Родительские амбиции, или Адронный коллайдер в квартире

В школах прошли родительские собрания. Мамы и папы детей, которые сдают в этом году ОГЭ (так теперь называются ГИА – экзамены после девятого класса) и ЕГЭ, собрались чуть ли не в полном составе.

Василий сдает ОГЭ, и, если честно, я поддалась массовой истерии. Нужен срочно репетитор по русскому, иначе не сдаст. Я смотрела тесты – не сдала бы. Нужно следить на специальных сайтах за новостями и обновлениями. Никаких внеканикулярных поездок. В классе паника, особенно у мам девочек.

– А можно перевестись на другое направление? Тогда какие экзамены нужно сдавать?

Подросткам по четырнадцать-пятнадцать лет. Еще вчера они хотели стать физиками, а сегодня передумали. Это ведь нормально. Я вообще в этом возрасте хотела стать музыкальным работником в детском саду. Но современная школа предполагает раннюю специализацию – или ты ботаник-химик, или физик-математик, или гуманитарий, что, конечно, совсем плохо и не престижно. Всех троечников, хоккеистов, футболистов и танцоров, которые не потянут учебу в вузе или уже заточены на профессиональную карьеру, отправляют на социально-экономическое отделение. Считается, что там вообще можно не учиться.

Многие родители настроены на перевод детей после девятого класса в специализированные гимназии и школы при институтах и сидят с видом «мой ребенок – гений, а ваша школа ему не соответствует». Некоторые уже ходят на подготовительные курсы и весной будут сдавать плюс к четырем обязательным экзаменам ОГЭ дополнительные – в спецкрутую мегашколу из первой десятки рейтинга. Что будет с детьми – я даже представить боюсь.

У меня тоже был такой период. Я мечтала, чтобы мой сын учился в знаменитой школе, где преподают лучшие педагоги Москвы, где учатся дети известных родителей. Мечтала дать ему то, чего не было у меня.

Детские комплексы живут долго. Я хотела, чтобы мой сын с гордостью говорил, что окончил такую-то школу и учился у такого-то педагога. Мы с мужем подняли на ноги половину знакомых и записали сына – на тот момент четвероклассника – на подготовительные курсы. Познакомились с директором и учителями, я возила сонного и дурного от перегрузок ребенка на дополнительные занятия и вместе с ним готовилась к экзаменам. Света белого не видела.

Другие мамы мне завидовали – я ведь была знакома с директором. Я стала нервной и раздражительной – завидовала другим мамам, у которых в этой школе учились старшие дети и поэтому они имели преимущество. Они знали самых важных учителей и поэтому первыми обо всем узнавали. Я даже с ними начала дружить, чтобы тоже все узнавать первой. Изводила мужа, чтобы он кому-то позвонил, попросил, договорился, подстелил соломку.

Где-то к зиме у Васи начались тики. Он тряс головой. Один мальчик из его группы часто моргал глазками, девочка расковыривала заусенцы на пальцах до крови. Она была победительницей всех мыслимых олимпиад, и у нее всегда была идеальная коса.

К экзаменам уже у меня начал дергаться глаз. Василий прилично сдал математику, написал диктант. Оставался английский, за который я вообще не волновалась. И Вася его завалил с треском. Там даже двойки не было. Я не посмела идти к директору и включать связи. Запихивать правдами и неправдами. Мне было стыдно. Не сдал – значит, не сдал. На это у меня хватило мозгов.

Только недавно я узнала, что Вася специально завалил тот английский. Он не хотел переходить в ту школу, но боялся мне об этом сказать.

А теперь говорит:

– Мам, не волнуйся, все будет нормально. Только не вмешивайся. Если мне нужен будет репетитор, я тебе скажу. Если я захочу перейти в другую школу, я тебе скажу. Обещаю. Только не заставляй меня.

На собрании я сидела за одной партой с мамой Димы – Вася с ним дружит.

– Дима хочет перевестись на другой профиль, – сообщил мне Василий, – ему надоела физика. Он хочет заниматься химией, но не может – там ведь только те, кто хочет в медицинский поступать. Он не знает, что делать.

– А его мама об этом знает?

– Ты что? Он не может ей сказать! Она же расстроится! Только не говори ей!

– И что он будет делать?

– Не знаю. Наверное, останется на нашем профиле. Правда, у него с геометрией не очень. Наверное, репетитора наймут.

И я опять вспомнила про Васину одноклассницу Лизу, которая часто ломала ноги и руки. Девочка была с незаурядными математическими способностями. Но сейчас она учится в гуманитарном классе. Так решили родители. За Лизу они давно все решили – куда будет поступать, как поступать, каких людей подключать.

Счастье, что дети еще верят в собственные силы и в то, что можно чего-то добиться, если очень захотеть. Они верят в олимпиады, которые позволят им войти в какой-то рейтинг. Они сами находят эти олимпиады и в них участвуют. Но они боятся сказать родителям о своих желаниях.

