Сбор «маскулатуры». Настоящее и прошлое

– В школу нужно принести старые журналы и эти… как его… не помню, – объявила Сима.

– На что похожи «эти как его»? – уточнила я.

– Ну внизу около лифта лежат никому не нужные целой пачкой.

– Газеты, что ли?

– Да, учительница говорила, что газеты.

– Сима, вы должны в классе показать, какие были раньше журналы и газеты? – присоединился к разговору мой муж и тут же полез в шкаф. Там, на отдельной полке, у него лежат «Веселые картинки» 1960-х годов, старые экземпляры «Мурзилки» и раритетные образцы периодических изданий, привезенные из разных стран и трепетно хранимые.

– Я с тобой пойду, покажем детям, и я сразу унесу все домой, – объявил муж. – Маша, журналы надо во что-то обернуть, каждую страницу желательно.

– Папа, мы должны их в школе оставить, – сказала Сима, – сдать.

– Как это? Зачем? Маша, что в школе? Выставка? Тогда эти издания лучше поместить под стекло. Это, конечно, прекрасно, что детей приучают изучать историю, но букинистические издания… Дети все равно не поймут.

– Сима, пойдем у Васи журналы попросим, – сказала я, поскольку муж вцепился в свою бесценную коллекцию и прижимал ее к груди.

– У меня ничего нет, я занят, – объявил Василий.

– Вась, у тебя же были старые журналы про насекомых.

– Не дам. Сима у меня и так все забрала. Даже рыцарей моих забрала, когда была маленькой. А ты разрешила, хотя это была моя коллекция.

Василий закрыл шкаф своей широкой спиной. Весь в отца.

– Васюш, тебе уже вроде бы не семь лет… – удивилась я.

– Детская травма дает о себе знать до сих пор, – объявил он.

– Симочка, ну давай твои старые журналы про принцесс отдадим. Ты же их все равно уже не читаешь, – предложила я.

– Не дам. Нам сказали ненужные сдать. А они все нужные, – насупилась дочь.

– Скажи, а зачем обязательно сдавать? Вам ничего не объяснили? – Я начала подозревать, что это не конец истории.

– Объяснили. Вся школа участвует. И кто принесет больше, тому что-то дадут. Но я не знаю, что. И нужно еще нитки, твои, из которых ты украшения делаешь. Чтобы перевязать ненужные эти, как там… – Сима вытащила бечевку.

– Не дам, бечевка мне нужна.

Сима пошла рыдать, а я наконец начала соображать. Газеты, бечевка, вся школа участвует, что-то дадут. Ну конечно, это же сбор макулатуры!

– Сима, а у вас что, опять макулатуру стали собирать? – забежала я в комнату дочери.

– Я тебе сто раз уже все объяснила! Да, мускулатуру.

– Макулатуру. Это раньше такая… традиция была. Еще металлолом собирали. Всякие чайники ненужные. А тому классу, кто больше собрал, первое место присуждали.

– А что давали?

– За макулатуру книги давали.

– Так в библиотеке много книг и можно любую взять. И у нас много книг. А что давали за металлолом?

– Не помню. Первое место. И вымпел.

Сима открыла рот, чтобы спросить, что такое вымпел, но я уже убежала собирать макулатуру.

На первом этаже ничего не было – все рекламные листки и бесплатные газеты объявлений исчезли.

– Выбросила. Надоело. – Консьержка тетя Алла была неумолима.

– Нам макулатура срочно нужна. В школы вернули сборы. По соседям, что ли, пройти?

Я зашла к трем соседям. Вы представляете, как на меня смотрели, когда я кричала в дверь: «Это ваша соседка, Маша, у вас нет старых газет?»

Соседка Настя уточнила: «Селедку, что ли, чистить?» Сосед Виктор решил, что я буду есть воблу. А соседка Марья Константиновна, к которой меня отправила консьержка как к единственной подписчице в подъезде (приносят аж три газеты!), перепугалась насмерть.

– Маша, а что, уже нельзя подписываться? Проверяют подписку? А какие издания запрещены? У меня только про сад и огород. Лучше сожгу, но не дам, у тебя дети, вдруг неприятности будут? А кому велели сдавать? Всем?

– Детям, первоклашкам.

– Ох…

– Марья Константиновна, это сбор макулатуры, помните, как раньше было, – попыталась успокоить ее я, но соседка не поверила.

