Ребека Форселль, в девичестве Луев, полюбила Юханнеса за его силу и неиссякаемый оптимизм. Когда-то она работала врачом в экспедиции Виктора Гранкина на Эверест, хотя в целом относилась к его миссии довольно скептически. В те времена тема коммерциализации Эвереста была на слуху. Говорили о клиентах, которые покупали место на вершине, словно дом или машину. Тем самым они не только дискредитировали романтический образ высокогорного альпиниста, но и подвергали всю группу дополнительному риску. Ребеку очень беспокоило такое количество новичков, прежде всего сам Юханнес, который, похоже, в жизни не поднимался выше пяти тысяч метров над уровнем моря.

Но на стоянке, где все мучились кашлем и головными болями, за Юханнеса Ребека волновалась меньше всего. Он как ни в чем не бывало бегал по морене и сразу стал лучшим другом всем, включая местных проводников. Прежде всего потому, что не выказывал им никакого особенного уважения. Просто болтал, как со всеми остальными, да развлекал своими историями.

Похоже, его ничто не смущало, но Ребека не знала, стоит ли этому верить. Она видела в Юханнесе кабинетного интеллектуала, выбравшегося наконец посмотреть мир, и его восторженность была так заразительна, что иногда ей хотелось броситься вместе с ним в пропасть или просто закричать от счастья.

После гибели Виктора и Клары он сник, по какой-то причине приняв эту трагедию ближе, чем остальные. Долго ходил мрачнее тучи, пока снова не стал весел и энергичен, возил Ребеку в Париж и Барселону, после чего в апреле – спустя всего несколько месяцев после смерти ее отца – они поженились в Эстерсунде. Ребека оставила свой дом в Бергене, в Норвегии, и ни разу не пожалела об этом. Ей нравился Эстерсунд. Она любила Форселля и нисколько не удивлялась тому, что его компания растет, что он привлекает людей, богатея не по дням, а по часам.

Юханнес и в самом деле оставлял впечатление уникума. Каждый раз он с головой бросался в новое дело, успевая рефлектировать на ходу, и одно это сводило Ребеку с ума. Он всегда оказывался чуть выше остальных, полагал, что любую проблему можно решить засучив рукава, и порой требовал от мальчиков слишком многого.

– Вы можете лучше, – была его любимая поговорка.

При этом он редко находил время для Ребеки. Чаще ограничивался поцелуем на лету и подбадривающим пожеланием или заверением вроде: «Ты выкрутишься… я знаю, ты справишься».

Став министром, Юханнес и вовсе выпал из ее жизни. Все чаще засиживался за работой допоздна, а чуть свет снова был на ногах, бежал традиционные полмили и выполнял «комплекс морского котика» – так он это называл. Таков был его темп. Юханнеса, похоже, совсем не заботило даже то, что ветер переменился, и он, кого так любили, оказался беззащитен перед обрушившейся вдруг волной ненависти.

Зато Ребека переживала за двоих. Вечерами, набрав в «Гугле» его имя, все глубже погружалась в трясину самых нелепых обвинений. И все чаще винила во всем себя и свои еврейские корни. Иначе каким образом Юханнес, при всей безупречности своей «арийской» внешности, мог стать жертвой антисемитских кампаний?

С него же все было как с гуся вода.

– Все переменится, Бека, – повторял он. – И лишь сделает нас сильнее…

Но любая невозмутимость имеет предел прочности. Юханнес не умел ни ныть, ни жаловаться, неиссякаемый оптимизм словно нес его по жизни на автопилоте. Тем не менее в пятницу, ничего не объяснив, он взял недельный отпуск – что, помимо прочего, должно было доставить коллегам из штаба лишние заботы.

Так они снова оказались на острове Сандён, в большом доме у самой воды. Мальчиков отправили к бабушке, с телохранителями, конечно, – ох уж эти парни, с которыми Ребека так любила поболтать…

Юханнес закрылся в кабинете на втором этаже. Ребека слышала, как вчера он кричал по телефону, а сегодня утром даже пропустил пробежку. Быстро позавтракал и, ни слова не говоря, снова скрылся за дверью.

Что-то шло не так, Ребека это чувствовала. Снаружи дуло. Она делала на кухне салат из свеклы с сыром фета и кедровыми орешками. Близилось время обеда, Юханнеса следовало по крайней мере предупредить.

