Певец Робби Уильямс, на досуге заинтересовавшись магией и оккультизмом, в 2005 году вышел на меня – в моей ипостаси «мага хаоса» – и попросил объяснить ему кое-какие азы.

Он был передовым, неудовлетворенным жизнью ребенком эпохи Водолея, прямо по учебнику, и гораздо раньше всех своих коллег догадался, что за супергероями будущее. Он спросил, нельзя к следующим гастролям превратить его в супергероя, и Фрэнк Куайтли набросал кое-какие эскизы Супер-Роба, после чего мы все решили, что в плаще и цирковом трико он будет нелеп, и избрали более уместный в двадцать первом столетии елизаветинский «оккультный» дизайн для обложки его альбома, который Робби планировал набить секретами и тайными смыслами в традиции загадочного «Magical Mystery Tour». Робби станет британским супергероем в пальто и шарфе, путешественником во времени, шаманом, «Добрым Доктором».

Для альбома «Intensive Care» мы с Куайтли придумали карты Таро с «похищением инопланетянами», но запланированной истерики таблоидов («Шок! Робби практикует черную магию!») не случилось, и обычно сладострастные СМИ совершенно проглядели и талисманы, и ведьмовские иероглифы. Ни единой заметки «Во что он вляпался на этот раз?». Даже когда я сам написал статью для газеты «Sun», ее отвергли на том основании, что никому не интересны заигрывания Робби Уильямса с силами преисподней! На обложку я вставил сигил, который активируется, если найти компакт-диск в магазине или открыть картинку на экране и нажать на палец Роба. Если так сделает побольше народу, мы наверняка вступим в новый золотой век мира, творчества и процветания!..

Джерард Уэй, вокалист группы My Chemical Romance, был шоуменом совсем иного рода – арт-панк-рокером из Нью-Джерси; во времена «Невидимок» он стажировался в Vertigo и тащился по «Роковому патрулю» моего авторства, хотя лично мы никогда не встречались.

В середине 2006 года, когда я обдумывал «Финальный кризис», мне попался на глаза клип его группы на песню «Welcome to Black Parade» – обжигающая панк-психоделия, которую я и так заточен был полюбить. Насторожили меня костюмы членов группы.

My Chemical Romance, одетые в черно-белые мундиры военного оркестра, вели процессию сексапильных живых мертвецов по разбомбленному городу и напоминали умерший, но сохранивший блеск Оркестр Клуба Одиноких Сердец Сержанта Пеппера. Они сплавили воедино два противоположных образа – сильного солдата и хрупкого эмо, – и получился образ будущего. Песня при этом не мрачна и не темна – это триумфальный, звенящий, величественный рок. Новой психоделии предстояло научиться дружить с темнотой. Она придет в мейнстрим с готических и альтернативных фронтиров последних двадцати лет, хохоча над раковыми опухолями, вернет ритмичный бит Танцу Мертвых и снова примется веселиться, сколь бы мрачным ни казалось такое веселье взрослым.

Той осенью я слушал «Welcome to Black Parade» опять, опять и опять – эта песня вдохновляла космические погребальные сцены «Финального кризиса» и нервный срыв Бэтмена. MCR показали мне нового супергероя – послевоенного посттравматика, которому больше не во что верить. Суперсолдат, вернувшийся домой с фронта, при каждом хлопке в автомобильном карбюраторе вздрагивает и разглядывает собственные руки.

Нил Гейман свел меня с Джерардом, мы встретились в Глазго перед концертом и мгновенно друг друга поняли. Он предводительствовал новым молодым поколением музыкантов, которые выросли на супергеройских комиксах и не смущались в этом признаваться. И он не просто языком болтал – вместе с художником Габриэлем Ба он создал «Академию „Амбрелла“», свою версию супергеройской формулы, за которую даже получил премию. Комикс его был калейдоскопическим шедевром. Ни шатких зачинов, ни повышенной «диалоговой облачности» (популярная среди новичков ошибка), ни единой оплошности, что зачастую наводняли комиксовые упражнения других знаменитостей, фанатов жанра. «Академия „Амбрелла“» была итогом многих лет чтения и размышлений о супергероях и фантастике – смешная, страшная, церебральная, высоколобая и кровожадная разом, она пожинала все плоды Джерардова «иконографического древа». Героями комикса была группа юных аутсайдеров, которые выросли величайшими супергероями на свете. То была история его рок-группы. То была и моя история. Предчувствие того, куда все мы направлялись.

Нынче недостаточно быть звездой или даже суперзвездой. Теперь даже самые хлипкие и эфемерные таланты на каждом шагу называются «легендами». Незачем истреблять морских тварей величиной с десятиэтажный дом, проживать сложные и опасные для жизни квесты или эпические военные походы. Просто выпустите пару сомнительных пластинок или побалуйтесь стендапом – и вас тоже вознесут в ранг мифического короля Артура, героического Лемминкяйнена или могучего Одиссея. Вы тоже станете легендой.

