Курган крошки Мэг

Если поедете из Пенрита к озеру Уиндермир по шоссе А592 и свернете к Траутбек, дом с дороги вы не увидите. Поезжайте вдоль восточного берега Алсуотер и спросите дорогу в Реэе или Лонгтуэйте, и там вам не смогут помочь. В Мэттердейл Энд покачают головой. Тогда вы подумаете, что жители Гленриддинга знают то место. Но и это не так.

            Однако дом, называющийся "Курган крошки Мэг", существует. Его местоположение даже обозначено в первом издании "Озерного края" Джонатана Отли, вышедшем в 1872-ом, хотя и оставлено без названия. Лишь помечено черным крестиком, как памятник старины.

            Сегодня спереди дом загораживают сельскохозяйственные постройки, поэтому с узкой дороги, ведущей к ферме, его не видно. Длинный невысокий холм, образовавшийся в конце ледникового периода, защищает тыл. Однако из комнаты на втором этаже, в задней части дома, вы сможете увидеть гору Хелвеллин, напоминающую гиганский хребет ископаемого ящера, окутанную снежными испарениями. Бескрайние тихие воды Алсуотер также находятся в пределах пешей досягаемости, если вы знаете дорогу.

            "Курган крошки Мэг" всегда был закрыт для туристов. Трем последним почтальонам ни разу не довелось доставлять письма к его черному входу. И семья фермера давно перестала думать о маленьком каменном здании с черепичной, усыпанной пятнами молочно-зеленого лишайника крышей, стоящего у самой границы их земель. Оно проглядывает сквозь деревья, растущие у дальнего угла поля, куда редко забредают их овцы. И они даже не знают, кто владеет зданием на этом крошечном пятачке каменистой земли. Но фермерские дети помнят, как однажды бросали камни в этот дом, когда еще малышами забрели в то место. А их мать иногда вспоминает, как они приходили домой странно притихшими и нервными, хотя никто из них не мог объяснить причину.

            Стоя перед входной дверью с тяжелым ключом в пухлой ладошке (ключом, который не подошел бы ни к одному замку, выкованному после 1850-ого года), Китти Йю чувствовала облегчение и удовлетворение от того, что так легко отыскала дом. Правда, ошибочные, поскольку они улетучились, сменившись привычной вспыльчивостью. Прежде чем Китти вышла из машины, на ум ей пришел образ Мораг Гаскард, с вытянутым лицом и прямыми волосами. Она выхватила телефон из кармана, чтобы отругать идиотку. И затем остановилась, вспомнив, что после Гленриддинга сигнал пропал.

            Когда неизменно кроткая и застенчивая Мораг предложила Китти место для длинного уикенда, она не использовала для описания их семейного летнего коттеджа такие термины, как "убогий" и "непривлекательный", какой оказалась эта приземистая лачуга.

            Месть придет довольно скоро, когда, вернувшись в Лондон, она уволит по сокращению и Мораг и еще двух ее колег из "Чилдренз Букз". Китти едва не отказалась от неожиданного предложение Мораг насчет коттеджа. Дом казался непригодным для проживания. Задолго до того, как Мораг отдала Китти старый ключ, приклеенный скотчем к нарисованной от руки карте, Китти Йю уже приняла решение назначить себе, как опытному и ответственному главному редактору одномесячный консультационный период, с минимальным, установленным законом выходным пособием.

            Возле "Кургана крошки Мэг", Китти заставила себя дышать, а затем повторила по памяти когнитивное упражнение, которому научилась на курсах управления гневом, посещаемые ею по наставлению Совета. Оно было все еще свежо в ее памяти. На прошлой неделе она ежедневно проводила по восемь часов за консультациями и групповыми занятиями. Так что сегодняшний день был началом второй недели ее отпуска, который последовал сразу же за судебным заседанием, в которых она участвовала в качестве обвиняемой. Уже третьим, за те годы, что она управляла "ЭнПиДи Букз". "Это переходит все границы", - сказал ей последний коммерческий директор, за десять минут до того, как она уволила его по электронной почте. Против нее были выдвинуты два обвинения в незаконном увольнении, и еще одно - в издевательствах. Все три дела она проиграла - нечто неслыханное для работодателя.