Когда я вернулась домой без единого листочка, муж уже собрал стопку – в нее попали мои журналы «Искусство кино», моя же книжка «Тайна имени», которой я зачитывалась во время двух беременностей, выбирая имена детям, и его журналы про какое-то крестьяноведение. Я, естественно, раскричалась, что мои журналы нельзя сдавать в макулатуру, а эта книжка мне дорога как память, как первые туфельки дочки и первая шапочка сына. Василий немедленно заинтересовался крестьяноведением – у него вообще очень разнообразные интересы – и утащил журналы к себе в комнату.

– Все вносить, ничего не выносить, – пошутила я. – Дорогие мои, а что мы будем сдавать-то?

Сима приготовилась к сокрушительным рыданиям, набрала в легкие побольше воздуха, но тут пришла консьержка тетя Алла.

– Вот, держите, я в салон сбегала. Журналы у них забрала. – Она свалила на пол пачку журналов про лазерные технологии омоложения, интервью, как сохранить красоту после сорока и какие нынче брови модно носить.

Сима придирчиво рассмотрела все журналы и не нашла для себя ничего интересного. Я, впрочем, заинтересовалась бровями.

– Так, завтра перед первым уроком свяжем пачку и сдадим, – сказала я мужу.

– И я это должен сдавать? Что обо мне подумают? А что подумают о тебе? – ахнул муж.

– Скажи спасибо, что мы пока не собираем металлолом. Вот ты что в детстве на металлолом сдал?

– Мамин любимый половник. Она меня чуть не убила. На неделю без футбола оставила.

– А я сдала бабушкин парадный мельхиоровый набор: чайник с сахарницей и чашки. Меня убили два раза. Сначала отлупили полотенцем, потом я еще неделю перебирала фасоль. Так что неси, спасешь дерево!

Это я еще не рассказала мужу, как сдала в макулатуру часть тиража свежей бабушкиной газеты. Поскольку все знали, что я внучка главного редактора, мне разрешалось беспрепятственно заходить куда вздумается, в том числе в типографию. Когда в школе объявили сбор макулатуры, я аж подпрыгнула от счастья. Наконец я смогу принести хоть какую-то пользу школе, а то вечно от меня одни неприятности. Недолго думая, я отправилась в типографию, где печатался свежий номер. Бабушка сидела там же и следила за горячим набором. Рядом стояли перемотанные бечевкой стопки газеты. Я приподняла один и еще больше обрадовалась – с таким весом победа нашему классу обеспечена. Но самостоятельно дотащить стопку до школы я не могла, поэтому пошла на футбольное поле, где старшие мальчишки играли в подобие футбола под присмотром Аслана Теймуразовича.

– Мне нужны два мальчика, – сообщила я физруку.

– Слушай, можэт, ты мяч хочэш? Возьми мяч! Зачем тебе мальчики? – удивился Аслан Теймуразович.

– Нет, мне мальчики нужны.

– А что ты с ними дэлат будэш?

– Возьму, а потом верну.

– Чего у меня толко не прасыли. Мяч прасыли, гантеля прасыли, сетка прасыли, мальчиков никто не прасыл.

– Мне в типографию надо.

– Аааа, так бы сразу и сказала. Беры любых!

Я выбрала Тимура и Алика – самых крепких.

– С нэй пойдете. Она вас вэрнет потом, – велел им Аслан Теймуразович.

Тимур и Алик покорно пошли за мной в типографию и так же молча начали перетаскивать стопки свежего номера на школьный двор. Мы сделали две ходки, и я решила, что хватит. Мальчишки вернулись к игре, а я побежала к Фатимке с объявлением, что завтра мы обязательно победим в соревновании по сбору макулатуры.

Бабушка не вернулась вовремя с работы, что меня совсем не удивило – она никогда вовремя не возвращалась. Так что я, мечтая о завтрашней всенепременной победе, легла спать рано совершенно счастливая, чтобы побыстрее наступило утро.

– Уже утро? – спросила я, когда бабушка трясла меня за плечо.

– Где? – бабушка сидела надо мной с выпученными глазами.

– Что – где? – спросонья не поняла я.

– Номер где? – закричала бабушка.