Если наши превосходные степени и почетные титулы обесценены, если «звезда», «легенда» и «гений» сходят за описания любого гуся лапчатого, обзаведшегося спертой у кого-то плюс-минус неплохой идеей, куда дальше придет человеческое самоуважение на пути следования от звезды до легенды через суперзвезду? Когда-то в стародавние времена звезда была человеком исключительных спортивных, музыкальных или актерских талантов. Затем звездой стал любой ребятенок, способный взять карандаш и намазюкать ромашку по случаю Дня матери. Когда все мы стали звездами, звезды вящей точности ради обернулись суперзвездами, однако они плыли против течения. Во времена «Фейсбука» и «Твиттера», когда у каждого есть фан-сайт, когда концепция «гения» расширилась и применима к любому, кто способен породить относительно пристойный объект искусства или текст, куда нам идти, если не до упора? Можно уже и провозгласить себя королями творения. Отчего не стать супергероями? А лучше супербогами. Мы же с самого начала догадывались, что этим кончится? Никто не спустится с небес и нас не спасет. Никакой Лиги Справедливости – справедливость теперь вершим мы.

Первой попыткой изобразить в комиксе супергероя из «реальной жизни» была Ма Ханкел, Красный Торнадо, в 1940 году. Ма не была пришельцем с Криптона или мстительным плейбоем-миллионером, не обладала никакими суперспособностями, кроме грозной конституции прачки. Она носила самодельный костюм и блюла справедливость местного уровня, в лестничных колодцах и проулках Нижнего Ист-Сайда – первобытной памятью ранней вселенной DC.

К ней присоединились другие персонажи – Дикий Кот, Черная Канарейка, Могучий Атом, Песочный Человек и прочие суровые виджиланте с золотым сердцем, выходившие на злые улицы в одном белье. Никаких способностей у них не было – только кулаки и задиристость или в лучшем случае пистолет, стрелявший дротиками, или газом, или пчелами.

Спустя семьдесят лет после Ма Ханкел шестнадцатилетний Дэйв Лизевски, герой комикса «Мордобой» Марка Миллара и Джона Ромиты-мл., задался вопросом: «ПОЧЕМУ ВСЕ ХОТЯТ БЫТЬ ПЭРИС ХИЛТОН, НО НИКТО НЕ ХОЧЕТ БЫТЬ СУПЕРГЕРОЕМ?» Оставим за скобками циничный ответ: «Ни один человек в здравом уме не хочет быть Пэрис Хилтон»; на вопрос Дэйва уже ответила горстка отважных душ, реальных людей в реальном мире, которые наряжаются в плащи и маски, патрулируют улицы и защищают других людей. По запросу «реальные супергерои» поисковик предоставит вам все, что нужно о них знать. У них даже есть свой регистрационный список, как у ветеранов «Гражданской войны», выступивших на стороне Железного Человека.

Тех, что надеются пробиться на телевидение и в кино, недоделанных актеров, засечь легко. Но для остальных, под кустарными масками, капюшонами и шлемами скрывающих ярость, супергеройское призвание так же важно, как религия, – по крайней мере, так же важно, как молодежные культы, под которые мы подстраивались в школе. В них – будущее.

Кто эти доблестные вестники грядущего, скрывающие лица под разноцветными масками и костюмами, дабы служить своему обществу не щадя сил? В Портленде есть Зетамен – патрулирует город, приносит пищу и одежду бездомным. Алый Кулак в Атланте дважды в месяц выходит на улицы «помочь нуждающимся». Есть Гайст, «Настоящий Пипец». Танатос, Фантом Зеро, Бражник Мертвая Голова и Общество Черного Понедельника, команда активистов, среди которых числятся Эмблема, Призрак и Серебряный Дракон. Капитан Перспектива. Как и имена персонажей золотого века, этот список звучит завораживающей колыбельной, пока тебя как обухом по голове не осеняет: это же реальные люди, с занавесками и выключателями. Вот каково быть супергероем без сюжета – ни тебе тематически взаимосвязанных арок по Аристотелю, ни клиффхэнгеров, ни опрятно подвязанных концов. Только чистый драйв.

Многие из них, как Энтомо, Насекомый Человек, конструируют свои личные истории на замысловатых веб-сайтах с анимированной графикой и закадровыми голосами, намекающими на приключения, которых нам никогда не познать и не понять. Цветущие личные миры, мельком увиденные в лучшем свете, как на фотографиях героев «Марвел» работы Фила Шелдона, издалека, мимолетно, но они говорят о способности выдумывать, дабы облагородить обыкновенную жизнь. Эти реальные супергерои ждали мира, который пока что не вполне наступил, но еще совсем немного – и их признают неонавтами-первопроходцами, полулюдьми-полуисториями.