Когда Ребека заглянула в дверь, постучавшись – хотя обычно проникала в кабинет мужа без лишних церемоний, – он спешно собрал на столе какие-то документы. Не веди Юханнес себя так подозрительно, она и не взглянула бы на них. Среди бумаг мелькнула история болезни пациента психиатрической клиники, и Ребека на мгновение опешила. Но потом решила, что это может быть связано с проверкой какого-нибудь нового сотрудника, и попробовала улыбнуться, как раньше.

– В чем дело? – раздраженно спросил он.

– Обед, – ответила Ребека.

– Но я не голоден.

«Ты вечно голоден», – мысленно возразила она.

– Ты можешь сказать, что произошло?

– Ничего.

– Я тебе не верю. – Теперь Ребека тоже начинала нервничать.

– Ничего, я тебе говорю, – повторил он.

– Ты болен?

– С чего ты так решила?

– Ты читал историю болезни, что я должна была решить? – прошипела Ребека и сразу поняла, что совершила ошибку.

Юханнес взглянул на жену с такой ненавистью, что той не оставалось ничего другого, как только покинуть его кабинет, бормоча извинения, и снова спуститься на кухню.

«В чем дело? – недоумевала она. – Еще совсем недавно мы были счастливы».

Лисбет знала, что Камилла находится в квартире на Страндвегене в Стокгольме, вместе с хакером Юрием Богдановым и старым агентом ГРУ Иваном Галиновым. Ситуация требовала немедленных действий, Саландер не могла понять только, каких именно. А потому, пока суть да дело, продолжала заниматься шерпой Микаэля Блумквиста.

Возможно, это было бегство от действительности. «Бам вьювер» выдал шестьдесят семь маркеров в сегменте ДНК. Саландер проходила их один за другим, пока в конце концов не вышла на одну примечательную гаплогруппу предков по отцовской линии.

Она называлась DM174 и тоже была достаточно редкой. Дальнейшее зависело от того, что скажут московские специалисты. Саландер набрала название гаплогруппы в поисковом окошке на сайте «Y-фулл» и стала ждать.

Время тянулось так медленно, что она успела выругаться, а когда пришел ответ, не поверила своим глазам. Лисбет вообще не понимала, чем она занимается. Ей нужно было следить за Камиллой, а не раскапывать родословную бездомного с Мариаторгет.

Так или иначе, система выдала 212 совпадений, сгруппированных по 156 фамилиям. Саландер присвистнула – это было лучше, чем она ожидала. Прикрыла глаза и, взбодрив себя парой пощечин, продолжила поиски. Теперь Лисбет проверяла каждого из списка фамилий на наличие других необычных вариаций в сегментах. Она понимала, что делает не то, что у нее есть проблемы более насущные. Тем не менее одно имя повторялась снова и снова. Некто Роберт Карсон из Денвера, штат Колорадо.

В его внешности определенно чувствовалось что-то азиатское. В остальном же он был американцем до мозга костей – марафонцем, слаломистом и геологом из местного университета. Роберт Карсон, сорока двух лет, отец троих детей и сторонник Демократической партии, активно противостоял лобби Национальной стрелковой ассоциации, НСА, после того, как его сын чуть не попал под пули во время инцидента в школе в Сиэтле.

Свободное от работы время он посвящал генеалогическим изысканиям и два года назад провел масштабный Y-хромосомный анализ, выявивший ту же мутацию, что и у нищего с Мариаторгет, а именно в гене EPAS1.

«У меня есть суперген», – гласила хвастливая подпись под снимком, на котором Роберт Карсон, в кепке с хоккейным логотипом, торжествующе улыбался, играя бицепсами, на фоне пейзажа со скалами.

Ниже он писал, что его дед по отцовской линии, Дава Дордже, жил в Южном Тибете, не так далеко от Эвереста, откуда бежал в 1951 году от китайской оккупации. Он поселился у родственников в долине Кхумбу, неподалеку от буддистского монастыря Тенгбоче в Непале. Сохранилась и фотография деда с церемонии открытия больницы в поселке Кунде, на которой он был с Эдмундом Хиллари.

Дава Дордже оставил после себя шестерых детей, в их числе Лобсанга – «милягу и сумасброда, – как писал о нем Роберт, – и – вне зависимости от того, поверите ли вы мне или нет – страстного поклонника “Роллинг стоунз”».

«Я никогда не встречался с ним, – продолжал он, – но мама вспоминала, что он был не только самым выносливым в горных экспедициях, но и всегда самым красивым и харизматичным. (При этом, – добавлял Роберт в скобках, – она, конечно, не могла быть объективной в этом вопросе, равно как и я сейчас)».

