Часть четвертая
ветвь четвертая
Болтливый попутчик мне сейчас был ни к чему. Поэтому я прошел мимо «девятки» и сказал нерусскому человеку:
– На Петровку. Пятьсот.
Он молча кивнул, глядя в сторону. До Рязанки мы доехали быстро, но там в сторону центра машины еле ползли. Я не просил шофера гнать, спешить пока было некуда, но он сам с невероятной напористостью и сноровкой двинулся вдоль почти неподвижного потока: то выруливал на встречку, то, пробившись вправо, выезжал на тротуар и гнал прямо по нему. Мы не стояли ни одной минуты.
За всё время водитель ни разу на меня не посмотрел. Его синеватая от непробритости физиономия была каменной, большой нос торчал крюком, глаза мрачно глядели перед собой, черный чуб свисал наподобие полуопущенного забрала. Может, человек был с похмелья. Или его одолевали какие-то проблемы не сильно веселее моих. Но мне вообразилось, что я еду навстречу смерти на черном катафалке и везет меня черный ангел.
Пускай везет, куда суждено. Только прихватим с собой в дальнюю дорожку еще кое-кого…
Полухин со мной связался, когда мы были уже у Марксистской. Два часа прошло с тех пор, как я ему позвонил и попросил навести справки насчет некоего Громова и «Подготовительных курсов» на Малой Дмитровке. Объяснять ему ничего не стал. Сказал лишь, что, может быть, это след, а может быть, пустышка. Мол, не хочу пока грузить.
Судя по тому, как шустро Полухин отзвонился, другого следа у него не было.
– Давай ко мне, срочно. И выкладывай всё, что знаешь. Как ты вышел на Громова? В каких он отношениях с Каратаевой? – вопросы так и сыпались.
– Уже еду, – сказал я. – Говорить не могу. Могу слушать.
Он запыхтел:
– Выслушаешь у меня в кабинете. Когда приедешь.
Ход его мысли мне был понятен.
– Брось. Я у тебя раскрытие отбирать не собираюсь. В моем положении, мне на это… сам понимаешь. Но в контору не поеду. Тяжело. Начнут соболезновать, то-сё. Давай в «Мама-миа». Минут через двадцать.
Когда я вошел в пиццерию, Полухин меня уже ждал. Ерзал от нетерпения. Но я предупредил:
– Сначала рассказываешь ты. Потом я.
– Ладно. Не знаю, где ты нарыл этого Громова, но, похоже, попал в десятку. Он подполковник в отставке. Три года как на гражданке. Зарегистрировал ООО, какие-то там курсы, где непонятно чему учат. Доход от этого бизнеса мизерный, еле на аренду хватает. А живет господин Громов Иван Сергеевич на широкую ногу. Квартира класса «люкс», тачка «порше-кайенн», все дела.
– На какие шиши?
– Это интересно. Громов в разное время получил в наследство, причем не от родственников, шесть объектов недвижимости: четыре квартиры и два загородных дома. Загадочное везение, да?
«Ничего загадочного, – подумал я. – Благодарность обреченных пациентов, которых он избавил от страха смерти».
– Подполковник? – переспросил я, вспомнив, как Громов говорил, что в прежней жизни несколько раз находился на пороге смерти. – Где служил?
– Вопрос в самую точку! – Полухин азартно рассмеялся. – Насчет доходов и завещаний я быстро выяснил, у ребят из налоговой полиции. А вот с биографией мистера Громова пришлось повозиться. Где служил, чем занимался – непонятно. Засекреченные сведения. Но ты меня знаешь, у меня всюду ходы есть. Позвонил одному перцу сам-знаешь-откуда. За ним должок…
Он подмигнул.
– И что?
– Спецоперации против боевиков и террористов. Контрдиверсионная деятельность. Понял?
– И взрывное дело? – тихо спросил я.