И во всех трех случаях, истцы, вознамерившиеся заявить о несправедливом обращении, были настроены решительно.

            Из-за этих судебных неудач Китти оставалось только догадываться, переживет ли она надвигающееся поглощение "ЭнПиДи Букз" корпоративным издательским гигантом. Но тогда Совету директоров потребуется кто-то, кто позаботится о проверке юридической чистоты этого процесса. Да и когда ты наверху, свергнуть тебя не так-то просто.

            В Центре был психиатр, настоявший, чтобы она уехала из Лондона и какое-то время провела одна, за изучением своего поведения. Как там он выразился? Чтобы ослабить ее "гипоманию" с помощью рефлексии и умерить ее "компульсивное возбуждение" с помощью уединения, вдали от социальных и профессиональных "ситуаций, которые спровоцировали у нее навязчивую потребность в беспрекословном подчинении", а ее "неспособность сопереживать" вызвала "защитные реакции в виде чувства вины, отрицания и гнева".

            С ней давно уже никто так не разговаривал. Не в профессиональном плане, конечно. Но и не в социальном и не в романтическом. Хотя она с готовностью признавала, что это связано с недостаточным участием в этих областях. Тем не менее, обвинения от психиатра сыпались как удары. В последнее время единственное, что злило ее так же сильно, как психологический профиль (доктор даже сказал, что ее личностное расстройство "возможно, носит патологический характер и может привести к инвалидности") это настойчивое требование Совета, чтобы она "обратилась за помощью".

            Но все они ошибались насчет ее. Она знала это, не прибегая к уединению и рефлексии. Этика и щепетильность были роскошью, позволительной лишь для тех, кому не поручено ворочать более чем семью миллионами фунтов стерлингов каждый год. И какая польза ей будет он недельного отпуска в этих убогих руинах? Даже подкова на облезшей деревянной двери и то превратилась в ржавую пыль. А сам вход был таким маленьким, что ей придется пригибаться, чтобы попасть в дом.

            - Да ты шутишь! - воскликнула Китти, борясь с дверью. Едкий запах запустения и камфорного дерева, собравшийся вокруг законсервированной древности и царящий в этом непроветренном и неприглядном пространстве, казалось, пахнул Китти в лицо в тот самый момент, когда она распахнула дверь внутрь, и та упрямо заскрипела о шиферный пол.

            Низкий потолок в темной, захламленной комнате первого этажа создавал давящее ощущение. В дальнем конце виднелась крошечная закопченная, отделенная потрепанной занавеской пристройка, где располагалась кухня. Находящаяся напротив входной двери открытая лестница вела на второй этаж.  Не было ни светильников, ни электричества.

            Китти сразу же подумала вернуться в машину и гнать обратно в Лондон, без остановок. Внутри у нее все сжалось. Голова закружилась, и Китти прислонилась к дверному косяку. Вымотанная длительной поездкой, она еще сильнее изнурила себя чередованием гнева и смятения, как только увидела "Курган малышки Мэг". Знакомый цикл. Теперь еще у нее в желудке разгорался голод. Сегодня она не уедет, и она знала это. Ей показалось, будто чучело лисы, стоящее на полке, беспорядочно заваленной старыми книгами и декоративными колокольчиками, усмехается ей.

            Китти прошла в холодный, темный интерьер, по крайней мере, довольная тем, что оказалась подальше от солнца. И упала в древнее кресло возле грязного камина. Полка над ним была захламлена железными подсвечниками, высохшими веточками вереска и миниатюрами каких-то святых, судя по их изможденным, блаженным лицам, позеленевшим от старости и взывавшим из деревянных рам к ее состраданию.

            Она чихнула от пыли, взметнувшейся от кресельных подушек. Из одного протертого подлокотника торчало нечто, похожее на клок человеческих волос. Китти убрала с него свою веснушчатую руку.

