Глава 30
28 августа
Он оказался в темном помещении с высокими потолками, где в огромной газовой печи горел огонь и было жарко. Одиноко мерцал прожектор. Дневной свет сюда не проникал. Большие окна в стенах были закрашены или же покрыты копотью. Взгляд выхватывал из полумрака бетонные балки, металлические конструкции, осколки стекла на полу и печь, сверкающий металлический корпус которой отражал искаженное лицо Микаэля.
Похоже на заброшенный цех стеклянного завода где-нибудь в окрестностях Стокгольма. Путешествие, как показалось ему, заняло много времени, но ведь они меняли автомобили, один или два раза. Микаэля оглушили или накачали наркотиками, поэтому прошедшую ночь и утро он помнил лишь отрывочно. Сейчас журналист лежал рядом с печью на носилках или койке, к которой был привязан кожаными ремнями.
– Эй! Где вы, черт… – закричал Микаэль.
Не то чтобы он надеялся что-нибудь изменить таким образом, но ведь надо же было что-то делать. Печь гудела, как огнедышащий змей, обжигая пятки. Микаэль обливался потом, во рту пересохло. Но вот под чьими-то ногами захрустело стекло, и этот звук не обещал ничего хорошего. Кто-то приближался, осторожно ступая по осколкам и насвистывая.
– Доброе утро, Микаэль.
Тот же английский и тот же голос, который сегодня ночью назначал ему встречу в «Гранд-отеле». Но Блумквист все еще никого не видел. Похоже, так оно было задумано.
– Доброе утро, – по-английски ответил он.
Шаги стихли, свист смолк. Послышалось дыхание, до Микаэля дошел слабый запах лосьона после бритья. Блумквист был готов ко всему, но ничего не происходило.
– Неожиданно бодрое приветствие, – заметил мужчина. Микаэль молчал. – Так меня учили с раннего детства.
– Как?
– Сохранять спокойствие, что бы ни происходило. Хотя здесь это совсем не обязательно. Я всегда предпочитал откровенность, и сейчас мне, признаться, не по себе.
– В смысле? – вырвалось у Блумквиста.
– Обстоятельства вынуждают меня поступать вопреки своей воле. Вы мне нравитесь, Микаэль, я уважаю ваше стремление к правде. Тем более что вся эта история… – он выдержал театральную паузу, – в сущности, дело семейное.
Блумквист почувствовал неконтролируемую дрожь в теле.
– Вы говорите о Зале? – простонал он.
– Товарищ Зала, о да… Но вы ведь с ним не встречались, верно?
– Не имел чести.
– Даже не знаю, сочувствовать или радоваться. Зала был яркой личностью, но общение с ним не проходило бесследно.
– То есть вы его знали?
– Я любил его. Но любить Залу все равно что любить Господа Бога – ты ничего не получаешь взамен… Ничего, кроме слепящего света, который лишает тебя разума.
– Слепящего? – механически повторил Блумквист.
– Именно так, – подтвердил незнакомец. – И я до сих пор этого боюсь, ведь мою связь с Залаченко разорвать невозможно. Иначе ни меня, ни вас здесь не было бы.
– Зачем же вы всё это делаете?
– Месть – вот простой ответ. Ваша подруга могла бы рассказать вам о ее разрушительной силе.
– Лисбет?
– Именно.
– Где она?
– Действительно… Об этом мы хотели спросить вас.
Повисла пауза, Микаэль уже ожидал, что его собеседник собирается представить убедительные доказательства только что сказанного. Но тот вышел из тени, и первое, что бросилось Блумквисту в глаза, был костюм. Тот самый белый костюм, который он видел в уличном кафе ночью. Микаэль тут же представил на нем пятна крови.
Только потом он перевел взгляд на лицо. Оно было выразительным, с правильными чертами, небольшой асимметрией в области глаз и белым шрамом через правую щеку. Тело мускулистое и стройное, густые волосы тронуты сединой. При других обстоятельствах его можно было бы принять за эксцентричного интеллектуала, этакого Тома Вулфа, но только не здесь и не сейчас. Фигура незнакомца излучала леденящее душу спокойствие. Замедленные театральные движения раздражали.
– Вы здесь не один, полагаю? – спросил Микаэль.
– Здесь кое-кто из моих бандитов. – Незнакомец кивнул. – Молодые парни, у которых имеются свои причины не показываться вам на глаза. В потолок вмонтирована камера. – Он поднял палец вверх.
– То есть вы меня снимаете?
– Не думайте об этом, Микаэль, – сказал незнакомец и неожиданно перешел на шведский: – Смотрите на это как на нашу с вами беседу с глазу на глаз… Только вы и я.
