ГЛАВА 34

Богдан и Шамхат вернулись в квартиру профессора почти сразу следом за Ли. Сердюченко с оборванным рукавом и перевязанной левой рукой сидел на диване и покачивался, чтобы унять боль, профессор собирал в саквояж все необходимое – деньги, бумаги, личные вещи. Ли, не снимая халата и не разуваясь, помог жене Сердюченко разобраться в имеющихся лекарствах.

– Времени нет совсем, – деловым тоном сообщил китаец. – После того, что мы устроили, патрули теперь будут на каждом шагу. Но это будет чуть позже, а сейчас самое время покинуть город.

– Я ж машину бросил, – напомнил Сердюченко. – Радиатор потек, будь он неладен!

– Правильно, – заходя в комнату, кивнул Богдан. – Все равно она приметная, ее будут искать. – Он обернулся и подал руку Шамхат. – Это моя жена, Шамхат, – представил он. – Или, если хотите, Зульфия Ибрагимовна.

– До чего же странно, – усмехнулся профессор. – Иногда происходящее настолько выходит за рамки обычного, что перестает удивлять. Я читал про Шамхат у Шилейко, считал ее сказочным персонажем древней легенды. И вот она у меня в квартире. Шилейко хватил бы удар, я думаю.

– Что с Павлом? – спросил китаец.

– Я отвел его в кабинет, – вздохнул профессор. – У него совершенно бредовое состояние, поэтому Варвара и Машенька не отходят от него ни на шаг. Листов десять бумаги извел, а когда они закончились, начал чертить прямо на полу. Психика подавлена полностью.

Шамхат, изображая скромницу, присела на краешек свободного стула и глянула на Богдана.

– Про него говорят? – спросила она по-шумерски.

– Да, – на том же языке ответил Богдан.

– Я бы попросил вас говорить по-русски, – обернулся Ли. – Мне бы не хотелось, чтобы такие прекрасные бойцы, как вы, сговорились напасть на меня одновременно. Сердюченко, будь любезен держать наготове оружие. На некоторое время пули их остановят, если что.

– Так вопрос же в том, успею ли я пальнуть, – вздохнул шофер, нервно вытирая рукой пот со лба.

– Вот так! – изображая обиду, скривился Богдан. – Только что вместе на штурм ходили, а теперь «пальнуть». Никогда у вас ничего не будет путевого!

Он хотел еще что-то сказать, но тут распахнулась дверь кабинета, и в гостиную вбежала растерянная Машенька.

– Паша чувств лишился! – испуганно сообщила она. – Лежит, еле дышит!

– Ты знаешь, что с ним? – спросил китаец Богдана. – В рукописи таких подробностей нет.

– Ничего страшного, – усмехнулся тот. – Знак Бога запечатлелся в его мозгу. Очнется он уже не человеком. И мы даже представить себе не можем, в какое русло он направит выделившуюся энергию.

– Пугаешь? – спросил Ли. – Думаешь, что мы отдадим его тебе из страха?

– Он не тронет вашего Павла, – вмешалась в разговор Шамхат. – С нас хватит бессмертия. – Она посмотрела в глаза Богдану. – Хватит! Я не хочу больше терять тебя из-за этого проклятого цветка. Вспомни, каким трусом стал Утнапишти. А ты превращаешься в жестокое чудовище! Обратно в зверя! Я тебя знала совсем другим и не хочу терять того, кого любила. Пойдем отсюда.

– Куда?

– Да куда угодно! Обратно в Европу, где нет этой ужасной зимы. Или еще лучше куда-нибудь в такое место, где людей совсем мало. Мне никто не нужен кроме тебя. Я хочу избавиться от цветка бессмертия, как когда-то жена Утнапишти. Я теперь понимаю, зачем она нам его отдала. Я хочу ценить каждую минуту, прожитую рядом с тобой. Когда времени много, начинаешь транжирить его, а когда его совсем нет, каждый миг сладостно-печален, будто запах жасмина. – Она перевела дух и добавила по-шумерски: – Пойдем, Энкиду! Эта женщина, что вышла к нам, любит услышавшего Голос Шамаша. Ты не можешь их разлучить.

