Олег Буланов в начале девяностых окончил художественное училище и несколько лет жил случайными заработками. Однажды его однокурсник предложил ему поучаствовать в восстановлении сельского храма. Трудился он и каменщиком, и штукатуром, а потом еще написал фреску — Ветхозаветную Троицу. Храм был Троицкий, и в тот год исполнялось двести пятьдесят лет со дня его освящения. Торопились успеть закончить работы к юбилею. Времени оставалось мало, и пришлось трудиться с раннего утра и до ночи.

На торжества приехал правящий архиерей. Он остался всем доволен. Особенно ему понравилась фреска. После беседы с Олегом владыка предложил ему рукоположиться. В епархии открывали новые храмы, а священников не хватало. К тому же охотников ехать в дальние села нашлось немного. Олег согласился. Он давно хотел стать священником, но считал себя недостойным.

И вот, в 1992 году его рукоположили во иерея. Сорок дней в кафедральном соборе он «обучался у престола» у старейшего епархиального протоиерея. После этого его направили в глухое село Покровское. Первую службу молодой священник служил как раз на Покров. Воспринял он это как добрый знак.

Народу на престольный праздник пришло немного, а потом по воскресным дням — пять, иногда семь старушек ходили. Они — и хор, и свечницы, и уборщицы. Пели, что называется, «обиход девятого гласа», да так жалобно, что отец Олег боялся, что кто-нибудь помрет тут же в храме. Все попытки матушки регентовать были решительно пресечены. Пришлось ради мира уступить старожилам.

Восьмидесятилетняя баба Дуся, не побывавшая замужем, была алтарницей. Она и при прежнем батюшке алтарничала. Службу она знала хорошо, и отец Олег нередко обращался к ней за советом. Она охотно подсказывала ему, готовила книги и клала закладки в нужные места. Когда он забывал, что нужно кадить, она молча протягивала ему дымящееся кадило. Ей нравилось быть наставницей молодого священника, но при нем она и виду не подавала, что его можно упрекнуть в плохом знании службы. Зато ее подруги, Маланья и Зинаида, чуть что, вздыхали и грустно произносили: «А вот отец Афанасий делал или говорил то-то…». Дальше шло повествование о том, как поступал в аналогичной ситуации священник, служивший перед отцом Олегом.

Прихожанки присматривались к молодому священнику и нередко демонстрировали верность своему прежнему настоятелю. Отец Олег не обижался. Ему даже нравилось проявление подобной любви. «Будут ли они обо мне так же говорить священнику, который придет после меня?..».

В первую зиму ему и жене с двухгодовалым сыном Алешей пришлось туго. Денег в церкви не было. Старушки пенсию получали либо с опозданием в несколько месяцев, либо вообще не получали. Колхоз, в котором они проработали всю жизнь, развалили. Мужчины разъехались по городам. Оставшиеся с бабушками внуки отбирали у своих прародительниц пенсии и все пропивали. Жили селяне с огородов да грибами и ягодами. В некогда большом селе в триста дворов на зиму оставалось пятнадцать пенсионерок. Только у двоих были мужья, остальные вдовствовали, а баба Дуся — в девицах.

Помогать отцу Олегу было некому. Отец его умер рано, а мать жила на пенсию. У жены Елены такая же ситуация. Свой первый Новый год на приходе они отпраздновали картошкой, солеными огурцами и мочеными яблоками. Но в Рождество на канун принесли шанежки местной выпечки, кусок сала, десяток яиц, бутылку подсолнечного масла и литровую банку сметаны. Большего и ждать было нельзя. На все село из живности оставались одна корова, три козы да несколько поросят. Даже кур держали только две старушки.

Однокурсник отца Олега, узнав о бедственном положении старого друга, прислал немного денег. Он и сам бедствовал вместе со всей страной. Деньги деньгами, а вот купить на них можно было в местном магазине только печенье да маринованную свеклу. В конце января завезли в село десять мешков риса. К счастью, матушка Елена оказалась в тот момент в магазине. Продавщице было лень распаковывать мешки и продавать рис на вес: знала, что и так разберут. Елене помогли вынести и положить на санки пятидесятикилограммовый мешок. Она довезла поклажу до дома, а поднять на крыльцо нет сил. Села она на ступеньку и плачет. Такой и нашел ее отец Олег. Это был единственный случай, когда матушка проявила слабость. А до этого держалась стойко. Не роптала и даже мужа утешала, видя, что тот переживает от того, что не может облегчить ей жизнь.