Дрожь в теле усилилась.
– Вы говорите по-шведски? – с ужасом спросил Блумквист, как будто способность незнакомца переходить с одного языка на другой подтверждала его дьявольскую сущность.
– Я – полиглот, Микаэль.
– В самом деле?
– Именно. Но наше с вами общение будет происходить за пределами какого-либо языка.
Он развернул черный платок, который держал в правой руке, и выложил на стальную столешницу пару сверкающих металлических предметов.
– Что вы имеете в виду? – не понял Микаэль, который все отчаянней извивался на носилках.
Печь полыхнула огнем. На металлической обшивке Блумквист угадывал искаженное отражение своего лица.
– В языках существует много разных красивых слов, почти для всего в этой жизни, – пояснил незнакомец. – Прежде всего для любви, вы согласны? В молодости вы, конечно, читали Китса и Байрона, которые, как мне кажется, нашли для нее самые лучшие слова. Но боль, Микаэль, она бессловесна. Даже самые великие поэты не в состоянии ее описать. Туда мы с вами и отправимся – в безмолвное…
* * *
В безмолвное…
На заднем сиденье черного «Мерседеса», направлявшегося на север, в сторону Мэрсты, Юрий Богданов показывал Кире фрагменты ролика. Она равнодушно щурила глаза. Вид мучений врага не вызывал у нее никаких эмоций, и это было странно. Иногда по ее лицу пробегало знакомое нетерпеливо-скучающее выражение, и это нравилось Богданову еще меньше.
Он не доверял Галинову и полагал, что тот зашел слишком далеко. Нападение на Блумквиста не сулило ничего хорошего. Слишком много эмоций витало в воздухе, а сдержанное раздражение Киры выглядело угрожающе.
– Тебе плохо? – спросил Богданов.
– И это ты собираешься послать ей? – вместо ответа процедила сквозь зубы Кира.
– Я всего лишь хотел сохранить ссылку. Но, откровенно говоря…
Богданов замялся. Он знал, как Кира отнесется к тому, что он собирается сказать, поэтому избегал смотреть ей в глаза.
– …держись подальше от этого здания, – наконец проговорил он. – Тебе лучше улететь домой, прямо сейчас.
– Я никуда не полечу, пока она не умрет.
– Мне кажется… – начал Богданов и осекся.
…что поймать ее будет не так легко, что ты ее недооцениваешь, – вот что он хотел сказать. Но промолчал. Ни единым словом, ни взглядом Юрий не мог выдать своего восхищения Лисбет Саландер, или Осой, как он привык называть ее про себя. Есть просто хорошие хакеры, есть гении и есть Саландер – и говорить здесь было не о чем. Поэтому Богданов наклонился к сумке и вытащил металлическую коробочку синего цвета.
– Что это? – удивилась Кира.
– Шумовой ящик. Коробка Фарадея. Вставь туда мобильник, нам ни к чему оставлять за собой следы.
Кира посмотрела в окно и сунула телефон в коробочку. Стало тихо. Некоторое время оба смотрели то на водителя, то по сторонам, пока ей наконец не наскучили индустриальные пейзажи Моргонсалы. Они и в самом деле были однообразны, в этом Богданов был с ней согласен.
* * *
В Норрвикене сигнал в очках «Гугл-гласс» затух. Саландер выругалась и ударила по рулю. Этого следовало ожидать. Притормозив на стоянке у дороги, с деревянными скамьями, столиками и рощей, она вышла из машины и приготовилась расплатиться за все неудобства, которые причинила Камилле этим летом.
Собственно, эта операция не могла обойтись без команды «Свавельшё». Лисбет понимала, что парни пользуются предоплаченными сим-картами, но не хотела лишать себя надежды окончательно. В очередной раз она проверила их всех – Марко, Юрму, Конни, Крилле и Миро. Безуспешно, хотя взломала всех операторов и получила доступ к сигналам. Саландер была готова сдаться – и тут ей на память пришел Петер Ковик.
Его послужной список впечатлял, даже на фоне парней «Свавельшё». В клубе Ковик имел проблемы с женщинами, спиртным и дисциплиной. Лисбет ни разу не видела его на Страндвеген, зато он был на Фискаргатан в числе мотоциклистов, осаждавших ее квартиру. Поэтому она решила наудачу прощупать и его мобильник – и на этот раз не разочаровалась.
Рано утром Ковик выехал в том же направлении, что и Камилла, но проследовал дальше на север. Сейчас он направлялся в сторону Уппсалы, мимо Стурвреты, Бьёрклинге… Только Лисбет собралась взяться за него всерьез, как раздался звонок.