            - О, Мораг. Маленькая сучка... Посмотрим. Посмотрим, - сказала она сама себе, энергично кивая головой, отчего солнцезащитные очки стали подпрыгивать на копне ее рыжих завитков

            Китти испытывала колоссальное личное поражение, осознавая лицемерный характер ее предложения насчет коттеджа. Мораг, очевидно, пронюхала о своем надвигающемся увольнении и решила обманом заставить свою начальницу уехать из Лондона в Озерный край. Заманить в эту жалкую, приютившуюся за скалистой насыпью хибару. Возможно, она даже показывала фотографии этого мерзкого дома в пабе после работы. Возможно, делает это прямо сейчас. Китти проверила наручные часы и подтвердила свою догадку. Все они смеются и поздравляют Мораг с ее уловкой. На Китти накатила волна такой горячей ярости, что у нее закружилась голова. И она вынуждена была закрыть глаза и снова стабилизировать дыхание.

            Она сидела в тишине и одиночестве, ощупывая глазами тесную и мрачную комнату. Единственное окно, закрытое грязным тюлем, пропускало тусклый пыльный свет. Под подоконником стояло крошечное пианино, покрашенное белой краской и разрисованное безвкусными красными цветами. Инструмент вызвал у Китти в голове образ цирковой обезьяны в костюме гостиничного коридорного. В детстве она видела такую, брянькающую на чем-то похожем. Перед пианино стоял маленький стул с красным бархатным сиденьем, должно быть, предназначенный для ребенка.

            Другие рисунки в рамках, висящие на стенах, потускнели, но были объединены одной тематикой. На них, предположительно, были изображены круглолицые крестьяне, с какими-то тряпками, неряшливо повязанными на головах. Они косились пустыми глазами и ухмылялись разинутыми ртами, трудясь на фоне заснеженных средневековых пейзажей. Были ли дело в этих придурковатых рожах или в пятнистой и облезлой штукатурке вокруг рамок, Китти не была уверена, но осмотр стен оставил у нее тревожное впечатление. Маленькая черная лопатка для каминной золы была прислонена к плетеной корзине, наполненной покрытыми паутиной дровами.

            Когда свет за окном померк, будто одинокое облако заползло под убывающее солнце, Китти заставила себя подняться с кресла, чтобы забрать сумки из машины. Но остановилась и посмотрела на потолок. Она была уверена, что услышала какой-то слабый звук, будто на деревянный пол опустились маленькие ножки. Или, как если бы кошка спрыгнула с кровати.

            Нахмурившись, Китти встала. Подошла к подножию лестницы. Посмотрела вверх, на тесную площадку, и увидела в темноте одинокую дверь. Хотела, было, окликнуть, но поняла, что будет выглядеть глупо. Она напрягла слух, предположив, что на втором этаже такого маленького здания не может быть больше двух комнат и ванной.

            Тишина.

            Прижимаясь к стене, поскольку со стороны лестницы, выходящей на комнату первого этажа, не было перил, Китти стала подниматься наверх. Ее ноги гулко бухали по крутым ступеням.

            На маленькой площадке находились две закрытые двери. Первая вела в ванную. Древний унитаз был втиснут напротив ванны настолько маленькой, что взрослый человек с трудом смог бы сесть в нее, даже согнув колени. Скорее это была большая глубокая раковина, чем ванна. Один взгляд на нее укрепил намерение Китти уехать рано утром. Вторая дверь вела в одиночную спальню. Неужели здесь когда-то жила семья? Возможно, что так. И, чтобы согреться, им приходилось ютиться на одной кровати. В доме не было радиаторов, только камины.

            Большую часть спальни занимала кровать, очень старая на вид, с темными деревянными панелями, закрепленными по сторонам каркаса. По сути, прямоугольная коробка, с вложенным в нее матрасом. Достаточно просторная для одного взрослого человека небольшого роста. Скошенный с обеих сторон комнаты потолок соответствовал уклону крыши. Сквозь тюль глубоко посаженного единственного окна проникал тусклый серый свет. К счастью, хотя бы стены были без каких-либо прикрас.

            Китти шагнула в комнату и выглянула в окно, посмотреть какой вид открывается за уродливой насыпью из камня и земли. Но внезапно ее внимание привлекла фигура, сидящая в комнате слева от нее. Китти повернула голову и уставилась на нее.

            - Господи! - Прижав руки к груди, она попятилась назад, пока не уткнулась ногами в основание кровати.

