Глава 3
Чрезвычайное правосудие
Государство или право?
Высшие должностные лица страны регулярно декларируют, что Россия – правовое государство. Независимость следственных органов и суда подчеркивается ими с нажимом, особенно когда возникает необходимость ответить на неудобные вопросы, к примеру о политических заключенных или крупных бизнесменах, причины уголовного преследования которых очевидно лежат вне правовой плоскости.
Следственная и судебная системы с той же регулярностью доказывают своими действиями иное: они напрямую подчинены властной корпорации и не обладают сколь-либо значимой независимостью в принятии решений.
Впечатляюще ярко это проявилось в расследовании событий на Болотной площади в Москве 6 мая 2012 г. Казалось, что эти уголовные дела – дно правового омута, в который судебная система страны опустила себя на потребу дня, извращая толкование закона и здравого смысла до кафкианского уровня.
Но нет, события лета 2019-го показали, что омут этот инфернален и не имеет фиксированного дна, переживать нужно о другом: пройдена ли точка невозврата?
Полицейские и нацгвардейцы выполняют указание и массово фальсифицируют административные протоколы, рапорты о примененном к себе насилии, незаконно, немотивированно и необоснованно используют физическую силу и специальные средства.
Следственный комитет массово отказывает в проведении проверок преступлений полицейских и нацгвардейцев, но наладил уголовный конвейер в отношении тех, кого те бьют и задерживают.
Козырнул и бизнес: с исками о возмещении протестующими мифического имущественного вреда в суды обращается как его квазисегмент – муниципальные транспортные и благоустроительные организации, так и частный – предприятия торговли и питания.
Суды безусловно поддерживают все карательные инициативы. Фактически судьи открыто подписались на подчинение скрытому от публичной идентификации центру принятия силовых решений, которому покорны, как выяснилось, все государственные структуры, невзирая на упомянутую выше декларативную независимость.
Иски к организаторам протестных акций судьи удовлетворяют в рекордные сроки и игнорируя все – значимые и не особо – доводы ответчиков. Решения абсурдны. Коптевский районный суд Москвы, удовлетворяя 10 сентября 2019 г. иск Мосгортранса к Навальному, Соболь, Галяминой, Яшину и другим на сумму 1 218 591 рубль 58 копеек, взял за основу наскоро слепленный расчет истца, не приняв во внимание даже очевидные факты: некоторые из маршрутов общественного транспорта, якобы заблокированные протестующими, в зонах протеста не пролегали.
И подобные подходы судей к доказательствам просматриваются во всех делах.
Отношение судей к интересам частных лиц, если они помечены в системе координат как «чуждые», порождает нарочитое пренебрежение законом следственными структурами.
Уголовное дело Фонда борьбы с коррупцией (ФБК), возбужденное Следственным комитетом 3 августа 2019 г., – исключительный пример манипуляции материальными и процессуальными нормами уголовного закона. А если без экивоков – пример фабрикации уголовного преследования на высших уровнях иерархии следственных органов.
Из официального релиза СКР: «Уголовное дело возбуждено по материалам о легализации денежных средств в размере порядка 1 млрд рублей, поступившим из МВД России» [21].
Предмет – финансовые операции с денежными средствами, заведомо приобретенными другими лицами преступным путем (пункт «б» части 4 статьи 174 УК РФ).
Очевидно, что легализация денежных средств является продолжением предикатного преступления, связанного с хищением данных средств или преступным приобретением прав на них. Это подчеркивал пленум Верховного суда, об этом же говорит закон.
Постановлением Пленума Верховного суда Российской Федерации от 7 июля 2015 г. №32 «О судебной практике по делам о легализации (отмывании) денежных средств или иного имущества, приобретенных преступным путем, и о приобретении или сбыте имущества, заведомо добытого преступным путем» разъясняется, что предмет преступлений, предусмотренных статьями 174 и 174.1 УК РФ, только денежные средства или иное имущество, незаконное приобретение которых является признаком конкретного состава преступления (например, хищения, получения взятки), и денежные средства или иное имущество, полученные в качестве материального вознаграждения за совершенное преступление (например, за убийство по найму) либо в качестве платы за сбыт предметов, ограниченных в гражданском обороте. При этом в описательно-мотивировочной части судебного решения по делам об обвинении в совершении преступлений, предусмотренных статьями 174 или 174.1 УК РФ, должны быть приведены доказательства, на которых основывается вывод суда о том, что денежные средства или иное имущество были приобретены преступным путем (в результате совершения преступления), а также о том, что наличествует цель придания правомерного вида владению, пользованию и распоряжению такими денежными средствами или иным имуществом.
Однако никаких данных о преступности приобретения денег, поступивших в распоряжение ФБК, Следственный комитет не приводит, ограничиваясь неопределенной формулировкой: «По данным следствия, с января 2016 по декабрь 2018 года лица, имеющие отношение к деятельности некоммерческой организации "Фонд борьбы с коррупцией" (ФБК), включая сотрудников фонда, получили от третьих лиц крупную сумму денег в рублях и иностранной валюте, которые заведомо для них были приобретены преступным путем» [22].
Данный текст не может служить фабулой обвинения, его цель – породить у читающего смутные домыслы о том, что некто предоставил ФБК миллиард рублей в наличном виде, поставив в известность: деньги добыты преступным путем.
Однако у профессионального читателя этот абзац порождает сомнения в объективности самого релиза, ведь в первом его абзаце говорится, что из МВД поступили материалы о легализации «порядка миллиарда» рублей, а здесь – уже просто о крупной сумме денег.
Усиливает сомнения приведенный в релизе тезис о том, что «лица» имели отношение к деятельности фонда. Значит они известны. Тогда почему же дело возбуждено не в отношении них, а по факту?