Еще один Васин друг, Сашка, футболист, в четырнадцать лет понял, что не сделает профессиональную карьеру. Подавал большие надежды, но сгорел. У него зрение минус четыре, и ему до смерти надоело играть в футбол. Однако родители уже построили ему жизнь под эту профессию и слышать не хотят о том, что он уже наигрался. Они подделывают ему медицинские справки, и он ездит на сборы. Этот мальчик хочет писать статьи про футбол, мечтает стать журналистом, но родители об этом, естественно, не знают.

Есть столько форумов про ЕГЭ, ОГЭ, за которыми нужно следить, изучать и бегом покупать новейшие учебники с вариантами решений. Но нет форума, на котором родители узнали бы об истинных желаниях детей. Я не могу сказать маме Димы, что он хочет перевестись на химический профиль, хотя бы попробовать. Не могу сказать маме Сашки, что он тайком пишет роман про футбол. Не могу, потому что это – страшная тайна. И мне остается только надеяться на то, что мой сын найдет в себе смелость сказать мне о своих желаниях. Я мечтаю, чтобы Вася стал физиком, поступил в МФТИ – и он об этом знает. Но скажет ли он мне о том, что вдруг решил стать лингвистом, медиком или криптологом? Да хоть актером, в конце концов. Или об этом будет знать мама Сашки и тоже поклянется хранить тайну?

Кстати, про физику. Как оказалось, эта наука подразумевает опыты, проекты и эксперименты. Ну я догадывалась, но плохо себе представляла, как это выглядит в реальности. Да я и адронный коллайдер плохо себе представляю. Так вот, сначала Василий потребовал емкость – прозрачную, с крышкой, достаточно большую. Я с восторгом опустошила контейнер, где хранились лекарства, и выдала сыну для опытов. На следующий день начал звонить домофон и косяком пошли курьеры: один принес упаковку с чем-то непонятным, какими-то проводками, которые (судя по чеку) стоили сто рублей, а их доставка – триста. Но для науки ничего не жалко, так что я приняла заказ и оплатила. На коробочке было написано: «Вольфрамовые неплавящиеся электроды». Десять штук. Для меня это словосочетание – «вольфрамовые электроды» – звучало словно музыка, пролилось бальзамом на материнское сердце, которое екнуло, когда очередной позвонивший в дверь курьер принес бутылку с надписью «Изопропанол». За доставку я опять отдала больше, чем за бутылку, но исключительно ради науки. Вася был в школе, поэтому я послала ему смс-вопрос:

– Что такое электроды и изопропанол?

– Мам, ты не поймешь.

– Объясни!

– Это типа торий и спирт.

– Нет слова «типа»! – взбунтовался во мне гуманитарий.

Про спирт мне все более или менее понятно. А про торий я слышала впервые. Спросила у Гугла. Из всего прочитанного я поняла, что это радиоактивное вещество.

Перепугалась страшно. Нашла марлевую повязку и решила, что нужно заказать противогаз или что-нибудь современное в этом духе. Потом подумала и решила запретить Василию проводить в квартире опыты. Как мать. В тот момент, когда я думала, как радиация сочетается со спиртом и, возможно, как спирт может ее нейтрализовать, позвонил еще один курьер. Он держал в руках здоровенный контейнер и требовал каких-то очень больших денег за доставку.

– Сейчас, минуточку, – попросила я курьера, собираясь звонить сыну и спрашивать, что находится в контейнере и можно ли его вносить в квартиру.

– Не волнуйтесь. Это сухой лед, – успокоил меня курьер.

Пришлось оплатить и сухой лед.

Потом мы с сыном разминулись – он пришел из школы, а я уехала по делам. Когда я вошла вечером в подъезд, меня остановила консьержка тетя Алла:

– Маша, ты только не волнуйся. Но Вася, кажется, начал… э… злоупотреблять.

– Теть Ал, с чего вы взяли? Меня не было дома три часа.

– И он успел злоупотребить! – объявила консьержка. – Мне Настя сказала!

Настя – это наша соседка по этажу.

– Я разберусь, – пообещала я и вошла в лифт.

На лестничной клетке меня уже поджидала Настя.

– Маша, ты знаешь, что Вася курит? Вася курит! – кричала Настя.

– Давно? – уточнила я.

– Как из школы пришел, так и закурил! На общий балкон уже три раза выбегал! И он пил водку! Водку я сразу чувствую! У меня нюх на спирт! Точно водка!

Я, конечно, перепугалась. Вася вполне может и курить, и пить водку. Но еще вчера этого не делал и не собирался. Может, у физиков это по-другому происходит, чем у гуманитариев?

Я вошла в квартиру, осторожно прижимаясь к стене, и чуть на пол не сползла от ужаса. В квартире пахло не спиртом, а целым спиртовым заводом. В коридоре на полу сидела Сима и рыдала так, будто случилось самое страшное, что только может быть. Вася стоял рядом в куртке, в марлевой повязке и с черной коробкой в руках.