– А то! – Полухин прямо сиял. – Насчет прозрачной взрывчатки меня тоже просветили. Добыть ее, оказывается, не особенная проблема. На Митинском рынке, если правильных людей знать, – запросто. Рыбаки-браконьеры пользуются. Ее в воде не видно. Но тут вот какая штука. Взрывчатка эта не то чтоб как стекло, стопроцентно прозрачная. Она скорее как медуза. Если просто прилепить на дверцу, заметно. При диверсиях такие мины обычно используют в темное время суток. А Каратаева наша утром взорвалась. Не слепая же она была? Чтобы установить взрывной механизм прямо на дверце абсолютно незаметно, нужен специалист экстра-класса. Мой перец вообще засомневался, возможно ли это.
– Так возможно или нет? – спросил я, вспомнив, что Лана не сразу открыла дверцу, а простояла перед ней несколько секунд, будто колебалась, уезжать или нет. Раз она не заметила мину, значит, та была очень ловко замаскирована.
– Говорят тебе, если кто и мог бы это сделать, то специалист экстра-класса. Такой как Громов.
Мы еще посидели, поговорили, но я уже не столько слушал, сколько прикидывал, как избавиться от Полухина, чтоб не путался под ногами. Была у меня на этот счет заготовка.
Когда я закончил его потрошить, он сказал:
– Теперь ты выкладывай. Как тебе удалось так быстро зацепить этого Громова? Колись, Коля.
– Очень просто. Каратаева у него ночевала. – Я спокойно выпустил струйку табачного дыма. «Мама-миа» хороша тем, что здесь плевали на правила и разрешают курить. – Если это тот же самый Громов.
Я коротко описал внешность владельца «Подготовительных курсов».
– Это он, но… – Полухин наморщил лоб. – Погоди, Громов живет на Пречистенке, вот адрес. Квартира – двести метров, круглосуточная охрана, подземный гараж. На кой ему твое Выхино?
– Выясняй. – Я пожал плечами. – Интересный вопрос, на кой этому жуку понадобилась однушка в спальном районе. Но зачем-то приобрел. Часто там бывает. И сейчас тоже там.
Здесь Полухин вообще чуть не подпрыгнул.
– Откуда ты знаешь, что он сейчас там?
– Агента приставил. – Я подмигнул. – Ладно, завязываю тебя интриговать. Просто мне повезло. У нас на первом этаже живет полупарализованная старуха, Ираида Кондратьевна. Целыми сутками сидит на кухне у окна и смотрит: кто пришел, кто ушел. Это у нее навроде телевизора. Я после того, как с тобой поговорил, решил к ней наведаться. Она меня любит, я ее курить научил. – Врать нужно нагло, с ненужными деталями. Тогда верят. – Старушка мне и рассказала, к кому фифа-брюнетка похаживает. К Громову из девяносто второй. Про то, что у Громова какие-то курсы на Малой Дмитровке, я тоже от Ираиды узнал. Она кладезь информации. Сейчас бабуля сидит и надзирает. Если Громов уйдет – позвонит. На твоем месте я бы его сразу брать не стал, а установил наблюдение. Человек серьезный, и дела у него серьезные.
– Само собой, – озабоченно сказал Полухин и потушил сигарету. – Дай номер твоей Кондратьевны.
– Не будет она с тобой говорить. Она чужим не доверяет. Если что, позвонит мне, а я тебе. Давай, Полухин. Торопись. Третий подъезд, седьмой этаж, справа. Синие занавески. Первым делом поставь наружную прослушку через вибрацию стекол – и паси. Не мне тебя учить.
Полухин едва со мной попрощался – еще не дойдя до двери, уже что-то бубнил в трубку.
Я малость расслабился, а то от напряжения даже в животе закололо.
Теперь у меня было достаточно времени, чтобы разобраться с мистером Громовым. Минимум несколько часов. Пока Полухин бумажки на наблюдение оформит, пока техникой загрузится, пока доедет, пока аппаратуру установит. Вламываться в квартиру он не станет. Да и побоится связываться с таким волчиной. Особо опасных преступников лучше свинчивать на улице.
Девяносто вторая квартира на седьмом этаже – это моя. Я там специально для Полухина глушилку поставил, в свое время с работы упер. Глушилка снимает вибрацию со стекол – невозможно слушать шумы в помещении, если нет жучков. Полухина такая предосторожность со стороны липового Громова должна сильно заинтересовать.