Более того, дальше в новости говорится прямо: «Для придания правомерного вида владению, пользованию и распоряжению денежными средствами, полученными преступным путем, соучастники через устройства cash-in и recycling (банкоматы) в Москве внесли ту же сумму денег на расчетные счета нескольких банков. После этого они организовали перевод зачисленных денежных средств на текущие расчетные счета ФБК, осуществив финансирование деятельности указанной некоммерческой организации, завершив тем самым совместные преступные действия по их легализации».
Фразу про «расчетные счета банков» (не организаций в банках, а самих банков) оставим ввиду неграмотности ее авторов. Но весь фрагмент показателен. «Соучастники» получили то ли миллиард, то ли «крупную сумму денег» наличными и зачем-то решили внести их на расчетный счет. Никаких сомнений в том, что у ФБК просто нет нужды иметь миллиард рублей на расчетном счете, даже если бы эти деньги были. Доход в таком объеме, к тому же в безналичной форме, – всегда проблемы с налогообложением и необходимость объяснять происхождение средств. Однако бессмысленность изложенного инициаторов уголовного преследования не смущает. Более того, в релизе подчеркнуто: «Следователями будут установлены источники получения преступных денежных средств, их объем, а также весь круг лиц, причастных к незаконной схеме финансирования фонда» [23], – то есть источники денег, равно как и их преступное происхождение, не установлены.
И уже никого не смущают такие мелочи, как то, что согласно пункту 3 части 2 статьи 151 УПК преступления, предусмотренные статьей 174 УК, подследственны следователям органов внутренних дел. Есть исключения, это преступления альтернативной подследственности (как, к примеру, часть 4 статьи 159), и расследовать их могут следователи органа, выявившего эти преступления (см. часть 5 статьи 151 УПК). Но в первом абзаце однозначно сообщается: материал поступил из МВД, значит, следователями этого органа и должно расследоваться уголовное дело.
Выводы о надуманности как минимум суммы в миллиард рублей подтвердил сам СКР. Из новости на сайте телеканала «Дождь» 8 августа 2019 г.: «Бывший глава предвыборного штаба Алексея Навального Леонид Волков опубликовал в «Телеграме» постановление об обыске у юриста ФБК Вячеслава Гимади, который проходит в рамках дела об отмывании одного миллиарда рублей. В постановлении не упоминается эта сумма, а говорится, что сотрудники ФБК получили от неустановленных лиц 75 миллионов рублей.
В постановлении об обыске сообщается, что с 1 января 2016 г. по 31 декабря 2018 г. "неустановленные лица", в том числе сотрудники ФБК, действуя группой лиц и по предварительному сговору, получили от "неустановленных третьих лиц наличные денежные средства" в рублях и иностранной валюте в сумме не менее 75,5 миллиона рублей. В дальнейшем с целью "легализации" они якобы внесли их на счета через банкоматы» [24].
Нет сомнений как в том, что это уголовное дело возбуждено из конъюнктурных соображений, без каких-либо оснований, так и в том, что расследовать и использовать его для силовых акций в отношении неопределенно широкого круга могут на протяжении весьма длительного времени.
Главный тренд лета 2019-го – установление неприкрытого режима чрезвычайного правосудия для административных и уголовных дел, связанных с протестными акциями. Суды и прокуроры окончательно перестали маскировать свою фактическую единую с силовыми органами подчиненность и готовность выполнять указания любой степени нелепости.
Правовой нонсенс – уголовное дело в отношении Константина Котова, которому Следственным комитетом 15 августа предъявлено обвинение в совершении преступления, предусмотренного статьей 212.1 УК, – неоднократное нарушение установленного порядка проведения митинга, шествия.
С момента инициирования преследования до ознакомления с делом миновало лишь трое суток, и в этот период вошли предъявление первоначального и окончательного обвинений, объявление об окончании предварительного расследования, ограничение сроков ознакомления с материалами уголовного дела. За столь короткое время априори невозможно проверить доказательства защиты и дать им надлежащую оценку, но эта задача и не ставилась.
Негативные смысловые аналогии с делами репрессированных в 20–30-е гг. прошлого столетия неизбежны. Впечатление усиливают позиции нынешних судов, которые демонстративно отказываются от собственной независимости.
Константин Котов и его адвокат Мария Эйсмонт в день предъявления обвинения 15 августа приступили к ознакомлению с делом, и следователь сразу же вышел в суд с ходатайством об ограничении сроков ознакомления. Сам же следователь в ходатайстве указывает: обвиняемый с 15:30 до 18:20 ознакомился с материалами в объеме 200 листов, а адвокат в тот же день – с тремя томами.
Согласно части 3 статьи 217 Уголовно-процессуального кодекса РФ, если обвиняемый и его защитник, приступившие к ознакомлению с материалами уголовного дела, явно затягивают время ознакомления с указанными материалами, то на основании судебного решения, принимаемого в порядке, оговоренном статьей 125 настоящего Кодекса, устанавливается определенный срок для ознакомления с материалами уголовного дела.
О каком «затягивании ознакомления» можно говорить при таких обстоятельствах? Но судья удовлетворил ходатайство следователя и ограничил время ознакомления с материалами дела.
В то же время жалоба адвоката Марии Эйсмонт на постановление районного суда о заключении под стражу поступила в районный суд 16 августа и через несколько часов была рассмотрена Московским городским судом. То есть предполагается, что за несколько часов копию жалобы направили прокурору, тот прислал в суд возражения, дело доставили в вышестоящую инстанцию, где моментально его подготовили к рассмотрению, в графике судебной коллегии по уголовным делам было выделено время… – стоит ли вообще анализировать эту суету, не имеющую к уголовному процессу в его правовом смысле никакого отношения? Команда получена, команда будет исполнена.