            С облегчением Китти закрыла глаза и медленно выдохнула. Это была всего лишь кукла.

            Растрепанная фигурка сидела на маленьком стуле, который идеально подходил под размеры своей миниатюрной хозяйки и, похоже, был сделан под нее. С площадки Китти ее не видела, потому что стул был придвинут к стене напротив изножья кровати, и его загораживала дверь.

            Китти уставилась на куклу с отвращением и с некоторым чувством тревоги. Но что в этой фигурке так нервировало ее? Дело было вовсе не в простом лице из гладкого шелка с равнодушными чертами, грубо вышитыми красными шерстяными нитками. Ни в пустом взгляде глаз из перламутровых пуговиц. Ни в длинных деревянных руках и ногах, окрашенных в телесные тона, с облупившейся местами краской. Ноги заканчивались высокими башмаками на шнуровке. И хотя казалось, что конечности, торчащие из-под грязного крестильного платья, были взяты от другой куклы, или даже у ребенка-инвалида - что добавляло нежелательный реализм, не это отталкивало ее. Нет, самой тревожной частью куклы были ее волосы. Тяжелые каштановые локоны, напоминающие пышный парик Карла Первого, несомненно были срезаны с настоящей человеческой головы. Но их несоответствие грубому тряпичному лицу создавало впечатление, что кукла на самом деле была ребенком в маске.

            Китти не собиралась спать рядом с этой мерзостью ни минуты.

            Она схватила куклу за деревянное запястье и подняла со стула. И стала спускаться по лестнице на кухню. Кукла болталась у нее в руке. Китти не покидало ощущение, что она тащит силой какого-то угрюмого ребенка в место отбывания наказания, поскольку кукла была размером со среднего четырехлетнего малыша. И это чувство усиливалось, пока она не бросила ее в жестяную кухонную раковину и не задернула маленькую потрепанную занавеску, отделяющую пристройку с кухней от главной комнаты.

            Быстрый осмотр захламленных кухонных поверхностей и пыльных маленьких шкафчиков тоже дал ей понять, что во время своего короткого пребывания в доме еду себе она готовить не будет. Для печи даже требовался газовый баллон. Утром она уедет, а пока будет довольствоваться пирогом, чипсами, печеньем, шоколадом и вином, которые привезла с собой.

            Китти забрала из машины багаж. Поставила коробку с едой и вином на кресло и направилась со своей сумкой наверх. Выполнив задачу, она тяжело опустилась на кровать и закрыла лицо руками. Чудовищность совершенного Мораг обмана и атмосфера уродливого дома легли на нее таким тяжелым грузом, что она почувствовала страшную вялость. Но апатия не расслабляла ее. Казалось, наоборот, лишала сил, причем основательно. Душевная усталость мешала определить, какие еще недуги одолевали ее. Она чувствовала себя нехорошо. Физически некомфортно. Ощущала себя если не опустошенной, то изнуренной чувством похожим на раскаяние. Приговоренной.

            Она сидела, исполненная отрешенности, душевных страданий и озлобленности, пока странные звуки за окном не вырвали ее из оцепенения. Это было похоже на внезапно взлетевшую стаю птиц, только их крики напоминали ребячий гомон на далекой школьной площадке.

            Китти поднялась с кровати и, наклонившись, выглянула из крошечного окна. Стекло было грязным, и она смогла различить лишь горб большого черного холма, стоящего между садящимся солнцем и домом. Небо за холмом было ярко-белым экраном, на который невозможно было долго смотреть. Китти, заморгав, отвернулась. И, вместо того, чтобы выявить источник шума, спустилась на первый этаж.

            С задней стороны дома вид загораживала длинная земляная насыпь. А может, просто резкое поднятие местности. Но чем бы ни был этот холм, он отбрасывал тень на часть дома. И хотя день был жарким, на улице руки у Китти покрылись мурашками.

Солнце висело низко, и проникающие сквозь металлические облака лучи опаляли вершину. Из-за задней части дома ей было мало что видно, кроме ослепительно белого света и черного силуэта холма. Солнце было таким ярким, что она прикрыла глаза рукой и ахнула от внезапной боли в глазах.

