Глава 6

Запах детства

ДОСЬЕ

Имя / Лора

Возраст / 36 лет

Профессия / эколог

Семейное положение / замужем, четырнадцатилетняя дочь

Материальное положение / выше среднего

Жилищные условия / дом в пригороде Лондона

Дополнительные бонусы / благодарность прошлому

Зимой было мало желающих встретиться со мной на интервью, и я кидалась на каждое предложение, словно голодная хищница на свежую антилопу. Уйти от моих назойливых вопросов было трудно: я жадно искала новые женские подробности, чтобы насытить свою вечно любопытную утробу. Быть может, это был знак свыше, что пора успокоиться и начать жить своей жизнью, но тут появилась Лора. Стоя в зимнем пальто посреди холодной улицы, она позвала меня выпить что-нибудь согревающее.

– Хорошо, что ты смогла. Я улетаю уже на следующей неделе.

– График, конечно, плотный, и холодно – лишний раз не хочется выходить на улицу. Но все же, – соврала я. Я заскучала по интересным беседам, и мне хотелось интриги.

– Тогда давай выпьем глинтвейна и согреемся.

Лора подмигнула мне. Мы виделись всего несколько раз, но нам не удавалось поговорить дольше пяти минут. Она знала обо мне только то, что я – брюнетка и журналистка, я про нее – то, что она высокая и замужем.

Официант быстро принес нам два прозрачных бокала из плотного стекла. Характерный запах апельсина и корицы повис над столиком.

– О чем твоя история?

– Все просто: я люблю одного мужчину всю свою жизнь.

– Своего мужа?

– Нет.

Я приподняла правую бровь. Казалось, что напротив меня сидела героиня долгого сериала: там всегда любят не того человека, не те события и не ту страну. Да еще и всю жизнь.

– А сколько это в цифрах – «всю жизнь»?

– Мы познакомились, когда нам было по шесть лет. Он был новеньким в нашем дворе. Переехал вместе с родителями в наш дом и впервые вышел гулять на улицу. Помню, что был в белой футболке и кепке. Мы не очень-то приняли его в свою тусовку, – Лора засмеялась. – Но он вышел гулять и на следующий день. Паша. Так его зовут.

– Почему вы не вместе?

– У каждого человека должна быть несбыточная иллюзия. Ты смотрела фильм «Мосты округа Мэдисон»?

Однажды в моей жизни случились «Мосты округа Мэдисон». Не важно, смотрели ли вы этот фильм с Мерил Стрип и Клинтом Иствудом, читали ли одноименную книгу Роберта Джеймса Уоллера, но такие истории в действительности случаются. Правда, у меня были не мосты, а мощеные улочки, и совсем не в Мэдисоне.

Мы провели три глубоких и искренних дня вместе. Он гладил мои волосы, а я держала его за руку. Сначала мы очень много говорили, не решаясь прикоснуться друг к другу. Это было платоническое удовольствие от человека: его голоса, жеста, взгляда. Мы говорили обо всем.

Он рассказал мне о самом личном, о том, как на его глазах умерла мать. Он плакал в этот момент, превратившись в маленького мальчика. Он был тогда абсолютно уязвимым, и это было тогда признаком самого чистого доверия, которое только возможно между двумя людьми.

А потом мы расстались, так же, как в фильме. Я вдруг испугалась того, что никогда нам не будет настолько хорошо, насколько было в эти дни. Потому что не может быть хорошо всегда. И потому что быт съест наши ощущения. И потому что лучше сохранить эти чувства искренними, чем дать им испортиться. И я так боялась, что он узнает мои недостатки, что я перестану быть для него до конца непознанной.

А он испугался того, что в связи со своей такой же, как у героя Клинта Иствуда, нестабильной жизнью он не сможет дать мне комфорт и уют, дом и семью. Что не сможет стать для меня спокойствием. Я помню, как он сказал: «Теперь мы всегда будем думать о том, какой была бы наша жизнь, если бы мы решились. И, конечно, мы будем представлять самый лучший из вариантов». Через несколько часов я улетела в другую страну.