В комнате по стойке «смирно» стояли Тимур с Аликом. За их спинами прыгал Аслан Теймуразович. Почему прыгал? Потому что природа так посмеялась над физруком, что ни одному мужчине не пожелаешь. Аслан Теймуразович ростом был метр пятьдесят с небольшим. Ну метр пятьдесят два, три. Ну как может быть физрук ростом метр пятьдесят три? Не может. А Аслан Теймуразович мог. Когда кто-то из учеников не мог выполнить нормативы, физрук страшно злился и кричал: «Это я нэ магу! А дэлаю!» И вправду – Аслан Теймуразович и метал, и прыгал, и бегал. Но лучше всего прыгал. Он вообще все время прыгал. Стоять спокойно не умел. Или это с детства у него привычка образовалась – чтобы увидеть, нужно было подпрыгнуть.

– Тебя видели в типографии, эти два идиота отнесли тираж на двор школы! – кричала бабушка. – У меня два вопроса: где тираж и какого… он тебе дался?

В типографии никто не обратил внимания на парней, которые таскали газеты, – всегда кто-нибудь из мальчишек помогал выносить тираж. Рано утром, когда жители села не нашли в своих почтовых ящиках свежий номер местной газеты, все пришли к нам домой. У кого еще спрашивать, что случилось, если не у главного редактора? Бабушка, еще в ночной рубашке, не понимала, что происходит, – все вчера было по графику, номер сдали вовремя. А утром нет газеты. То есть у кого-то есть, а у кого-то нет. И понять, по какому признаку разделение, невозможно. И что все это значит – тоже непонятно, а потому очень беспокойно. Ну с чем бы это сравнить? Вот вы заходите в ванную и автоматически, с закрытыми глазами берете зубную щетку, а щетки там нет. И вы прекрасно помните, что вчера щетка еще была, а сегодня ее нет. Или как сковорода для пирогов. Вчера тут стояла, а сегодня нет. И как готовить пироги? В другой сковороде? Да невозможно! Нельзя в другой! Можно только в этой! А этой нет. Бабушку же за отсутствие тиража могли и с должности снять. Да и в тюрьму посадить.

Утром бабушка в ночнушке бегала по всему селу, выясняя, у кого есть газета, а у кого нет. И, естественно, добежала до Аслана Теймуразовича, который послал ее к Тимуру и Алику. Те признались, что выносили, относили, на школьный двор приносили, а потом ушли.

Они же не знали, что я газеты прикрыла шифером, оставленным там еще с прошлого лета для ремонта крыши, и пленкой для парника сверху прикрыла, чтобы сюрприз получился уж наверняка. По моим расчетам, у всех будет один вес, а тут я открою тайник, и у нашего класса тут же будет перевес.

Вместо вымпела и грамоты я получила по попе крапивой. Спасибо, что молодой, но все равно больно. И все утро бегала по селу, разнося газету. Бабушка еще всем соседям запретила меня кормить, поэтому я бегала натощак, хлебая воду из колонки. Бабушка сидела на школьном дворе и лично следила за «отгрузкой». Когда я возвращалась, чтобы взять очередную партию, бабушка неизменно причитала:

– Как ты могла? Как у тебя рука поднялась? Оставить людей без прэссы? Отправлю тебя к матери в Москву. Какой позор! Внучка главного редактора отправляет номер на макулатуру! Что обо мне люди подумают?

Бабушка даже позвонила в Москву моей маме, чтобы сообщить о «несмываемом позоре». Этот разговор на почте, конечно же, слышали и пересказывали почти все.

– Ой, перестань кричать. Газета живет один день, – не поняла возмущения мама.

– Живет! Пусть один день, но живет! – кричала бабушка в трубку.

– Ну кому нужны ваши местечковые новости?

– Мы газета районного масштаба! Районного! – Бабушка кипела от возмущения. – Ты должна поговорить с ней!

Меня впихнули в душную телефонную будку. Трубка была мокрая.

– Манечка, скажи бабушке, что я ей пришлю переводом деньги на комбикорм.

– Нам не надо.

– Я знаю. Пусть раздаст недовольным читателям. В качестве возмещения морального ущерба.

– А? Скажи по-осетински, мам, я не понимаю.

– О господи! Внучка главного редактора плохо понимает по-русски. Все, я вешаю трубку.

Бабушка прививала мне уважение к профессии насильственными методами. До школы я по утрам работала на почте – разносила газеты и письма.