Мы позволяем людям набивать татуировки и даже менять пол: как можно отказать этим супервеститам в возможности довести сюжет до логического конца и физически превратиться в лунных жителей, амфибий быстрее скорости света, которыми они всегда мечтали быть? Стаей сказочных бескрылых потерянных звеньев на враждебном берегу они словно ждут того дня, когда небеса наполнятся их сородичами, когда можно будет перепрыгивать высокие дома (одной восьмой мили для начала хватит) или прилепляться к стеклу, как им и заповедала природа. Спросите реального супергероя Шлифовальщика из Англии, ждет ли он этого священного дня, пока на радость благодарным автомобилистам ломает муниципальные колесные зажимы. Грезит ли он о том, как в один прекрасный день его призовут разбивать оковы на бэтмобилях и фантастикарах?

Необходимо отметить, что в одном отношении братство реальных супергероев отличается от своих предшественников из Лиги Справедливости: большинство наших зачаточных защитников до сих пор избегали резких выступлений против надежно окопавшейся мощи организованной преступности, международного терроризма или даже самых примитивных симптомов безумного суперзлодейства. За исключением одного-двух закаленных бойцов вроде Феникса Джонса из Сиэтла, который применяет боевые искусства и электрошокеры к дилерам и прочим уличным правонарушителям, большинство сегодняшних реальных супергероев-первопроходцев приглядывают за бездомными или рыщут по заброшенным пакгаузам в поисках «улик».

«Всякий мужчина и всякая женщина – звезда», – писал Алистер Кроули, не подозревая, до чего буквально можно будет трактовать его слова в напророченном им новом Эоне Гора. Камеры теперь повсюду, даже в наших персональных компьютерах и телефонах, – мы вполне можем оказаться актерами, артистами, звездами в каком-то киноархиве микроскопической повседневности: каждый жест, каждая гримаса записаны, сохранены в некой центральной системе видеонаблюдения с искусственным интеллектом, и ему ничто не мешает обернуться Брейниаком, который записывает нас до последнего бита, в смысле математическом и музыкальном равно, а затем уменьшает Лас-Вегас, запихивает его в банку и между делом уничтожает Землю 21 декабря 2012 года. На тридцатисекундном пути, где в атмосфере опасности и маскарада сталкивается и стыкуется реальное и воображаемое, возможно все.

Если супергерои слишком поторопятся сойти с 3D-экранов в материальный мир, потеряют ли они привилегии выдумок, подвергнутся ли риску сделаться старыми и бесполезными, как все мы?

В своей замечательной книге «Стать Бэтменом» И. Пол Зер вычислил в точности, какие тренировки, в каком режиме и с каким рационом понадобятся, чтобы отлить реального человека в изложнице Бэтмена, и сколько времени потребуется, чтобы стать супергероем; по его подсчетам, в реальном мире Бэтмен готовился бы всю юность и раннюю зрелость, чтобы затем каких-то пять лет прожить на пределе физической и психической эффективности. А теперь вообразите активную жизнь Гражданина Прайма, Стража или Метроженщины, храброго исправленного и дополненного издания Ма Ханкел и Пэт Паркер, которая в Вашингтоне консультирует пассажиров касательно общественного транспорта. Какая раритетная серия коллекционных изданий – в шести выпусках, удостоенная наград, – опишет эту супергероиню для нового поколения фанатов, когда у нее полетит хрящ коленного сустава?

Так говорил Макс Тандерстоун, самозваный «Рукотворный Бог» из нашей с художником Крисом Уэстоном фантастической серии «Грязь», первый в мире супергерой. Тандерстоун был гиком, выиграл кучу денег в лотерею и потратил их на усовершенствование тела и ума. У него было полно выигрышных рыночных идей, как спасти мир, однако его подкашивали низкая самооценка и невероятная форма собственного пениса.

К концу первого десятилетия двадцать первого века развлекательная индустрия все больше демократизировалась, ренессансный концепт гения охватывал теперь абсолютно всех, а реалити-ТВ заездило идею звезды почти до смерти. Супергероям тоже неизбежно досталось. Внезапно они вновь оказались реальными, обычными людьми, как и все мы. Комиксовые супергерои, вступившие в десятилетие солдатами и знаменитостями, важными персонами, к концу превратились в людей как людей, которые облачились в цвета своих грез, бросая вызов обыденности. Мы, реальные организмы, начали новый век обычными перепуганными людьми, а затем обратились в потенциальных супергероев, фантазиями вдохновленных выйти за свои пределы. Чтобы подойти к нам поближе, чтобы произошел контакт – так Бог у Микеланджело принимает форму человека, дабы коснуться простертого пальца Адама, – супергерои отказались даже от суперспособностей и богатства. Они стали обычными парнями, вроде Пипца / Мордобоя, или невменяемыми неудачниками, как Багряный Болт, «герой» фильма «Супер». У них появились глубокие, сложные эмоциональные истории, мнения, сексуальность. Они стали реальны, и тогда мы смогли подняться им навстречу, потянуться к искре, к молнии контакта.

Это божественное электричество соединяет низшее с высшим, реальное с фантастичным, в одно бесшовное целое сплавляет улицы и небеса. Мы видели, что бывает, когда супергерои становятся нами. Что будет, когда мы станем супергероями?