            Мораг говорила что-то насчет "восхождения на холм, откуда открывается вид". Китти показала ландшафт своим прикрытым глазам. Оскалила в гримасе зубы с коронками, окруженные ярким овалом розовых губ. Хотела бы я посмотреть, как та бескостная корова поднимется на холм. Человеку пришлось бы присесть, либо встать на четвереньки. Склоны были слишком крутыми, слишком неровными, и этим нельзя было пренебрегать. И когда эта серолицая старая дева Мораг была здесь в последний раз?

            Китти отвернула голову, но странное физическое ощущение сохранилось. Перед глазами продолжало маячить темное пятно от холма, в то время как затяжная жгучая яркость неба въедалась все глубже в череп. Китти пошатнулась. Кровь отхлынула от головы. На мгновение полностью утратив ориентацию, Китти не понимала, где верх, а где низ, и в какую сторону она обращена лицом. А зажмурив глаза, она даже почувствовала, будто висит вниз головой, возможно, подвешенная за лодыжку. Из-за внезапного головокружения содержимое ее желудка едва не попросилось наружу.

            В голове зазвучали беспорядочные фразы из области медицины. Кровяное давление, тромбоз глубоких вен. Она страдала ожирением и отвратительно себя чувствовала. Провела за рулем шесть часов. Она отчаянно надеялась, что ее обморочный приступ связан с низким уровнем сахара в крови... Она запаниковала. Услышала собственный крик. Только он будто звучал издалека, из-за границ ее слепоты. Возможно, из-за эха, потому что крик будто устремлялся, если не увлекался, вверх по холму, прочь от нее.

            Ее грузное тело не осело, а скорее рухнуло с глухим стуком, затрепетав в знак неловкого протеста против внезапности падения. Земля под ней была холодной и неприятно торфянистой. Влага просочилась сквозь тонкое платье и нижнее белье, до самой кожи. Земля вытягивала тепло из ее тела, заменяя холодом, отчего кости ног и спины тут же заныли.

            На мгновение проявив самолюбие, Китти испугалась присутствия поблизости хохочущей толпы. Неужели фермеры и бродяги видели, как толстуха поскользнулась и упала? Да, по крайней мере, один человек видел ее, потому что нельзя ошибиться насчет чьего-то шумного стремительного приближения... Возможно, это было животное. Овца, корова или собака... Хотя нет, не животное, потому что послышался внезапный шелест одежды и уловимое колебание воздуха, производимое быстрым движением ног. Возможно, к той тени, которая уже заполнила глаза Китти, прибавилась еще одна. И воздух стал прохладнее, когда чье-то маленькое тельце оказалось между ней и небом.

            - Упала, - сказала она тому, кто там был. Вероятно, это ребенок с фермы или из соседнего летнего домика.

            Затем Китти забыла про свою гордость и принялась моргать и вытирать лицо, пытаясь избавиться от жуткого потемнения в глазах. Это необходимо было сделать немедленно, прежде чем она встанет на ноги, потому что темнота не торопилась уходить. Будто прилипла к внутренней стороне черепа.

            В своем полуослепленном состоянии, Китти ощущала нависающий над ней дом. Он будто ожил и вырос, устремляясь к небу, после чего потерял равновесие и собирался обрушиться на нее, пока она барахтается в сырой траве.

            На нее накатила тошнота. Внезапный приступ отчаяния, бессилия и сокрушительного осознания собственной незначительности охватил ее возбужденное сознание. Неуместное, но жизненно важное и насущное желание извиниться перед домом - попросить у него прощения - вспыхнуло у нее внутри. И Китти едва не выдала поток громких мольб.

            Но она остановила себя, осознавая нелепость этого побуждения. Она была просто ослеплена солнцем, потеряла равновесие и упала. Перевернувшись на живот, Китти с усилием поднялась на колени.

            Земля замерла, зрение вернулось, и она обнаружила, что стоит на четвереньках лицом к старым стенам дома. В позе подчинения, настолько оскорбительной для нее, что, ощутив мощный всплеск решимости, она вновь оказалась на ногах. Китти развернулась кругом, чтобы посмотреть на свидетеля, наблюдателя, который подошел вплотную, чтобы посмеяться над ее позором.

