Утром, по пути на завтрак, мне удается пересказать Марчелле свой разговор с Леандрой. Я не взяла серебряный ключ, опасаясь, что она хотела меня подставить.

Потом я шепотом рассказываю ей о том, как смотритель держал меня за шею, и в глазах Марчеллы вспыхивает ярость. Смешанная со страхом. Пока мы идем, она передает весть остальным. Бринн испуганно оглядывается на меня, но я киваю ей, показывая, что все в порядке.

Мы садимся за стол и принимаемся есть, стараясь, чтобы нас не упрекнули в излишней болтливости. Я замечаю, что Иды Уэлч нет. Вторая девушка за неделю.

Я начинаю ощущать пустоту внутри. Пустые места остаются там, где раньше были мои подруги. Подруги, которые не вернулись.

Я наклоняюсь к Марчелле, чтобы сказать ей, что Иды нет, но тут смотритель Бозе входит в зал и садится за стол вместе с преподавателями. Когда я вижу его, кожа непроизвольно покрывается мурашками, а желудок сжимается. Я едва могу выносить его присутствие, хотя у меня нет особого выбора. Мужчины хором смеются, поедая булочки в мясном соусе.

Смотритель Бозе поддерживает разговор, он популярен среди учителей, хотя Антон и считает его непрофессиональным. Он может вести такую жизнь, какую захочет, не боясь осуждения. Не боясь ограничений. И еще он может приходить в мою комнату по ночам, чтобы меня запугать.

Я жду, чтобы убедиться, что никто из них не смотрит на нас, а потом наклоняюсь к столу.

– Завтра занятия бегом, – шепчу я. – Джексон, наверное, будет за забором. Мы можем придумать план.

– А что насчет других девушек? – спрашивает Бринн.

– Мы не можем им рассказать, – говорит Аннализа. – Если они донесут Антону, кто знает, что с нами будет. – Аннализа произносит эти слова, не поднимая глаз. С тех пор как профессор Пенчан набросился на нее на виду у всех, она вообще не очень разговорчива.

– Мы не можем просто так их бросить, – возражает Бринн.

– Они замедлят нас, – отвечает Аннализа. Бринн, явно оскорбленная, поворачивается к ней, и Аннализа морщится.

– Прости, но это так, – добавляет она. – Мы добьемся закрытия академии. Обещаю. И тогда остальные тоже будут свободны. Но сейчас мы не можем рисковать.

– Но… – начинает возражать Бринн. Аннализа отрицательно качает головой.

– Я не хочу рисковать, – настойчиво повторяет она. С отсутствующим видом она трет синяк, оставшийся у нее на руке после того, как профессор Пенчан накинулся на нее во время урока. Она стискивает зубы, на ее глаза наворачиваются слезы.

– Я убью их, но не дам ко мне прикоснуться, – шепчет она. – Я больше не дам им воткнуть нож для колки льда мне в глаз.

– У нас есть план, – говорю я, пытаясь успокоить Аннализу. – И он сработает. Ты же сама в это веришь.

– Я просто сообщаю тебе, что у меня есть план Б, – отвечает Аннализа.

Несколько секунд мы молча смотрим друг на друга, а потом я киваю, понимая, что она имеет в виду. Остальные молчат, и никто не возражает. Что, если скоро придут и за нами? Что, если нам придется себя защищать?

Иды здесь нет, и пустое место за столом – как зияющая дыра. Напоминание о происходящем, которое касается всех нас.

Я отпиваю сок и смотрю на окна. Я знаю, что где-то за стеклом есть просторный луг. Густой лес. Но между нами железный забор. Мы заперты за зарешеченными окнами, и до ближайшего жилья по меньшей мере несколько километров.

Академия держит нас в изоляции, чтобы мы не могли сбежать. Но они не могут лишить меня возможности заводить друзей. И они не рассчитывают, что мы начнем давать отпор.

– А может, не ждать? – шепчет Марчелла.

Я поворачиваюсь к ней, чувствуя, как сердце сбивается с ритма.

– В смысле? – спрашиваю я.

– Мы можем уйти сегодня вечером, – предлагает она, понизив голос. – Мы позвоним Джексону, чтобы он нас забрал. И сбежим. Сбежим, чтобы Антон не смог снова забрать нас на терапию контроля побуждений. Чтобы смотритель больше не касался нас своими мерзкими лапами.

– Я не знаю, как связаться с Джексоном, – говорю я. – У меня есть его номер, но телефон в коридоре не работает. И я предполагаю, что они теперь запирают узел связи.

– Смотритель, – говорит Бринн, широко распахнув глаза. – Думаю, у него есть телефон. Я видела, как он пользовался им во время экскурсий. Наверняка он у него в комнате.