Новые технологии позволяют дистанционно двигать автомобили простой силой мысли – это предтеча кольца Зеленого Фонаря. Китайские власти только что одобрили использование технологий генной инженерии, которым еще не доверяют на Западе, для приближения китайского народа к сверхчеловеческому идеалу. Мы умеем расщеплять атомы, отслеживать частицы до того крошечные и призрачные, что они толком даже и не существуют. Мы можем перелететь Атлантику за считаные часы, мгновенно получить доступ к любой информации, увидеть из космоса весь мир или наехать объективом на наши крыши, как Супермен, после миссии возвращающийся домой. У нас есть сетевые тайные альтер эго, другие жизни, свои миссии. Каждый из нас особенный, каждый теперь супергерой. Даже президент Соединенных Штатов.

В конце 2008 года будущий президент Барак Обама заигрывал с гиками, шутя, что он родился на планете Криптон. Даже Алекс Росс, нарисовавший неоднозначную обложку для журнала «Роллинг Стоун», на которой вампир Джордж Буш впился в обнаженную яремную вену Статуи Свободы, Обаму изображал в классической позе Кларка Кента – Обама разрывал рубашку на груди, обнажая эмблему с буквой «О». Тогда еще рано было говорить, что это такое – поп-политика под маской тысячелетнего обещания сверхчеловеческого спасения или всего лишь приглашение придать шифру на груди смысл, заполнив его надеждами и грезами.

«Реальный» подход к супергеройскому кино, породивший подобия «Пипца», откатил назад в 2010 году, когда цикл изготовился вновь сменить реализм на фантасмагорию. Неудивительно, что в тот год невероятно популярны были громадные фантастические полотна – экоплеменная хипповская феерия «Аватар» Джеймса Кэмерона, «Алиса в Стране чудес» Тима Бёртона или загадочное, эллиптическое «Начало» Кристофера Нолана, – и любопытно будет посмотреть, как аудитория примет космического «Зеленого Фонаря» в 2011 году. Если Райан Рейнольдс окажется популярен в роли Хэла Джордана – летчика-испытателя, принятого в межгалактическую полицию, – это лишний раз докажет, что настало десятилетие непросвещенной воинственной психоделии. Персонажи «Марвел» появятся в трех фильмах, запланированных на лето 2011 года, и два из них – «Тор» и «Первый Мститель» – основаны на некоторых эксцентрических концептах Джека Кирби, таких, например, как асгардские технобожества и искривляющий реальность Космический Куб.

Мужчины и женщины завтрашнего дня идут плотным строем, мчатся к нам из будущего – из мозгов художников и писателей в печать, на киноэкран, а затем, постепенно, с экранов в реальную жизнь.

Марк Миллар, Том Пейер, Марк Уэйд и я в 1999 году предложили DC перезапустить Супермена для нового поколения в серии, которая должна была называться «Супермен сейчас» или «Супермен 2000», в зависимости от версии синопсиса. Мы с приятностью провели много часов за беседами, размышляя, как вернуть нашему возлюбленному Супермену его исключительный статус первого и лучшего в мире супергероя. Последовав примеру телесериала «Лоис и Кларк», комиксовый Супермен наконец-то надел кольцо на палец своей многострадальной подруге и после шестидесяти лет увиливаний перенес ее через порог и в священный брак – хотя на публике Лоис вышла за Кларка Кента, а Супермену приходилось прятать обручальное кольцо всякий раз, когда он снимал строгий костюм с галстуком. Этот одомашненный Супермен стал каким-то мелким, лунатиком проживал череду все более натянутых «ивентов», которые тщетно пытались дотянуться до высот «Смерти Супермена», случившейся семью годами ранее. «Супермен сейчас» должен был выступить против этого зачастую чрезмерно чувствительного и бестолкового Человека из Стали, вернуть ему мифический потенциал, архетипические стремления, но наше коллективное воображение никак не справлялось с одной загвоздкой: брак. Нам казалось, что треугольник Кларк – Лоис – Супермен («Кларк любит Лоис. Лоис любит Супермена. Супермен любит Кларка», как выразился Эллиот С. Мэггин в своем умном и очаровательном суперменском романе «Поразительный понедельник») в этих историях незаменим, но никто не хотел попросту отменить эти отношения посредством колдовства, или «стирания памяти», или любым другим из сотен дешевых и неправдоподобных магических сюжетных ходов последнего пошиба.

Упершись в эту проблему, я снова и снова обсасывал ее с моим редактором «Лиги Справедливости Америки» Дэном Рэсплером – в час ночи, в душном гостиничном номере окнами на верфи гавани Сан-Диего. Мы приехали на «Комик-кон-1999». Решив проветриться, спустились на улицу и перешли дорогу, странную пороговую зону между железнодорожными путями и городом. Мы увлеченно дискутировали, жарко обсуждали плюсы и минусы женатого Супермена и тут заметили, что через пути в город идут двое. Один был обычный бородатый мужик – на первый взгляд комиксовый фанат, каких сотни тысяч. Зато другой был Супермен. В идеально пошитом красно-сине-желтом костюме; волосы зализаны назад, на лбу завиток; и в отличие от прочих, нередко худосочных или пузатых Суперменов, что расхаживали по залам конвента, этот был подтянут, мускулист и красив. Самый убедительный Супермен, какой мне попадался, – он походил на гибрид Кристофера Рива и актера Билли Зейна. Уж что-что, а знак свыше я распознать способен.