Увидев на дисплее имя Эрики Бергер из «Миллениума», она решила ответить и поначалу была сильно удивлена. Эрика кричала нечто невразумительное, из чего Лисбет удалось разобрать только одну фразу: «он горит».
– Он горит, горит!
Больше Лисбет ничего не понимала.
– Они хотят затолкать его в огромную печь, – наконец объяснила Эрика Бергер. – Он кричит, а они говорят, они пишут…
– Что такого пишут?
– Что сожгут его живьем, если ты, Лисбет, не придешь в условленное место в лесу, где-то неподалеку от Суннерсты. Но если они обнаружат где-нибудь поблизости полицейских, Микаэль умрет страшной смертью. А потом они займутся другими в твоем и его окружении и не успокоятся, пока ты, так они пишут, им не сдашься. Боже мой, Лисбет, как это ужасно…Его ноги…
– Я найду его, вы слышите? Я обязательно найду его.
– Они велели мне переслать тебе один ролик и мейл, по которому с ними можно связаться.
– Так посылайте.
– Лисбет, что происходит? Ты должна мне все рассказать…
Саландер дала отбой. У нее не было времени успокаивать Эрику. Сейчас ей нужно было вернуться к Петеру Ковику, который продолжал двигаться по Е4 в направлении Тирпа и Йевле, что само по себе выглядело многообещающе.
Но спустя пару минут Саландер снова ударила по рулю и выругалась. В Монкарбу след Петера оборвался. Лисбет посмотрела на проселочную дорогу, да так, что молодой человек на рулем «Рено», только что остановившийся на парковке, в испуге уехал прочь. Сжав челюсти, Лисбет включила ролик Эрики Бергер – и вздрогнула, увидев лицо Микаэля вблизи.
Его выпученные глаза были белыми, словно зрачки растворились в них без остатка. Мышцы лица напряглись, черты исказились до неузнаваемости. Пот тек по подбородку, губам, груди…Скользнув по джинсам, глазок камеры остановился на ногах, на которых были одни только красные носки, потом медленно перешел на кирпичную печь, где гудел огонь. Потом загорелись носки и низ штанины. Не сразу – как будто Микаэль держался до последнего – Лисбет оглушил душераздирающий крик.
Ни один мускул не дрогнул на лице Саландер. Только ногти процарапали на деревянной панели четыре борозды. Лисбет перечитала сообщение, взглянула на мейл – насквозь прошифрованное дерьмо – и переслала все это Чуме вместе с короткими инструкциями, фотографией Петера Ковика и картой трассы Е4 и северного Уппланда.
После чего вытащила ноутбук и оружие, надела очки «Гугл-гласс» и взяла курс на Тирп.
* * *
– Ты должна мне все рассказать! – закричала Эрика в трубку.
Но ее услышали только коллеги, собравшиеся в редакции на Гётгатан, и не поняли ничего, кроме того, что начальница не в себе. Софи Мелкер, оказавшаяся ближе всех, поддержала Эрику, чтобы не упала, но та будто ее не заметила.
Собравшись с последними силами, Эрика попыталась сформулировать план действий. Звонить в полицию она не решилась. Злоумышленники ясно предупредили: никакой полиции. Но что в таком случае ей оставалось? Самое худшее Эрика уже видела – Микаэль, ее давняя и самая большая любовь.
Она оказалась не готова к такому повороту событий. Проверила электронный ящик Микаэля, скорее рефлекторно, а потом набрала Лисбет. И все это она сделала прежде, чем успела осознать, что это всего лишь ролик, смонтированная шутка, трюк…Возможно, но голос…Этот крик заглушил в Эрике последние утешительные мысли и заставил наконец осознать главное: произошло то, чего так опасалась Лисбет.
Эрика выругалась, громко и бессвязно, и в этот момент заметила Софи, в объятиях которой каким-то образом оказалась, и вспомнила, что произошло. Она вырвалась из рук Софи и повернулась к коллегам.
– Простите, но мне надо остаться одной.
После чего прошла к себе в кабинет и закрыла дверь.
Ее ошибка могла стоить Микаэлю жизни, чего Эрика точно не пережила бы. Но это не означало, что нужно идти у бандитов на поводу или бездействовать. Она должна была…что, собственно? Прежде всего собраться с мыслями. В конце концов, во всех преступлениях такого рода просматривается один и тот же сценарий.