Меньше всего рядовых исполнителей (да, судьи тоже в их ряду) волнует, как это выглядит со стороны. Время уголовного судопроизводства сократилось до времени технического составления процессуальных документов (которые еще пока предусмотрены УПК) и физического перемещения материалов уголовного дела в пространстве.
Сергей Бадамшин, адвокат, написал в Facebook 18 августа 2019 г.: «СКР отрабатывает новую скоростную методику расследования уголовных дел по протестным событиям в Москве: Котову, Беглецу, Жукову, Коваленко уже объявлено об окончании предварительного расследования. Уверен, что в понедельник-вторник начнут загонять и остальных. Впервые подобная тактика была опробована генералом Габдулиным еще по делу 26 марта 2017 г. Тогда СКР успел выбить ряд сомнительных "признаний" вины по 318 УК».
Сложности у защиты несомненно возникнут. Одно из подразумевающихся условий этой гонки – предопределенность отказов следствия в любых ходатайствах защиты, связанных с получением доказательств: о назначении экспертиз, истребовании видеозаписей и допросах свидетелей как минимум. Если упрощенно: во всем, что может затянуть следствие хотя бы на день, подлежит отказать. Полагаю, что этот же подход мы увидим и при рассмотрении дел в судах.
Подобный подход государства к квалификации и расследованию действий мирных протестующих повлечет массовые нарушения прав и свобод человека и, как следствие, столь же массовые обращения в ЕСПЧ, который в условиях режима чрезвычайного правосудия в России начинает играть несвойственную ему роль – замещать национальную судебную систему. Очевидно, что ресурсов на это у ЕСПЧ нет. Да и корректно ли требовать от международного судебного института выполнения нашей собственной рутинной работы?
Детально о каждом из уголовных дел лета 2019-го будет написано много. Важно разобраться, а в чем, собственно, проблема?
«Акции же неразрешенные! Чего вы жалуетесь?»
«Нельзя участвовать в неразрешенных акциях. Всех участвующих в неразрешенных акциях можно привлекать к административной и уголовной ответственности, к ним можно применять физическую силу, специальные средства и по необходимости оружие» – такие аргументы используют даже некоторые адвокаты. Это – ошибка.
Антиутопическая ситуация, описанная в «Скотном дворе» Джорджа Оруэлла, – толкование изложенных в заповедях максим – позволяет радикально менять их смысл. All animals are equal, but some animals are more equal than others – в этой дописке после запятой – вся суть. Старая максима – животные глупы – забыта. Единственно верной становится новая максима: животные доверчивы и ленивы.
Обвинительные юридические акты по административным и уголовным делам дублируют те самые оруэлловские дописки – федеральные и региональные законы, прямо ограничивающие действие Конституции, и правоприменительная практика, игнорирующая положения о прямом действии положений Конституции и превалировании международных договоров над законом Российской Федерации.
Сделаем вид, что дописок еще не было, и проанализируем, чем должны руководствоваться правоприменители.
Конституция Российской Федерации:
Статья 15
1. Конституция Российской Федерации имеет высшую юридическую силу, прямое действие и применяется на всей территории Российской Федерации. Законы и иные правовые акты, принимаемые в Российской Федерации, не должны противоречить Конституции Российской Федерации.
<…>
4. Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора.
Статья 31
Граждане Российской Федерации имеют право собираться мирно, без оружия, проводить собрания, митинги и демонстрации, шествия и пикетирование.
Статья 55
<…>
3. Права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства.
С 30 марта 1998 г. Россия является государством – участником Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод.
Статья 11 Конвенции:
1. Каждый имеет право на свободу мирных собраний и на свободу объединения с другими, включая право создавать профессиональные союзы и вступать в таковые для защиты своих интересов.
2. Осуществление этих прав не подлежит никаким ограничениям, кроме тех, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности и общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков и преступлений, для охраны здоровья и нравственности или защиты прав и свобод других лиц. Настоящая статья не препятствует введению законных ограничений на осуществление этих прав лицами, входящими в состав вооруженных сил, полиции или административных органов государства.
Является Россия и участником Международного пакта о гражданских и политических правах (далее – МПГПП), который ратифицирован Указом Президиума Верховного совета СССР 18 сентября 1973 г.
Статья 21 МПГПП: «Признается право на мирные собрания. Пользование этим правом не подлежит никаким ограничениям, кроме тех, которые налагаются в соответствии с законом и которые необходимы в демократическом обществе в интересах государственной или общественной безопасности, общественного порядка, охраны здоровья и нравственности населения или защиты прав и свобод других лиц».
Организация и проведение мирных собраний в России регулируется федеральным законодательством, в частности Федеральным законом №54-ФЗ от 19 июня 2004 г. «О собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетированиях» (далее – Закон о собраниях) и региональными законами.
Суть этого закона, как и заповедей оруэлловского скотного двора, в псевдологических играх поздних редакций: в целом право на свободу собраний как конституционную ценность законом декларировано, но введены ограничения в виде процедур своеобразных «переговоров», закрепленных в статье 12.2.
Фактически это и есть подмена типов правового регулирования – от дозволения «имеешь право» до разрешения «имеешь право с моей санкции». Такие подмены вполне пригодны к употреблению; люди, если долго им повторять, что акция не разрешена, перестают размышлять о том, что подобные собрания – их право и разрешения не требуют.
Силовые элиты, обслуживающие власть, в свою очередь, получили средство подавления любого, даже абсолютно мирного и конституционного протеста с одним обоснованием: не позволено.