– Что случилось? – спросила я, пытаясь оценить масштаб катастрофы.

– Мама! Вася забрал мою черную краску! Всю! – прокричала Сима, захлебываясь рыданиями.

– Вася, почему ты в куртке? Ты трезвый? Ты куришь? – задавала я вопрос за вопросом, потому что на самом деле не знала, что делать.

Вася закатил глаза и в обнимку со своей черной коробкой выскочил на лестничную площадку.

– Сима, встань с пола. Надо все проветрить. У вас давно так пахнет? Где папа?

– У меня нет черной краски! – продолжала рыдать дочь.

Я открывала и закрывала окна, успокаивала дочь, отмывала краску с пола растворителем. Опять открывала окна, потому что нестерпимо пахло растворителем. И мне это нужно было успеть сделать до того, как домой вернется муж. Стоило мне открыть дверь, чтобы создать сквозняк, как на площадку тут же выскочила соседка Настя, чтобы сообщить, сколько раз Вася курил и сколько раз он выносил на общий балкон бутылку с водкой. Сима опять решила порыдать, потому что черная краска ей нужна была именно сегодня, а завтра будет поздно.

Вася вернулся с балкона.

– Так, быстро мне все объясняй. Популярно и понятно, – потребовала я.

– Мам, не сейчас…

– Сейчас же! Я должна понимать, почему у меня в доме запах, радиация и зачем ты забрал у Симы краску? И объясни мне так, чтобы я потом могла эту версию пересказать внятно и убедительно твоему отцу, соседке и консьержке.

Вася вздохнул и объяснил. Ему для научного проекта по физике в школе нужно было собрать камеру Вильсона.

– Камеру? – уточнила я.

– Мам, это типа коробки.

– Нет слова «типа»!

– Хорошо. Вроде коробки, которая должна быть покрашена в черный цвет. Поэтому я взял у Симы черную краску. Я начал делать камеру дома, а потом вышел на балкон, чтобы не так сильно пахло. Сухой лед создает разницу температур. Изопропанол ложится паром внизу. То есть на самом деле все не так, но ты не поймешь. Электроды мне были нужны из-за тория. Но где я найду торий? А в электродах он есть в виде примеси. Понимаешь? Мне нужны были всего два, но они продавались только упаковками по десять штук. Поэтому я взял десять. Смысл эксперимента – увидеть следы элементарных частиц. Их можно сфотографировать, снять на камеру. Понимаешь?

– Нет, не очень, – призналась я.

– Ну набери в Гугле «камера Вильсона»!

– То есть ты не курил и не пил водку…

– Тебя только это интересует?

– Ну если честно, то да.

– А меня интересует, когда у меня будет черная краска! – объявила Сима.

– Что тут у вас происходит? Вася, ты куришь? И почему у нас пахнет водкой? – спросил мой муж, отец семейства, который вошел в квартиру.

– Был бы у меня дозиметр… – понуро ответил Вася, – и хоть один нормальный человек в доме.

Спустя некоторое время мы вернулись к теме водки. Васе исполнилось шестнадцать. Он чувствовал себя совсем взрослым. Гордо утверждал, что «в развитии он скакнул на все семнадцать». Я предпочитала не уточнять, что это означает, чтобы хотя бы иногда спокойно спать. На зимние каникулы он попросился в спортивный лагерь. Отправили. После его возвращения чемодан я открывала с опаской, гадая, сразу выбросить носки или попытаться постирать. Под грудой футболок, которые издавали такой запах, будто в них ходил не только Василий, но еще двадцать человек, я нашла бутылку водки. Закрытую. Долго таращилась на бутылку, подбирая слова, которые должна как мать произнести в этом случае.

– Васюш, скажи, а зачем тебе водка? – Это лучшее, что я смогла придумать.

Тут я, как гуманитарий, сразу поняла свою ошибку. Во-первых, вопрос глупый. Во-вторых, ответы я знала заранее. «Бутылка не моя… друг попросил к себе положить… понятия не имею, как она оказалась в моем чемодане… привез в подарок папе, только потом вспомнил, что он не пьет водку…» Тут же мне самой стало стыдно, потому что я, можно сказать, рылась в вещах сына. Ну кто меня дернул разбирать его чемодан? Пусть бы сам разобрал, недели через три где-то, когда там уже лягушки квакать будут.

Василий даже бровью не повел, когда я предъявила ему запретный продукт.

– Купил, – как всегда, лаконично ответил сын.

– Зачем?

Далее последовал гениальный ответ, который даже я – гуманитарий с бурной фантазией – не смогла бы придумать.

– Для обработки ран, – сказал Василий.

– Мусечка, каких ран? Душевных?

Вася захохотал.

– И почему я сам до такого не додумался? Да, мам, хорошая версия. Я просчитал, что тебе больше понравится версия с антисептиком.

Теперь у нас в ходу эта присказка. Когда муж наливает себе вечером виски или я прошу бокал вина, мы комментируем:

– Исключительно для обработки душевных ран.