Злоумышленники боятся вмешательства полиции, но в конце концов всегда оказывается, что полиция была в курсе и управляла процессом со стороны. А значит, нужно звонить Бублански по секретной линии. Поколебавшись еще пару минут, Эрика набрала комиссара, но ответа не дождалась. Она звонила снова и снова и с каждым разом все больше распалялась против Саландер:
– Чертова Лисбет…как ты могла так подставить Микаэля…
* * *
Комиссар Бублански долго разговаривал с Катрин Линдос. Потом трубку взял некто Янек Ковальски, якобы как-то связанный с британским посольством. «Этот наведет у нас порядок», – сразу подумал Бублански.
– Есть кое-что, что меня беспокоит, – осторожно начал голос с британским акцентом.
Бублански стал вспоминать правила светской беседы и, не придумав ничего лучшего, в конце концов подчеркнуто сухо произнес:
– Что именно?
– Две совершенно разные истории кое в чем совпадают; возможно, случайно. Блумквист связан с Лисбет Саландер, или как там ее, и с Юханнесом Форселлем.
– И?.. – нетерпеливо спросил комиссар.
– Под конец своего пребывания в Москве, в две тысячи восьмом году, Форселль занимался Александром Залаченко, который переехал в Швецию, так?
– Я полагал, об этом известно только группе СЭПО, которая с ним работала.
– Народ всегда склонен видеть вещи в более таинственном свете, чем на самом деле, комиссар. Но я не об этом. Камилла, другая дочь Залаченко, сохранила самые теплые отношения с одним человеком, некогда близким ее отцу.
– О ком вы?
– О некоем Иване Галинове. По каким-то непонятным нам причинам этот человек остается верен дружбе с Залаченко и после его смерти. Он воюет с его врагами и затыкает рты людям, располагающим провокационной информацией. Этот человек беспощаден и опасен. Сейчас он в Швециии и замешан в похищении Блумквиста. Мы крайне заинтересованы в его поимке, поэтому предлагаем вам помощь. Тем более что у господина министра обороны на этот счет свои планы, которых я, мягко говоря, не одобряю.
– Не понимаю.
– Поймете в свое время, об этом не беспокойтесь. Мы перешлем вам материалы и фотографии Галинова, к сожалению, не совсем свежие. До связи, комиссар.
«До связи», – пробурчал Бублански, когда его собеседник уже повесил трубку. Нечасто комиссару предлагали помощь чиновники такого ранга. Комиссар хотел было рассказать об этом разговоре Соне Мудиг, когда телефон зазвонил снова. На сей раз это была Эрика Бергер.
* * *
Катрин сидела в коричневом кресле в гостиной Ковальски в компании Юханесса Форселля и его жены Ребеки и пыталась сосредоточиться. Последнее давалось непросто, Катрин все время думала о Микаэле. Но ей одолжили диктофон – мобильник пришлось отложить, – и постепенно Катрин поверила, что в конце концов все образуется, и втянулась в работу.
– Итак, больше вы не могли сделать ни шагу? – спросила она.
– Нет, – ответил Форселль. – Сразу стало темно и страшно холодно. Я мерз и теперь надеялся только на то, что остальное пройдет для меня незаметно. Что я погружусь в последнее забытье, когда запас тепла в теле окончательно иссякнет, и там все мы встретимся снова. Но в этот момент я услышал вой, поднял глаза и поначалу ничего не увидел. Потом из метели вышел Нима Рита, и у него было две головы и четыре руки, как у какого-нибудь индийского бога.
– Что вы имеете в виду?
– Таким я его увидел. На самом деле Нима кого-то тащил на себе, просто я не сразу это понял. Еще позже разглядел, кого именно. Я слишком обессилел, поэтому не мог больше ни думать, ни надеяться, ни бояться. Я не чувствовал ничего, даже желания быть спасенным. А когда пришел в себя, рядом лежала женщина с вытянутыми вперед руками, как будто хотела меня обнять. И бормотала что-то о своей дочери.
– Что же она говорила?
– Этого я не слышал. Помню только, как она смотрела на меня с отчаянием и удивлением. Мы с ней узнали друг друга. Это была Клара. Я похлопал ее по голове и плечам и подумал о том, что Клара никогда больше не будет красивой. Ее красоту уничтожил мороз, мой ледоруб оставил на ее губах раны…Наверное, я ей что-то сказал. Может быть, она даже ответила, я не помню. Сквозь вой ветра я слышал, как над нами о чем-то спорили Нима и Сванте. Они кричали и налетали друг на друга, как два петуха. Это смотрелось странно. То, что я слышал из их перебранки, и вовсе казалось абсурдным, и я решил, что чего-то не понял. Это были английские слова slut и whore – «потаскуха», «шлюха». Что они могли означать на пороге смерти?
