Смерть есть общая участь всего земного, участь горькая, тяжкая. Кто из нас, так любящих жизнь, не боится смерти, этой безпощадной силы, разрушительной для нашего земного жития? Кто не содрогнется при виде холодной могилы, которая немилосердно поглощает близких нам — наших родственников, друзей и знакомых, которая и нас, скоро ли, долго ли, но непременно примет в свои мрачные недра? Да, страшна нам смерть, так страшна, что мы и думать о ней боимся! Но были люди, которых смерть не страшила.

Симеон Богоприимец, которому было обещано Духом Святым, что он не умрет, пока не увидит Иисуса Христа, приемля на руки свои Божественного Младенца, воскликнул: «Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром» (Лк. 2, 29). Этот старец готовится умирать, но не печалится об этом, а торжествует и поет, радуется и восхваляет Господа.

Святой апостол Иоанн Богослов, чувствуя приближение смерти, сказал ученикам: «Дети, выройте мне могилу», затем лег в нее и предал дух свой.

Святитель Димитрий Ростовский, предчувствуя свою кончину, призвал певчих, заставил их пропеть некоторые любимые им церковные песни; затем, отпустив всех, стал на колени перед иконой Спасителя и скончался среди молитвы. Так же мирно умирали и другие святые.

Вот что повествуется в житии священномученика Василия, пресвитера Анкирского (память 22 марта по старому стилю). Этот святой муж, живший в IV веке, обличил в отступничестве от Христа императора Юлиана и предсказал ему скорую погибель. Тогда император, жестокий гонитель христиан, приказал вырезать из кожи святого каждый день по семь ремней, так что почти вся кожа святого висела ремнями. Наконец, все тело святого пронзили раскаленными железными прутьями, и только тогда он скончался. Последние слова этого мученика были: «Иисусе, надежда моя и тихое пристанище! Благодарю Тебя, что я скончал течение свое и буду наследником вечного покоя».

Но в чем же тайна такой мирной кончины святых, что их так успокаивало и даже радовало при встрече смерти?

Святые не боялись смерти, ибо любили Христа, так любили, что одного только и желали, чтобы скорее соединиться с Ним навеки. Смотрите, чего всего более желает апостол Павел? Разрешиться и со Христом быть, желает разрешения души от тела, т. е. смерти как единственного средства быть неразлучным со Христом. Значит, если мы боимся смерти, то мы не возлюбили Христа, нас не радует мысль, что через смерть мы будем с Ним неразлучны. Как здесь, на земле, мы не находим блаженства в любви к Нему, а даже считаем за тягость жить по воле Христа, так мы не можем представить и того блаженства, какое можем получить в неразлучном пребывании с Ним на небе.

Святые не боялись смерти, ибо не были привязаны к земной жизни, они любили ее, но не ставили выше всего, а считали только средством для получения Жизни Вечной. Но мы любим жизнь не как дар Божий, данный нам для приобретения Жизни Вечной, а как средство для получения утешений, разного рода удовольствий в этом мире. Расстаться с жизнью для нас значит — расстаться с любимыми нашими наслаждениями, к которым мы привязались, которые мы ставим целью своей жизни.

Святые не боялись смерти, ибо жили добродетельно, они готовились к ней и не были безпечны, они не служили страстям, а заботились украшать душу добрыми делами, особенно делами милосердия. Поэтому-то они могли с дерзновением сказать, что им созидается венец правды на небе. Или, как говорил священномученик Василий, умирая, что он будет «наследником вечного покоя». Но наша совесть во многом нас обличает: и в самолюбии, плотоугодии, сребролюбии и других многочисленных страстях. После этого может ли быть для нас сладка мысль о смерти? И мы боимся ее, как злейшего врага своего, мы знаем, что она принесет нам (Прот. Григорий Дьяченко. Уроки и примеры христианской любви).

