Глава 11

Вы чувствуете себя богом, доктор Р.? Вылечивая больных, снимая боль, раздавая лекарства росчерком пера? Или просто известным наркодилером (на сраной машине)?

Они оба пообещали, что все закончилось. Несс слала слезные эсэмэски, которые я игнорировала. «Это больше не повторится! Пожалуйста, прости меня! Это невыносимо!» Я не отвечала. Пусть мучается. Нет, вру, один раз я ей написала: «Отъ…сь, сука». Так злилась. Проныру мне было понять легче. Я чувствовала себя отчасти виноватой в его поведении. Решение сойти с торной дороги брака было общим (или нет?); в каком-то смысле это из-за меня он хотел снова чувствовать себя привлекательным и, ввиду своей фундаментальной лени, не стал искать дальше собственного носа. Но она?! Она знала, как обстоят дела, и, воспользовавшись моими слабостями, повернула события в свою пользу.

Бывали черные часы, когда меня снедал страх, я просеивала воспоминания и отлавливала ложь. Например, она как-то сказала, что идет в театр, а Карл отправился на тренировку, позабыв футбольную форму. В голове барабанной дробью стучала паника. Что я могла сделать? Какие были варианты? Мы с ней слишком погрузились в жизнь друг друга, не только в школе и по-соседски, но в семьях; отрезав ее, я бы травмировала всех – пришлось бы переехать, взбудоражить детей, и все потому, что я не могла вынести то, что сама накликала. Шанса больше ее не видеть все равно не было, приходилось с этим жить. Я поиграла мыслью о полиморфной любви. Любить друг друга втроем? Честно говоря, доктор Р., меня задело, что, прежде чем организовать свой клуб, ни один из них мне это не предложил. Логично было бы ожидать, что в уме и члене Карла такая идея промелькнет. А еще знаете что? Я была ничуть не лучше! Я ревновала, что она предпочла мне Карла. Моя ревность расплескивалась, как моча Джоша по сиденью унитаза.

Я пыталась найти в ситуации положительные моменты – муж у меня достаточно привлекательный, чтобы его возжелала красавица Несс. Понимаете, я искала способы обмануть саму себя и существовать без боли. Однако я оказалась на удивление консервативной. Либо надо было терпеть, стиснув зубы, либо превратить жизнь близких в кошмар. Поведение Карла и мои безответственные решения не должны отражаться на детях. Нужно смириться. Я снова пустила его в спальню.

Меня как будто подменили. Радость испарилась без следа. Я стала циничной и подозревала всех, включая себя. Как я могла так ошибиться в самых близких людях? Если они не те, за кого я их принимала, значит, и я не та.

Оставаясь одна, я часами смотрела в окно, находя утешение в алкоголе и сне. Потребности и запросы детей проходили мимо. Жизнь превратилась в минное поле. Из заднего окна мне был виден дом Несс; каждый раз, когда я поднималась наверх, глаза устремлялись туда в отчаянном желании узнать, что у нее происходит. На людях у меня появилась привычка нервно смеяться, и смех этот никак не был связан с тем, что я говорила. А то, что я говорила, никак не было связано с тем, что чувствовала. Я, как привидение, появлялась со странно храбрым лицом у ворот школы, в магазине, за боковой линией футбольного поля, на улице. Но малейшей грубости было достаточно, чтобы все вырвалось наружу. Меня мог убить наповал гудок незнакомого автомобиля, сердитый взгляд, случайный комментарий или нечаянный толчок локтем – немедленно выступали слезы. Еще никогда я не чувствовала себя такой хрупкой, фарфоровой. Раньше я побежала бы за утешением к маме, чтобы благодаря ее чудесным словам и непоколебимой любви взглянуть на свои беды со стороны. «Это просто глава в повести твоей жизни, дорогая, она добавляет глубины и интриги, ставит преграды, которые надо преодолеть…» Однако из-за болезни Альцгеймера мама сейчас могла что-то выболтать детям, а это было совершенно исключено. Я так по ней скучала, доктор Р., – по моей маме, какой она была раньше. Самое печальное, что, когда ты беззащитен и больше всего нуждаешься в дружбе и поддержке, ты всегда в самом неподходящем для этого месте. Я не могла признаться никому из здешних знакомых – на кону стояло слишком многое. Было страшно подумать, что дети случайно подслушают неосторожный комментарий или обрывок сплетни, и их мир рухнет. Значит, молчать, и только молчать.