В сентябре 1976-го Лобсанг Дордже участвовал в английской экспедиции, намеревавшейся покорить Эверест с западного склона. В группе была одна американка, Кристин Карсон, – орнитолог, изучавшая жизнь птиц в Гималаях. Сорокалетняя Кристин, бездетная и незамужняя, преподавала в Мичиганском университете. На стоянке перед восхождением у нее разболелась голова, да так, что она решила вернуться в Намче-Базар и поискать там врача. Девятого сентября она узнала, что шестеро участников экспедиции, включая Лобсанга Дордже, погибли при сходе лавины, совсем немного не дойдя по конечной цели.

Кристин вернулась домой, беременная ребенком Лобсанга. История вышла романтическая. Лобсанг был на двадцать один год моложе американки и помолвлен с девушкой из Кхумбу, тем не менее Кристин оставила этого мальчика. Так в апреле 1977 года в Анн-Арбор, штат Мичиган, родился Роберт.

Хотя ничего нельзя было утверждать наверняка – в вопросах генеалогии всегда нужно оставлять место случайности, – тем не менее Роберт Карсон и нищий с Мариаторгет, похоже, были кузенами в третьем или четвертом колене. Как будто в девятнадцатом веке существовал даже их общий пращур. Не бог весть как близко, но Лисбет подумалось, что Микаэлю имело смысл дополнить картину при помощи Роберта. Тем более что тот производил впечатление общительного, обаятельного и, что главное, – заинтересованного собеседника.

Она нашла фотографии Роберта с родственниками в долине Кхумбу в прошлом году и прикрепила их к письму следующего содержания:

Последнее предложение Лисбет тут же вычеркнула. Какое ей дело, в конце концов, до работы Микаэля? Саландер отправила письмо и вышла поискать Паулину.

Ян Бублански прогуливался вдоль Норр-Мэларстранд с Соней Мудиг, таков был его новый способ проводить совещания. «На ходу думается лучше», – так объяснял это комиссар. На самом деле причина скорее заключалась в естественном, при его тучной комплекции, стремлении совмещать работу хоть с какими-то физическими нагрузками.

Бублански тяжело дышал, ему было трудно поспевать за Соней. До сих пор они болтали о чем угодно, только не о деле, и вот теперь наконец перешли к тому, о чем в последний раз говорил Микаэль. Когда Соня рассказала о посещении магазина электроники на Хорнсгатан, комиссар завздыхал. Что это все так помешались на этом Форселле? Такое впечатление, что с некоторых пор люди видят в нем одном причину всех своих бед. Бублански надеялся, что это не связано с женой-еврейкой.

– Понимаю, – отозвался он.

– Грязная, похоже, получается история.

– И все-таки, каковы мотивы?

– Зависть, возможно.

– Зависть? – удивился Бублански. – В чем можно было позавидовать этому бедолаге?

– Зависть пронизывает все общество сверху донизу.

– Это так.

– Я беседовала с одной женщиной из Румынии, ее зовут Мирела, – продолжала Соня. – По ее словам, он собирал больше денег, чем кто-либо другой в этом квартале. В нем было нечто, что внушало людям уважение. Думаю, это могло сильно озлобить конкурентов, особенно тех, кто промышляет здесь давно.

– Тем не менее вряд ли могло послужить мотивом убийства.

– Возможно, но наш клиент, похоже, много перемещался по городу. Он покупал колбасу-гриль в передвижном кафе на Бюбисторгет и был завсегдатаем «Макдоналдса» на Хорнсгатан. Ну и, конечно, «Систембулагета» на Росенлундсгатан, и…

– Что еще?

– Несколько раз, похоже, он встречал рассвет на Волльмар-Укскюлльсгатан, где покупал спиртное из-под полы.

– Ого! – Бублански замолчал.

– Догадываюсь, о чем ты думаешь, – сказала Соня. – Мы должны поговорить с теми, кто продавал ему спиртное.

– Да, непременно, – подтвердил комиссар и сделал глубокий вдох перед тем, как начать восхождение по склону холма на Хантверкаргатан. Его мысли вернулись в прежнее русло – о Форселле и его жене Ребеке, с которой он встречался на собраниях еврейской общины и которой был очарован.

Она была высокой, верных сто восемьдесят пять сантиметров. Тонкая кость, легкие движения, большие темные глаза. Рядом с такими, как Ребека и ее супруг, люди нередко чувствуют себя маленькими и ничтожными, а это злит.