Я смотрю на Сидни. Мы не произносим ни слова, но теперь мы уверены, что должны непременно добраться до этого телефона.

– Сразу после ужина, – говорит Бринн. – Смотрителя там в это время не бывает.

– По вечерам он помогает доктору Грогеру, – соглашается Марчелла. – У нас будет немного времени.

Сама мысль о том, чтобы забраться в комнату смотрителя, приводит в ужас. Рыться в его вещах. Но что нам еще остается? Другого шанса не будет.

– Это сработает? – спрашиваю я Сидни.

Помедлив, она кивает.

Бринн протягивает руку к центру стола. Мы следуем ее примеру и беремся за руки. Я не хочу отпускать их, прикосновение придает мне силы. Но оно не может продлиться дольше. Мы не должны привлекать внимание.

– Сбежим сегодня, – шепчет Марчелла. – Все вместе.

Я соглашаюсь, и остальные девушки кивают, в том числе Аннализа. Мы связаны друг с другом, несмотря ни на что. Думаю, Антон сказал бы, что это созависимость. Но он неправ. Это – наша сила.

Нам больше не разрешается заходить друг к другу в комнаты, так что мы разговариваем на ходу, перебрасываемся фразами, проходя по коридорам, киваем и подмигиваем друг другу на уроках.

Я стараюсь собрать всю свою смелость. Когда профессор Алистер называет Сидни «бесполезной» за то, что она прослушала вопрос про Федеральный цветник, и колотит указкой по ее парте, чтобы ее запугать, я прячу под партой сжатый кулак. Мне совершенно очевидно, что теперь учителя совсем себя не контролируют, даже не пытаясь соблюдать внешние приличия.

Они всей душой ненавидят нас. Они презирают нас, потому что знают, что мы тоже ненавидим их. Мы не смотрим на них. Их убожество больше нас не впечатляет.

Они кажутся нам отвратительными. Жестокими, тупыми, извращенными. А если мы ими не восхищаемся – мы для них ничто.

Но правда заключается в том, что, если мы ими не восхищаемся, это они – ничто.

Конечно, наш побег усложняют некоторые организационные трудности. У нас нет ни денег, ни документов. И даже если мы придем к властям и расскажем, что здесь происходит, какие доказательства мы предоставим? Мои воспоминания? Документы, которые хранятся под замком в кабинете Антона? Как не дать академии убедить их, что мы сами во всем виноваты? Не дать им убедить всех, что мы лжем?

Академия может отнять у нас все, потому что, как профессор Пенчан однажды сказал, отчитывая Иду во время урока, «никто все равно не слушает маленьких девочек».

Но мы решили, что попробуем узнать, кто еще знает об Академии инноваций – кто те люди, которых Антон обвинял в распространении лжи. Может, они и смогут нам помочь. Мы расскажем им, что здесь происходит. Расскажем обо всем. Мы никого не пощадим.

– Соберите все деньги, которые у вас есть, – говорю я девушкам, когда мы идем по коридору с одного урока на другой. – Берите только рюкзаки. Нам придется путешествовать налегке.

– Уходить до отбоя – слишком рискованно, – добавляет Марчелла. – Если мы сбежим ночью, у нас будет больше времени.

Все эти фильмы о мужчинах, которые нам показывали, похоже, становятся весьма полезными, если нужно сбежать от мужчин.

– Но как мы выберемся наружу? – спрашивает Бринн.

Мы останавливаемся в коридоре у фонтанчика, и я пью воду.

– В ящике кухонного стола есть связка ключей, – шепчу я, касаясь губами воды. – Один из них от лаборатории.

– Валентина, – печально произносит Сидни.

Я выпрямляюсь и вытираю рот рукой.

Нашей подруги нет с нами, и мы хотели бы попытаться спасти ее – мы это понимаем. Мы не уверены, что у нас получится, но не хотим просто отметать эту возможность. Она бы нас не бросила.

Но больше мы не возвращаемся к этому вопросу, по крайней мере пока. Мы не сможем спасти ее, пока не убедимся, что сами сможем выбраться отсюда.

Нам нужен телефон.

Когда уроки на сегодня заканчиваются, мы возвращаемся в столовую. Запах жира, мяса и свежевыпеченного печенья наполняет комнату. Но на этот раз меня больше не тянет отведать их еды. Живот скручивает от волнения. Кожа от страха покрывается мурашками, когда я вижу, как учителя пируют и смеются.

Мы замечаем, что смотрителя здесь нет. Марианны Линдстром тоже. Мы не знаем точно, что это значит, но разделяем молчаливое беспокойство – нам может понадобиться изменить план.

