Ох и не люблю я этого Джойса. Как только начнут мысли скакать — сразу его вспоминаю вместе с его «потоком сознания». Станешь рассуждать о чем-нибудь высоком, а поток сознания тут как тут. Смывает все напрочь, и от устремленности в горние выси ничего не остается. Понятно, что это враг рода человеческого, а не Джеймс Джойс крадет высокие мысли и подсовывает дурные. Скачут мысли, как блохи, перепрыгивая с предмета на предмет, бери и записывай их — вот тебе и «поток сознания».

Вольно, однако, знаменитым писателям изобретать творческие методы. Нам, русским литераторам, Джойс не указ. У нас задолго до него граф Лев Николаевич Толстой в «Истории вчерашнего дня» этот метод испробовал. И Розанов нечто подобное выдавал. А вот закрепилось у мировой общественности за ирландским товарищем первенство — и ничего не поделаешь. Может, от обиды за наших первостатейных авторов и злюсь я на Джойса…

Ну что ж, поток так поток. А вот меня этот поток увлек далеко от изначально намеченного предмета разговора. А хотел я рассказать о фильмах, присланных на фестиваль «Радонеж». Отсматривал я их в богоспасаемом граде Сочи, прозванном с некоторых пор «южной столицей». Я, правда, никакой столичности не чувствую. Маршруты мои пролегают вдали от «встреч на высоком уровне»: море да храмы Божии. О встречах здесь президентов и премьеров я узнаю из телевизора да по пробкам. Когда высокое начальство проезжает по Курортному проспекту — единственной магистрали, проходящей вдоль моря через весь город, движение останавливают. Называют это «спецпроездом». Пока он совершается, я во время невольного ожидания в автобусе с трудом удерживаю свой поток сознания в границах дозволенного русла. А тут придумал, как его укрощать: сижу и обдумываю увиденные до спецпроезда фильмы. Прислали мне их с полсотни, да еще дюжину телепрограмм.

Интересные нынче фильмы. И такой удивительный получился срез русской жизни! Тут тебе и Владимир Красное Солнышко, и рассказ о семье на фоне истории с купленными до революции часами, и духовная жизнь с монастырями, монахами да монахинями, батюшками, мудрыми благочестивыми прихожанами, казаками с их стараниями наладить традиционную жизнь в степном краю, фильмы о сердобольных людях, посвятивших себя заботе об инвалидах, о корреспондентах военных и гражданских с репортажами о всех сферах человеческой деятельности. Много новой хроники времен Первой мировой войны, называемой прежде Отечественной; и последняя Отечественная представлена хроникой, раньше не использованной. Молодцы, коллеги! Растет и мастерство, и охват тем.

Размышляю я о фильмах не только в общественном транспорте. Есть еще одно замечательное место — море. А нынче созерцание безкрайних водных просторов в сочетании с отсмотренными фильмами и политической ситуацией навевает невеселые мысли. Отсюда до турецкого берега всего лишь четыре часа ходу на катере на подводных крыльях. До мест, где бомбит наша авиация игиловских разбойников, ближе, чем до Москвы. Да и до Святой Земли, о которой прислано несколько фильмов, тоже недалече. Сняли фильм о своей земле и абхазы. А уж до Абхазии отсюда пол сотни верст.

Гляжу я на необъятный простор моря и неба, и фрагменты десятков фильмов складываются сами собой в общую картину. И сотни монологов, диалогов и всевозможных планов сливаются воедино в потоке моего сознания.

Вообще-то, в небо очень полезно смотреть. В Петербурге не посмотришь. Иногда месяцами лежит оно тяжелым серым валенком на крышах, а когда вдруг выглянет солнце, в моем тесном переулке становится светлее, да и только. Самого светила все равно не видать. Нужно бежать полверсты до Фонтанки. А тут сиди себе на берегу Понта Эвксинского, по которому и до Константинополя, и до Эллады, и до Святой Земли проплыть можно (если с турками конфликта не приключится), да смотри сквозь прищур на солнышко. Красота!

А в радужном ореоле проплывает перед мысленным взором Александр Николаевич Крутов с рассказом о семи городах Апокалипсиса. Не всякий богослов дерзал раскрывать тайну этой «запечатанной» книги. А наш Александр Николаевич не убоялся. Не берусь судить, насколько ему удалось раскрыть ее (на то она и тайна, чтобы тайною оставаться), но получилось интересно. Походил я вместе с рассказчиком по развалинам некогда великих городов. Во времена апостола Иоанна Богослова христианский мир был по сравнению с нынешним временем невелик. Семь упомянутых в Апокалипсисе городов были известны всей Ойкумене своим богатством и могуществом, и обращенные к их Церквам слова теперь воспринимаются как призыв ко всем христианам к покаянию и жизни по заповедям Христовым. А эпоха наша, со всеобщей жаждой богатства, где правят банкиры и менялы — служители «золотого тельца» и мертвых дел, названа «Сардисской эпохой», по имени города Сардис, разбогатевшего на торговле и обмене денег. В Сардисе жил «купавшийся» в золоте легендарный богач Крёз. Его имя стало нарицательным.

Трудно представить прежнюю красоту и богатство на месте, где теперь пасутся козы и ездят на ослах деревенские турки. Но «так проходит мирская слава». Не услышали христиане обращенных к ним слов апостола Иоанна, не оставили своих греховных страстей — и сами погибли, и города их превратились в груды камней, среди которых бродят толпы людей в шортах. Это европейские туристы. Им, очевидно, и в голову не приходит, что это к ним обращены апостольские слова о том, что они богаты, но жалки, нищи и слепы, не холодные и не горячие.