– Они все равно расстанутся, – ответил Богдан по-русски. – Если он, очнувшись, загадает желание только для себя одного.

– Это Дроздов заразил его! – сказала Машенька и, не выдержав, расплакалась.

Пряча слезы, она отвернулась и убежала в кабинет.

– Им как-нибудь можно помочь? – спросил у Богдана китаец.

– Ты владеешь рукописью, а не я, – ответил тот.

– В рукописи ничего подобного нет.

Внезапно лицо Шамхат помрачнело, и она тронула Богдана за руку.

– Я, кажется, придумала, – без всякой охоты сказала она. – Ведь Павел сейчас без чувств и не может направить Свет Шамаша ни в какое русло. Если использовать цветок бессмертия раньше, чем Павел очнется…

– Никто не сможет так быстро запомнить и перерисовать Знак! – покачал головой китаец.

– Я смогу, – произнес Богдан, и глаза его вспыхнули. – Новый Знак от старого отличается лишь несколькими деталями, в основном пропорциями треугольников и их числом. Я уже видел часть нового Знака. Почти законченный рисунок!

– Где? – изумился профессор.

– Был еще один человек, услышавший Голос Бога. Но он умер, не завершив рисунок, а мне в руки попали телеграфные копии рисунков, сделанных на месте его гибели. Там незаконченный Знак. Если вы дадите мне рисунок Павла, я смогу его воспроизвести очень быстро. И будете спокойны, что ради цветка бессмертия я не убью Стаднюка!

– Ладно, – китаец сходил в кабинет и вынес оттуда листы с рисунками, изображающими Знак, и пачку чистой бумаги. – Вот! У тебя мало времени.

Следом за ним показалась Машенька с пером и чернильным прибором в руках.

Богдан разложил листы прямо на паркете, опустился на корточки и зажмурился. В комнате воцарилась абсолютная тишина. В следующую секунду Богдан начал быстро чертить на бумаге идеально ровные линии, быстро обмакивая перо в чернильницу. Сегмент за сегментом на листе проявлялся ажурный круг. Минута, вторая, третья. Перо поскрипывало, разбрызгивая мелкие кляксы. Варя нервничала, и чтобы занять себя хоть чем-то, чуть отодвинула гардину и глянула на окно их с Пашкой квартиры. Когда Богдан заполнял последний сегмент, она вскрикнула.

– Что это за две машины у нашего подъезда? За нашей квартирой следят!

– У какого подъезда? – напрягся китаец. – А, я забыл, у тебя ведь квартира через бульвар!

Он шагнул к ней и отвел от окна.

– Лучше не мелькать, – пояснил он.

Богдан замкнул круг и запрокинул голову, подняв лицо к потолку. Его затрясло крупной дрожью.

– Что с ним? – испугалась Варя.

– Свет Шамаша рвется через него! – объяснила Шамхат, бросаясь к мужу.

Через секунду Богдана изогнуло дугой, и он рухнул ей на руки.

– Несколько минут он не сможет двигаться. – Шамхат бережно уложила его на паркет.

– Вот же некстати! – глядя в окно, произнес Сердюченко. – Сюда бежит наряд с револьверами!

– Действительно, некстати, – буркнул профессор. – Надо уходить через черный ход.

Богдан побледнел и продолжал трястись, находясь в глубоком забытьи. Зато из кабинета донесся радостный голос Машеньки:

– Павел очнулся!

– Хоть это нам на руку! – профессор подхватил саквояж. – Машенька и Варя, вам придется помочь Павлу, пока силы еще полностью не вернулись к нему. А Шамхат с Сердюченко и Ли потащат Богдана. Уходим!

Грузный Сердюченко, сунув револьвер за пояс, закинул Богдана на плечо и крякнул.

– От же смех! – покачал он головой. – От же ваш былинный богатырь! А весит-то всего что пять канистр бензину. Мелковат богатырь-то!