Перед смертью аввы Сисоя лицо его просияло, как солнце. И он сказал сидящим около него отцам: «Вот пришел авва Антоний». Немного после опять сказал: «Вот пришел лик пророков». И лицо его просияло еще светлее. Потом он сказал: «Вот вижу лик апостолов». Потом свет лица его стал еще вдвое сильнее и он с кем-то разговаривал. Тогда старцы стали спрашивать его: «С кем ты, отец, беседуешь?» Он отвечал: «Вот пришли Ангелы взять меня, а я прошу, чтобы на несколько минут оставили меня для покаяния». Старцы сказали ему: «Ты, отец, не имеешь нужды в покаянии». А он отвечал им: «Нет, я уверен, что еще и не начинал покаяния». А все знали, что он совершен. Вдруг лицо его опять просияло, подобно солнцу. Все пришли в ужас, а он говорит им: «Смотрите, вот Господь… Он говорит: несите ко Мне избранный сосуд пустыни»… И тотчас он предал дух и стал светлым, как молния. Вся келлия исполнилась благоухания. (Достопамятные сказания о подвижничестве святых и блаженных отцов. М., 1845. С. 250).

Когда настало время кончины аввы Агафона, он был три дня без дыхания, с открытыми глазами, устремленными в одном направлении. Братия спросили его: «Авва! где ты?» Он отвечал: «Предстою Суду Божию». Братия сказали ему: «Отец! неужели и ты боишься?» Он отвечал: «Хотя я изо всех сил старался исполнять заповеди Божии, но я человек и не знаю, угодны ли дела мои Богу». Братия сказали: «Неужели ты не уверен, что дела твои угодны Богу?» Старец сказал: «Невозможно мне удостовериться в этом прежде, чем предстану Богу, потому что иной Суд Божий и иной — человеческий». Когда братия хотели задать еще вопрос, он сказал им: «Окажите любовь, не говорите со мной, потому что я занят». Сказав это, он с радостью предал свой дух. Братия видели, что он скончался, как бы приветствуя своих возлюбленных друзей (Отечник, избранные изречения святых иноков и повести из жизни их, собранные епископом Игнатием (Брянчаниновым). СПб., 1903. С. 61).

Когда авва Иоанн отходил из этой жизни, отходил в радости, как бы возвращаясь на родину, смиренные братия окружили одр его. Они начали убедительно просить его, чтобы он в духовное наследство оставил им какое-либо особенно важное наставление, которое содействовало бы им на пути к христианскому совершенству. Он вздохнул и сказал: «Никогда я не исполнял моей воли и никогда не учил тому, чего сам прежде не сделал» (Отечник).

Преподобному Никону Радонежскому в предсмертном видении было показано место будущего упокоения его вместе с преподобным Сергием. Перед смертью произнес он сам себе: «Изыди, душа, туда, где тебе уготовано место, иди с радостью, — Христос призрит тебя». (Московский Патерик. М., 1912. С. 30).

Иеросхимонах, служивший старцу иеросхимонаху Иисусу в болезни, тайно, через приоткрытую дверь, смотрел на больного и видел, что, проводив из келлии иноков, старец встал с одра, преклонился на колени посреди келлии и молился со слезами Богу и Пресвятой Богородице, призывая и святых угодников, и часто поминал устроенную им святую киновию и братию. После молитвы он лег на одр и перекрестился. Через несколько минут опять встал с одра и на коленях молился Господу с воздетыми руками. Когда он снова лег, лицо его сияло необъяснимым спокойствием и радостью. Он был уже недвижим, в молчании, но как будто с кем-то душевно беседовал. Вдруг свое молчание он прервал восклицанием: «Благословен Бог отец наших! если так, то уже не боюсь, но в радости отхожу от мира сего!» При этих словах в келлии явился необыкновенный свет, разлилось дивное благоухание и стали слышны сладостные голоса поющих псалом: «я… вступал… в дом Божий со гласом радости и славословия празднующего сонма» (Пс. 41, 5). В эту минуту блаженный на одре своем совершенно обратился лицом вверх, руки сложил на груди крестообразно, и душа его отлетела в небесные обители, куда постоянно стремилась во время своего земного странствия (Соловецкий Патерик. М., 1895. С. 130–131).