Доклад Международной комиссии о событиях на Болотной площади 6 мая 2012 г.: «Таким образом, процедура, предписанная статьей 12.2, в действительности означает "соглашайтесь или уходите". И либо организаторы соглашаются с предложениями властей, либо лишаются возможности провести мероприятие. Эта интерпретация напрямую следует из статьи 5.5 Закона о собраниях, которая определяет, что "организатор публичного мероприятия не вправе проводить его, если <...> с органом исполнительной власти субъекта Российской Федерации или органом местного самоуправления не было согласовано изменение по их мотивированному предложению места и (или) времени проведения публичного мероприятия".
Стоит принимать во внимание, что власти обладают значительной свободой действий по определению времени/места проведения мероприятия, так как Закон предусматривает расширительное толкование этих положений. Далее, несмотря на то что организаторы могут обжаловать любое решение властей о проведении публичных мероприятий в суде (см. ст. 19 Закона), в реальности это право является скорее иллюзорным, так как нет почти никакого шанса на то, что удастся получить решение суда до предполагаемой даты проведения мероприятия. <…> Таким образом, сложившаяся практика значительно отличается от типичной системы "уведомление и подтверждение", так как возможность изменения времени/места проведения мероприятия де-факто дает властям способность разрешить или запретить любое публичное мероприятие.
Во многих судебных делах, в частности в деле Alekseeva v. Russia, было доказано, что сложившаяся система является несовершенной и приводит к нарушениям права на свободу собраний. Именно поэтому в своем заключении в марте 2012 г. Венецианская комиссия предложила изменить это.
В деле Chebotareva v. Russia организаторам было дважды отказано в проведении демонстрации в центре города, вместо этого власти предложили им провести пикеты достаточно далеко от центра, предоставив аргументы о возможных волнениях в связи с проведением мероприятия, которые, однако, впоследствии не подтвердились. Соответственно, Комитет по правам человека ООН обнаружил нарушение статьи 21 Пакта, так как посчитал, что причины, указанные властями, не содержали в себе достаточных оснований на то, чтобы ограничить право на свободу мирных собраний.
Проблема согласования места для мероприятия являлась также предметом рассмотрения в деле Berladir and others v. Russia, в котором власти не согласились с предложенной площадкой проведения мероприятия – напротив здания мэрии Москвы. Организаторы, в свою очередь, не согласились с местом, предложенным властями, так как оно не соответствовало заявленным целям публичного мероприятия. Вместо этого они решили провести пикет на Тверской улице и подали об этом соответствующее уведомление. Однако, из-за того, что не было получено какого-либо ответа на предыдущее предложение о другом месте/времени, власти объявили пикет незаконным и решили его разогнать. Европейский суд, принимая во внимание пределы усмотрения национальных властей по оценке ситуации в данном вопросе, принял решение, что не было нарушения статьи 11, однако судьи Важич и Ковлер заявили отдельное мнение о том, что нарушение 11-й статьи имело место. Они также предположили, что российское законодательство может быть рассмотрено как один из методов регулирования мирных собраний с точки зрения его применения. В данном случае излишне широкое толкование применения закона привело к нарушениям права на проведение мирных собраний» [25].
Цель подобного регулирования для власти очевидна: не допустить нежелательное мероприятие либо получить, пусть и неправовые по сути, но легалистически обоснованные инструменты силового реагирования на участников акции. Силовики и судьи обходят доводы об отсутствии необходимости получать разрешения на мирные собрания, ими наработана практика привлечения к ответственности не только за участие в акциях и их организацию, но и за отказ выполнять требования о прекращении подобных действий.
Пункт 28 Постановления Пленума Верховного суда РФ от 26 июня 2018 г. № 28 «О некоторых вопросах, возникающих у судов при рассмотрении административных дел и дел об административных правонарушениях, связанных с применением законодательства о публичных мероприятиях»: «Объективную сторону состава административного правонарушения, предусмотренного частью 1 статьи 20.2 КоАП РФ, образует невыполнение или ненадлежащее выполнение организатором публичного мероприятия обязанностей, установленных частью 4 статьи 5 Закона о публичных мероприятиях, за исключением случаев, предусмотренных частями 2–4, 7, 8 статьи 20.2 КоАП РФ. Невыполнение или ненадлежащее выполнение указанных обязанностей может выражаться в том числе в необеспечении соблюдения условий проведения публичного мероприятия, указанных в уведомлении о проведении публичного мероприятия или измененных в результате согласования с органом публичной власти; в непредъявлении участникам публичного мероприятия требований о соблюдении общественного порядка и регламента проведения публичного мероприятия, о прекращении нарушения ими закона; в непринятии мер по приостановлению публичного мероприятия или его прекращению в случае совершения участниками такого мероприятия противоправных действий; в отсутствии отличительного знака организатора публичного мероприятия (нагрудного знака депутата), за исключением случая проведения пикетирования одним участником».
Позиции судов в России по делам, связанным с мирным протестом, консолидированы: положения Конституции и международных договоров России воспринимаются менее значимыми, чем законодательство, регламентирующее мирные собрания. Подмену в этом законодательстве типов правового регулирования и введение разрешительного порядка реализации конституционного права на мирные собрания граждан российские суды игнорируют.
Но так же последователен в своих позициях ЕСПЧ.Рассмотрим их тезисно.
Задержания и статья 11 Конвенции (право на свободу собраний и объединений)
Несмотря на то что российское законодательство позволяет признать публичное мероприятие несанкционированным, ЕСПЧ считает, что полиция имеет право вмешаться в осуществление гражданами права только при наличии «осязаемой общественной потребности».