            Но рядом никого не было. Она одернула себе юбку сзади. Стараясь не смотреть на яркое небо и держа руку, как козырек кепки, она просканировала окрестности. До самых дальних каменных стен, отмечавших конец скалистой равнины, и среди серых, торчащих из некошеной травы камней, не было видно никого, и никакого движения. Даже ни одной птицы.

            Вдруг до Китти дошло, что могло стать причиной внезапной потери ориентации и равновесия. В то утро, из-за долгого путешествия, она не приняла "Ксанакс". Боже мой, она так долго сидела на стабилизаторах настроения, что восьмичасовое воздержание сделало ее беспомощной, слабой и подверженной панике. А еще вызвало галлюцинации, как у наркомана. Это все объясняло. Данное объяснение успокоило ей нервы и вернуло присутствие духа, чтобы схватить ключи и броситься к машине.

            - Там много лет не жил никто, кроме Рагдалены. И я не думаю, что она станет вас терпеть.

            - Что? Что вы сказали? - Голос Китти усилился и разнесся по улице, казалось, подтолкнул белый бумажный пакет к неистовой пляске вдоль тротуара.

            После своего падения, Китти доехала да Гленриддинга, чтобы поймать телефонный сигнал и позвонить Мораг. Та, как и предполагалось, находилась в пабе. На том конце было шумно. Играла музыка. Белый шум болтовни то нарастал, то убывал. Связь была плохая, поскольку кроткий голос Мораг был несколько секунд отчетливым, а затем внезапно стал далеким, будто звучал из-под земли.

            - Я сказала, что никто не жил там уже много лет. Только Рагдалена. И она не будет возражать против вашего пребывания там. Готова поспорить, что она будет рада компании.

            - Ты не упоминала про нее... Кто она такая? Что ты говоришь? Кто-то живет там? Кто она...

            - Похоже, вы удивлены тем, что обнаружили, Китти. Но люди прикусили языки. Отворачивались, когда их друзей и коллег выпроваживали за дверь.

            - Что?

            - С кургана удивительный вид. Вы должны попробовать подняться на него. Я предпочла бы быть на нем, чем под ним.

            - Что? Что ты только что сказала? Раньше...

            - Вы уже видели курган? Он очень придирчивый, но если он проникнет в вас, я бы сказала, мы будем очень рады увидеть вас снова.

            - Что ты говоришь? Я тебя не слышу.

            - У Сэма был нервный срыв. Вы посадили бедняжку Мэри на антидепрессанты. У Лизы случился выкидыш, но даже тогда вы не убрали ногу с ее горла.

            - А теперь ты послушай меня!

            - А вы слышали кого-нибудь, сидя весь день на своем троне?

            - Да как ты смеешь!

            - Но ты услышишь сегодня ночью музыку, девочка. По ком звонит колокол, а? Есть еще способы похоронить королеву. Древние способы. Крошка Мэг была первой низложенной теми, кто принял странные одеяния и танец. - Мораг хихикнула.

            - Мораг!

            - Потребуется некоторое время, чтобы привыкнуть. Сомневаюсь, что раньше ты бывала в таких местах, как этот курган, Китти. Но постарайся выжать из него по-максимуму. Потому что она так и сделает.

            Китти стояла и молчала, ошеломленная, когда тон Мораг переключился с повседневного и успокаивающего на раздраженный и злобный, который она совсем не узнавала. И все это время голос женщины, лишенный  какого-либо здравого смысла, превращался из глухого и далекого в ужасающе отчетливый и близкий. Правильно ли она поняла слова Мораг?

            - А теперь послушай меня, ты, жалкая сучка! - Но если б в ее мобильном телефоне шли гудки, Китти разговаривала бы и с ними.

            Трое человек вышли из продуктовой лавки, замолчали и уставились на нее, кричавшую на всю улицу.

            Китти проснулась в темноте. Гадая, где она. Она была уверена, что погребена под чем-то, заключена в...

            Она была в этом ужасном доме. Она вспомнила свой приезд в эту жалкую лачугу, недомогание, испытанное на улице, телефонный звонок Мораг, как она вернулась в дом и прилегла на несколько минут на кровать. Все это хлынуло ей в голову.