Позвонила Грейс, подруга детства. Ее испугало мое фото в «Фейсбуке»: тощая, темные мешки под глазами. Она жила в Норфолке, не имела никакого отношения к моему маленькому мирку, и потому, идя вдоль реки и вдыхая свежий, не отравленный домом воздух, я осмелилась рассказать все. Но попятилась, как паук, когда почувствовала ее реакцию на наш «договор». Поняла по интонации. «Если играешь с огнем, непременно обожжешься». Я заткнулась и положила трубку, чувствуя себя как никогда одиноко. Она права, винить можно только себя. Нечего корчить жертву, если сотворила все это своими руками. Я перестала есть, потеряла сон. Ночь за ночью просыпалась с колотящимся сердцем в бесконечные предрассветные часы. Чувствовала, что скольжу в темную бездну, цепляясь за края. Когда на небе подтягивалось солнце, заботы дня приносили легкую передышку. Джош спросил, что происходит. «Вы разводитесь?» Хлопнул дверью, когда я ответила, что не знаю. «Все будет хорошо», – успокоила я дверь. Работа тоже пострадала; я не успела к сроку, и меня уволили. Я совсем скисла и перестала следить за собой.

– Здравствуй, – произнесла доктор Рис-Эванс.

Мой унылый вид вызвал вспышку ликования в ее глазах; она рассматривала меня как члена клуба крутых, а наблюдать падение великих всегда приятно.

– Рада тебя видеть, – сказала она, поворачиваясь на стуле и закидывая одну на другую ноги в дорогих туфлях. – Идешь сегодня на викторину?

Я со страхом ожидала школьного вечера викторин. Мы зарезервировали столик на обе семьи задолго до всей этой истории. Даже Лия обещала прийти. (Их вечно хвалили за то, что они остались добрыми друзьями.) Дети ждали викторину весь год, отвертеться было невозможно. Я задолжала им нормальную жизнь.

– Да.

Я просто хотела, чтобы она повысила дозу антидепрессантов. А потом – выбраться отсюда ко всем чертям!

– Как Несс?

Я улыбнулась и храбро кивнула.

– Видела ее на днях. До чего красива, засранка! Родилась, чтобы остальные чувствовали себя полными уродинами…

Я снова растянула губы в улыбке. Выпиши рецепт, чтоб тебя!

– Как мама?

– Без изменений…

Окольным путем не выйдет. Рис-Эванс была не из тех, кто схватывает на лету, не чувствовала обертонов.

– Я насчет лофепрамина…

– Ну да, – сказала она, буравя глазами мой живот. – Господи, ты такая стройная… Как тебе удается, а? Кожа да кости!

На мгновение я опешила. Рогоносная диета, очень рекомендую! Промолчала – боялась расплакаться.

– Так что лофепрамин? Побочные эффекты?

– Тревога. Плохо сплю.

– В самом деле?

Мне не нравился ее тон.

– Что мешает?

– Ничего конкретного. – Я покачала головой. – Просто стресс.

Несколько секунд она пристально в меня вглядывалась.

– Как месячные?

– При чем тут…

– Климакс может сделать нас немного того.

– Просто общая тревожность. Иногда приступы паники…

– Говорю тебе, нужна гормонозаместительная терапия.

– Мой психотерапевт посоветовала поговорить по поводу рецепта…

Ложь, разумеется. У меня нет психотерапевта. Я не против психотерапии, но всегда полагала, что не найду никого достойного уважения. Если просить совета, то у человека, с которого в самом деле можно брать пример, у кого-нибудь совершенного, гуру или святого. По крайней мере, у того, кто сам живет образцовой жизнью. Не у вас с вашим душкой Саем и низкокалорийными батончиками в сумке! Без обид.