Да, безусловно, я смотрела этот фильм.

– Двадцать первый век на улице, а люди до сих пор такие романтики, – я вздохнула.

– Дело не в романтизме, а в стимуле жить.

– То есть?

Мне казалось, что Лора подготовилась к интервью и точно знала, что хотела сказать. Это сильно облегчало мою задачу. Порой мне приходилось двигаться по миллиметру, чтобы прийти к смыслу беседы. Иногда мои собеседники битый час ходили вокруг да около.

– Наши родители подружились и отдали нас в один класс. На первой в моей жизни школьной линейке мы стояли рядом. Правда, он был слишком высоким по сравнению с остальными, поэтому его посадили отдельно, за последней партой. Именно оттуда он потом кидал в меня маленькие шарики из бумаги. Спустя много лет он объяснил мне, что это было ради того, чтобы я обернулась и он увидел мое лицо.

Меня словно обняли теплые руки. Невозможно не растекаться, когда перед глазами появляется детская любовь. История, когда для полного счастья достаточно просто видеть каждый день одно и то же лицо. Не прикасаться, не целовать – просто видеть. Та самая чистота ощущений, не оскверненная влагой похоти.

Моя школьная любовь была светловолосой и сладкой. Он подкладывал мне в сумку конфеты, а я делала вид, что не знаю, кто это делает. Господи, я бы сейчас все отдала, чтобы в моей сумке лежали «случайные» сладости, а не мобильный телефон.

– Я на него не обращала внимания. Он был слишком тихий и какой-то хороший. Он вообще всегда все делал тихо, но уверенно. А потом связался с мальчишками из «Г» класса. Они баловались сигаретами, сидели на бровках в спортивных костюмах и играли на гитаре. А мы все время ходили мимо них в обтягивающих лосинах и топиках, чтобы было видно пупок. Иногда они становились стеной посреди дороги и не пропускали нас, а мы силой наваливались на них, пытаясь прорваться. Эти прикосновения тогда для нас были верхом эротизма. Первой из нас поцеловалась, конечно, Рита. Она была нашей главной красавицей в классе.

– А ты?

Лора была довольно хороша собой. Русые волосы, большие глаза, четкие губы. В этот момент я подумала о том, что ко мне на интервью только такие и приходили. Не было ни одной гламурной штучки или папиной дочки. То ли им было лень со мной разговаривать, то ли они просто не видели смысла в этих беседах. Отчасти были правы: точный смысл я на тот момент еще и сама не сформировала.

– А я завидовала ей ужасно. Тоже хотела сидеть на бордюре и, подогнув колени, целоваться. А еще грудь большую хотела и сигарету в руки.

– Родители вряд ли одобряли это.

– Но это вовсе не останавливало меня. Чуть постарше, когда мне было тринадцать, я научилась вылезать из окна своего второго этажа, как только достаточно стемнеет, – Лора подмигнула мне. – Он всегда уже ждал меня. И я совсем не боялась.

– То есть ночью?

– Конечно, иначе в чем смысл? У нас был небольшой лесок через два квартала. Кусты, деревья, кирпичи – идеальное место для посиделок в темноте. Пока Рита целовалась, я подкидывала палочки в костер. Остальные девочки постоянно крутились вокруг Паши, но он на них не обращал внимания. Так мы могли просидеть до самого утра. Даже если было холодно.

– И без шапки, и без теплой обуви. В тринадцать греет ощущение какой-то бессмертности.

– И Пашкина куртка, все же, тоже. Ближе к утру он всегда молча накидывал мне ее на плечи, – Лора вздернула правым плечом, как бы в доказательство. А быть может, она до сих пор ощущала, как к ней прикасалась теплая штормовка. У каждого есть такие прикосновения, которые не забываются, которые словно вчера. – Помню, как однажды он, забирая куртку, сказал мне: «Она теперь постоянно пахнет тобой». Хотя пахла она, конечно, больше костром. Просто хотел сказать что-то эдакое, взрослое, как из кино. Нам было по тринадцать.

