14

Собеседование

Черт возьми, все опять вернулось на круги своя. Я до глубины души поразился, когда на бумаге с шапкой Эдинбургского районного муниципалитета увидел подпись Гарленда. Меня приглашали на собеседование.

Я все-таки поехал назад в Лондон, но после того, как работа в Илинге накрылась, отправился на поезде в Европу с Дарреном и Клиффом. Даррен и я в конце концов добрались до Римини. Он по-прежнему там, работает в баре охранником, ходит на рейвы и все время трахается. Дело подходящее, но мне пришлось возвращаться на очередную свадьбу, на этот раз моего отца. Они переселились в «бэрраттовский» домик там же в Пилтоне, буквально через дорогу от нашей старой многоэтажки. Через пять лет это будут трущобы. Правительство же хотело видеть там больше частных домов, чтобы реанимировать район. Вообще-то, разницы никакой: либо ты платишь ренту за говенный дом муниципалитету, либо выплачиваешь за него по закладной жилищно-строительной кооперации. Прекрати выплачивать ссуду, и тут же увидишь, кто командует парадом. Я подумывал вернуться обратно в Римини, но получил холодную, натянутую записку от Даррена, гласящую, что у него закрутилась большая серьезная любовь с одной женщиной, и хотя он будет рад, если я поживу в его квартире немного… бла-бла-бла. Так что я переехал к Рокси и записался на собеседование в парковую службу.

– Привет, Брайан. – Гарленд протянул мне руку, и я пожал ее.

– Здравствуйте, мистер Гарленд.

– Позволь мне сказать, – начал он, – что тот прискорбный прошлогодний инцидент, как мне кажется по зрелом размышлении, был для тебя довольно нехарактерен. Полагаю, ты справился со своей… ах да, с депрессией?

– Да, теперь я чувствую себя превосходно, мистер Гарленд. В здоровом теле здоровый дух, как говорится.

– Это хорошо. Понимаешь, Брайан, ты был образцовым эс-пэ-эс до этой маленькой проблемы с Бертом Резерфордом. Ну, Берт – соль земли и так далее, но я готов допустить, что он может перегибать палку. Инспекции нужны Берты Резерфорды, в противном случае всю службу разъест хаос и апатия. Брайан, ты на собственном опыте осознал, какая это может быть скучная работа. Имей в виду, что в парки стекаются агрессивные группы молодежи – не как в места отдыха, а с куда более дурными намерениями…

– Да, согласен, это действительно проблема.

– Вот почему я хочу, чтобы ты вернулся на службу, Брайан. Этим летом мне потребуются люди, которые знают всю кухню. И помимо прочего, ты мне нравишься, Брайан, потому что читаешь книги. Читателю никогда не бывает скучно. Что ты сейчас читаешь?

– Я только что закончил биографию Питера О’Тула. Даже не подозревал, что он из Лидса.

– А он на самом деле оттуда?

– Да.

– Хорошо. А что-нибудь следующее уже начал?

– Да, читаю биографию Жан-Поля Сартра.

– Отлично. Биографии – это превосходно, Брайан. Некоторые сезонщики читают всякую философскую и политическую заумь, а эти книги по самой их природе вызывают неудовольствие своей долей, – печально заметил он. – Ну, кроме того, в парке замечательно, если погода отличная. Жизнь может быть хуже, верно?

– Истинная правда, мистер Гарленд.

Я возвращаюсь в парк. Ну не странно ли?

15

Моча

Меня занесло в «Сити-кафе». Ненавижу это место, но такие вот дела. Привлекло меня главным образом то, что в кафе полно свежей пиздятины, а я уже пять месяцев не трахался. Это слишком долгий срок для человека в моем возрасте; слишком долгий для человека в любом возрасте. Я всегда оказывался тут, когда чувствовал себя дерьмово и хотел почувствовать себя лучше. Вот, наверное, почему я ненавидел это место.

Я просидел минут двадцать, попивая кофе, и вдруг почувствовал, как кто-то сел рядом. Я не повернулся посмотреть, кто это, пока не услышал голос:

– Совсем не разговариваешь?

Это была Тина. Я слышал, что она недавно рассталась с Ронни.

– Все в порядке, Тина?

– Да, неплохо. Как сам?