            Должно быть, она задремала.

            И проспала несколько часов.

            Было уже очень темно.

            Ее разум пытался найти решения. Рассеянный свет не проникал сквозь единственное крошечное окно в комнату. Ее руки пошарили в поисках телефона. Она положила его на пол возле кровати. Который час?

            Экран телефона отбрасывал вокруг кровати слабый зеленоватый свет, отгоняя тени к стенам, словно случайных зевак, и вырисовывал силуэт пустого стула у изножья кровати.

            Час ночи. Она долго спала. Китти попыталась сосчитать часы. С семи вечера до часа ночи. Сколько получается? Больше чем она спала дома в любой день недели.

            На первом этаже что-то металлическое ударило в сланцевый пол. Лязгнуло и загремело, после чего в маленький дом снова вернулась тишина.

            Китти втянула в себя воздух.

            Кухня. Она находилась под спальней. Кто-то проник сквозь крохотное окно и потревожил кухонную утварь вокруг раковины.

            Но окно было таким маленьким. Как они могли забраться через него?

            Китти лежала неподвижно, едва дыша. Она сомневалась, что у нее хватит мужества или сил даже встать с кровати, не говоря уже о том, чтобы броситься к входной двери.

            Снизу раздался одинокий звук пианино.

            Китти села и закричала.

            За криком последовала тишина.

            Звук пианино был приглушен полом, но она не ошиблась. Звук издавало это маленькое белое пианино.

            - О, боже, - произнесла она и, снова услышав звук, захныкала. На этот раз несколько клавиш издали нестройный перезвон, будто их коснулся кулак, а не палец.

Тяжело дыша, Китти сдвинулась с места и поставила ноги на пол. Тот застонал под ее весом.

            Тишина.

            Если она снова услышит пианино, у нее остановится сердце. Она знала это. Пульс ускорился, но когда она услышала звон маленького колокольчика, сердце не подвело ее.

            Теперь Китти уже плакала и не могла остановиться. Она попыталась двигаться, но повалилась набок и ухватилась за стену, которую не видела в темноте. Пол ушел из-под ног, и она очутилась на четвереньках, между кроватью и стеной в холодной темной комнате.

            Но колокольчик внизу звонил, не переставая. Мало того, звук стал более настойчивым. Китти определила, что его источник находится у подножия лестницы, будто кто-то стоит там и смотрит наверх, на дверь ее комнаты и трясет одним из тех медных колокольчиков, которые она видела на полке рядом с жуткой лисой.

            На четвереньках Китти поползла вперед, туда, где как она помнила, находилась дверь. Подтащила маленький стул и подсунула его под дверную ручку.

            Затем побежала к окну и ударилась коленом об край кровати. Голову озарила белая вспышка боли. Шатаясь, она обошла кровать, хлопая руками по постельному белью в качестве ориентира. Потянувшись к маленькому окну, рывком распахнула его. И закричала. Позвала на помощь. Издала свой характерный рев. Тембр, от которого многие засыхали на издательских совещаниях и в страшных пределах ее офиса. Но это было все равно, что кричать в яму, выкопанную в сырой земле. За окном царила кромешная тьма. Ни единой звезды, ни осколка луны не освещало землю или воздух над ней. Когда Китти остановилась, чтобы перевести дух, ее чувства были атакованы сильным торфяным запахом. И на мгновение она даже задумалась, не провалился ли дом под каменистый торф целиком, пока она спала. Или это сторона холма прижалась к зданию?

            Инфернальный хаотический звон колокольчика, поднимавшийся вверх по лестнице, раздувал ее панику, страх и безрассудство и обращал в бегство. И этот звон застопорил ее попытки найти объяснение удушающим миазмам влажной черной земли, которые лились в комнату как газ, наряду со страшным холодом, напоминающим о больших камнях. Как ни странно, она представила их столпившимися вокруг дома и глядящими вверх.

            Едва она отвернулась от окна и побежала обратно через тьму к двери спальни, как что-то похожее на маленькие жесткие руки и ноги принялись настойчиво колотить по ней, будто какой-то ребенок в приступе истерики бросался на дерево с другой стороны.