– Не терпелось стать взрослыми?

– Разве это было возможно вытерпеть? Мне виделась огромная драма в том, сколько всего нам было не дозволено в силу возраста. И воспитания. Мы были из приличных, хороших семей. Ты помнишь, что наши родители дружили? В девятом классе они отправили Пашу вместе со мной к бабушке – помочь выкопать картошку. Мы сидели на бревнах, выброшенных возле забора. У него пальцы были все в земле и мошка на щеке. Я начала стряхивать ее, и он меня поцеловал. Это было мое первое взрослое прикосновение к мужчине.

Глинтвейн продолжал дышать на нас. От этого еще более казалось, что нас за столиком больше, чем двое. Порой мы и представить себе не можем, в каких уголках мира одновременно присутствуем благодаря людям, которые нас вспоминают.

– Конечно, дальше этого тогда дело не зашло.

– Пока что все звучит очень спокойно. Я не могу понять, где подвох?

– Родители. Они решили, что мне нужно учиться за границей. Поэтому следующие несколько лет я безвылазно сидела над книгами и практически жила у репетиторов.

– Родители бывают просто удивительны в своем стремлении дать нам то, чего им самим не хватало в детстве.

– Абсолютно. Моя мама мечтала учиться в Лондоне. Так что она сама выбрала мне и вуз, и факультет.

– А ты не хотела этого?

– Я боялась, – Лора посмотрела на меня, и в эту минуту я увидела перед собой шестнадцатилетнюю девочку с неумело накрашенными глазами. – Я отлично знала английский, но мне было очень страшно ехать туда одной. До этого я никогда не выезжала даже за пределы города самостоятельно. А здесь перелет на самолете в несколько часов.

– Ты говорила об этом с мамой?

– Конечно. Она ответила: «А бегать по ночам через окно тебе не страшно?» И в этом она была, кажется, права. Но это мне сейчас, в свои тридцать шесть, понятно.

– А тогда? Душераздирающая музыка в плеере, слезы в подушку, решение ненавидеть родителей до конца жизни?

– Да.

Я знала миллион таких историй. В половине из них родители ломали жизнь своего же ребенка, в другой половине – выворачивали на нужную орбиту. И первые, и вторые при этом желали исключительно добра.

Говорят, что угадать невозможно. Но мне почему-то кажется, что в итоге выигрывали те дети, которые не только прислушались к родителям, но и осознали, что это всего лишь толчок, а по жизни – все зависит только от их решения.

– Ты простила их за то, что не оставляли выбора?

– Давно. Все вообще сложилось очень хорошо. Паша сказал мне, что я вернусь и все будет прекрасно. Я поверила. Потому что он мало говорил, но если уж – то наверняка. К тому же в свои семнадцать он выглядел как вполне взрослый мужчина: высокий, крупный, с уверенной щетиной. Ему просто хотелось верить.

– Нам всегда хочется верить, когда люди озвучивают наши же желания.

– Я тогда еще как-то совсем не думала о будущем и о семье. Но я была абсолютно уверена, что мы еще увидимся.

– А ведь, черт возьми, так бывает: некоторые вещи мы из ниоткуда знаем наверняка. Интуиция? Уверенность?

– Скорее, вера.

Я глотнула глинтвейна. Между верой и уверенностью – пропасть. Уверенность основывается на фактах, а вера – на интуиции. Именно поэтому она так часто бывает безосновательной.

Первую можно воспитать, вторую только почувствовать. Разум, соприкасаясь с ощущениями, и порождает то самое «знание из ниоткуда».

