором этаже, так что любопытных глаз можно было не опасаться.

– Считай это просто еще одним способом управлять человеческим телом.

– Ты когда-нибудь видела, как это делается?

– Один раз, – солгала Нина, чье лицо и фигура были перекроены до полной неузнаваемости. Она и сама пробовала силы в ремесле портнихи.

– Что, если я не смогу вернуть внешность обратно? – с беспокойством спросила Ханна.

– Найдем того, кто сможет, – пообещала Нина. Даже если для этого мне придется тащить тебя в Равку. – Думаю, это не проблема. Тебе нужно изменить лишь кое-какие мелочи. – Она села лицом к Ханне и выставила перед ней идеально отполированное зеркало. Та изучила свое отражение.

– С чего начинать?

– Давай с подбородка. Когда наловчишься, займемся носом. Не хочу, чтобы ты случайно перекрыла дыхательный тракт. – Глаза Ханны расширились от ужаса. – Шучу, – прибавила Нина. В основном.

Ханна выровнила дыхание и аккуратно прижала пальцы к челюсти слева.

– Сосредоточься на клетках кожи, – посоветовала Нина. – Думай о том, куда ты хочешь их переместить.

– Жуть какая, – прошептала Ханна: линия подбородка начала медленно смещаться.

– А когда Мать-хранительница ловит кого-нибудь из вас с поличным, – это не жуть?

На губах Ханны мелькнула улыбка, девушка слегка расслабилась.

– Да, это куда страшнее.

Работа заняла несколько часов. Ханна изменила линию подбородка, сделав нижнюю челюсть более квадратной, увеличила лоб и, наконец, расплющила нос. Нина сидела рядом, подогнув ноги на узкой кровати, наблюдала за процессом, давала советы и подбадривала. Иногда она покидала комнату, поддерживая видимость ухода за больной: приносила чашки с бульоном и выносила тазики.

Пришло время добавить заключительный штрих.

– Уверена? – спросила Нина, держа в руках густые, волнистые волосы цвета меди. Сквозь медь просвечивало золото, и на ощупь они были гладкими и прохладными, словно бегущая вода. – Мы могли бы спрятать их под шапкой.

– Я не настолько тщеславна, чтобы из-за этого поставить под угрозу весь план. – Ханна зажмурилась. – Режь давай.

Расставаться с таким сокровищем – просто преступление, подумала Нина, но все же взяла ножницы и остригла волосы прядь за прядью, а оставшиеся коротко подбрила на манер фьерданских солдат. С длинными волосами во Фьерде ходили только дрюскели. Когда Ханна вернет себе прежний облик, то сможет сказать, что выбрила голову во искупление грехов перед Джелем.

Сложив обрезанные кудри в миску, Нина вынесла ее на помойку и зарыла поглубже. По возвращении она застала Ханну в слезах: девушка сидела в кровати и разглядывала свое отражение.

– Не плачь. – Нина поспешно затворила дверь и бросилась к подруге. – Они отрастут, вот увидишь.

– Дело не в этом, – не сводя глаз с зеркала, возразила Ханна. Оттуда на нее смотрел юноша. Подбородок, лоб, нос, грубоватая кожа на щеках – специально, чтобы создать впечатление свежего бритья. Изменения действительно невелики, но результат поразителен. – Если бы только я родилась парнем… Если бы только была сыном, как хотел отец…

Нина схватила Ханну за плечи.

– Ханна, ты – совершенство. Тот факт, что твой отец не способен оценить твою силу, говорит лишь о его собственной слабости.

Ханна снова посмотрелась в зеркало, смахнула слезинки.

– Губы толстоваты.

– Не трогай губы, – неожиданно резко проговорила Нина и встала, чтобы скрыть краску смущения. – С ними все в порядке.