– Норм, да, жаль было услышать о тебе и Роне.

Она пожала плечами:

– Он стал по-настоящему скучным. Все началось, когда он дорвался до «Нинтендо». Лучше бы он и дальше закидывался транками, тогда от него было больше толка.

Я знал, что Ронни пристрастился к игровой приставке «Нинтендо», как утка к воде. Впрочем, я думал, что это шаг в правильном направлении и теперь у него появятся хоть какие-то интересы в жизни, кроме того, чтобы вечно жрать транки.

– А никаких других интересов плюс к наркотическим эта штука так и не вызвала?

Она поглядела на меня с болезненным озлоблением:

– А что насчет меня? Я должна была вызывать интерес! Теперь он сидит как приклеенный у телевизора день и ночь и, когда я прихожу домой с работы, дрожит как лист – вдруг я захочу посмотреть что-то другое, кроме его долбаных игр! А я весь день работаю, а потом вынуждена весь вечер смотреть, как он играет в игры!

– Вот козлина! Я могу пойти и повидать его, Тина. Попробую вдолбить в его голову немного здравого смысла.

Тина понимающе качнула головой, очевидно признавая невозможность этой задачи, но благодарная мне за предложенную поддержку.

– Присаживайся к нам, – предложила она, показывая на столик за моей спиной.

– А Олли там?

– Да, но все клево, типа.

– А кто-либо из ее дружков тоже там?

Тина подняла свои брови в пренебрежительном подтверждении.

– Не знаю, я подумывал о том, чтобы пойти в «Пеликан» на стрелку с Сидни и КУРСом.

На самом деле в «Пеликан» я не собирался, но тут услышал голос, раздавшийся из-за столика Олли. Громкий, властный, снобский и режущий слух.

– И ОНА РАБОТАЕТ ФРИЛАНС-ЖУРНАЛИСТКОЙ, НАПИСАЛА НЕСКОЛЬКО СТАТЕЙ И ЗАМЕТОК ДЛЯ «THE LIST». ОНА ВСТРЕЧАЛАСЬ С ТОНИ ПАРУ МЕСЯЦЕВ, НО НА ТОЙ КВАРТИРЕ, КУДА ОНА ПЕРЕЕХАЛА, У НИХ БЫЛИ НЕВЕРОЯТНЫЕ ССОРЫ, ТАК ЧТО ВПОЛНЕ ЕСТЕСТВЕННЫМ, КАЗАЛОСЬ, БЫЛО…

Я резко засобирался в «Пеликан». Тина ко мне присоединилась. Когда мы зашли туда, там сидел КУРС с одной девушкой, выглядевшей немного психованной; психованной в том смысле, что вообще без крыши. КУРС откровенно признал, что правительственная политика перевода психиатрических пациентов на общинный уход самым положительным образом сказалась на его сексуальной жизни. Сидни болтал с какими-то женщинами, изнывавшими от скуки и безразличными ко всему.

– Все в порядке, парни? А Рокси сегодня не заходил?

Да, заходил, вон он треплется у стойки с каким-то мелким чуваком. Мы просто сели рядом, пили и несли всякий вздор. Сидни и Тину, похоже, потянуло друг к другу со страшной силой. Ко времени закрытия они уже вылизывали друг другу лица. КУРС и его стремная подружка исчезли в ночи, а я остался с Рокси.

– Хочу сводить тебя в одно место, – шепнул он. – Место секретное.

Мы поймали такси. Оно направилось в Лит – и дальше, к Портобелло. Мы остановились на Сифилд-роуд и вышли в жопе мира, в самом ее центре.

– Какого хрена ты меня сюда затащил, а? – спросил я.

– Иди за мной.

Я послушался. Мы обошли сзади Сифилдский крематорий и перелезли через стену. Стена с той стороны оказалась неожиданно высокой, и, спрыгнув в темноту, я нефигово подвернул лодыжку. Я был слишком пьян, чтобы почувствовать боль, но как пить дать почувствую ее завтра.

– Что это, твою мать? – спросил я, когда он повел меня к каким-то могилам; некоторые из надгробий были поставлены совсем недавно. – Разве тут хоронят? Я думал, здесь только крематорий.