– Мы переписывались, конечно. Сначала каждую неделю. Я писала трактаты, он – отвечал на них в паре предложений. И слава богу – ошибок у него был миллион! Он поступил на техническую специальность, но на втором курсе его отчислили за пропуски занятий. Мне так написал, что по этой причине. Паша тогда занимался продажей частей к велосипедам и их ремонтом. Он все время проводил в этом «вонючем гараже». Так мне про него однажды сказала мама по телефону. Я не знала, что значит «вонючий гараж». Все свое свободное время я проводила вместе с друзьями в кофейнях, булочных и парках, которые пахли очень приятно. И я уже совсем не помнила, какой был запах у Паши.

Я попыталась вспомнить запахи людей, которые были мне дороги, но мне сильно мешала музыка. С первым снегом в каждом кафе можно услышать Фрэнка Синатру. «Let it snow», «Fly me to the Moon» (играла сейчас). Отличный выбор, я не спорю, но слишком очевидно для зимы. Музыка не давала мне сосредоточиться на прошлом, а может, я просто не хотела вспоминать.

– Я все писала ему про своих друзей из Лондона, Гамбурга, Варшавы… Рассказывала о том, как там, в Англии, все здорово придумано, сколько фестивалей и концертов, сколько разных людей на один квадратный метр. И однажды он написал мне, что у него появилась девушка. Это было примерно спустя год, как я приехала туда учиться. И меня, знаешь, как будто ударили, – Лора на секунду закрыла глаза и снова открыла их. – Что-то опустилось из головы куда-то вниз, к низу живота, и стало тянуть меня к земле. Паша – какая-то девушка. Паша – какая-то девушка. Паша – какая-то девушка. Ни о чем другом я не могла тогда думать. Мне никогда не приходило в голову, что у моего Паши, которого я знаю с пяти лет, может появиться какая-то девушка. Это была даже не ревность, скорее шок. Я не предполагала и не знала, как вести себя в такой ситуации. Сейчас понимаю, что такое случается в восьми случаях из десяти, но у меня не было никакого жизненного опыта. Любой шаг казался же навсегда. Хотелось лечь на пол – не знаю, почему на пол – и уснуть. Я не знаю, почему такой шок был, ведь у нас как таковых и отношений не было, никакого секса еще. Не знаю… Может, я просто впервые столкнулась с тем, что ничто не вечно и люди меняются?.. Я стала больше учиться, а потом за мной начал ухаживать Алан. А Паша женился, потому что его девушка ждала ребенка. Мы стали переписываться раз в несколько месяцев.

– Когда вы увиделись в следующий раз?

– На его свадьбе. Я приехала вместе с Аланом. Паша был почему-то в синем костюме, а на его белой рубашке были такие маленькие перламутровые пуговицы. Я заметила их, когда подошла ближе, чтобы поздравить. Свадьба была кошмарной: напились все, кроме невесты и меня. Она была беременна, а я… я просто не хотела. Когда родилась их дочь, мы с Аланом тоже поженились.

– Ты любила его?

– Алана?

Я кивнула.

– Да. Он потрясающий. Он надежный, сильный, заботливый, умеет делать сюрпризы, с ним хорошо в постели. С ним вообще хорошо. И так было с самого начала. Он носит шарф, когда становится холодно. Часто целует меня в затылок, обнимая за плечи. У него есть родимое пятно на груди – я обожаю его рассматривать и целовать, – Лора указала пальцем на кусочек сердца. – Он сделал мне предложение, когда мы поехали на каникулы в Португалию. Это случилось в кафе. Деревянные столики, полненькая женщина с длинными черными волосами исполняла фаду, мы пили вино. И вдруг он мне говорит: «Ты выйдешь за меня замуж?»

Англия, Португалия – вот уже почти три часа, как я легко перелетала из одной страны в другую. Порой, для того чтобы путешествовать по миру, достаточно иметь хорошего рассказчика рядом. У сказочников были ковры-самолеты, у меня – люди-рассказчики.

– Ты не сомневалась, выходить ли за него замуж?