До Малой Дмитровки я дошел минут за десять. Рези в животе стали сильней. Очень мне это не нравилось. Неужели капли все-таки нейтрализовали анестезирующий эффект сулажина? Но голова работала нормально и руки не дрожали, а это главное. И всё же следовало поторапливаться. Не дай бог скрутит – тогда всё пропало.
Войдя во двор, я вздохнул с облегчением. «Порше» был на месте – не там, где вчера, а чуть поодаль. Значит, Громов уезжал и вернулся. Он здесь!
Соваться прямо в дверь не стоило. Мое появление насторожило бы убийцу, а человека с такой биографией можно взять только врасплох.
Сбоку, чтоб не попасть в обзор камеры наблюдения, я приблизился к двери. Открыть замок ничего не стоило, это я умею. Но наверняка сработает датчик.
Я вспомнил, что вчера, когда я шел к Ланиному «ауди», громовская машина хрюкнула. На ней установлена чуткая сигнализация. Отлично!
На асфальте валялась пивная бутылка. Я прицелился, запустил ею в «порше».
«Уи-уи-уи-уи!» – немедленно заверещал немец. Ну-ка, кто выскочит – сам или помощник?
Выбежал лысый. Я проскользнул в дверь, пока она не закрылась. По лестнице спустился бесшумно. В коридоре вжался в стену.
– Что там с машиной, Влад? – донесся голос Громова.
Из кабинета с открытой дверью. Метров шесть до нее было.
– Бутылкой? – переспросил Громов. – Сверху откуда-нибудь? Из окна?…Ладно, сейчас выйду. Разберемся.
Я нырнул обратно, в закуток перед лестницей. Ударил себя кулаком под дых, чтобы заглушить боль. В другой руке у меня был электрошокер.
Быстро приближающиеся шаги. Раз, два, пора!
Получи, сволочь!
Громов повалился, как паинька. Смачно стукнулся затылком о линолеум. Я не удержался – еще и приложил его пару раз ногой, хотя он сейчас ударов и не чувствовал.
Не прошло минуты, а голубчик уже сидел, прикрученный к креслу. Пасть заклеена скотчем. Я экипировался как следует, ничего не забыл.
Теперь нужно дождаться, когда вернется лысый Влад, и можно приступать к беседе.
Ассистент появился не сразу. Сначала у Громова в кармане зазвонил телефон. Умолк. Снова зазвонил. Наконец на лестнице послышались шаги.
– Иван Сергеевич! Вы где?
Заглянул в кабинет, охнул. Два раза. Сначала от удивления, когда увидел своего шефа. Потом от удара ребром ладони по затылку.
Влада я пристроил рядышком, на стуле. Тоже по всей форме: связанного, с залепленным ртом.
Как раз и Громов очухался. Вытаращил на меня глаза, замычал.
– Картина Репина «Не ждали»? – сказал я ему. – Не думал, что я так быстро тебя срисую?
Если бы не спазмы, раздиравшие всё нутро, я был бы на седьмом небе.
– На свете есть справедливость. – Я вынул пистолет. Заныкал на одном обыске еще два года назад. Как чувствовал, что пригодится. – Сейчас ты в этом убедишься. Сколько бы ты выручил за квартиру Ланы Каратаевой? Полмиллиона? Даже меньше, ведь она тебе не родственница, пришлось бы платить налог на наследство. На всем свете столько денег нет – вот какая это была женщина. А ты ее мучил страхом, оставил от нее одно мокрое пятно. За это надо было бы тебя не сразу прикончить.
Я приставил ствол к его животу – в том же месте, где у меня разгорался костер. Потом прицелился в колено. В заклеенный рот. Громов часто мигал и всё порывался что-то сказать.
– Ладно. Я не такой зверь, как ты. – Дуло ткнулось ему в лоб. – Умрешь быстро. Но сначала ответь на один вопрос… Я вот чего в толк не возьму. Лана не была больна. Как ты затащил ее в свои сети? Почему она завещала тебе имущество? – Я наполовину отодрал скотч. – Говори правду, не то по ушам надаю. Больно.
