Глава 24
27 августа
Юханнес Форселль хотел исчезнуть, поэтому искал убежища в снах и воспоминаниях. И только имя Нимы Риты, отчетливо кем-то произнесенное, вернуло его к действительности.
– Как так получилось, что он вообще объявился в Швеции? Я думала, он мертв.
– Кто здесь был? – спросил Юханнес.
И почувствовал раздражение жены оттого, что не ответил на ее вопрос.
– Я только что сказала, – ответила Ребека.
– Я не слышал.
– Мальчики, конечно, и твоя мама. Сейчас она занимается ими.
– Как они?
– Что мне ответить тебе, Юханнес?.. – Ребека вздохнула.
– Прости.
– Спасибо.
Она попыталась взять себя в руки, стать прежней сильной Бекой. Если это и получилось, то лишь отчасти. Юханнес бросил взгляд на военных в коридоре и оживился:
– Я не могу разговоривать с тобой о Ниме, только не сейчас.
– Как хочешь. – Ребека улыбнулась через силу и снова погладила его по голове. Юханнес дернулся. – И о чем же ты можешь говорить?
– Не знаю.
– Одно тебе удалось точно, – заметила она.
– О чем ты?
– Обо всем этом… – Ребека кивнула на прикроватный столик. – Об этих цветах. Похоже, вся ненависть к тебе обратилась в любовь.
– Что-то не верится.
– Открой Интернет. – Ребека протянула мужу свой мобильник. – Сам убедишься.
Юханнес отвел ее руку.
– Это некрологи.
– Нет, это и в самом деле искренне.
– Был кто-нибудь из МУСТа?
– Сванте, Клас Берг, Стен Сиглер… Они уделили тебе много внимания, если тебя это волнует.
Юханнес и сам не знал, волнует его это или нет. Он прочитал недоверие в глазах Ребеки. Рука, только что гладившая его виски, несильно рванула волосы.
И Юханнес решился. Он понял, что должен рассказать все, и это единственный выход.
Их, конечно, прослушивали. Юханнес взвесил все «за» и «против», вспомнил море и отчаяние, едва не стоившее ему жизни…
– У тебя есть бумага и ручка? – спросил он.
– Да, должны быть.
Ребека поискала в сумочке, вытащила шариковую ручку и желтый отрывной блокнот и протянула мужу.
«Нам нужно выйти отсюда», – написал Юханнес.
* * *
Ребека Форселль прочитала фразу на желтом листке и испуганно оглянулась на охранников в коридоре. Те стояли, уткнув носы в мобильники.
Она взяла у мужа ручку и блокнот.
«Что, прямо сейчас?»
«Сейчас. Отсоедини меня от аппаратуры и убери свой мобильник в сумочку. Скажем, что нам нужно в киоск».
«Скажем?»
«А сами убежим».
«Ты с ума сошел?»
«Просто хочу рассказать тебе кое-что, о чем здесь говорить нельзя».
«Рассказать что?»
«Всё».
Юханнес посмотрел на жену. На этот раз в его взгляде читалась не только печаль и растерянность, но и то, чего Ребека так давно в нем не видела, – готовность к битве. От неожиданности она испугалась.
Ребека совсем не собиралась никуда бежать, только не из этой больницы, переполненной охраной и военными. Но ей понравилось то, что сказал Юханнес, которому, помимо прочего, совсем не повредила бы прогулка. Его пульс участился, но оставался равномерным, да и сам Юханнес был достаточно силен. Но как улизнуть отсюда, да еще в такое место, где никто не смог бы их подслушать?
К тому же Ребека не видела никакой необходимости в том, чтобы нарушать больничные правила и самой отключать Юханнеса от капельницы и другой аппаратуры. Поэтому она перевернула страницу в блокноте и написала ответ:
«Я позову их и все объясню».
И нажала кнопку вызова персонала.
«Уйдем туда, где нас никто не найдет», – отозвался Юханнес.
О боже…
«От кого ты хочешь бежать?»
«МУСТ», – ответил он.
«От Сванте?» – спросила Ребека.
Юханнес кивнул – так ей, по крайней мере, показалось. «Так я и знала!» – чуть не закричала Ребека. И вывела дрожащей рукой, из последних сил сдерживая волнение:
«Он что-нибудь тебе сделал?»