Но потом быстрым шагом входит смотритель Бозе. Он ведет Марианну, держа ее за руку выше локтя. Она выглядит ошарашенной, у нее пустой взгляд. Смотритель отводит ее к положенному месту, а затем отправляется за учительский стол, по пути мимоходом улыбнувшись мне.

Посмотрев на Марианну, я вижу, как из ее левого глаза скатывается капелька крови. Она спокойно вытирает ее, берет ложку и принимается чинно есть суп. Готова поклясться, что, если я спрошу ее, как она себя чувствует, она скажет мне, что Антон ей очень гордится.

У меня перехватывает дыхание, словно что-то сдавило грудь. Это ждет нас всех. Аннализа нервно сглатывает, глядя на меня с другого конца стола. Мы напуганы. У нас осталось мало времени.

Тишину в столовой нарушает шипение и треск рации. Смотритель Бозе снимает ее с пояса.

– Ага, уже иду, – нетерпеливо отвечает он, отпихивает свою пустую тарелку в центр стола и встает. – Вот же лютая хрень, – говорит он учителям. – Мне придется проторчать внизу всю ночь.

– Ладно, ясно, – невозмутимо отвечает профессор Пенчан, протягивая руку за очередным печеньем. Он глухо кашляет, прочищая горло. – Скоро с этим будет покончено, – добавляет он. – Тогда мы наконец приведем тут все в порядок. Все станет как было. Девочки снова будут знать, как себя вести.

Несколько преподавателей бросают взгляд в нашу сторону, и я быстро отворачиваюсь.

Несмотря на угрозу в словах профессора Пенчана, их разговор ободряет меня. Смотритель будет внизу – и, вероятно, задержится там надолго. А значит, у нас будет достаточно времени, чтобы добраться до его телефона, если он оставит его в комнате.

Вскоре после этого нас отпускают с ужина. Аннализа и Бринн остаются, чтобы прибраться. Я вместе с остальными девушками возвращаюсь на наш этаж. Сидни то и дело смотрит на меня.

Все расходятся по комнатам, и я замечаю, как тихо сегодня в академии. Жутковатая тишина. Может, дело в том, что теперь учениц стало меньше, а может, просто шалят нервы. Любой подозрительный шум сводит с ума. Даже дыхание кажется слишком громким. Марчелла останавливается у моей комнаты и смотрит на дверь комнаты смотрителя.

Конечно, его там нет. Он внизу, с доктором Грогером, в секретной лаборатории. Он и Валентина, а может, и Ида тоже. А значит, нам нужно действовать еще быстрее. Но я все равно смертельно испугана.

Сидни берет меня за руку, надеясь, что это придаст смелости нам обеим.

– Мы справимся, – шепчет Марчелла. Ее глаза блестят. – Я буду на лестнице. – Она кивает и, дождавшись нашего согласия, отправляется караулить на случай, если смотритель вернется.

Мы с Сидни, помедлив еще секунду, направляемся в его комнату. И вот Сидни остается снаружи, а я вхожу.

Комната смотрителя выглядит аккуратной, кровать застелена гладким зеленым покрывалом, в углу стоят запасные ботинки. Один за другим я открываю ящики шкафа. Они заполнены идеально сложенными футболками. Все на своих местах. И, что хуже всего, телефона нигде нет.

Я начинаю паниковать – особенно когда Сидни тихонько стучит в дверь и просит поторопиться. Но тут я обнаруживаю, что телефон смотрителя стоит на зарядке, спрятанный за креслом, и облегченно выдыхаю. Быстро выдернув провод, я хватаю телефон и бегу к двери.

– Нашла? – спрашивает Сидни, глядя на меня широко открытыми глазами.

Мы бежим к нашим комнатам.

– Да, – отвечаю я, пряча мобильник за пояс юбки.

– Хорошо, – отвечает Сидни. – А теперь позвони Джексону и скажи ему, чтобы не опаздывал.

– Взмахом руки мы подзываем Марчеллу, и она с облегчением прижимает руку к сердцу. Мы расходимся по своим комнатам, чтобы не вызвать подозрений, если вернется смотритель. Надеюсь, что, если он явится, ему не понадобится телефон.

Я не могу закрыть дверь своей спальни, так что я захожу в туалет и запираю кабинку.

Я не говорила с Джексоном после встречи в театре. Думаю, именно из-за его обращения приезжала полиция, и это было лучшее, что он мог сделать, особенно если он старался остаться анонимным. Но ничего не вышло. Надеюсь, я не отпугнула его. Я просила его не прикасаться ко мне и ясно дала понять, что не хочу его помощи. Станет ли он помогать мне теперь? Думаю, сейчас я узнаю, насколько он на самом деле беспокоится обо мне.