Сообщники вслед за Варшавским покинули квартиру и быстро спустились по лестнице. Когда они выскакивали в арку проходного двора, в подъезде гремели по ступенькам сапоги поднимающихся в квартиру энкавэдэшников из наряда Бирюкова.

Они выскочили во двор и бросились в арку, но не успел профессор добежать до ее середины, как попал под огонь бирюковского «браунинга».

– Назад! – крикнул Сердюченко, роняя Богдана в снег.

Он выхватил револьвер и выстрелил в ответ, заставив вбежавшего в арку Бирюкова метнуться обратно. Свержин, услышав выстрел, юркнул за угол.

Павел, еще не вполне придя в себя и чувствуя жуткое опустошение внутри головы, словно оттуда удалили значительный кусок мозга, пополз по снегу, ища укрытие от пуль. Машенька схватила его за шиворот и потянула по сугробам, Ли бросился ей на помощь. Сердюченко второй раз выстрелил в спину бегущего энкавэдэшника и снова промахнулся.

Бирюков метнулся за угол, но оскользнулся на припорошенной снегом наледи и грохнулся на спину, крепко ударившись о землю затылком. Его «браунинг» описал дугу в воздухе и шлепнулся в снег посреди арки. Свержину ничего не оставалось, кроме как попробовать добраться до упавшего пистолета – своего оружия у него не было. И делать это надо было быстро, поскольку даже такой плохой стрелок, каким был Сердюченко, мог запросто убить безоружного, если подойдет слишком близко.

– Стреляй в него! – выкрикнул Ли. – Не дай поднять пистолет!

Шофер бросился вперед, и в тот же момент выскочил из-за угла Свержин. Они стремительно приближались каждый к своей цели – Свержин к пистолету, а Сердюченко к той точке, с которой мог бы попасть в движущуюся мишень.

– Стреляй! – не выдержав напряжения, крикнул профессор.

Грохнули выстрелы, но на ходу Сердюченко стрелял еще хуже, чем стоя. В запале он высадил все патроны, но так и не попал в Свержина. А тому оставалось пробежать по арке не больше десятка шагов до лежащего «браунинга».

– Почему не стреляешь?! – обреченно выкрикнул Ли, готовый врукопашную броситься на Свержина.

– Так патроны ж кончились! – шофер неловко развел руками.

– У меня есть патрон! – громко выкрикнул Павел, выхватив из кармана латунный цилиндрик.

Шамхат выхватила его и, подобно ветру, бросилась к Сердюченко. Выбив у него револьвер, она спешно вытащила из барабана стреляную гильзу, сунула на ее место патрон и, когда Свержин уже поднял со снега оружие, выстрелила на несколько мгновений раньше его.

Все замерли, прекрасно понимая, что от этого выстрела зависит все. Только Свержин продолжал незаконченное движение – он поднял пистолет на уровень глаз, а потом еще выше и выше, пока его пальцы не разжались, выпустив «браунинг». У энкавэдэшника подкосились ноги, и он рухнул на колени. Только тогда все увидели у него во лбу, точно меж глаз, аккуратную дырочку, из которой потекла широкая струйка крови.

Шамхат поймала падающий «браунинг» и прицелилась в дергающегося Бирюкова.

– Не надо! – остановил ее Ли. – Этот готов и так. Быстро к машинам! Женщины с Сердюченко в «Студебекер», остальные в полуторку!

– А кто ж поведет грузовик? – спросил Тарас, снова закидывая Богдана на плечо.

– Я! – ответил Павка. – Должна же быть и от ОСОАВИАХИМа какая-то польза.

Но не успели они пересечь бульвар, как перепуганный происходящим шофер Свержина завел мотор «Студебекера» и начал трогаться.

– Стоять! – выкрикнула Шамхат, двумя руками поднимая пистолет на уровень глаз.

Игнатьев распахнул дверцу, выскочил из машины и, петляя как заяц, бросился наутек. Водитель полуторки спрыгнул с подножки и поднял руки. Пашка подбежал к нему, оттолкнул обеими руками и прыгнул за руль грузовика. Через секунду Сердюченко занял место Игнатьева, а Шамхат помогла сесть его жене, Варе, Машеньке и профессору – тот не пожелал лезть в грузовик. Последней села сама.

