Предисловие

 Мой дед, Жак Дени, умер в 1908 году, когда мне исполнилось 40 лет. Родился он в 1820 году, то есть прожил 88 лет, что для XIX века совсем неплохо. Дед моего деда, также Жак Дени, родился в 1748 году и умер в 1837-м, то есть тоже прожил почти целый век. Он происходил из бедной крестьянской семьи, находившейся в зависимости от маркиза д'Апшье, на чьих землях отец моего предка и, соответственно, и мой предок, пас скот и выращивал овес, исправно внося арендную плату.

Жак Дени прожил всю жизнь в Жеводане, небольшом графстве на юге Франции. Юность он провел в Сен-Прива-дю-Фо, затем переехал в Мальзие, а еще позже – в Сог. Именно в городке Сог он и разбогател во время Великой Революции и Империи, ибо стал очень удачливым подрядчиком, обеспечивавшим перевозку товаров и военных грузов. Уйдя на покой, он переехал в Лион, где и окончил свои дни. Родители его были католиками, но вот дед и бабка, как мне стало известно, были гугенотами. Во время печально известной драгонады, то есть преследования протестантов при Людовике XIV, их вынудили силой отречься от своей веры и перейти в католичество. Семейная драма, видимо, наложила определённый отпечаток на мировоззрение Жака Дени, ибо он обладал весьма своеобразным, не склонным к подчинению общепринятым догмам мышлением. Он не был суеверен, как большинство представителей крестьянства того времени. В старости он часто рассказывал своим внукам истории, связанные с кровавыми «подвигами» таинственного существа, которое принято называть Зверем из Жеводана. Единственный сын Жака Дени, мой прадед, попросил отца написать воспоминания о событиях тех жалких дней, и именно их я и хочу представить на суд читателей. Жак Дени начал писать свои заметки на закате Империи. Ему было тогда 65 лет. Наполеоновские войны окончились, был подписан мирный договор, и у моего предка появилось много свободного времени. В течение всей жизни Жак Дени довольно много читал, продолжал он читать и в старости. Богатая библиотека, которую он собрал в последние годы жизни, к сожалению, не сохранилась, так как была распродана по частям в Лионе в 1841 году.

Рукопись, которую я сейчас публикую, относится, видимо, к 1815-1833 годам. Увы, я не могу гарантировать, что она дошла до нас в том именно виде, в каком вышла из-под пера моего предка.

Следует сказать, что в мои руки она попала не сразу вся целиком, но в виде разрозненных обрывков, причем некоторые дошли до меня, как говорится, не прямым путем, а через третьи-четвёртые руки. Этим я, пожалуй, и ограничусь, ибо было бы, наверное, нескромно и отчасти даже неприлично раскрывать семейные тайны. Итак, если я и делаю оговорки по поводу подлинности всех фрагментов рукописи, если я высказываю определённые сомнения, то только потому, что хотел бы быть предельно честным и порядочным по отношению к читателям, в чем я и уверяю всех других потомков многоуважаемого Жака Дени.

Когда вы будете читать данные воспоминания, вы легко обнаружите, что некоторые отрывки были переписаны, переработаны, сокращены или, напротив, расширены при помощи более поздних вставок. Так, начало главы III помечено августом 1830 года, а начало главы IV написано явно в 1816-м... Вероятно, именно в промежутке между 1816 и 1830 годом Жак Дени и писал свой труд. В конце повествования совершенно очевидны зияющие дыры, наспех и очень неумело заткнутые. Отдельные фрагменты различаются и манерой письма, и стилем речи. В некоторых пассажах явственно звучат обвинительные нотки, причем обвинения если не в соучастии в преступлении, то по крайней мере в молчании и сокрытии истины были выдвинуты простив весьма могущественных персон. Но изобилуют мемуары и странными намеками, недосказанностями, загадками. Однако, как бы там ни было, все общеизвестные факты относительно Зверя изложены верно и точно, ведь автор был не только свидетелем, но и непосредственным участником событий. К тому же он взял на себя труд ознакомиться со всеми доступными ему в то время документами, чтобы уточнить некоторые даты и проконтролировать свою память. Среди этих документов были и газеты за период с 1764 по 1767 годы, уже опубликованные архивные документы и даже рукопись господина Маньи де Мероля, хранившаяся в Королевской библиотеке с 1782 года.