Для того чтобы признать вмешательство оправданным, национальные суды должны оценить реальный риск, который заявители и группа людей, куда они входили, представляли для общественного порядка и безопасности дорожного движения, на который ссылались власти, и была ли, соответственно, необходимость разгонять их («Навальный и Яшин против России»).
Наказание, назначенное за участие в «несанкционированном» публичном мероприятии, должно быть пропорционально общественной опасности деяния. Таким образом, административный арест едва ли может быть пропорциональным наказанием («Каспаров и другие против России»).
Несанкционированность митинга не дает право полиции его разгонять, если он проходит мирно, без применения насилия: «Суд требует, чтобы органы власти проявляли надлежащую степень терпимости к мирным собраниям». В случае если полиция разгоняет мирный митинг в отсутствие «осязаемой общественной потребности» страной-участницей нарушается статья 11 Конвенции («Навальный и Яшин против России»).
Задержания и статья 6 Конвенции (право на справедливый и беспристрастный суд)
По общему правилу статья 6 распространяется на рассмотрение дел в уголовном процессе, однако в случае, если наказание за административное правонарушение по своей строгости сопоставимо с уголовным наказанием, статья 6 распространяется и на дела об административных правонарушениях (критерий Энгеля). Таким образом, в случае, если за участие в «несанкционированном» митинге назначено наказание в виде административного ареста, на национальный суд распространяются все требования статьи 6 Конвенции. В том числе: право на защиту, право на вызов и допрос свидетелей, представление иных доказательств, право быть незамедлительно и подробно уведомленным об обвинении. Также на решение суда распространяются требования о мотивированности решения и иных судебных постановлений.
Задержания и статья 5 Конвенции (право на свободу и личную неприкосновенность)
По мнению ЕСПЧ, период доставления задержанных в отделение полиции также должен засчитываться в срок административного задержания. Однако в рамках сложившейся практики в России это время никак не фиксируется и не документируется, что является нарушением статьи 5 Конвенции («Навальный и Яшин против России»).
Ничем не задокументированное и не зафиксированное нахождение задержанного в автозаке или отделе полиции является нарушением права на свободу и личную неприкосновенность («Соколов против России»).
Незафиксированного содержания даже в течение нескольких часов достаточно для нарушения статьи 5 Конвенции («Белоусов против России»).
Задержания и статья 3 Конвенции (запрещение пыток)
Длительное содержание в камерах отдела МВД с бетонным полом, без окон, санузла, мебели и матрацев, а также без доступа к еде и воде является унижающим достоинство обращением и признается нарушением статьи 3 Конвенции. Отсутствие санузлов, их изолированности, отсутствие окон, кроватей, систем вентиляции, переполненность камер – нарушение статьи 3 Конвенции («Ананьев против России»).
Содержание в металлической клетке во время судебного заседания является унизительным и бесчеловечным обращением в отношении подсудимого, что нарушает статью 3 Конвенции («Свинаренко и Сляднев против России»), то же касается и стеклянных аквариумов («Алёхина и другие против России» – дело Pussy Riot).
Анастасия Сиротина, юрист Благотворительного фонда помощи осужденным и их семьям «Русь сидящая»: «Судебное разбирательство по административным делам, касающимся митингов, поставлено на конвейер. Судьи не удовлетворяют ходатайства, не обеспечивают явку свидетелей, их совершенно не интересуют обстоятельства дела. Был наказ сверху – они исполняют. Порой доходило до смешного. Молодой человек – уроженец Украины, житель Севастополя, он далек от политической жизни, знать не знает ни о каких митингах. 27 июля стало первым днем его выхода в свет. Хотел Москву посмотреть, приехал в центр и через несколько минут оказался в автозаке. На вопрос судьи о причине его нахождения в злополучном месте отвечает, что не то что не знал о митинге и о запрете его проведения властями, он даже адрес, где находился, назвать не может. Оштрафован. Теперь жаждет обжаловать, стало интересно, что в стране происходит».
На фоне игнорирования российской судебной системой обязательств страны по международным договорам ЕСПЧ вновь подтвердил свободу мирных собраний в решении по кейсу «Рябинина и другие против России» (вынесено 2 июля 2019 г.).
Суть кейса предельно банальна для России новейшего времени: префектура Центрального административного округа Москвы не дала согласие на проведение 3 сентября 2006 г. пикета в память о трагедии в Беслане, но заявители пикет провели и были подвергнуты административной ответственности за совершение правонарушений, предусмотренных частями 1 и 2 статьи 20.2 КоАП («Нарушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования»). Один из заявителей, Лев Пономарев, кроме того, был привлечен к ответственности за совершение правонарушения, предусмотренного частью 1 статьи 19.3 КоАП («Неповиновение законному распоряжению сотрудника милиции»).
ЕСПЧ в своем решении сослался на прецедент по делу Лашманкина и других, где выразил позицию по вопросу уведомления о проведении публичных мероприятий. По поводу соблюдения статьи 11 Конвенции суд отметил: вмешательство в право заявителей на свободу собраний выразилось в том, что органы власти отказали в согласовании места собраний, времени или способа проведения публичного мероприятия и предложили альтернативные варианты, не отвечающие целям собраний. Соответствующее законодательство Российской Федерации позволяло властям страны делать мотивированные предложения организаторам об изменении места, времени или способа проведения публичного мероприятия. Нормы российского законодательства, регулирующие полномочия по предложению смены места, времени или способа проведения публичных мероприятий, не отвечали конвенционному требованию к качеству закона. Сроки публичных собраний, проводимых в целях выражения определенных мнений, могут иметь решающее значение для их политического и социального веса. Если публичное собрание было организовано, когда общественный вопрос утратил значимость или важность в текущей социальной или политической дискуссии, воздействие собрания может серьезно уменьшиться. Автоматическое и негибкое применение сроков уведомления о публичных мероприятиях без принятия во внимание публичных праздников или спонтанного характера мероприятия не было оправданным. Кроме того, власти не исполнили обязательство обеспечить, чтобы официальное решение, принятое в ответ на уведомление, заявители получили в разумный срок до наступления запланированного мероприятия, таким образом, чтобы гарантировать право на свободу собраний, которое было бы практическим и эффективным, а не теоретическим или иллюзорным. Разгоняя публичные мероприятия заявителей и задерживая участников, власти не проявили требуемой степени терпимости в отношении мирных собраний в нарушение требований пункта 2 статьи 11 Конвенции.