Не стала объединенная Европа семьей народов, а превратилась в общий рынок, где человек, освободившийся от ига Христова, потерял истинную свободу. Он отказался от упоминания имени Христова в общеевропейской конституции, а в некоторых странах в учебных заведениях уже запрещают слово «Рождество». Теперь там, как еще совсем недавно у нас, празднуют не Рождество, а Новый год. Бредут европейцы по широкой дороге в сторону высоких колонн храма Артемиды, некогда поражавшего приезжавших в Эфес купцов, туда, где две тысячи лет назад с криками: «Велика Артемида Эфесская!» бросилась толпа избивать апостола Павла. Но наш Вергилий — Александр Николаевич не пошел широкой дорогой вслед за европейцами, а по узкой тропе направился к развалинам христианского храма.

Прошли мы с ним и по развалинам Пергама, где, по слову апостола Иоанна, находился престол сатаны. Здесь нам напомнили, что идея усыпальницы Ленина навеяна именно этим престолом. Вышло нечто среднее между вавилонским зиккуратом и пергамским престолом.

Печальна участь Пергама, Эфеса, Смирны, Сардиса, Лаодикии и Фиатиры. Над ними довольно скоро исполнились грозные пророчества. Они были разрушены и обезлюдели за духовную омертвелость и разврат. Лишь Филадельфия была сохранена за верность Господу. Это был единственный город в Турции, где многочисленное «стадо Христово» смогло упастись до двадцатого века.

А вот по развалинам Эфеса идет герой фильма Вячеслава Орехова «Тринадцатый» Валентин Курбатов с рассказом об апостоле Павле. Эфесские мудрецы почитали Платона первейшим философом. Но вот пришел Павел не с человеческим мудрованием, а с Истиной, открытой Самим Богом, и заявил, что эллинское мудрование — ничто по сравнению с Правдой Христовой: «Петр витийствует, и Платон умолче…». А вскоре там, где все подчинялось культу Артемиды, возникает христианская община — та самая Церковь, одна из семи церквей Апокалипсиса, к которой обращается апостол Иоанн Богослов.

Вслед за Курбатовым «идет» по монитору моего ноутбука Аркадий Мамонтов с рассказом о Георгии Победоносце. И Мамонтов оказался на Святой Земле. А тут еще и фильм о Хевроне, и Евгений Крылов с «Альфой и Омегой» — попыткой рассуждения о судьбе мира на фоне главных христианских святынь. Хорошая собралась на Святой Земле компания. И далеко не случайно. Чувствуют авторы, что в грозных событиях, разворачивающихся на наших глазах на Ближнем Востоке, свершаются Суды Божии и что истинный смысл происходящего можно понять только через призму Апокалипсиса. Странно видеть, как в бесконечных телевизионных политических дебатах одни и те же авторы переходят из программы в программу, споря о деталях, даже не пытаясь увидеть мистическую сторону расширяющейся войны. Когда в одной из передач Наталья Нарочницкая попыталась заговорить о ней, громогласный Доренко перебил ее, заявив о том, что все участники передачи — бывшие марксисты. «Никакой мистики!» — пробасил он и погрозил пальцем. Бедной Нарочницкой до конца передачи так и не дали слова. А на нашем фестивале православные авторы все только с христианских позиций и видят.

Смотрю я на закатное небо и вижу в багровом зареве причудливые нагромождения облаков. Плывут они, клубясь и наползая друг на друга, с турецкой стороны, принимая всевозможные очертания. В них можно и всадников Апокалипсиса увидеть… Можно и тревожную фразу услыхать: «Война всегда рядом. Либо холодная, либо горячая» — это голос режиссера Валерия Тимощенко. Он в своем фильме «Не стреляйте в оператора!» рассказал о бесстрашии наших репортеров, работающих в «горячих точках». Точек этих все больше и больше. Вместе с ними растет и число гибнущих героев-операторов.

Закат гаснет. Края облаков, словно погасшие угли, чернеют на фоне темнеющего неба. Чайки парами, поодиночке и целыми стаями летят из абхазского края на запад вслед за скрывшимся за кромкой моря солнцем. Кажется, что летят они из последних сил, устало махая крыльями, чтобы догнать свет. Так не хочется им оказаться во мраке. И мне не хочется — иду по горе домой, чтобы увидеть очередной репортаж с сирийских фронтов и пожелать здравия нашим бесстрашным воинам, операторам и корреспондентам.

Посмотрел. Ну что ж — Апокалипсис в прямом эфире… Фестивальные фильмы, прямые телевизионные репортажи, сама жизнь говорят о том, как все сливается в потоке охватившего мир безумия. Похоже, нет надежды ни на какие саммиты и толковища глав государств и первейших дипломатов. Не надейтеся на князи, на сыны человеческие, в нихже несть спасения. Только усиленная молитва и может остановить сползание в бездну.

Помоги, Господи! Воздвигни мужей силы — великих молитвенников и заступников. А мы в силу таланта будем творить свою «киномолитву», поддерживая слабеющих духом, помогая обрести надежду. Надежду во Христе! Не убояться ужасов «битвы конца». Ведь за ней придет Сам Господь, о чем мы молимся каждый день: «Да приидет Царствие Твое!». Ей, гряди, Господи!