А было ей, городской женщине, ой как непросто: воду из колодца носить, печь топить, стирать в корыте, а полоскать в проруби… Но рядом был любимый муж, а главное — у них обоих была горячая вера. Они с отцом Олегом с самого начала знали, что будут трудности и искушения, и были готовы к ним. Елена видела, что женщины, которым она годилась во внучки, видят в ней особое существо и, хотя и присматривались к каждому ее шагу, относились к ней с уважением. Если сначала ей помогала только баба Дуся, то после Рождества все воцерковленные старушки наперебой предлагали то с сыном посидеть, то сделать что-нибудь по хозяйству. А то вдруг принесут соленых грибов или кастрюлю щей из крошева — так здесь называли квашеную капусту.

В тот год в Великий пост поститься было просто — никаких соблазнов по кулинарной части. Отец Олег служил часто и в будние дни. Никто на эти службы не ходил. Они молились вдвоем с бабой Дусей. Особенно любил отец Олег литургии преждеосвященных даров. Никакими личными просьбами, кроме как о здравии и спасении душ своих домашних, он Господа не донимал, а о своих пасомых молился с особым усердием. Просил Бога умягчить злые сердца молодых людей, обижавших стариков, о даровании им веры и страха Божия, о здравии телесном и духовном немощных селян, оставивших на колхозных полях молодость и здоровье. Правда, все-таки была у него личная просьба: дать сил не впасть в уныние. А унывать было от чего. Вот только времени на уныние оставалось немного.

Работам в храме не было конца: его вернули Церкви лишь за полтора года до назначения отца Олега. Его предшественник успел заделать огромную дыру в стене на северной стороне. Коммунисты в свое время устроили в храме ремонтные мастерские, и через эту дыру въезжали трактора и грузовые машины. Нужно было срочно чинить протекавшую во многих местах крышу, оштукатурить стены, поменять оконные рамы, настелить полы… Одним словом — начать и кончить.

С крышей повезло — ее отремонтировали военные из расположенной неподалеку части. Но как только закончили кровельные работы, пришел приказ о расформировании этой части. Денег на дальнейшие работы не было, и отец Олег занялся благоукрашением. В свободное от служб и треб время он писал иконы и потихоньку, к великому неудовольствию бабушек, избавлялся от местных храмовых «красот»: домотканых дорожек и всевозможных рюшечек из фольги, обрамлявших литографии, вставленные в плохонькие рамки. Но зато с каким восторгом принимали старушки написанную им икону Покрова Божией Матери! Это был настоящий праздник — у них появилась храмовая икона. Прихожанки плакали и говорили, что Сама Царица Небесная посетила Свой дом.

Неожиданно на Пасху отец Олег получил в подарок корову. Это баба Дуся упросила своего племянника, добывавшего нефть на севере Тюменского края, помочь батюшке. С этого момента жизнь решительно изменилась. Матушка научилась доить молоко. Из него приготовляла сметану, масло и творог. Сынок Алешенька, переживший полугодовую кормовую скудость, повеселел, стал на глазах поправляться. Отец Олег с матушкой от коровьих даров тоже почувствовали себя поздоровевшими. Хлопот прибавилось, но это были радостные хлопоты.

В июле отец Олег стал заготавливать на зиму сено. Неожиданно обнаружился в нем талант косца. Конкурентов у него не было. Поля непаханые, травы много. Для коровы — раздолье. А корова-то не совсем обычная — во весь лоб у нее белел крест. Это все отметили: звездочки часто бывают, а крест, да еще правильной формы… Назвали ее Крестушкой. Летом Крестушка за три дойки давала двадцать пять литров. А уж какая умница: и на имя свое отзывалась, и команды понимала. Матушку полюбила: ходила за ней, как собачка.