– Тревожность и нарушение сна… – промолвила Рис-Эванс, многозначительно посасывая ручку.

Возникло неприятное ощущение, что она набивает себе цену.

– Мой психотерапевт считает, что надо повысить дозу, – опять солгала я.

Рис-Эванс недовольно приподняла чучельную чревовещательскую бровь и набрала что-то на клавиатуре. Таинственно крутанулась в кресле.

– Думаю, я тебе помогу…

Она знала, что я уже на крючке, а доктор Рис-Эванс ничто на свете так не любила, как поймать на крючок – за пределами ее кабинета это случалось крайне редко.

– Слушай, не стану упоминать имена, но не счесть, сколько знаменитостей принимают эти чудесные таблеточки. Между нами – я назначала их Лие, и она сказала, что помогло изумительно!

Обалдеть – в одном предложении и известным именем козырнула, и нарушила нормы профессиональной этики! Скорее пропиши их мне!

– Что за таблетки? – спросила я поспешно, как утопающий, который хватается за соломинку.

– Успокаивают, как валиум и ксанакс. Из той же группы – бензодиазепины. Принимай по мере необходимости. Могу выписать зараз не больше четырнадцати.

Мы обе слушали, как принтер с астматическими хрипами выплевывает рецепт.

– Только пообещай, что лет через десять меня не засудишь! – засмеялась Рис-Эванс, что, согласитесь, из уст врача звучит довольно странно.

Я выхватила у нее бумажку.

«Необходимость» возникла в тот же вечер. Меня накрыло от мыслей о викторине со всем ее фарсом – тесными группками и заговорщицким шепотом. Я закинула в рот первую таблетку прямо перед выходом из дома. Заперла дверь. Энни побежала догонять Полли. Джош очень мило притворился, что ему хочется со мной поговорить, но сам ускорял шаг, и вскоре мы ввосьмером шли вместе, как делали на протяжении последних шести лет. Все было в точности как всегда, кроме того, что я умирала внутри. Джош и Иви в отпадных крутых шмотках держались за руки; Джош тактично пытался включить меня в беседу. Он почуял мою ранимость и старался изо всех сил. Его поддержка очень растрогала, я буквально задыхалась в приступе сумасшедшей любви. Энни и Полли убежали вперед, чтобы обводить мелом собачьи какашки. Я поравнялась с первой. «Васхитительно», – нацарапала Энни. Около следующей – «божествено». Упражняется в сарказме. Лия проверяла телефон, как обычно где-то витая, и не обращала внимания на ужимки своей бывшей. Ну и конечно, они, предатели. Я смотрела на них и ненавидела. Несс любезно изображала смущение и отводила глаза, а Карл смеялся и шагал размашистым шагом, абсолютно не сокрушаясь по поводу содеянного. Неужели они не заплатят за предательство? Я прикидывала, как пережить вечер, не набросившись на них с кулаками. Спасти меня могло только чудо.

И знаете, меня действительно спасло чудо, доктор Р.! Я почувствовала разницу, как только мы подошли к школе. Это было бесподобно, волшебно! Напряжение в теле растворялось буквально с каждой минутой. Мне на плечо легла десница Господня; его большие, крушащие мир пальцы разминали мышцы спины, глубоко массировали шею, без остатка снимая напряжение. К тому времени, как мы остановились поболтать в дверях и нам вручили по бокалу вина, мое тело стало теплым и податливым. Сев за столик, я заметила, что в голове происходит что-то прекрасное. Могу описать только так: мозг как будто положили отмокать в теплую ванну. Я сидела и ухмылялась. По-моему, я еще никогда в жизни так хорошо себя не чувствовала, хорошо на сто процентов. Такая полнота! Такой покой! Мои беды казались смешными. Зачем волноваться, когда все так здорово? Страшиться нечего, теперь мне очевидно: жизнь – это дар. Я помахала доктору Рис-Эванс и ее расчудесному идиоту-мужу. Я махала всем. Я всех любила. Школу. Карла. Несс. Я была сама любовь.