Жак Дени прекрасно знал свой родной край, он был его истинным сыном; он изучил не только его географию, но и людей, их характеры и образ мыслей. Вот почему под его взглядом оживают и начинают говорить сухие строчки на пожелтевших листах старых, уже, казалось бы, умерших документов. Вполне возможно, что обстоятельства кое-каких кровавых трагедий, о которых повествует Жак Дени, могут быть оспорены, но сами факты всегда абсолютно достоверны. Что же касается обстоятельств, при коих то или иное деяние было совершено, то, для того чтобы их оспаривать, нужно было бы составить новые документы. Кстати, их достоверность тоже могла бы быть подвергнута сомнению. Само собой разумеется, что та часть рассказа, которая относится к истории нашей семьи, по документам проверена быть не может. Не поддаются проверке и сведения относительно того, какую роль сыграли во всей этой истории отец Жака Дени, его сестра Жюльена и Антуан Шатель. Размышления автора, его впечатления от событий, предположения, догадки, умозаключения – всё это говорит нам лишь о нем самом. В рукописи имеются очень подробные описания дикого края, именуемого Жеводаном, портреты его жителей и разъяснения событий, понятий или явлений, свойственных тому времени, которые могут показаться странной болтовней уроженца гор Мержерид, предназначенной для его потомков. Но потомки Жако Дени уже покинули свою родную сторону. Мой дед жил в Париже и никогда не бывал в Жеводане. Подозреваю, что старик желал косвенным образом подтолкнуть внука вернуться к своим корням. Жак Дени не получил так называемого классического образования, а потому и не поддался ни одному из модных литературных веяний. Ему не были ведомы ни суховатая точность манеры изложения последователей Вольтера, ни напыщенность руссоистов, ни сентиментальная легкость и простодушие так называемых Друзей природы, ни цветистая фразеология революционеров. Все это прошло мимо Жака Дени, который в течение сорока лет, с 1775 по 1815-й управлял своими возчиками, ломовиками, мулами, погонщиками и повозками. Он стал настоящим предпринимателем и водил караваны своих телег и тяжело нагруженных вьючных животных через горы Маржерид, Обрак и Веле. Вкус к труду литератора и несомненный талант проявились у него в возрасте шестидесяти лет, когда он достиг материального благополучия, составив себе состояние, вследствие чего и смог уйти на покой. Но в течение всей своей жизни он много читал. В нем чувствовалась огромная жизненная сила, а в его произведении явственно ощущается местный колорит, любовь к родной земле, к ее цветам и запахам, а также неутомимая жажда приключений и упорное желание разгадать тайны и загадки, создаваемые самой жизнью. И все это делает Жака Дени пусть и неосознанным, но весьма заметным представителем того литературного течения, которое именуют романтическим реализмом и которое столь мощно впоследствии проявилось в несколько простонародном, но очень ярком даровании Эжена Сю.

История так называемого Зверя из Жеводана представляет широкое поле деятельности для ученых, хотя по данному поводу было множество публикаций. До сего дня загадка остается неразгаданной до конца и по-прежнему тревожит умы как историков, так и биологов. Некоторые господа, в особенности из числа тех, что склонны все упрощать, пытаются уверить всех, в том числе и себя, что Зверь – это собирательное имя, коим крестьяне по простоте душевной называли большую стаю огромных волков. Другие же полагают, что под именем Зверь из Жеводана скрывалось какое-то неведомое науке чудовище (или несколько чудовищ), по-видимому, представлявшее собой какую-то помесь гиены и волка. Они высказывают гипотезу, что в Жеводане некоторое время обитал целый выводок этих странных тварей, давным-давно исчезнувших с лица Земли во всех иных краях и по какому-то необъяснимому капризу природы сохранившихся в диких горах юга Франции. Следует отметить один любопытный факт: судя по описаниям тех, кто видел Зверя (а видели его многие, и не только местные крестьяне), Зверь всякий раз представал перед людьми в одном и том же обличье, ибо если расхождения в показаниях и есть, то весьма незначительные. Так вот, отличительные признаки, на которые указывают все свидетели, не позволяют спутать Зверя с волком. А ведь видели его и господин Дюамель, и два его драгуна, и господин д'Энневаль, старый многоопытный егерь, убивший за свою жизнь немало волков. Все эти люди не были уроженцами Жеводана, не были грубыми и необразованными крестьянами... Видели Зверя и погонщики мулов, и мелкие ремесленники: жестянщики, кузнецы, краснодеревщики – то есть тоже люди в Жеводане пришлые, чужаки... И если и можно было бы предположить, что невежественные уроженцы гор Маржерид могли бы стать жертвами коллективного самовнушения, то так называемые чужаки не должны были бы ему поддаться... Ни один самый убежденный скептик не может опровергнуть того неоспоримого факта, что в течение трех лет склоны гор и холмов ' Маржерид усеивали расчлененные, изуродованные трупы девочек, девушек, слабых женщин и маленьких мальчиков. С жутким постоянством зверские убийства совершались в Жеводане ежемесячно, еженедельно, ежедневно, а порой и ежечасно!