Мы с Дэном помчались им наперерез, объяснили, кто мы такие и чем занимаемся, и попросили «Супермена», если он не против, ответить на несколько вопросов. Он был не против и сел на бетонную швартовую тумбу, одно колено подтянув к груди, совершенно непринужденно. Ну да, сообразил я, Супермен ровно так бы и сидел. Неуязвимый человек всегда расслаблен и раскован. Ему не требуется физически агрессивное позерство, за каким замечены многие супергерои. Внезапно я стал понимать Супермена совершенно по-новому. Мы задавали вопросы («Как ты относишься к Лоис?», «А что Бэтмен?»), и нам отвечали абсолютно правдоподобные голос и личность Супермена («По-моему, Лоис никогда до конца не поймет ни меня, ни почему я делаю то, что делаю» или «Бэтмен видит в людских сердцах только тьму. Жаль, что он не видит лучшего»).

Наша беседа длилась полтора часа, после чего «Супермен» любезно откланялся и ушел – как это ни грустно, пешком. Мы с Дэном посмотрели друг на друга в мутном натриевом свете уличных фонарей и молча разошлись по номерам. В возбуждении я не спал всю ночь и писал про Супермена, пока над крейсерами, ангарами и Тихим океаном не восстало дымящееся августовское солнце. Теперь я не сомневался, что можно оставить Лоис ее брак и просто воспользоваться им к нашей выгоде.

Конечно, столкнуться на «Комик-коне» в Сан-Диего с человеком в костюме Супермена – событие примерно столь же поразительное и маловероятное, как встретить алкоголика на встрече «Анонимных алкоголиков», но такое редко случается ночами, и хотя я видел десятки Людей из Стали, что бродили по проходам павильонов или фотографировались с туристами на Голливудском бульваре перед «Китайским театром Манна», ни разу настолько похожий на Супермена Супермен не появлялся предо мною ровно в ту минуту, когда он был мне нужен позарез. Вот это я и подразумеваю под «магией»: поставив эту встречу в контекст поп-шаманского поиска видения, подарившего мне чистый контакт с материализовавшимися архетипическими силами, я извлек из этой истории гораздо больше, чем если бы мы с Дэном просто похихикали над безмозглым дураком в трико. Рассказав себе очень конкретную историю о том, что происходит, я получил художественную, финансовую, а также, хочется думать, духовную выгоду, которая, возможно, была бы мне недоступна, если б я сразу заключил, что наш Супермен – косплеер с конвента. «Супермен сейчас» так и не получился, но я стал раздумывать над проектом по Супермену, который послужит апофеозом всей моей работы над геройскими комиксами и даст мне возможность в одну книгу вложить все мои соображения касательно супергероев.

Хочу вас порадовать: у вышеизложенной повести о величественной красоте и милости была жестокая ироническая изнанка. В десятилетие после 9/11 совпадения были вооружены зубастыми пастями. На «Комик-коне-2002» художник Крис Уэстон в порыве энтузиазма рассказывал мне, как ему охота нарисовать историю про Бизарро, больного на голову «несовершенного двойника» Супермена. В эту, как говорится, самую минуту на улице перед нами возник некий посетитель конвента, переодетый изуродованным, задом наперед говорящим Бизарро. Крис, почуяв, что и ему выпал шанс духовного откровения, поволок этого зеленоштанного незнакомца на вечеринку, но, в отличие от учтивого Супермена 1999 года, Бизарро не желал отлипать от Криса, пил как лошадь, зверел, буйствовал и все сильнее походил на свой прототип. Чем больше он пил, тем аутентичнее им овладевал дионисийский дух Бизарро. В откровенном расстройстве Крис взвыл: «Да что ж он ко мне прицепился? Как мне от него отделаться?»

В конце концов пришлось поступить так же, как зачастую приходилось поступать Супермену, и обманом отправить Бизарро домой, обратив против него его же собственные правила «все наборорот». В кверх-тормашечном мире Бизарро, объяснили мы, вечеринка – это когда ты один, а не с людьми. Более того, другие люди вечеринку только портят. Ему пришлось признать, что с бизарро-позиций это очень разумно, и он задом промаршировал вверх по лестнице, пьяный в дымину, а мы дружно махали ему и орали: «Привет, Бизарро!»

Я воображал, как час спустя его задержали патрульные на шоссе – пьяного за рулем, в мешковатом костюме, с шелушащимся серо-зеленым загримированным лицом. Доводя эту фантазию до неизбежного финала, я так и видел его через камеру видеонаблюдения – как он свернулся калачиком и хнычет: «Да! Да! Опять ударь Бизарро!», а его мучители резиновыми дубинками вбивают в него здравый рассудок.