Ладно, может, во время викторины я чересчур раздухарилась, бурно соперничала со столом математика, кричала и слишком громко смеялась. Да, я видела, как смотрит на меня директор школы. Не надо было отплясывать, спотыкаться и сажать себе шишку. И вырубиться в школьном туалете рядом с ершиком для унитаза – не лучший вариант. Но! Еще никогда в жизни я не ощущала такого спокойствия и сострадания к человечеству!

Доктор Р., рай – это один миллиграмм вещества под названием лоразепам.

На следующий день голова моя была не в таком плачевном состоянии, как можно предположить, а шишка заметно спала, равно как и мое чувство всепоглощающей любви. Несс прислала сообщение, умоляя прогуляться с ней, и я милостиво согласилась. Отправила сдержанный ответ: «4.30, у тебя». Глаголами и существительными не утруждалась – она их не заслужила. Пришла с опозданием, чтобы показать, кто теперь заказывает музыку. Не хотела входить в калитку и стучаться – то, что раньше я проделывала тысячи раз, теперь было невозможно, – и потому болталась на улице. К сожалению, Иви меня заметила и открыла дверь. Я потопталась на пороге, улыбаясь и отпуская банальные шутки вроде «помаринуй Джоша как следует». Вышла Несс.

– Голова лучше? Как думаешь, пойдет дождь? – спросила она как ни в чем не бывало.

Я обрадовалась, когда небо стало на нее плеваться. Выглядела она кошмарно. И хорошо – она должна выглядеть ужасно! Я с удивлением заметила, что Несс трясет; руки дрожали, когда она одергивала свитер (мой свитер – это я подарила!), а темные глаза нервно бегали, ни на чем не задерживаясь. Я вдруг удовлетворенно осознала, что она меня боится. И правильно! Пусть трепещет! Пусть стыдится!

Я молчала – может сама говорить, мне ей сказать нечего. Миновали магазины и направились к реке. Договариваться о маршруте не требовалось, мы гуляли так сотни раз.

– Кон, – начала она, когда спускались по склону, – просто хочу сказать: я правда думала, что знаю себя… Я в шоке!

Несс, старшая сестра, ответственная, деятельная и разумная миссис Джоунс, моралистка, здравомыслящая. «Надень второй свитер, подтяни носки». Измена и предательство не вписывались в образ, и я представляла ее смятение. Дрожащими пальцами она потянула молнию на кармане и достала носовой платок. Если начнет лить слезы, пресеку. Плакать должна я. К счастью, она всего-навсего высморкалась.

– Я подошла к нему слишком близко.

– Это точно.

Мы шагали по дорожке вдоль реки. Вода сливалась с небом, пейзаж насквозь пропитался серостью.

Несс коснулась моей руки. Я остановилась как вкопанная.

– Не трогай меня!

Знаю, мелодраматично, но я не могла вынести таких вольностей. Своими поступками она пожертвовала правом на близость. Должна быть какая-то расплата, карма, назовите как хотите.

– Сколько это продолжается? – спросила я в настоящем времени, несмотря на их обещания.

Конечно, они согласовали легенду. «Буквально второй раз!» И так сразу застукали? Подозрительное невезение!

Навстречу попалась Элисон с собакой, мамаша из нашей школы. Остановились. И вот примечательный момент, доктор Р: мы смеялись и болтали, будто ничегошеньки не произошло, рассказывали забавные детско-школьно-собачьи истории, но ни словом не упоминался тот факт, что моя лучшая подруга, женщина, стоящая рядом, лесбиянка, оказалась потаскухой, трахающей чужих мужей. Если бы Элисон узнала правду – скажем, если бы через пару минут я воткнула в горло Несс ветку и Элисон пришлось бы давать показания в полиции, – для нее это стало бы полной неожиданностью. Ну не странные ли мы существа? Мы с Несс как будто играли интермедию в театральной пьесе.