На этот раз Юханнес не ответил и даже не кивнул. Только посмотрел в окно на трассу. Ребека истолковала это как знак согласия.
«Ты должен подать на него в суд».
Юханнес посмотрел на жену так, будто хотел сказать, что она ничего не понимает.
«Или свяжись с прессой. Блумквист на твоей стороне. Он только что звонил».
«На моей стороне», – одними губами повторил Юханнес. Потом взял ручку и нацарапал в блокноте нечто такое, что Ребека не смогла прочитать.
«Непонятно», – написала она, хотя уже почти догадалась.
«Не уверен, что это та сторона, на которой ему следует быть».
Ребека смутилась, как будто этими словами Юханнес возвел между ними новую преграду, и теперь они не одно целое, а просто супруги, которым совсем не обязательно быть вместе. Ребеке подумалось даже, что именно ей предстоит от него съехать.
Она оглянулась на охранников в дверях и только собралась поделиться своими планами, как в коридоре послышались шаги. В палату вошел рыжебородый доктор и спросил, что она хотела. Ребека ответила, что Юханнес чувствует себя хорошо и вообще вполне окреп для прогулки.
– Мы спустимся в киоск за газетами и какой-нибудь книгой, – сказала она, не узнавая своего голоса, который тем не менее звучал уверенно.
* * *
Часы показывали половину восьмого, и Бублански давно было пора домой. Он задержался в полицейском участке ради беседы с женщиной, лицо которой излучало свойственную молодости самоуверенность, даже не без некоторой агрессии. Но Бублански тепло улыбался – он любил людей с характером. Он и сам был таким в свое время и полагал когда-то, что «старики» относятся к жизни не настолько серьезно, как она того заслуживает.
Гостья ответила натянутой улыбкой, и Бублански решил, что чувство юмора явно не ее конек. Зато с таким задором можно свернуть горы. Женщине по имени Эльса Сандберг было двадцать пять лет, она работала врачом в больнице Святого Георгия, носила стрижку «паж» и круглые очки.
– Спасибо, что уделили мне время, – начал Бублански.
– Не за что, – ответила она.
Все началось с того, что Соне Мудиг сообщили о листовке, пришпиленной на автобусной остановке. Соня послала на место происшествия коллег, которые занялись поисками тех, кто обычно ждет транспорт в этом месте. Так они вышли на доктора Сандберг.
– Даже если вы плохо помните, – продолжал комиссар, – для нас ценно каждое слово.
– Там было трудно что-нибудь разобрать, – ответила Эльса. – Шрифт мелкий, убористый, и вообще, все слишком похоже на параноидальный бред.
– Не исключено, что это и был бред, – сказал Бублански. – Тем не менее попытайтесь вспомнить.
– В целом это смотрелось как исповедь… в общем, как будто автор мучился чувством вины.
– Что именно там было?
– Ну… якобы некий человек поднялся в горы… «еще раз», так там было сказано. Он практически ничего не видел, потому что началась метель, и сильно замерз. Он думал, что заблудился, но потом услышал крик и пошел на него.
– Что за крик?
– Якобы кричали мертвые, я так поняла.
– То есть?
– Его все время преследовали духи, добрые и злые, как будто… – Эльса Сандберг фыркнула, и Бублански оживился. Ему понравился этот внезапный эмоциональный всплеск. – Это как с капитаном Хэддоком из «Тинтина», у которого, когда он хотел выпить, за плечами вставали ангел и демон.
– Именно, – вспомнил Бублански. – Прекрасная метафора.
– Но я не восприняла это как метафору, – пояснила Эльса. – Этот человек описывал то, что с ним действительно происходило.
– Я имел в виду скорее собственные чувства. Знаете, когда стоишь перед каким-нибудь искушением… – Комиссар смутился. – Так что там говорил ему злой дух?
– Что он должен оставить ее там, наверху.
– Ее?
