Глава восьмая
(очень короткая)
– …А вот прямо вдоль канала, никуда не сворачивая, идите. И там, чутка не доходя до залива, в железные ворота упретесь. Это, значит, и будет яхт-клуб, – обозначил ориентир местный стрельнинский житель .
Кудрявцев поблагодарил, поправил лямки рюкзака и, свернув с шоссе, спустился по дряхлой лестнице к вытянутому стрелой речному каналу. В рыбацких сапогах, в тяжелом прорезиненном плаще, сейчас он более всего походил на грибника. Вот только корзинки при нем не наблюдалось. Да и время суток для тихой охоты было неподходящим – короткий октябрьский день уже потихонечку начинал клониться к закату.
Вечер сегодня выдался тихий, не по питерскому климату теплый. Кудрявцев шагал по ведущей вдоль канала узенькой улочке с громким названием Портовая, застроенной дачными времянками, многие из которых уже были заколочены, законсервированы до нового садово-огородного сезона – мало из какой трубы струился печной дымок. Привычного буйства осенних красок окрест тоже не наблюдалось, разве что под ногами. А виной тому близость залива, ветра которого преизрядно потрепали здешние кусты и деревья. Остались только самые стойкие – березы. Лишь они, продолжая сопротивляться, не спешили скинуть желтизну со своих белых, в крупную черную крапинку плеч.
Вдали, на фоне закатного солнца, показались верхушки мачт. «Верной дорогой идете, товарищ!» – усмехнулся про себя Кудрявцев и, приметив небольшой, пьедесталообразный гранитный валун, свернул к нему, чтобы сделать последний короткий привал на перекур. Владимир Николаевич был служакой старорежимным, а потому, в отличие от молодых, продолжал придерживаться негласного офицерского этикета. Одна из заповедей которого запрещала военнослужащим курение на ходу. Осторожно поставив на землю рюкзак (лежащая в нем бутылка все равно предательски звякнула, ударившись о банку консервов), он уселся на холодный камень и задымил, наслаждаясь разлитой вокруг тишиной и благодатью…
Десять минут спустя Кудрявцев стоял у затянутых металлической сеткой ворот, приветствуемый выскочившим из будки огромным лохматым «кабысдохом». Из чуть покосившейся деревянной сторожки, на крыше которой красовалась ржавая жестяная табличка «Яхт-клуб Кировского завода», вышел человек в тренировочных штанах и наброшенном поверх тельняшки ватнике. На затылке у него красовалась бескозырка – без лент, но зато с золотыми буквами «Свирепый».
– Боцман! Аа-тставить брёх!.. Я кому сказал?.. Вот, молодца. А теперь – сдай-ка в трюм! Давай-давай, смотри у меня!
«Кабысдох» обиженно засопел и нехотя, задом, забился в будку.
– Добрый вечер, Михаил Васильевич.
– Ба-а! Какие люди! Э-э-э… Владимир Николаевич, если память мне не изменяет?
– Не изменяет.
– Вот уж, по правде сказать, никак не ожидал. Каким ветром к нам?
– Попутным, Михаил Васильевич, исключительно попутным.
– Ну, раз такое дело, милости прошу к нашему шалашу… Боцман! Не ворчи! Это свои!.. А у меня как раз чайник на плите. Так что давай, проходи в кубрик. Только сразу предупреждаю: чай у меня сегодня с таком. Потому как гостей не ждал.
– Ничего страшного. Зато у меня кое-что имеется.
– Эге ж? Неужто снова салями?
– И салями тоже.
– Добре. Ну, заходи… Ох и мировые у тебя, Владимир Николаевич, сапоги! Может, сменяемся?..
…Лишь после того, как они приговорили половину выставленной Кудрявцевым бутылки («за встречу», «за тех, кто в море» и «за прекрасных дам, которые не с нами») и выпили по две кружки обжигающего, заваренного на мятном листе чая, Михаил Васильевич резко оборвал дежурную, порожняковую беседу и, вперившись в Кудрявцева умным, внимательным взглядом, неожиданно спросил:
– В каком ты, я запамятовал, звании?
– Советник 2-го класса.
– Всё, Владимир Николаевич, хорош! Давай уже обойдемся без этих твоих мидовских легенд прикрытия? Я ведь тебя тогда, в поезде, с первых минут раскусил. От тебя же, друг сердешный, комитетом буквально за версту разит.
– Даже так?
– Даже без даже.
– Ну, извини. Сам понимаешь – в каждой избушке свои погремушки. Но… Неужели вот прям за версту?
– Так я ж старый матерый волчара-агентурщик, Владимир Николаевич. У меня нос по-другому устроен. Чует то, чего другим природой не дано.
– В таком случае – снимаю шляпу.
– Не надо, не снимай… А теперь рассказывай, госбезопасность, за какой такой надобностью тебе старый отставник понадобился? Не на яхты же с лодочками посмотреть ты в такую даль притащился? Впрочем, посмотреть я тебе после могу устроить. Коли будет такое желание.
– Спасибо. С удовольствием посмотрю… А приехал я к тебе, Михаил Васильевич, с тем, чтобы… – Кудрявцев сделал паузу, чуть прикрыл рукой уставшие, непривычные к чаду печурки глаза. – Чтобы рассказать о том, как в ноябре 1942 года погиб капитан Лукин.
Михаил Васильевич и в самом деле был матерым разведчиком и здорово умел владеть собой: на его бритом лице сейчас не дрогнул ни один мускул.
– Рассказывай…