Элисон попрощалась, мы зашагали дальше. Самое естественное для меня было взять Несс под руку – и я чуть это не сделала, пришлось сознательно сдерживаться. Мы помахали Элисон и вернулись ко второму акту: оскорбленная жена и кающаяся шлюха.

– Пожалуйста, не говори никому! – попросила Несс.

Я уставилась на нее во все глаза.

– Это не тебе решать.

Ты гляди, еще торгуется! И потом, она что, серьезно? Неужели я стану трубить о своем унижении? Я смерила ее взглядом. Да, выглядит хреново. Будь она по-прежнему моим другом, я испугалась бы, а так – просто любопытно.

– Несс, ты даже не извинишься?

Она растерялась.

– Я подумала, что извинения прозвучат пошло.

– Хоть бы попробовала!

– Ну конечно, Конни, прости меня, пожалуйста!

– Нет, ты права. Действительно, пошло.

Я сознавала жестокость своих слов, но опять же, казалось, что я только играю в жестокость и вся ситуация специально смоделирована, а ненастье – наши декорации. В какой-то другой день будет светить солнце и мы поменяемся ролями. Звучит совсем безумно?

Мы стояли друг напротив друга под проливным дождем.

– Больше это не повторится, обещаю! – сказала она, снова касаясь меня и тут же отпуская.

Внезапно мы перестали играть. Мне было невыразимо грустно.

– Как ты могла?! – сказала я в искреннем недоумении.

Капли дождя падали у нее с носа.

– Сама не понимаю. Когда ушла Лия, мне было жутко одиноко, а Карл просто оказался рядом, такой милый, приятный, добрый… И мы перешли черту, я слишком к нему приблизилась.

– Ты влюбилась?

– Это была ошибка. Между нами все кончено.

– Как я могу тебе верить? Ты знала все мои секреты и использовала их против меня.

Она покачала головой.

– Нет, не так…

Что ж, спорить с историями, которые мы себе рассказываем, бесполезно, да, доктор Р.? Я посмотрела поверх ее плеча на бесконечный поток хмари, которая перемещалась в пространстве, оставляя после себя одну только хмарь.

– Я страшно по тебе скучаю! – взмолилась Несс.

К этой стадии мне уже было приятно видеть ее слезы. Заслужила. И к тому же разве не это хочется услышать, когда тебя оставили за скобками? «Клуб без тебя – отстой. Мы скучаем. Мы ошиблись. Ты нам нужна. Ты незаменима».

– Мне так стыдно…

– И не зря, мать твою!

Что я могла поделать? Что бы сделали вы, доктор Р.? Допустим, Душка Сай чпокает кого-нибудь в оркестре. Вы его простите? Полагаю, да. Никто из нас не совершенен, даже вы. А еще, понимаете, я по ней тоже скучала. Очень скучала. Совсем погибала. В такой кошмарной ситуации я обратилась бы за помощью именно к ней. Как вы считаете, надо давать человеку шанс? Полагаю, да. Облажаться может любой. Кто мы, если не умеем прощать? Как еще понять, что и сами мы не лучше? Что и сами, при соответствующем стечении обстоятельств, нагадили бы на собственном пороге? О да, мы надеемся, что мы другие, нам хочется так думать – что мы-то срем подальше от дома и, возможно, закапываем. Но как знать наверняка? Я должна дать ей шанс. На ее месте я тоже ждала бы прощения.

Несс отлично меня считала и несмело коснулась моей руки. Я едва заметно откликнулась, и она сжала мои пальцы. Придвинулась, понурила голову и уткнулась мне в грудь. Мне нравилось, что она играет роль Пристыженной Твари – это давало возможность изображать Великого Утешителя. Я погладила ее кучерявые волосы и сказала, что все будет хорошо.

Я по-прежнему ее любила.