– Не сомневалась. Я любила Алана и люблю сейчас. Просто я всегда помнила про Пашу, – Лора замолчала. Это было такое молчание, которое громко говорило – «я хочу кое-что рассказать, но не знаю, поймешь ли ты». Знакомый взгляд, знакомое чувство. Та самая тишина, которую я много раз слышала внутри себя.

– Однажды я приехала к родителям, когда моей дочери было три года. Почти пять лет мы не виделись. Только поздравляли друг друга с днем рождения и Новым годом. Мы столкнулись с ним в магазине. Разговорились, был ноябрь, и он пригласил меня к себе. Его жена вместе с детьми – у него еще сын родился – уехала к бабушке. Он рассказал мне все. Его дочь почти не слышала от рождения, и сейчас он работал почти круглосуточно, чтобы накопить на ее лечение. Он клялся мне, что обязательно даст ей хорошую жизнь. Про своего начальника, который вложил деньги не в то русло, и теперь их компания терпит большие убытки. Про свою мать, которая высадила перед домом сад с цветами, а подростки уничтожили его. Про жену, которая прекрасно запекает мясо. Про фильм, который он посмотрел еще месяц назад, но до сих пор находится под впечатлением. Я слушала его, и мне казалось, что за все время нашего знакомства он сказал меньше слов, чем сейчас за пару часов. У него появились седина на висках и морщины вокруг глаз. Он очень много курил. А потом мы начали целоваться. Я целовала его, снимала с него свитер, сжимала его руки и вдруг вспомнила его запах. Это был запах костра, прохлады и детства. Все произошло очень быстро. А когда я одевалась, он сказал мне: «Я люблю тебя с того самого момента, как в первый раз увидел во дворе. Если ты захочешь, мы будем вместе. Просто начнем жить вместе». Сначала я почувствовала огромное счастье: наконец-то. А потом через минуту поняла: мы любим друг друга, потому что никогда не были вместе. Мы помним друг о друге только хорошее, мы никогда не видели другой стороны. Мы еще не разочаровались друг в друге.

Я улыбнулась. «Мосты округа Мэдисон» могут случиться с каждым. Нам будет настолько хорошо, что это будет казаться иллюзией.

Будет проще отказаться, чем принять. Будет легче жить любым вариантом, в котором меньше риска.

Почему я так ни разу тогда и не сказала ему, что скучаю? Как он выглядит сейчас? Что он сейчас делает? Вспоминал ли он обо мне хоть раз? Были бы мы счастливы, если бы все-таки попробовали? Сколько мостов нужно сжечь, чтобы научиться проходить их? Страшно.

Страшно подумать, что на самом деле ты можешь прожить совсем другую жизнь, если рискнешь. С другой стороны, может быть, и нет никакого риска и это все иллюзия? Всего лишь запах детства?..

Мы обе молчали, допивая уже далеко не первый бокал глинтвейна. Каждая из нас была сейчас в своей собственной точке мира. Я мысленно высаживала цветы на своих «мостах» в маленьком уютном городке Германии и надеялась – он вспоминал меня с улыбкой.

– И я зачем к тебе пришла, – Лора развеяла нашу тишину. – Мы с тех самых пор больше не виделись и не общались. Но я всегда буду любить его, и именно эта близость делает меня способной сохранить свою семью. Потому что я знаю, что такое безусловная нежность. Я точно знаю: в сотнях тысячах километров есть мужчина, который чувствует ко мне то же самое. Понимаешь, некоторым из нас в жизни дается два человека – один для семьи, а второй – для сохранения иллюзии в сердце, ведь в любом браке любовь неизбежно исчезает с бытом и годами. И такая вот несбыточная мечта о чистом, иллюзорном чувстве помогает оставаться доброй и даже немного наивной.

Иногда люди верят в свою иллюзию гораздо больше, чем в самого себя. Я не знала, насколько это правильно.

Быть может, то, что не сбылось, действительно делает нас сильнее.

Каждый сам выбирает свой способ быть. А любые мосты – только в нашем воображении.