– Да, как будто так. Это была «она», «мадам» или «мэм», которая осталась в горах. Но когда этот человек пришел в Радужную долину… да, именно так там и было, Rainbow Valley… мертвые протягивали к нему руки и просили еды… Полный бред, как я уже говорила… И еще там как будто упоминался Юханнес Форселль, но, честно говоря, дальше я прочитать не успела. Подошел автобус. Какой-то парень затеял с водителем перебранку, и я отвлеклась. Мне подумалось только, что автор этого текста страдает параноидальной шизофренией… Он писал, что голоса в его голове никогда не умолкают.
– Разве для этого обязательно страдать параноидальной шизофренией? – удивился комиссар.
– Что вы имеете в виду? – не поняла молодой доктор.
Что он имел в виду, в самом деле?
– Я имел в виду, что…
– Что?
– Что и я порой чувствую то же самое. Иногда в голове возникает идея или мысль, которая долго не отпускает. И это очень похоже не внутренний голос…
– Это так, – перебила Бублански Эльса Сандберг.
– Подождите, я покажу вам одну вещь…
Эльса кивнула, а комиссар отвернулся к компьютеру и открыл «Гугл».
– Вы видите?
– Это ужасно. – Эльса вздохнула.
– Это и есть Радужная долина на Эвересте. В последние дни я много читал об этом и вот вспомнил, когда вы о ней упомянули… «Радужная долина» – неофициальное название, конечно. Но оно употребляется довольно часто, и нетрудно понять почему. Вот, смотрите…
Бублански показал на монитор и тут же спросил себя, не слишком ли суров с гостьей? С другой стороны, он всего лишь хотел показать ей, насколько это серьезно.
На снимках Радужной долины были мертвые альпинисты. Замороженные во льду на высоте более восьми тысяч метров, они и спустя десятилетия выглядели как живые. Их разноцветные костюмы – красные, зеленые, желтые – хранили свежесть красок. На снегу валялись кислородные маски, изодранные палатки и буддистские флаги – как яркие пятна на ослепительно-белом фоне. Радужный символ человеческой глупости.
– Этот человек, – сказал Бублански, – одно время работал носильщиком и проводником на Эвересте.
– То есть он и в самом деле был там.
– Он был шерпа. Собственно, выражение «радужная долина» – из западного лексикона, так сказать, шутка висельника… Но оно запало ему и соединилось в его сознании с религиозными представлениями о духах гор. На сегодняшний день там побывало более четырех тысяч человек, из которых триста тридцать остались в горах навсегда. В большинстве случаев спустить погибшего вниз невозможно. И этот человек, якобы говоривший с мертвыми, поднимался на Эверест одиннадцать раз.
– Но… – начала доктор Сандберг.
– Я еще не закончил. Жизнь там и в самом деле тяжелая. Слишком много опасностей, специфических заболеваний… К примеру, существует такая штука, как высокогорный отек мозга.
– Мозг разбухает, верно? – оживилась доктор Эльса.
– Именно так, – подтвердил Бублански. – Вы знаете об этом лучше меня. Мозг разбухает, в результате затрудняется членораздельная речь и рациональное мышление. В таком состоянии легко допустить роковую оплошность или стать жертвой галлюцинаций… Человек просто теряет контакт с реальностью. Даже абсолютно здоровые люди, вроде нас с вами, разве только более рисковые, чем я… даже они в таком состоянии видят духов и чувствуют присутствие потусторонних сил там, наверху. А этот человек не использовал даже кислородную маску. В конце концов он обессилел, как ментально, так и физически. В тот день, который он попытался так красочно описать, этот шерпа спас множество людей, он много раз спускался и поднимался… Можно себе представить, что с ним было… Что же удивительного в том, что он видел ангелов и демонов…
– Простите, если мое заключение прозвучало без должного уважения. – Эльса Сандберг смущенно опустила глаза.
– В вашем заключении я, по крайней мере, не услышал ничего оскорбительного, – успокоил девушку комиссар. – Не говоря о том, что оно верно с медицинской точки зрения. Шерпа и в самом деле был болен именно шизофренией. Но это не исключает того, что он мог написать нечто для нас важное. Именно поэтому я вас и спрашиваю: ничего больше не припомните?
– Нет как будто.
– Ничего, кроме того, что в его послании упоминался Форселль?
– Да, хотя…
– Что еще?
– Вы сказали, он спасал людей?
– Именно так.
– Помню, речь как будто шла о том, что Форселль не хотел, чтобы его спасали.