Блаженной памяти отец Израиль, монах Черниговского скита, что близ Сергиевой Лавры, за свою истинную монашескую жизнь сподобился блаженной райской кончины, как об этом рассказывает братия скитской больницы. Перед самой смертью он подзывает к себе больничного служителя и с восторженным лицом говорит: «Ах, что я вижу, дорогой брат Василий! Вот в палату входят святители, а за ними великое множество иноков. И какие они все светлые и прекрасные! Вот-вот они приблизятся ко мне. О, какая радость! О, какое счастье!» Брат Василий отвечал: «Батюшка! Я никого не вижу». Когда он и все присутствующие взглянули на отца Израиля, он был уже мертв. В момент смерти он сподобился посещения всех тех святителей и преподобных, к которым прибегал в молитвах всю жизнь, молитвенно призывая их на помощь (Троицкие цветки с луга духовного).

Иеромонах Троице-Сергиевой Лавры отец Мануил, служивший при храме Троицкого подворья, рассказывал: «Однажды меня позвали напутствовать больного старца. Лицо его было светло и приятно, и весь он дышал благочестивой преданностью воле Божией. После исповеди я поспешил приобщить его, так как он был очень слаб, а соборован он был раньше. После принятия Святых Христовых Таин он сделал мне знак, чтобы я подошел к нему. Лицо его сияло светом радости. Когда я приклонил ухо к его устам, он тихо спросил меня, показывая вдаль: “Батюшка! Видите ли вы Ангела светлого, блистающего, как молния?” Я сказал, что ничего не вижу. Он сотворил крестное знамение и скончался» (Троицкие цветки с луга духовного).

Когда старец схимонах Евфимий Глинский приближался к кончине, он просил напутствовать его Святыми Таинствами. Совершали Таинство Елеосвящения и Святого Причащения. По принятии Тела и Крови Христовых он сидел на коечке, мирно ожидая своего переселения в иной мир. Он светло улыбался, но из глаз его падали слезы. Один из братии по своей простоте спросил отходящего старца: «Батюшка, что вы плачете? Разве и вы боитесь умирать?» Старец посмотрел на него с приятной улыбкой и сказал: «Чего мне бояться? Идти к Отцу Небесному — и бояться! Нет, брат, я, по благости Божией, не боюсь. Это слезы радости: сколько лет душа моя стремилась к Господу, а теперь я увижу Его» (Глинский Патерик. С. 243).

Два отшельника жили близ… обители аввы Феодосия в Скопеле. Старец скончался, и ученик его, совершив молитву, похоронил его в горе. Прошло несколько дней. Ученик спустился с горы и, проходя мимо селения, встретил человека, трудившегося на своем поле. «Почтенный старец, — сказал ему ученик, — сделай милость, возьми свой заступ и лопату и пойдем со мной». Земледелец тотчас пошел за ним. Взошли на гору. Отшельник указал крестьянину на могилу своего старца и сказал: «Копай здесь!» Когда тот вырыл могилу, отшельник стал на молитву. Окончив ее, он спустился в могилу, лег над своим старцем и отдал душу Богу. Мирянин, зарыв могилу, вознес благодарение Богу. Сойдя с горы, он сказал себе: «Я должен был бы принять благословение от святых!» Но, вернувшись, уже не смог найти их могилу (Луг Духовный. Творение блаженного Иоанна Мосха. Сергиев Посад, 1915. С. 110–111).

Вот что рассказывали об авве Памво. В час своей кончины он говорил стоявшим около него святым мужам: «С того времени, как я построил себе в этой пустыне келлию и поселился в ней, не помню, чтобы когда-нибудь я ел иной хлеб, кроме заработанного моими руками, и никогда не раскаивался в словах, которые говорил. А теперь отхожу к Богу так, как бы еще не начинал служить Ему» (Достопамятные сказания о подвижничестве святых и блаженных отцов. М., 1845. С. 228).