– Нет, тут есть и захоронения. Семейные, типа. Узнаешь это?

КРЕЙГ ГИФФОРД

– Нет…

– Посмотри на дату.

РОДИЛСЯ 17.05.1964

УМЕР 21.12.1993

– Это же… тот парень… – Я не мог заставить себя произнести.

– Слепак, – сказал Рокси. – Это и есть могила чувака. Пришло время наконец провести экзорцизм памяти об этом козле.

Он вытащил свой член и начал ссать. На Сле… на могилу Крейга.

ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ СЫН

АЛЕКСАНДРА И ДЖОЙС ГИФФОРД

МЫ ТЕБЯ НИКОГДА НЕ ЗАБУДЕМ

– МУДАК! – заорал я и ударил его сбоку в голову.

Он схватил меня, но я рывком освободился от его хватки и принялся молотить руками и ногами. Плохая идея. Он снял очки и бросился на меня, вне себя от злости. Каждый мой удар казался слабым и ничтожным, тогда как каждый его удар грозил развалить меня на части. Из носа у меня пошла кровь, но, слава богу, вид ее и заставил его остановиться.

– Извини, Брай, – сказал он. – Но ни один чувак не смеет меня бить, Брай, понимаешь. Ни один чувак.

Одной рукой я зажимал расквашенный нос, а другой благодарно держал Рокси на дистанции. Рокси здоровенный парень, но я всегда думал о нем как о добром великане. Огромные чуваки всегда кажутся добрыми, пока один из них тебе не вломит. Ну, хорошо еще, я пьян и не особо что почувствовал. И тут я осознал чудовищную истину: получить пизды от кого-нибудь гораздо хуже, чем убить другого. Этим омерзительным фактом руководствуется хуева туча народу. Если бы только у меня была с собой бритва, я бы не задумываясь полоснул Рокси. Накатило бы всего на несколько секунд, но этого было бы достаточно. Что за блядская мысль! Какие же мы больные существа!

Крейг Гиффорд.

Если бы только Рокси знал.

Если бы Рокси знал это, я бы и отправился за решетку. Он, наверное, сразу же указал бы пальцем на этого опасного психопата.

– Не так все плохо. Извини, Брай. Не надо было тебе меня хуярить. Мой глаз утром заплывет. И лодыжка распухнет, Брай, ты поймал меня здесь красавцем. Но блин, вот же мы с тобой махалово устроили, просто сумасшедший дом.

Глупый урод пытался приободрить меня, перечисляя ущерб, который я ему нанес. В такого рода стычках не бывает победителей; есть только те, кто выходит из них с наименьшими потерями. Рокси досталось меньше, как в смысле физического ущерба, так и в плане утраты мачистского достоинства. Мы оба знали это, но я был благодарен ему за то, что он все же пытается меня приободрить.

Я оставил его, черт знает как выбрался с кладбища и направился к отцу. Я блевал на ходу себе под ноги. Запутавшись, вернулся в нашу старую квартиру в Мьюрхаусе. Дом по-прежнему стоял пустой, туда еще никто не въехал. Я попытался вынести дверь и так бы и сделал, если бы старая миссис Синклер, наша соседка, не напомнила мне, что отец переехал.

Пошатываясь, я вышел на улицу и блеванул снова. Мой перед был заляпан кровью и блевотиной. У торгового центра ко мне подошла пара ребят.

– Этот чувак пьян в стельку, – заметил один.

– Я знаю этого козла. Ты шатаешься с этим педиком, да, приятель?

– Ну…

Я попытался сформулировать ответ, но не смог. Я вполне все осознавал, но ничего сказать не получалось.

– Если шатаешься с педиками, то и сам, считай, педик, вот как я это понимаю. Что скажешь, приятель?

Я поглядел на парня, и мне удалось выдавить:

– А как насчет минета?

Они скептически поглядели на меня несколько секунд, затем один из них выкрикнул:

– Умник хитрожопый нашелся!

– Так меня и зовут, парни, – сдался я.