А в середине августа Крестушку украли. Пошел отец Олег в поле: колышек, к которому ее привязывали, на месте, а самой коровы нет. Как увели среди бела дня, да так, что никто не заметил?! На дорогу ее не выгоняли, через село не прогоняли. Разве что в лес увели, а там, через лес, либо в соседние деревни, либо на дорогу. А по дороге на грузовике увози куда хочешь. Искать было бесполезно. В милицию отец Олег обращаться не стал, а баба Дуся обошла соседние деревни, расспрашивая, не видел ли кто коровы с белым крестом на лбу. Но никто такой коровы не видел.

Народу летом в селе прибавилось изрядно. В отпуск приехали к своим старикам сыновья да дочери со своими семьями. Оказалось, что в летний сезон в селе немало дачников. И не только из областного центра, но даже из Москвы. Многие городские приходили на службу. Даже певчая объявилась — студентка Московской консерватории. Прибавились требы: крестить детей приезжали дачники из соседних деревень. Матушка решила, что теперь можно купить новую корову, но отец Олег все деньги потратил на строительные материалы и, чтобы успеть до холодов, начал штукатурить стены. На сей раз матушка не сдержалась и в сердцах произнесла: «Мог бы и о нас с детьми подумать. Никуда бы стены не убежали…». Оказалось, что она непраздна, и в январе у Алеши появится, как ей мечталось, сестричка. Отец Олег обнял свою терпеливую подругу жизни и уверенно пообещал: «Будет у нас и корова, и все, что потребно для жизни. Все даст Господь, если мы будем прежде всего думать о Нем и трудиться Ему».

Вторая зима прошла, не в пример первой, намного легче. Они и картошки заготовили, и грибов с ягодами собрали изрядно.

Осенью в двух соседних деревнях поселились семьи вышедших на пенсию мурманских рыбаков. Несколько мурманчан с женами стали регулярно посещать воскресные богослужения. У них были машины, и они охотно отвозили батюшку на требы. Видя усердие отца Олега и его безденежье, они уговорили бывших земляков начать помогать ему. В церковной кружке появились суммы до тех пор не виданные. Время от времени батюшке приносили копченую рыбу. Благодетелями были отставные рыбаки Николай и Георгий, которым присылали рыбу оставшиеся в Мурманске сослуживцы. Они начали бескорыстно помогать батюшке штукатурить стены и выполнять разные храмовые работы. Георгий оказался хорошим электриком. За собственный кошт поменял электропроводку и даже установил телефон и сигнализацию. Ничего ценного в храме не было, но в то время церкви грабили часто, и разбойники могли соблазниться иконами, написанными отцом Олегом.

Тридцатого января повезли матушку Елену в районную больницу. Она, как и мечтала, родила девочку: исполнила то, что пообещала, а супруг-то нет — так и не приобрел коровы. Ремонтные работы не позволяли скопить нужную сумму. Была у него и отговорка: «Какое молоко зимой?! Зимой коров запускают до отёла, и их не доят». Эту мудрость подсказала ему баба Дуся. Сам-то он этого не знал. А жене пообещал, что к лету у нее будет корова.

В середине марта Георгий попросил отца Олега пособоровать жену мурманчанина Андрея, жившего вдали от своих собратьев на хуторе. Тот был хозяйственным мужиком. Даже пчел завел. Переехал он в деревню раньше всех. За ним и потянулись друзья. В Бога он не верил, но не противился тому, чтобы священник приехал к захворавшей супруге. Отец Олег ее пособоровал, заодно освятил дом, после чего, во время предложенного хозяином угощения, подвергся серьезной атеистической атаке. На вопросы батюшка отвечал спокойно, хотя тот горячился и по мере разговора все больше и больше раздражался. Под конец старый рыбак сник и как-то печально признался, что несколько раз во время сильных штормов обращался к Богу с просьбой оставить его в живых: «Молиться-то я молился, но все это от страха. А веры все равно нет. Никак не могу понять, почему Бог допускает столько зла».