Я набираю его номер и с облегчением обнаруживаю, что на том конце не раздается никакого механического сообщения о том, что номер не обслуживается. Раздаются гудки, и я пытаюсь придумать, что говорить. Я прижимаю телефон к уху в страхе, что он не ответит.

– Алло? – отвечает Джексон. Его голос звучит хрипло и напряженно.

Я зажмуриваюсь, на мгновение утратив способность говорить. С облегчением ощущая, что мир за пределами академии по-прежнему существует.

– Привет, – произношу я.

Он с облегчением разражается ругательствами, а потом говорит:

– Просто скажи мне, что все в порядке.

– Ничего не в порядке, – отвечаю я. – Но я не пострадала, если ты об этом спрашиваешь.

Он издает стон, и я слышу скрип открывающейся и закрывающейся двери дома. Вой ветра на улице.

– Я приходил каждый день, – говорит он. – Я видел, что они укрепляют забор. И я больше не видел учениц. Блин, – восклицает он. – Я думал, вы все умерли.

– Еще нет, – отвечаю я.

– Чудесно, – беспечно произносит он. – Тогда я сейчас приеду и вас заберу. Как найти твою комнату?

– Джексон, мы взаперти.

– Тогда скажи мне, как попасть внутрь.

Это так мило, что он думает, будто может просто явиться и спасти нас. Мило, но немного безумно.

– Забор, – напоминаю я.

– На этот счет не беспокойся, – говорит он. – Я разберусь. Просто скажи мне, где тебя найти.

– На подъездной дороге, – сообщаю я. – Мы уходим сегодня – сразу после полуночи. Сможешь встретить нас на машине?

– Что? – спрашивает он. – Как…? Мена, они не дадут вам просто так уйти. Я проберусь внутрь.

Он не так уж сильно ошибается. Если смотритель Бозе или учителя поймут, что мы что-то замышляем, мы не доберемся до ворот. Может, не такая уж плохая идея, чтобы Джексон оказался у дверей вместе с нами – просто на случай, если все пройдет не так гладко, как мы планируем.

– Ладно, – соглашаюсь я. – У восточной стороны здания дверь, ведущая на кухню. У нас есть ключ от нее. Будешь ждать нас там?

– Конечно, – не задумываясь отвечает он. – И еще, Мена… пожалуйста, будь осторожна.

– Буду, – шепчу я. – Буду.

– Конечно, будешь, – с сомнением произносит он.

Я улыбаюсь, но затем слышу чьи-то шаги в коридоре – кто-то из девушек включает душ, напоминая мне, что нам нужно еще некоторое время делать вид, что все идет своим чередом.

– Мне пора идти, – говорю я. – До скорой встречи.

– До скорой встречи.

Мы заканчиваем разговор. Я выхожу из туалета и выглядываю в коридор, чтобы убедиться, что там никого нет. Но только я собираюсь выйти из комнаты, как слышу голос смотрителя Бозе, отдающийся эхом на лестничной клетке. Я тут же бросаюсь обратно в комнату и прячу смартфон в наволочку, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит из груди.

– Не знаю точно, где он, – с нетерпением в голосе произносит смотритель Бозе. Ему в ответ раздается шипение, и я понимаю, что он говорит по рации. – Не видел его с ужина. Мне отправиться к нему домой?

– Нет, нет, – прорывается сквозь треск голос доктора Грогера. – Если это что-то важное, Пенчан мне сообщит, я уверен. Просто выполняйте свои обязанности. Я сообщу вам, если вы понадобитесь.

Стоя у дверей, я слышу, как смотритель направляется в свою комнату. Я смотрю на свою кровать – туда, где спрятан телефон. Сейчас я никак не смогу его вернуть. Надеюсь, он не заметит пропажи. Я жду, что по коридору разнесется его громогласный вопль, прижатые к телу руки дрожат, но проходит минута за минутой, и страх стихает.

Ничто не нарушает тишину, и я поворачиваюсь, окидывая взглядом свою комнату, ожидая, что накатит ностальгия. Но я ничего не чувствую. Эта комната всегда была моей тюрьмой, даже когда я считала, что меня все устраивает. Академия не давала мне развиваться свободно, словно они пытались управлять цветком, заставляя его расти так, как им нужно.

Но цветы, которые они растили, сплелись корнями, и им стало тесно в горшках. В теплицах. В академии.

Даже если мы никогда не выберемся отсюда, мы свободны от их влияния. И мы никогда уже не сможем жить как прежде. Улыбнувшись этой мысли, я тихо собираю вещи в рюкзак.