Исчерпывающие позиции, повторившие и закрепившие многократно пройденное.
Зачем это нужно властям
Анализ действий властей по подавлению мирных собраний и противостояния российской судебной системы Конституции страны и ее международным обязательствам приводит к единственному логически обоснованному выводу. Все это нужно для того, чтобы бороться с мирно протестующими. Массовые беспорядки, для подавления которых имеются все возможности, происходят в России крайне редко, и оппозиционные акции, как правило, соответствуют критериям мирных собраний.
Но именно эти собрания и есть цель, требующая уничтожения в понимании власти. Манипуляции с правоприменением, в некоторых кабинетах представляющиеся, возможно, верхом иезуитского изящества, в ретроспективном срезе оказываются примитивными и бесхитростными.
Для начала власть организовала ту самую оруэлловскую дописку в незыблемую максиму «люди имеют право собираться мирно и без оружия». Закон запретил собираться без разрешения. Да, прямо это в законе не отражено, разрешение подменено термином «согласование», но несогласованная акция и есть неразрешенная, пусть она абсолютно мирная.
Следующий шаг – исключить возможность судебного обжалования отказа в согласовании акции до даты ее фактического проведения.
Далее – внедрить массовое привлечение к административной ответственности участвующих в несогласованных (читай: неразрешенных) мирных собраниях.
Остается ввести уголовную ответственность с административной преюдицией, и вот он – полный комплект инструментов воздействия на любого человека или группу людей, которые намереваются мирно собраться с протестными целями.
Статья 212.1 УК. Неоднократное нарушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования (введена Федеральным законом от 21.07.2014 г. №258-ФЗ).
«Нарушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования, если это деяние совершено неоднократно, наказывается штрафом в размере от 600 000 до 1 млн рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период от двух до трех лет, либо обязательными работами на срок до 480 часов, либо исправительными работами на срок от одного года до двух лет, либо принудительными работами на срок до пяти лет, либо лишением свободы на тот же срок.
Примечание. Нарушением установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования, совершенным лицом неоднократно, признается нарушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования, если это лицо ранее привлекалось к административной ответственности за совершение административных правонарушений, предусмотренных статьей 20.2 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях, более двух раз в течение 180 дней».
Алгоритм прост. Власти либо: а) не согласовывают акцию, и люди отказываются от ее проведения; б) не согласовывают акцию и, в случае если люди выходят на нее, привлекают тех к административной ответственности, а при наличии административной преюдиции – к уголовной.
Именно поэтому уголовные дела Константина Котова и всех остальных, привлекаемых к уголовной ответственности за совершение преступления, предусмотренного статьей 212.1 УК, можно со всеми основаниями квалифицировать как сфабрикованные.
А как же массовые беспорядки и нападения на полицейских?
«Массовые беспорядки» – уголовно-правовой термин, который начал «растягиваться» и расширительно интерпретироваться после событий на Болотной площади. Объективная сторона преступления не так сложна в толковании, как может показаться на первый взгляд.
Массовость предполагает вовлечение множества людей в единый умысел, отдельные эксцессы, например поджог автомобилей, не позволяют автоматически квалифицировать акцию как массовые беспорядки.
Порогом применения статьи 212 УК служит значительность круга лиц, совершающих насильственные действия, и множественность эпизодов беспорядков. В кейсе «Зилиберберг против Молдовы» ЕСПЧ указал, что никто не должен быть лишен своего права на свободу собраний только потому, что имели место насильственные действия или иные противоправные деяния, совершенные другими лицами в ходе публичного мероприятия, если сам участник в этой ситуации сохраняет мирный характер своих действий и стремлений.
Шкалой общественной опасности, после превышения которой действия множества лиц могут быть оценены как массовые беспорядки, служат признаки, указанные в самой статье 212 УК: насилие, погромы, поджоги, уничтожение имущества, применение оружия, взрывных устройств, взрывчатых, отравляющих либо иных веществ и предметов, представляющих опасность для окружающих, а также оказание вооруженного сопротивления представителю власти.
Обыватель не задается вопросом, почему ему не предъявлено доказательств массовых беспорядков и данных об их организации. Хотя уголовное дело о массовых беспорядках возбуждено, сама акция зафиксирована на тысячи фото- и видеокамер, оперативная работа по внедрению в круги протестующих ведется беспрестанно, контролируются сотни мобильных устройств, компьютеров и десятки помещений, фиксируются встречи, переговоры, снимается информация сотовой связи и интернет-мессенджеров. Где же они, шокирующие кадры видео с горящими автомобилями и разбитыми витринами? Их нет. Потому что не было и массовых беспорядков. Были мирные собрания, необоснованно жестоко разогнанные силовыми подразделениями полиции и национальной гвардии.
Именно эта жестокость породила и реакцию некоторых людей, выражавших недовольство действиями силовиков, явно превышавших свои полномочия.