Громов быстро заговорил:
– Вы ошибаетесь, Николай! Пожалуйста, успокойтесь! У вас галлюцинации! О каком пятне вы говорите? О каком завещании? Никуда я Каратаеву не затаскивал! Я познакомился с ней, когда был в гостях у друзей. Она стала вешаться мне на шею, но я не люблю навязчивых женщин. Потом она появилась здесь, на курсах. Выяснила у общих знакомых, чем занимаюсь. Пришла, прикинулась смертельно больной. Но я профессионал, меня одурачить трудно. Я попросил ее уйти. Однако от психопаток такого склада отделаться непросто. Они впиваются намертво…
Дальше я его враки слушать не стал. Он еще смеет оскорблять память Ланы подлой ложью! Я залепил Громову рот и, как обещал, с размаху врезал по ушам. Он взвыл. Но вряд ли ему было больнее, чем мне. Я глотнул воды из графина. Сжигавший меня огонь от этого не утих.
– Галлюцинации, говоришь? И это тоже?
Я сунул ему ксерокс Ланиного завещания, выпросил у Полухина. И потом, с наслаждением, всадил Громову пулю меж выпученных глаз.
Рукав забрызгало кровью. Труп опрокинулся вместе с креслом.
Ассистент засучил ногами по полу, пытаясь отодвинуться от меня на своем стуле. На голом скальпе выступили капли пота. Вероятно, холодного.
– Надо бы и тебя грохнуть, – сказал я. – Ты наверняка у него в доле.
Влад отчаянно замотал головой.
– Ладно, живи. Расскажешь, что тут было… Хотя нет, наврешь с три короба…
Зажимая рукой брюхо, я набрал номер Льва Львовича.
– Всё… Загибаюсь. Разрывает! Сделайте что-нибудь.
Он выругался.
– Я же предупреждал! Зачем тебе это понадобилось? Подумаешь, сознание подплывало! А теперь боль ничем не остановишь!
– Остановишь, – сказал я сквозь зубы. – Вы знаете как. Вы обещали! Я готов. Я не боюсь. Пожалуйста! Иначе я мозги себе вышибу. Прямо сейчас! У меня пистолет в руке.
Лев Львович тяжело вздохнул.
– Эх, Николай, Николай. Сулажин у тебя при себе?
– Да.
– Проглоти шесть таблеток. Воды побольше. Скоро отпустит… Но это всё, ты понял?
– Понял, понял.
Я жадно насыпал в рот пилюли, запил водой. Снова схватил трубку.
– Долго еще? Мочи нет!
– Недолго. Рассасывание почти мгновенное. Две-три минуты. Потерпи… Ты вот что. Сядь или лучше ляг. Включи громкую связь. Я буду с тобой до конца.
Лег я на пол, больше было некуда. Мобильник положил рядом. Разговор с Львом Львовичем, как всегда, подействовал на меня успокоительно. А может быть, уже заработала сверхдоза сулажина.
– Расслабься. Ничего не бойся, – звучал возле уха печальный голос. – Через некоторое время у тебя наступит одеревенение мышц, ты не сможешь говорить. Слух отключится позже. Поэтому просто лежи и слушай.
– Нет, Лев Львович, это вы меня слушайте. Мне сейчас не психологическая поддержка нужна. Я хочу, чтобы вы всё запомнили и рассказали следователю. Его фамилия Полухин. У меня тут свидетель, но он лицо заинтересованное. По нему самому тюрьма плачет. Ничего, Полухин с ним разберется…
Ассистент извивался, пытаясь высвободиться из пут, но узлы я кладу крепкие, можно было не беспокоиться. Вот клейкая лента у него начала отлипать – очень уж активно он двигал губами.
Сначала говорить было нетрудно, потому что боли я больше не чувствовал. Вместо нее изнутри подступало прохладное онемение. Оно, пожалуй, было даже приятным.
Я рассказал Льву Львовичу, как всё произошло. Он слушал, не перебивая. Только под конец пару раз переспросил. Но это потому что у меня начал заплетаться язык, и некоторые слова проглатывались.