Павел выбрался из кабины и с трудом попытался завести полуторку заводной ручкой, но его сил не хватило.

– От молодежь пошла! – буркнул Сердюченко, бросаясь на помощь. – Никакая физкультура им впрок не идет!

Из окон профессорской квартиры со звоном вылетели стекла – это бойцы нелепо погибшего Бирюкова заметили беглецов и открыли по ним огонь. Захлопали револьверные выстрелы, защелкали в стену пули.

Не обращая внимания на забинтованную руку, Сердюченко легко, в два оборота завел грузовик. Ли в это время втолкнул в кабину полуторки Богдана, а сам запрыгнул в кузов.

– Ехать-то сможешь? – спросил Сердюченко опешившего Павла.

– Смогу! – решительно сжав губы, ответил тот.

Шофер махнул рукой и прыгнул за руль «Студебекера», стараясь поскорее вывести женщин из-под огня. Он завел мотор и рванул с места, а за ним следом рывками тронулась полуторка. Вскоре обе машины скрылись за поворотом бульвара.

Чтобы увидеть, как справляется Павел, Сердюченко бросил взгляд в зеркало заднего вида и заметил, что из арки, следующей за домом Варвары, выехал лоснящийся черный «Мерседес» и, мигая фарами, пошел на обгон «Студебекера».

– Это еще что за новости? – забеспокоился шофер. – Еще немцев нам для радости не хватало!

Однако шофер «Мерседеса» не оставил ему выбора – продолжая мигать фарами и чуть прижимая к бордюру, он заставил Тараса свернуть в боковой проулок, а затем еще раз, в глухой двор. Павел загнал полуторку следом.

Двор, где остановились машины, был завален снегом и казался совершенно пустынным – окна обветшалого дома были забиты досками и листами проржавевшего кровельного железа, в которых подвывал промозглый сквозняк. Шамхат, сидя на переднем сиденье и не открывая двери, подняла «браунинг». Она не могла решить, что делать – то ли стрелять без вопросов, то ли все же узнать, кто с ними хочет побеседовать и о чем. Тем временем из «Мерседеса» вышел Густав Хильгер с «парабеллумом» в руке, а Фридрих, выбравшись из-за руля, вытащил автоматический карабин с оптикой и направил на машину с женщинами.

– У меня к вам очень короткий разговор, – с неприятной улыбочкой заявил советник по-русски. – Мне нужен человек, называющий себя Богданом Громовым. Он останется со мной, тогда остальные уедут.

Шамхат тут же распахнула дверь и выстрелила в немца, но пуля из «браунинга» прошла сквозь него, как сквозь масло, не причинив ни малейшего вреда. Почти не глядя, Хильгер пальнул в ответ – девятимиллиметровая пуля из «люгера» ударила Шамхат в грудь и отшвырнула ее на руки опешившего Сердюченко. Пистолет выпал из руки женщины, она застонала и закрыла глаза.

– Где Богдан? – повторил Хильгер. – Мне что, по одному вас тут убивать?

Осмотрев перепуганных пассажирок и двух безоружных мужчин, Густав хмыкнул и неспешно направился к грузовику. Распахнув дверь, он выволок лишенного чувств Богдана на снег и потащил к «Мерседесу».

– Фридрих, поехали! – сказал он по-немецки. – У нас мало времени. Скоро он очнется.

Однако не успел он распахнуть дверцу, как произошло неожиданное для всех – Фридрих громко и коротко вскрикнул, уронил карабин и рухнул в снег, а на его месте появился Ли в развевающемся на сквозняке халате. Хильгер резко обернулся и хотел поднять «парабеллум», но не закончил и половины движения – китаец барсом прыгнул на него и выбил оружие из руки. Двумя мощными ударами ног Ли отшвырнул немца к машине, но тот, оскользнувшись, снова вскочил на ноги и расхохотался.