Восстав из пепла «Супермена сейчас», я приступил к работе над тем, что впоследствии, когда в 2003-м я вернусь в DC, станет комиксом «Все звезды. Супермен». Я запланировал историю о том, что Супермен смертен, – о последних днях его жизни и двенадцати героических подвигах, которые он совершит ради всего человечества. Мой отец, умерев спустя год, подарил этой книге частицу своего духа. Уход Уолтера Моррисона оказался долгой и тяжелой битвой из тех, какие он больше всего любил, если знал, что можно выиграть. Сначала приключился инсульт, из-за которого пострадали глаза, и на краю поля зрения отец постоянно видел неугомонные движущиеся фигуры – «шоу проездом», как он это называл. Затем пошел в атаку рак, и отец не мог ходить, не мог бороться, не мог говорить. В начале этой последней арки он сочинил короткую книжицу о своем любимом сообществе Коркерхилла, о том, чего он там достиг, и о том, как местным властям лучше всего отвечать на нужды местных жителей. Я редактировал этот текст, правил орфографические и грамматические недочеты, понимая, что мы с отцом работаем над его завещанием. Он счел, что моя первая попытка не удалась, мы поругались, и я сказал, что ему самому надо было писать нормально, однако он был прав, и мы все улучшили. К тому времени, когда я принес к его постели коробку переплетенных изданных книжек, выпущенных местной типографией, он был едва в силах признать их существование. У него уже отнялась способность говорить, писать, читать. Его последний автограф – еле различимый и, однако, дерзкий, на открытке к моему сорок третьему дню рождения – гласил: «Я ВЕРНУСЬ».

Моя сестра бдела у его постели почти круглосуточно, и без выходных, но когда мы наконец перевезли его из больницы в спокойный хоспис на берегу Клайда, отцу оставалось жить всего день. Лицо у него стало странное, как будто ободранное, и мы сообразили, что в больнице сбрили усы, которые отец носил с шестнадцати лет, еще с тех пор, когда воевал в Индии, – они были его гордостью. Папа никогда бы такого не захотел, никак не мог такого заслужить, и однако, нам явилась эта сокрушительная разруха эпических масштабов. Раку по барабану социалистический воин; принципиальный, честный борец за справедливость; смешной, проницательный, неординарный мыслитель; активист; солдат; отец. Никто не в ответе; некуда подать апелляцию, нечего ожидать награды или порицания. Мы сидели, держа его за руки, словно в какой-то приемной под дверью загробной жизни, его дыхание сменило темп, затем остановилось, и Уолтера больше не было.

На случай если тибетцы вдруг говорили дело, я решил проводить отца в бардо и по возможности ему помочь. Если Уолтерово сознание и впрямь медленно испаряющимся мысленным облаком оставалось с нами, я не хотел, чтобы оно уплыло дальше в одиночестве. Я кое-что почитал, а затем провел медитации тонглен для умирающего, узрел красочные видения индийских джунглей, и голос сказал мне, что у моего отца приключения среди «змей, которые ходят, и деревьев, которые говорят». Заснув, я увидел отца молодым, в душных бирманских дождевых лесах грез.

В день похорон пришел отряд барабанщиков – как будто воинов, в килтах, с боуранами, украшенными кельтскими узлами. То были похороны вождя клана, бойца, и, когда гроб опускался, боураны подняли бурю негодования. Я старался по инструкции визуализировать над опускающимся гробом миниатюрное сияющее солнце. Я увидел, как мой молодой отец добрался до вершины заросшей лестницы и распахнутых дверей храма, обернулся, взмахнул рукой и исчез во тьме под аркой, и мы все потянулись из крематория сквозь остекленевший туман слез, сквозь барабанную канонаду.

В традиции тибетского буддизма утверждается, что, когда умирает просветленный учитель, остается только радуга. Как положено, я вышел после службы, и в хрупком голубом небе над трубой висела совершенная радуга.

В том же году мы с Кристан поженились на Маврикии и провели медовый месяц среди высоченных криптонских звездоскребов до крайности зловещего Дубая. Что тоже походило на ежегодный комикс про Супермена. Смерть. Свадьба. Практически «80-страничное гигантское» специальное издание с «Памятными Минутами Супермена»! Не хватало только Крепости, но в свой черед очень неожиданно появилась и она – дом, где мы решили вместе поселиться. Все казалось эпичным, упорядоченным, обладало архитектурностью, говорившей – по всяком случае, психанутому рассудку комиксиста, – что некий рассказчик из высшего измерения осторожной рукой вплетает в мандалу моей жизни свои любимые темы и образы. «Все звезды. Супермен» должен был обладать структурой квадратичной прочности, стать этакой мистической масонской постройкой, и наш новый дом как будто воплощал тот же самый принцип. В нем даже было высокое витражное окно, изображавшее историю жизни на Земле, и на центральной панели располагалось зодиакальное древо жизни, над которым сияло солнечно-желтое лицо молодого безбородого Бога с текучей солнечной короной вместо волос. Прямо под ним значились слова «Deus Pater Omnium». Даже не ищи я с таким упорством осмысленные отголоски всего во всем, трудно было не заметить, как агрессивно этот дом кристаллизовал темы и структуру «Супермена» и вообще события того периода в камень, древесину и стекло, – до того явственные чары, что рискуешь споткнуться у них на лестнице и сломать шею.