Суды начали рассматривать уголовные дела в отношении этих людей, дела эти расследованы при полном одобрении прокуратуры и судей в кратчайшие сроки, с абсолютным пренебрежением к правам стороны защиты. Снова будут политические заключенные в колониях. Уже не «болотники», а может быть, это название политзаключенных в России приживется.
К четырем годам лишения свободы осужден Константин Котов. Суд отказался изучать видеозапись с места происшествия, полученную адвокатами у властей города. На ней нет ни малейших признаков участия Константина в акции: он вышел из метро и незамедлительно был задержан. Без каких-либо поводов.
Вселяет надежды то, что, помимо чрезвычайного внимания к этому делу со стороны средств массовой информации, в особенности зарубежных, начало активизироваться и объединяться юридическое сообщество. Все его участники активны, востребованы как юристы и набирают популярность в ходе протестов.
Адвокат Мария Эйсмонт инициировала акцию «212.1»: она и другие адвокаты за гонорар в 212 рублей 10 копеек подали апелляционные жалобы об отмене приговора Котову. Среди них: Анна Ставицкая, Алексей Липцек, Анастасия Георгиевская, Анастасия Костанова, Ирина Бирюкова, Михаил Бирюков, Юрий Костанов, Вера Гончарова, Алхас Абгаджава, Александр Пиховкин, Николай Зборошенко, адвокатское бюро «Хорошев и партнеры».
Это прямой признак принятия протеста обществом. Очередной повод власти всерьез задуматься.
Всего на данный момент по делам, связанным с протестами, привлекаются 16 человек, 14 из них лишены свободы.
По данным телеграм-канала «Павел Чиков – глава Агоры» (@pchikov):
«Алексей Миняйло, Сергей Фомин. Обвиняются в участии в массовых беспорядках (часть 2 статьи 212 УК РФ). Миняйло содержится под стражей. Фомин – под домашним арестом.
Ольга и Дмитрий Проказовы. Возбуждены уголовные дела об оставлении в опасности и неисполнении обязанности по воспитанию несовершеннолетнего (статьи 125 и 156 УК РФ) за то, что пришли на акцию протеста 27 июля с ребенком и в определенный момент дали его на руки другу семьи Сергею Фомину.
Егор Жуков. Обвиняется в призывах к экстремистской деятельности за видео на канале в YouTube (часть 2 статьи 280 УК РФ). Содержится под домашним арестом.
Самариддин Раджабов, Айдар Губайдуллин, Эдуард Малышевский, Никита Чирцов. Обвиняются в применении насилия в отношении представителя власти (часть 1 статьи 318 УК РФ). Содержатся под стражей.
Константин Котов. Осужден на четыре года лишения свободы в колонии общего режима за неоднократное нарушение порядка проведения публичных акций (статья 212.1 УК РФ). Приговор в силу не вступил. Содержится под стражей.
Владислав Синица. Осужден на пять лет лишения свободы в колонии общего режима за твит о детях силовиков (часть 2 статьи 282 УК РФ). Приговор в силу не вступил. Содержится под стражей.
Кирилл Жуков, Евгений Коваленко, Иван Подкопаев, Данил Беглец. Осуждены на сроки от двух до трех с половиной лет лишения свободы за насилие в отношении представителя власти (часть 1 статьи 318 УК РФ). Приговоры в силу не вступили. Содержатся под стражей» [26].
Особняком стоит дело Павла Устинова.Тверской районный суд Москвы приговорил его к трем с половиной годам колонии по обвинению в применении насилия к омоновцу (часть 2 статьи 318 УК), задержавшему его на акции 3 августа. По версии следствия, Устинов оказал сопротивление, в результате чего омоновец получил вывих плеча. Сам Устинов отрицает вину, свидетели защиты и видеозапись подтверждают, что он не сопротивлялся, а сам был избит при задержании. По этому делу вновь суд отказался изучать видеозапись, из которой очевидно: Павел Устинов не оказывал сопротивления, более того – его банально избили, а травма была получена пострадавшим именно во время этого избиения. Перестарался пострадавший.
«Сколько угодно можно рассматривать видео с "мест преступлений", пытаться убедить полицейских, следователей СКР и судей, что не было участия в несогласованной акции у Константина Котова и не выдирал руку из плечевого сустава человеку в униформе Павел Устинов. Это не работает. Важно другое – страх, лютый страх силовиков перед тем «некто», кто выше и чью волю надо исполнить, и неважно, что именно надо делать – казнить или отпускать.
Рассмотрим на примере направления в суд уголовного дела в отношении Айдара Губайдуллина. Прокурорский надзор за расследованием особо важных дел осуществляет 34-е управление Генеральной прокуратуры. При подписании обвинительного заключения во внутренней справке, что ложится в надзорное производство, расписываются: прокурор отдела, начальник отдела, заместитель или начальник управления. На обвинительном заключении ставит подпись заместитель генерального прокурора. Все эти люди ставят свои подписи и при согласовании судебной позиции, включая возврат дела прокурору. Еще в понедельник все они пришли на службу в уверенности, что приняли незаконное (они не глупы), но верное (читай: лояльное) решение.
Уверен был судья, что вынесет приговор – а чем он не Криворучко? Но дело вернули из суда прокурору. По ходатайству последнего. Теперь вопрос: что такого могло произойти, что все эти профессионалы одномоментно поменяли свою позицию и согласились – дело надо вернуть, а Айдара освободить?» [27]
Просто смена приказа.
Вчера был приказ «осудить», и судья Криворучко вынес незаконный приговор. Сегодня пришел другой приказ – и вот уже дело Павла Устинова назначили к апелляционному рассмотрению до истечения срока апелляционного обжалования, что само по себе далеко за гранью абсурда.