– Ты можешь бить меня целый день! – с издевкой произнес он. – Можешь ломать мне кости, вытаскивать внутренности. Попробуй!

Хильгер двинулся к оброненному «парабеллуму», но китаец не собирался сдаваться. Не имея возможности причинить советнику никакого вреда, он пользовался мощью своих ударов лишь для того, чтобы не дать немцу схватить оружие.

Пока длилась эта безумная битва, продолжительность которой зависела лишь от выносливости китайца, Богдан начал приходить в себя. Первое, что он оценил, – Ли надолго не хватит. Второе – Шамхат серьезно ранена, и уменьшающаяся с каждой секундой энергия старого Знака уже не в состоянии ее спасти.

У Богдана в голове сиял новый, нетронутый Знак Шамаша, и ему надо было срочно принять решение, на что пустить его силу. Первая мысль – спасти Шамхат, а затем уничтожить Хильгера. Однако молниеносно проанализировав ситуацию, он понял, что, разделив энергию на себя и Шамхат, он уже не сможет победить советника, поскольку у того будет подавляющее энергетическое превосходство.

К тому же Богдан не знал, на что еще Хильгер употребил украденную у Карла силу. На военное превосходство Германии? На обретение власти над миром?

Решение созрело неожиданно и ярко. Это было крайнее средство, но Богдан понял, что не может поступить иначе. В нем неожиданно проснулся царь Урука, и он ощутил ответственность не только за этих людей, но и за всех людей вообще. Он вспомнил, как защищал город неприступными стенами.

«Я хочу, – загадал он, концентрируя энергию, – чтобы все желания, загаданные Хильгером, потеряли силу!»

Мощь рвущегося из него огня изогнула его дугой, он вскрикнул и затрясся, направляя остатки Света Шамаша в избранное русло.

И тут же удары Ли не только отбросили Хильгера на снег, но и заставили его закрыться руками.

– Хватит! Не бейте! – взмолился он. – Все!..

– Тварь… – зашипел, поднимаясь, Богдан. – Ну и где твоя сила? Что ты можешь без нее? Я тебя сейчас без всякой янтры, собственными руками выверну наизнанку за то, что стрелял в мою жену! Ты знаешь, как пытали предателей в огражденном Уруке?

Хильгер затрясся.

– Говори, на что еще у тебя хватило фантазии потратить энергию Знака?

– На военное превосходство Германии, – непослушными губами шепнул советник.

– Плохо, – вздохнул Богдан. – Значит, война все же будет.

Он прекрасно понимал, что направленная Хильгером энергия уже произвела изменения в тонком механизме Вселенной. Уже закрутились колесики, шестеренки, возникли в головах инженеров идеи… Плохо. Но сейчас надо было срочно спасать Шамхат, а не тратить время на советника, с которого хватит, в качестве наказания, лишения бессмертия.

– Я не буду тебя убивать, – скривив губы, сказал Богдан. – Сам умрешь лет через тридцать. Прощай.

Утратив интерес к немцу, он бросился к машине, где стонала Шамхат. Он вынес жену и уложил на снег, прекрасно понимая, что ее энергии не хватит на заживление раны. Слишком много собственных ран зарастил на себе Богдан, впустую растрачивая их обоюдную силу.

Энергии оставалось мало, но он решил израсходовать весь оставшийся Свет Шамаша. Пусть после этого они станут обычными людьми, но сейчас он хотел одного – спасти жену.

Он взял ее руки в свои, нащупал точки – ворота энергетических меридианов, и влил в них, до капли, силу истончающейся фигуры.

Шамхат порозовела лицом и открыла глаза.

– Энкиду, – шепнула она по-шумерски. – Теперь мы с тобой не расстанемся.

– Теперь все будет хорошо, – улыбнулся он. – Тысячу лет мы проживем с тобой. Все будет, как ты хотела. Надо только поспешить выбраться из Москвы раньше, чем тут начнется основательный переполох. Садись за руль, Сердюченко! Нас ждет дальний и нелегкий путь!