– Вот как? А если конкретнее?
– Даже не знаю… просто у меня возникла такая мысль. Не уверена, что я прочитала правильно. Знаете, автобус… а на следующий день листовки уже не было.
– Да, я знаю. – Бублански кивнул.
* * *
Позже, когда девушка ушла, у комиссара возникло странное чувство, будто он занимается толкованием снов. Бублански долго смотрел на фотографии Клары Энгельман, сделанные американской экспедицией спустя год. Реактивные ветры отнесли тело Клары на сотни метров от Виктора Гранкина, но она все так же протягивала к нему руки, как будто умоляла о чем-то. Или нет… в такой позе Клара больше напоминала младенца, который тянется к матери.
Что же там все-таки произошло? Похоже, ничего, кроме того, о чем уже писали сотни раз. Но ни в чем нельзя быть уверенным. В этой истории постоянно всплывали все новые детали. С какой стати, к примеру, этот шерпа так заинтересовал военных, что они заткнули рот врачам психиатрической клиники? Бублански уже связывался с Класом Бергом из МУСТа, и тот обещал все объяснить завтра в первой половине дня, вот только… взамен он собирался, в свою очередь, задать несколько вопросов господину Бублански, а этого комиссар ох как не любил. Не то чтобы слишком высоко задирал нос, а просто не терпел, когда мешают расследованию.
Бублански закрыл снимки Клары Энгельман на мониторе и позвонил секретарю министерства Сванте Линдбергу. Но тот снова не ответил, и тогда комиссар поднялся из-за стола и решил немного прогуляться.
* * *
Сванте Линдберг вошел в холл. В прошлый раз Ребека Форселль была с ним не слишком приветлива, поэтому у него и в самом деле не было особых причин возвращаться в больницу. Но охранники сообщили, что Юханнес пришел в сознание, а значит, Сванте должен был поговорить с ним, и как можно скорее, пока… Собственно, он плохо представлял себе эту беседу. Было ясно только, что нужно любой ценой заставить министра молчать.
Не желая создавать лишних проблем, Сванте Линдберг отключил мобильник. Разговаривать с Микаэлем Блумквистом или отвечать комиссару Бублански, который вот уже в третий раз пытался до него дозвониться, – последнее, что ему сейчас было нужно.
В портфеле Линдберга лежали секретные документы о русской дезинформационной кампании. Сами по себе они не представляли большой ценности, но давали прекрасный повод для приватной беседы с министром. Только с глазу на глаз, Сванте верил, что у него это получится.
В нос ударили больничные запахи – аммиак, дезинфицирующие средства. Сванте огляделся, не прячется ли где журналист. Что, если Блумквист уже пронюхал о его главной тайне и поджидает где-нибудь в укромном уголке? Но Линдберг не замечал никого, кроме больных и персонала. Мимо провезли мужчину с бледно-серым лицом, похоже, покойника.
Сванте уставился в пол, чтобы ничего этого не видеть. И тут возле банкомата, напротив аптеки, мелькнула высокая женская фигура в сером жакете. Неужели Ребека? Определенно, она. Сванте узнал ее манеру двигаться, чуть склонив набок голову. Он подумал было подойти поздороваться, но потом решил не выдавать себя. Этот его визит к Юханнесу должен оставаться в тайне как можно дольше.
Сванте направился к лифтам. Потом ему вдруг подумалось, что Ребека стояла там не одна, и он оглянулся. На этот раз женщины в сером возле банкомата не было. Неужели померещилось? В любом случае не стоило утруждать этим голову. Но тут Сванте бросилась в глаза потолочная колонна, как раз в том месте, где только что стояла Ребека. Что, если она от него спряталась? Это было бы странно, хотя… Линдберг направился к колонне, ускоряя шаг, и вскоре снова увидел нечто похожее на ее серый жакет.
Сванте шагал все решительнее, хотя и плохо представлял себе, что ей скажет. Что, в самом деле, за манера – прятаться? Как видно, от возмущения он плохо глядел под ноги, потому что посредине холла вдруг поскользнулся и упал. Сванте сам не понял, как это произошло. Услышал быстро удаляющиеся шаги, поднялся, выругался и пустился в погоню.