Документы из архивов различных приходов, протоколы, составленные охотниками и егерями, письма интендантов провинций и частных лиц, заметки в газетах – всё свидетельствует о том, что в то время настоящее бедствие обрушилось на Жеводан. Кстати, многие из свидетельских показаний затерялись, а некоторые (вероятно, очень многие) кровавые злодеяния остались широкой общественности неизвестны.

На борьбу с невиданным противником были брошены подразделения регулярной армии; в Жеводан были направлены признанные специалисты по уничтожению хищных животных, наделенные особыми полномочиями. Прославленные охотники проводили в диком краю сезон за сезоном, устраивали прямо-таки чудовищные облавы, в коих принимали участие порой от 10 до 20 тысяч загонщиков! У нас есть отчеты, приказы, письма, счета, подписанные известными всей Франции именами. Нам достаточно хорошо, а иногда и до мельчайших подробностей известны их действия. Порой они испытывали невообразимые трудности, порой – сомневались в самом факте существования Зверя, порой ссорились, ибо велико было соперничество между ними и велика была обещанная королем награда тому, кто одолеет Зверя. Не только во Франции эта история наделала много шума, но и во всей Европе люди затаив дыхание следили по газетам за ходом дела. Такие печатные органы, как «Газет де Франс» и «Курье д'Авиньон» (газета Лангедока) рассказывали на своих страницах обо всех перипетиях этой запутанной и таинственной истории. В войну между Зверем и крестьянами оказались втянуты армия, правительство и сам король. Главный смотритель королевских охотничьих угодий был по высочайшему повелению отправлен в Жеводан со своими людьми и собаками. И что же? Он потерпел поражение. Чтобы скрыть свой провал, сей хитрый царедворец в конце концов убил ложного «Зверя» и заставил всех признать убитое им животное тем загадочным убийцей, что принес столько бед жителям края. Разумеется, он прибег к хитростям, подкупу, обману и даже к шантажу, в результате чего получил все положенные почести. Итак, король якобы победил «Зверя». Но настоящий, истинный Зверь после официального триумфа и великих торжеств выжидал совсем недолго. Чудовище (или чудовища), что свирепствовало (или свирепствовали) в Жеводане уже более года, появилось (или появились) вновь, чтобы с новой силой и яростью обрушиться на несчастных крестьян, ежедневно множа количество жертв. Однако существовал негласный запрет на распространение  всяких сведений о продолжающихся убийствах. Так что тот факт, что Зверь жив и продолжает творить свои черные дела, замалчивался в печати до тех пор, пока скрывать правду стало уже просто невозможно. В течение двух лет трагедия продолжалась, но во Франции о ней не знали, только изредка до столицы доходили неясные слухи. Крестьяне, лесорубы, охотники, представители местных властей, не надеясь более ни на правительство, ни на короля, возобновили тяжелую, длительную, а потому и требовавшую огромного терпения борьбу со Зверем. И какое-то животное и в самом деле было убито Шателем в июне 1767 года, но ни один представитель мира ученых не осмотрел его и не идентифицировал. Хотя смерть загадочного существа совпадает по времени с окончанием серии жутких убийств, с окончанием самого бедствия, однако вполне возможно, что развязка наступила и по другим причинам. Одной из них могло, кстати, стать систематическое разбрасывание отравы в северной части гор Маржерид, которое крестьяне производили с особым тщанием. Возможно, именно эти действия и предрешили исход дела, хотя доподлинно это и неизвестно.