Я написал свою лучшую историю о величайшем в мире супергерое для своего любимого художника, глядя на озеро, где во всем своем сатанинском блеске по-прежнему ходят подлодки «Трайдент», чьи черные животы набиты адским огнем, которого хватит ослепить и распылить меня в мгновение ока, а тем временем расплавить древние камни стен моего дома, расколоть Шотландию надвое и превратить мир в замороженный постъядерный кошачий лоток. Я писал «Супермена» в считаных милях от бывшей базы американского ВМФ, где выходили на марши протеста мои родители, где арестовывали моего отца и куда с моряками и подводниками прибывали американские комиксы. Я как будто очутился в эпицентре, в самой сердцевине паутины совпадений и личной мифологии, стройной, симметричной и рекурсивной, как выпуск «Хранителей».

В золотом веке над комиксами про Супермена и Бэтмена восемь лет работал писатель Элвин Шварц. Подобно многим другим писателям, тепло принятым в комиксах, Шварц был тесно связан с радикальным андерграундом тех времен и вращался в одних кругах с Джексоном Поллоком и Солом Беллоу.

Шварц, автор либретто двух опер про Супермена, затем написал книгу «Несусветный пророк» о своем духовном опыте, и в ней он утверждает, будто встречался с Суперменом в обличье тульпы. Тульпа – тибетское обозначение материального объекта или человека, созданного исключительно силой мысли, то есть буквально и осознанно извлеченного из ничто и помещенного в осязаемую форму силой воли. Его Супермен, сообщал Шварц, был весь из одной субстанции: волосы, кожа, костюм были сделаны из одного сырья – это существо словно вылепили из великолепной говорящей глины. Шварц утверждал, что Супермен – идея, которая набралась сил и теперь способна воплощаться как материальная сущность, и после моей встречи с настоящим Человеком из Стали в 1999 году я склонен был, по крайней мере, отчасти с ним согласиться, хотя мне, чтобы верить в Супермена, узреть его во плоти не требовалось. Для меня он уже был реален – в великолепной двумерной истории, во вселенной DC. Комикс – и так тульпа, как любой объект, созданный человеческим разумом и руками: что есть комикс, если не мысль, которую сгустил тушью на бумаге заряд мозгового электричества и теперь кто-то может взять в руки?

Есть подозрение, что многие, если не все пещерные росписи, датируемые далекими доисторическими временами, до самых начал человеческого сознания, – это не просто палеолитические обои: они создавались с магическими целями. Комиксы отчасти обладают примитивной витальностью первобытного искусства, и зачастую в них прочитывается такое же осознанное колдовство. Для симпатической магии требуется создать масштабную модель, симуляцию или изоморфную карту реального мира, и, вызывая перемены в модели – тыча булавками в сердце куклы вуду или рисуя копья на шкурах настенного стада зубров, – можно подтолкнуть реальный мир к синхроническим отношениям с волей и намерением мага. Воля, как прекрасно знает любой, кто хоть раз пытался бросить курить или начать заниматься спортом, – это способность, посредством которой человек преодолевает свою инерцию. Воля гонит нас в опасные путешествия, понуждает строить соборы и реактивные самолеты и менять свою жизнь. Если воля достаточно сильна, мы способны поменять свое поведение, свое окружение, свои убеждения и себя самих.

Писатели и художники руками конструируют маленькие миры и надеются, что те вызовут перемены в реальных умах, в реальном мире, где эти истории прочтут. История заставляет нас смеяться и плакать, разбивает нам сердце или так ужасно злит, что мы отправляемся менять мир. Мы знаем, что плацебо действует, если властная фигура, которой мы доверяем, то есть врач, просто говорит нам, что оно подействует. Есть даже понятие «ноцебо», которое объясняет, отчего люди порой заболевают или умирают, когда их проклинает знахарь или неправильно диагностируют врачи. Мы знаем, что работает гипноз. Существуют объективные доказательства того, что наша жизнь напрямую диктуется тем, во что мы верим. Миновали первые годы нового столетия, и я размышлял, насколько сильно на людей, особенно на молодежь, действуют алармистские, пугающие и нигилистические нарративы СМИ, кишмя кишащие образами смерти, ужаса, войны, унижения и боли, вплоть до вычеркивания всего прочего подчистую, на том умозрительном основании, что такие сюжеты будоражат притупившееся восприятие безмозглых лодырей, потребителей массовых развлечений. Почему мы, уютно устроившись перед экранами, под всепожирающим сиянием глаза Одина, предпочитаем развивать в наших детях вкус к опосредованному, услужливо расфасованному насилию, деградации, кровожадности и «крутым» героям, склонным учинять массовую резню?