Выходить за допустимые пределы служебного рвения полицейским, нацгвардейцам, следователям, прокурорам и судьям разрешено прямо, это очевидно.
Изучение уголовных дел о событиях на Болотной площади и последующих, дел лета 2019-го, наводит исследователя на аналогию. Если сравнить то, как фабрикуются эти уголовные дела и дела в отношении заключенных в колониях, понимаешь: оно одно, это отношение к рядовому человеку как к бесправному существу. Его можно произвольно привлечь к ответственности за то, чего он не совершал, или объявить незаконным любое его законное действие, лишить свободы – да, в тюрьме тоже можно усиливать степень несвободы! – и его можно бить, а если будет жаловаться, и наказать.
Следственный комитет отказал не просто в возбуждении уголовных дел в отношении сотрудников полиции и национальной гвардии, немотивированно, необоснованно и незаконно избивавших людей на протестных акциях 27 июля и 3 августа 2019 г., – отказано даже в проверке сообщений якобы пострадавших сотрудников правоохранительных органов о совершенных против них преступлениях. Невзирая на фото- и видеосвидетельства, медицинские справки о травмах, пояснения свидетелей, людей лишили прав на защиту от преступных посягательств, выдав индульгенцию силовикам на применение силы.
Это – типичная ситуация для российской колонии, той самой зоны, где правила не предусматривают ограничения применения насилия к осужденным со стороны людей в погонах. Последние устанавливают эти правила сами – таким образом, чтобы сохранить кормовую базу, человеческий ресурс, но не выпустить его из-под контроля.
Приведу пример, яркий уже тем, что он из той же Ярославской колонии, где пытали Евгения Макарова, где родилось летом 2018 г. дело в отношении палачей из ФСИН.
Осужденный Толибходжи Курбонов в ходе проверки колонии заместителем прокурора Ярославской области Алексеем Кукиным лично сообщил 15 ноября 2016 г. о том, что сотрудники ИК необоснованно применяют к осужденным физическую силу – избивают. Курбонов рассказал о двух случаях применения лично к нему и другим осужденным физического насилия: 27 сентября 2013 г. (во время водворения Курбонова в ШИЗО) и 2 сентября 2014-го (во время проведения обысков в ШИЗО).
Прокурор организовал проверку, рядовой помощник прокурора получил объяснение от Курбонова по событиям избиения и направил материал проверки в следственный отдел по Заволжскому району города Ярославля следственного управления СК России по Ярославской области.
Материалом проверки занялся следователь Радион Свирский, к слову, тот самый, кто много раз отказывал в возбуждении уголовного дела по фактам избиения Евгения Макарова, так как сомнений в показаниях сотрудников колонии не усматривал.
Следователь не сомневался в этом случае тоже и возбудил в отношении Курбонова уголовное дело по признакам преступления, предусмотренного частью 2 статьи 306 УК (заведомо ложный донос о совершении тяжкого преступления). Дело было направлено в суд. Доказательства стандартные: показания сотрудников колонии, сотрудников медицинской части, осмотр медицинской карты Курбонова (телесных повреждений, конечно, не зафиксировано) и журнала учета применения физической силы и специальных средств (не применялось).
Ольга Романова, основатель Благотворительного фонда помощи осужденным и их семьям «Русь сидящая»: «Это дело – одно из сложнейших, что вели юристы нашего правового департамента и сотрудничавшая с фондом адвокат Марина Горбова. Они сумели установить осужденных-свидетелей, что выступили потом в суде, поставить под сомнение утверждения сотрудников колонии и представленные ими документы. Убедить суд в правдивости слов осужденного, обвиняемого в ложном доносе в отношении сотрудника, – задача из разряда невыполнимых. Но они сумели».
Такие дела вообще из тех, что называют сверхзадачами для защиты. Все документы тщательно укрыты в режимном учреждении, доступа ни к ним, ни к осужденным нет, сотрудники колонии уверенно дают заученные показания. Но в этот раз пошло иначе, выявили слишком много нестыковок, система была поставлена в положение, когда нет иного выхода, кроме оправдательного приговора. И он состоялся 19 июля 2018 г. Судья Заволжского районного суда Мария Селезнева не усмотрела состава преступления в действиях Толибходжи Курбонова.
Для системы это был сбой, флуктуация, совпадение критических факторов. Системных изменений не произошло, число оправдательных приговоров уменьшилось, осужденным легче не стало. Условия, в которых их содержат, так же далеки от цивилизованных стандартов отбывания наказания, как и год или пять лет назад, так же, как суды далеки от цивилизованных подходов к оценке действий мирно собирающихся людей. Но сближение – до отождествления – карательных подходов правоохранителей к уже осужденным и к людям, пока еще не признанным преступниками, очевидно.
На следующий день после оправдательного приговора Толибходжи грянуло дело о пытках Евгения Макарова. В той же колонии. И в тот же суд потянулись те же сотрудники колонии, но уже под конвоем и в другом качестве: не как потерпевшие и свидетели (а по сути, фальсификаторы уголовного дела в отношении осужденного), а как обвиняемые, за мерой пресечения.
Наверное, каждый, кто пытается остановить этот конвейер, уносящий жизни невиновных в топку ГУЛАГА, переродившегося во ФСИН, мечтает о таком же: люди, уничтожавшие других людей, идут в созданное ими самими пекло. Но это будет всего лишь новый оборот колеса сансары. Шанс, имевшийся у страны в 1990-х, упущен. Надо создавать новые шансы, своими руками. Убрать дописки к максимам о правах. А для начала – вспомнить, что максимы есть.