В столь сложных и запутанных делах, к коим относится история Зверя из Жеводана, всегда остается какая-то недосказанность, загадка, тайна. Всегда найдутся достаточно веские причины, позволяющие подвергнуть сомнению самое простое и незамысловатое объяснение череды разрозненных фактов. Возможно, убийства в Жеводане, несмотря на их внешнюю схожесть, совершались не одним Зверем или даже вовсе и не животным, а человеком... Рассказы очевидцев и некоторые факты позволяют сделать вывод, что кое-какие убийства, отличавшиеся особой, изощренной жестокостью, несвойственной животным, были совершены не Зверем, а тем или теми, кто, имитируя действия хищника, тешил свои низменные инстинкты и утолял жажду крови. Вероятно, в какой-то момент люди просто испугались, что узнают слишком много, и не стали доискиваться истины. Ведь некоторые детали этого дела заставляют подумать о кровавых злодеяниях Джека-Потрошителя и о не менее кровавых подвигах садиста из Дюссельдорфа. Никто и ничто не мешает нам представить себе, что одно или несколько чудовищ из числа тех, что встречаются среди представителей рода человеческого, воспользовались удобным случаем и действовали с потрясающей жестокостью настоящих безумцев, выдавая свои злодеяния за бесчинства хищника. Ещё раз повторю: ничто не мешает нам думать именно так... Но истина заключается в том, что никто точно ничего не знает...

Любое объяснение, даже данное учеными, удовлетворяет общество лишь на определенное время. Объяснение того или иного факта не ставит точку, нет, напротив, оно дает толчок к дальнейшему изучению проблемы. Как только становится известен какой-либо новый факт, противоречащий объяснению того или иного явления, само это объяснение перестает удовлетворять общество, но оно по крайней мере может быть подтверждено или опровергнуто опытом. Однако сия теория применима далеко не ко всякому объяснению того или иного факта... Попробуйте-ка подтвердить или опровергнуть при помощи различных экспериментов объяснение какого-либо исторического факта! Оживить Зверя из Жеводана для того, чтобы произвести с ним опыты, так же невозможно, как невозможно оживить Наполеона, чтобы произвести над ним некие эксперименты для того, чтобы получить объяснения тех или иных его действий. В сущности любое объяснение исторического или социального факта является неким ритуальным танцем вокруг тайны. Оно дает и обществу, и Человеку, нашедшему это объяснение, немедленное ощущение успокоения и удовольствия. И, поверьте, это уже очень и очень много. Мы видим и наблюдаем прошлое сквозь облачко дыма, что образуется над головой заядлого курильщика, когда он курит свою любимую трубку. А история – известный поставщик опиума.

В рассказе моего прапрадеда вы не найдете разгадки тайны Зверя из Жеводана. Он только уточняет и дополняет уже известные данные, дает более подробное описание монстра и места, где происходили все эти ужасные события. Во Франции мало что известно об этих забытых Богом и людьми краях, об образе мыслей жителей Жеводана, ведущих уединенный образ жизни, людей суровых, молчаливых, замкнутых, довольно отсталых. Да, эти горцы, которых и христианами можно назвать только с большой натяжкой, ибо у них сохранилось еще много черт и верований, что были свойственны древним галлам во времена друидов, остаются для нас неведомым племенем.

В деле Зверя из Жеводана важна не только хронология событий, не только слухи, толки и пересуды. Чтобы понять, почему какое-то животное, пусть даже самое жестокое и безобразное, или человек, действовавший со звериной жестокостью, превратился в мифическое существо, которое и именовать-то стали в документах с заглавной буквы, по аналогии с апокалипсическим Зверем Иоанна Богослова, нужно прибегнуть к помощи воображения и представить себе, насколько это возможно, каково было состояние умов и душ жителей края, где каждый день узнавали о новых жертвах. Рассказ моего предка может нам в этом помочь, ибо Жак Дени жил в самом сердце того места, где разыгрывалась жуткая драма. Он и рассказывает о том, что видел и узнал, когда ему было 16-18 лет. Он сам видел Зверя, он даже однажды дотронулся до него или до одного из тех существ-кровопийц, коих называли этим именем. Да, у моего предка нет собственной теории, рассказ его бессистемен, а кое-где и темен. Но ведь он не знал, что его произведение будет опубликовано и станет достоянием гласности. Для своего времени, как мне кажется, он был достаточно образован, вернее, он не получил систематического образования, а был самоучкой, и это, повторяю, чувствуется. Он не был ни ученым, ни писателем. Он просто любил рассказывать всякие истории, как любят это делать все старики, сохранившие живость и остроту ума. Запоздалая любовь к повествованию счастливо сочеталась у него с природным даром рассказчика.

Пьер-Ален Дени