И отсюда «Все звезды. Супермен» – наша попытка создать противоядие. Мы воспользовались некоторыми идеями «Супербогов», изобразив Супермена идеалом Просвещения, вершиной физического, интеллектуального и нравственного развития человека, которую изначально и задумывали Сигел с Шустером. Наш целительный Супермен, витрувианский человек в плаще, постарается добраться до самой сути наивысшего творения поп-культуры, обнажив душу неуничтожимого героя, до того сильного, благородного, умного и находчивого, что ему незачем убивать, дабы доказать свою правоту. Нет на свете проблемы, которую Супермен не решит или не одолеет. Он не может проиграть. Он никогда нас не подведет, потому что мы его таким создали. Он одевается Кларком Кентом и терпит насмешки, напоминая нам, что у нас под рубашкой всегда прячется знакомый всплеск цвета, стилизованная молния, горящее сердце.

На проект наняли Фрэнка Куайтли, который идеально рисовал истории и вдохновлял меня стараться изо всех сил, а колористом взяли Джейми Гранта, приятеля Фрэнка по студии, тоже шотландца, и с его насыщенными, напряженными компьютерными эффектами мир Супермена засиял готической витражной розеткой. Величайший герой Америки угодил в руки трем шотландцам – как будто нам наконец-то выпал шанс вернуть долг всем этим американским журналам нашего детства, собрать урожай, проросший из чудесных семян, что они заронили нам в головы, и все это отправить назад в Штаты, где «Все звезды. Супермен» стал самым продаваемым комиксом про Супермена в новом столетии.

Торговый знак Дэна Дидио «All-Star» восходил к почтенному журналу 1940-х и подразумевал калибр писателей и художников, которых планировалось нанимать, однако мы с Куайтли решили трактовать название буквально. В самое ядро сюжета мы поместили пылающее солнце и рассказали историю о солнечном герое, человеке, который в буквальном смысле становится звездой. Серия была рассчитана на двенадцать выпусков, и мы, следуя за движением солнца по небосклону, за сменой времен года, показали двенадцать мифических подвигов Супермена. Каждый выпуск был цельной историей, а вместе они складывались в двенадцатичастное последнее приключение Супермена, который оказывается лицом к лицу со своей смертью, составляет завещание, завершает свои дела и старается устроить так, чтобы в его отсутствие мир процветал. На середине серии, в шестом выпуске, где действие происходит зимой, на Рождество, мы погрузили Супермена в кошмарный наоборотный мир Бизарро – классическое «ночное странствие» из тех, что в мифологии всех культур картографировал Джозеф Кэмпбелл.

Мы стремились к лаконичной ясности народных сказок – историям, в которых интимные человеческие драмы любви, ревности или горя разыгрывались в планетарном масштабе группой персонажей, чьи решения сотрясали миры. На этой исполинской арене разбитое сердце, слеза или один-единственный добрый поступок неизбежно приводил к колоссальным космическим последствиям. «Все звезды. Супермен» был божественным, платоническим Человеком как Человеком и претерпевал драмы обыкновенной жизни на необыкновенном холсте.

Попытка сохранить верность глубинному духу Супермена, как мы его трактовали, обнажила все лучшее, что в нас было. Воображая, что чувствует Супермен, я, точно монах, медитирующий на деяния святого, возносился в горние выси. Весь мир был хрупок, бесконечно драгоценен, совершенно взаимосвязан и, пожалуй, достоен если не счастливого конца, то хотя бы «Продолжение следует…».

В 2011 году «Все звезды. Супермен» стал полнометражным мультфильмом – одной из нескольких экранизаций комиксов DC. Сценарий талантливого Дуэйна Макдаффи (трагически скончавшегося в выходные, когда выпустили DVD) уловил эпизодический, мифический обратный отсчет комикса и показал, как создавать лиричного и романтического, однако стоического и крутого Супермена. Когда Супермен обнимает женщину, которая была с ним с самого начала, и произносит последние слова («Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ЛОИС ЛЕЙН. И БУДУ ЛЮБИТЬ ВЕЧНО»), а затем улетает в небо умирать – наш лучший на свете друг на службе человечеству, – горло невольно перехватывало.

Где-то посреди всей этой истории мне неведомо как стукнуло сорок пять, а значит, я уже достаточно поработал, чтобы получить номинацию, а затем и высочайшую награду, какую только могла вручить британская комиксовая Eagle Award, – мне досталась версия-переросток их знаменитого Орла, Почетная Награда за Выдающиеся Заслуги. Средоточием всей этой идеальной симметрии моя великолепная, хищная птица ручной работы прибыла в ящике ко мне на порог. Внутри я нашел символ и тотем моих выдающихся заслуг в индустрии комиксов – одно распахнутое позолоченное крыло четко отломилось прямо у ребер.