            - Чего ты хочешь? ... Пожалуйста, прекрати! ... О, боже, помоги мне! - Ее слова растворились во всхлипах и рыданиях. И только когда она подумала об ужасной кукле, и о том, как бросила ее в раковину, и только когда вспомнила свою тревогу и озадаченность при виде маленького пианино и стула, она начала отчаянно и глупо задыхаться, как усталая собака, стоя в темноте на четвереньках и прижавшись к маленькому стулу. И все это время колокольчик пронзительно звенел в маленькой неутомимой руке, с другой стороны двери на крошечной площадке.

            В два часа ночи колокольчик перестал звонить. И в доме, называвшемся "Курган крошки Мэг" снова все стало тихо.

            В четыре часа утра Китти набралась смелости встать и убрать стул из-под дверной ручки, хотя продолжала припирать телом дверь.

            В полпятого, не способная больше ждать рассвета, она приоткрыла дверь. Лишь слегка. И уставилась в кромешную тьму. Тусклый свет телефонного экрана показал, что на маленькой лестничной площадке никого нет. Не смея дышать, она открыла дверь спальни наполовину. Долго стояла так, прислушиваясь, неспособная пошевелиться.

            Около пяти она осмелилась выйти на площадку, остановилась и подождала, когда голова перестанет кружиться. Наклонилась вперед и посмотрела вниз, на комнату первого этажа, которую видела сбоку открытой лестницы. В скудном свете телефонного экрана она различила силуэты пианино, стула, кресла, камина и захламленных стенок, но не увидела никаких признаков жизни. Даже маленькая занавеска была все еще натянута в нише перед кухней. Все было, как она оставила накануне вечером. Это дало ей надежду.

            Китти спустилась еще на две ступени.

            Только тогда, в напряженном темном воздухе запустения, окруженная тусклым светом от телефонного экрана, она услышала, как маленькая дверь ванной распахнулась и ударилась об стену.

            Китти ни разу не оглянулась назад, потому что не вынесла бы увиденного. Хотя у нее хватило ума начать быстрый спуск, прочь от внезапно раздавшегося топота маленьких башмаков по половицам, и позвякивания колокольчика в руке преследователя, стремительно метнувшегося за ней из темноты.

            Она почувствовала удар, или жесткий толчок в сгибы коленей. И кубарем полетела вниз.

            Утром, когда красное солнце начало свой восход, в доме, называвшемся "Курган крошки Мэг", снова все было тихо. Входная дверь была заперта изнутри, ключ торчал в замке. Маленькие окна заперты на защелки.

            В тусклом свете, падавшем сквозь тюлевые занавески, Китти начала осматриваться вокруг себя, не двигая шеей. Она лежала у подножия лестницы, под углом, головой вниз. Ноги у нее по-прежнему покоились на лестнице, на которую она боялась оглядываться. Малейший вдох вызывал страшную боль в правом боку. Ее ребра. Правая рука зажата под грузным телом.

            Она очень сильно упала. Потеряла сознание, ударившись о край деревянной ступени. Но придя в чувство, сморгнув с глаз пелену, и начав вспоминать события, приведшие к ее текущему положению, Китти попыталась пошевелиться. Но стоило ей поднять голову, как потрепанная занавеска, висящая перед кухней, с визгом сдвинулась в сторону.

            И Китти закричала, когда маленький силуэт вошел в гостиную из своего укрытия. В полумраке на маленькой голове подпрыгивали пышные локоны. Негнущиеся, без шарниров конечности вращались в невидимых пазах, а маленькие руки взметнулись к потолку в жесте, похожем на триумф.

            Когда фигура повернула свое овальное тряпичное лицо в сторону Китти и убедилась, что та не спит, она принялась скакать по полу гостиной из стороны в сторону, подергиваясь и щелкая каблуками. И в своей неуклюжей пляске, ускоряющейся от возбуждения, или даже предвкушения, а может и от того и от другого, она приближалась к ней все ближе и ближе.

Ⓒ Little Mag’s Barrow by Adam Nevill, 2011 ( Антология Terror Tales of the Lake District, ed. Paul Finch, 2011)