Лысый Влад понял, что с веревкой не справится. Изогнувшись, он терся мордой об угол стола, отдирал скотч. Помешать ему я уже не мог, руки-ноги почти не двигались. Но пускай – нестрашно.
– Одного не пойму, – сказал Лев Львович. – Зачем Громову понадобилось ее взрывать? Ведь в случае насильственной смерти первое подозрение падает на наследника. А он даже не родственник.
– Не знаю, – с трудом пролепетал я.
– И еще. Почему она все-таки не попросила тебя заступиться? Ты ведь сказал ей, что ты следователь?
– Сказал…
Скотч повис у ассистента на углу рта.
– Да знала она, что вы следователь! – крикнул Влад. – Она ко мне вчера заходила, когда все в гостиной сидели! Спрашивала, кто этот, со шрамом. Я сказал: следователь. Она улыбнулась, говорит: «Подарок судьбы». И вышла. Что вы натворили! Иван Сергеевич ни в чем не виноват! Эта Каратаева ему проходу не давала. Она его замучила! Какой человек был! Лучший на свете!
И зарыдал, не мог больше говорить.
– Николай, ты не мог ошибиться? – Голос Льва Львовича звучал, будто из колодца. – Есть такой род параноидального помешательства – обсессионная влюбленность. В крайней форме может привести больного к убийству или к самоубийству…
Сделав неимоверное усилие, я заставил губы и язык шевелиться. Они не могли отобрать у меня последнее, что у меня осталось от всей моей нескладной жизни.
– А з…за…ве…
Нет, не смог выговорить длинное слово. Но Лев Львович догадался.
– Завещание? Она могла нарочно его составить. Чтоб утянуть за собой объект влюбленности. Патологическая любовь легко переходит в патологическую ненависть!
Неважно, всё это теперь было неважно. Меня утягивало. Из пахнущего кровью кабинета, из одеревеневшего тела, из бессмысленного мира. Я выползал из бытия, как личинка из яйца. Улетучивался, как воздух из проколотого шарика. Вызмеивался, как дым из трубки.
Меня завило вьюном, утащило в воронку. Она была черная, но не глухая, и через некоторое время вверху забрезжил свет.
Кто-то ждал меня там. Кто-то тянул ко мне тонкие и белые, как два луча, руки.
Это была черноволосая женщина с огромными сияющими глазами.
Это была Лана.
«Ну вот и ты, – зашептала она. – Видишь, как хорошо я всё устроила? Я купила взрывчатку, я научилась ею пользоваться, я сама прилепила ее на дверцу. Тебя мне подарила судьба. Я знала, ты до него доберешься и отправишь его вдогонку за мной. Теперь вы оба здесь, мои мужчины. И никуда от меня не денетесь».
Руки-лучи коснулись моего лица – верней места, где раньше у меня было лицо. Я отшатнулся. Я хотел назад – в воронку, в черноту, только бы подальше от этого шепота.
Но назад было нельзя.
☛ ВЕРДИКТ
Цепочка решений, которые Вы принимали в пунктах разветвления сюжета, определилась формулой Вашего подсознания и складом Вашей личности. В результате получился жанр и финал, который позволяет предположить о Вас следующее.
Вы – скорее человек действия, а не рефлексии, но в сложной ситуации не теряете рассудительности, и это Вас не раз выручало.
Таинственное Вас не пугает и не отталкивает, а, наоборот, интригует и притягивает.
Вы не боитесь новизны и эксперимента, но не любите лишнего риска. Семь раз отмеряете, прежде чем отрезать.
Вы умеете находить компромиссы и уклоняться от лобовых столкновений, ссор, не любите «выяснять отношения».
Работать и делать важные дела Вы предпочитаете не в одиночку, а в команде.
Вы склонны к пессимизму (выбирая средство передвижения, сели в ладью к Харону) и склонны оценивать жизнь в лунном, а не солнечном свете.
Если психологический портрет получился не похож, вспомните, в каком пункте Вы колебались, вернитесь туда и пройдите по другой ветке.
Назад: Часть четвертая ветвь третья
Дальше: Часть четвертая ветвь пятая