Я ощутил тупой удар и рухнул на землю. Меня пинали ногами, но я ничего не чувствовал. Избиение вроде бы продолжалось изрядно, и это меня беспокоило, потому что о жесткости пиздиловки судишь обычно по ее продолжительности. Тем не менее я воспринимал это с пассивным тошнотворным спокойствием безразличного работяги, заступающего на очередную смену, и, когда убедился, что все закончилось, шатко поднялся на ноги. Возможно, не так все и плохо. Я мог легко ходить. Собственно, это избиение как будто прочистило мне мозги. Спасибо, ребята.

Я пересек двойную проезжую часть, оставил позади шикарный Мьюрхаус и добрался до обветшалого Пилтона. Наверное, сейчас люди оценивают эти районы иначе, но вот как это всегда выглядело для меня: Мьюрхаус – район для новых домов, Пилтон же для мусора. И плевать, что там нынче за проблемы у Мьюрхауса и как сильно причепуривают Пилтон. Пилтону Пилтоново, Мьюрхаусу Мьюрхаусово, так всегда было, и так всегда будет, вашу мать. Гнусные подонки эта урла из Пилтона. Уроды, избившие меня, были отсюда. Это их менталитет. Я, вероятно, подхвачу ебаных вшей только от соседства с грязной пилтонской кодлой.

Я нашел наш дом, но не помню, кто пустил меня внутрь.

На следующее утро я притворяюсь, будто сплю, пока все не сваливают на какой-то семейный выезд: папа, Норма и ее шумная истеричная дочка. Ощущение у меня совсем разбитое. Пытаюсь встать – и, оказывается, едва могу ходить. Я весь покрыт царапинами и синяками, к тому же ссу кровью, отчего конкретно перепугался. Отмокнув в ванне, чувствую себя получше и решаю покопаться в вещах. В коробках по-прежнему полно нераспакованного барахла. Народ задумал украсить эту безвкусную конурку. Вижу кожаный портфельчик, который мне раньше не попадался, и предполагаю, что он – Нормы. Оказывается, нет.

Портфель был полон фотографий. Я и Дерек маленькими детьми, отец и мама. Этих фото я никогда раньше не видел. Я глядел на родителей вместе. Пытался вообразить, будто вижу в ее глазах боль, различаю недовольство, но ничего не обнаружил. По крайней мере, поначалу. Затем я добрался до фотографий, вероятно самых последних по времени, потому что Дерек и я выглядели покрупнее. Вот на этих снимках – да, задним числом все читалось слишком очевидно: из ее глаз вопили боль и разочарование. Мои слезы капали на выцветшие фотографии. Впрочем, в этом кожаном портфеле нашлись вещи и похуже.

Я прочитал все письма, одно за другим. Все они были очень похожи по содержанию, различались только даты. От момента через несколько месяцев после того, как она ушла, до 1989 года. Восемь лет подряд она писала ему из Австралии. Все письма содержали одни и те же предложения, повторяемые как ритуал:

Я хочу связаться со своими мальчиками.

Я хочу, чтобы они приехали ко мне погостить.

Пожалуйста, позволь им писать мне.

Я люблю их, я хочу видеть моих детей.

Пожалуйста, напиши мне, Джефф, пожалуйста, выйди на связь. Я знаю, что ты получаешь мои письма.

Не знаю, что произошло в 1989-м, но после этого она больше не писала.

Переписываю на клочок бумаги адрес и номер телефона в Мельбурне. Вот же дерьмо. Очередная груда дерьма, сквозь которую надо продраться. И чем дальше, тем выше растет груда этого чертова дерьма, сквозь которое надо продираться. Это никогда не кончится. Говорят, с возрастом становится проще. Очень на это надеюсь. Охуеть как надеюсь.

Потребовалось какое-то время, чтобы выйти на прямое международное соединение. Я хотел говорить с моей мамой, долго говорить, выяснить ее часть истории – за его счет, разумеется. Какой-то чувак взял трубку. Я вытащил его из постели; разница во времени, я совсем забыл о ней. Он спросил, кто я такой, и я объяснил.

Чувак был действительно расстроен. Его голос звучал нормально, должен признать, да, он держался молодцом. Он рассказал мне, что в доме загорелась проводка. И дело обернулось плохо. Моя мать погибла при пожаре, тогда в 1989-м. Она сумела вытащить их дочь, но сама задохнулась в дыму. Тут связь оборвалась.

Я положил трубку. Телефон тут же зазвонил снова.

Я оставил его звонить.