Отец Олег вздохнул: «Вера — это дар Божий. Без Бога в Бога не уверуешь. А вы уже верующий, коль в море молились. Вам теперь, как тому евангельскому отцу больного сына, нужно сказать: Верую Господи, помоги неверию моему. Конечно, если бы не было вечной жизни и со смертью бы для человека все прекращалось, то тогда можно было бы упрекать Создателя. Но смерть — это просто переход в вечность, где душа человека получает воздаяние за все содеянное в земной жизни. На земле мы сдаем экзамен на вечную жизнь. И тот, кто страдал, будет утешен, а тот, кто причинял страдания другим, — наказан. Зло творит не Господь, а человек. А Господь долго терпит и злодеев — ждет их исправления и всячески подсказывает, что нужно прекращать грешить. Для этого Бог даровал человеку совесть. Мы только задумываем что-нибудь непотребное, а совесть уже начинает обличать».

Отец Олег говорил долго, боясь, что его рассуждения не убедят собеседника. Но тот слушал внимательно и ни разу его не перебил. Закончив монолог, батюшка улыбнулся: «Рыбакам непозволительно не верить в Бога. Ведь Господь избрал своими апостолами именно рыбаков. А первым апостолом был ваш тезка, Андрей. Поэтому он и зовется Первозванным».

«А ты — призванный в одиннадцатом часу,— показал знание Евангелия присутствовавший на беседе и до того молчавший Георгий, — Только ты не перво-, а последнезванный». Андрей не понял своего приятеля и признался, что Евангелия не читал. Батюшка пообещал ему Евангелие подарить.

Когда они шли по двору к машине, раздалось жалобное мычание. Отец Олег стал хвалить хозяина: «Местные коров не держат, а приезжий и пасеку завел, и корову. У меня тоже корова была. Молока давала много. Умница, красавица: на лбу белый крест. Кто-то соблазнился и украл нашу Крестушку».

А дальше произошло следующее. Георгий отвез батюшку домой и сразу же вернулся к приятелю: «Откуда у тебя корова?». «Генка-алкаш продал. Сказал, что кум на север подался, корову девать некуда».

Пошли к Генке. Тот был в изрядном подпитии. Отпирался он недолго. Вид рассерженных крепких мужиков произвел на него впечатление. Он признался, но тут же начал, что называется, «давить на жалость»: «Да чтоб она сдохла, эта корова! Я ж ее для Маринки… Думал, не бросит меня, будет коровой заниматься. А она все равно ушла. Я из-за этой коровы ногу вывихнул, руку сломал. Забодала она меня!».

Пасха в тот год пришлась на первое мая. Народ гулял до десятого. И на эти десять дней в село к старикам приехало много народу. Даже из Мурманска объявились гости. Храм на пасхальной службе был переполнен. Матушке удалось уговорить старушек в тот день не петь. Певчие нашлись: у пяти мурманчанок оказались хорошие голоса, а две из них уже имели опыт пения в церкви. Приехала и консерваторская барышня, так что хор получился на славу.

На крестный ход вышли мужья певчих в стихарях, с хоругвями и иконами. Но как только крестоходцы стали спускаться с высокого крыльца, послышалось громкое мычание. Пегая корова вбежала за ограду. Народ остановился. Батюшка обратился к хоругвеносцам с просьбой найти кого-нибудь, кто бы вывел непрошенную гостью. Несколько человек направились к корове, размахивая руками: «Пошла, пошла отсюда!». Неожиданно матушка Елена воскликнула: «Крестушка!» — и сбежала с крыльца. Крестушка таким радостным мычанием встретила свою бывшую хозяйку, что любой, кого бы в этот миг ни спросили, есть ли у животных душа и разумение, ответил бы: «Конечно, есть!».

К рогам Крестушки был привязан небольшой мешочек. Развязав тесемку, матушка обнаружила пасхальную открытку и записку о здравии Андрея с супругой, детьми и внуками. Жирным фломастером было написано имя «заблудшего и многогрешного» Геннадия. Крестушка лизнула матушкину руку и громко замычала. Кто-то произнес: «Всякое дыхание да хвалит Господа!». А батюшка приказал продолжить крестный ход и громко запел: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ…». Все дружно подхватили: «И сущим во гробех живот даровав!».