Глава 20
Держа в руке бутылку воды, смотритель Бозе выводит меня из кабинета, где проходила терапия. В голове туман, мышцы болят, словно я не один день провела на стадионе. Левый глаз видит всё словно в тумане, а голова болит.
Я беру воду у смотрителя Бозе и вежливо благодарю его. Когда я отпиваю первый глоток, меня окатывает чувство благодарности. Мне очень хочется избавиться от привкуса мела во рту. Похоже на зеленый сок, который нам подают в столовой.
– Антон освободил тебя от пробежек на несколько дней, – говорит смотритель Бозе, отводя меня обратно в комнату. – Он не хочет, чтобы ты слишком много болталась на улице, но Леандра недовольна.
Я не поднимаю взгляда – свет в коридоре режет глаза. Воздух холодит кожу, которая по контрасту кажется горячей и сухой.
– Это очень мило с его стороны, – соглашаюсь я.
Смотритель Бозе изучающе смотрит на меня. Я думаю: может, у меня волосы в беспорядке или цвет лица неровный. Наверное, я ужасно выгляжу.
В коридоре тихо. Я понятия не имею, сколько времени, и не смотрю в окна, опасаясь, что будет больно глазам. Я не знаю, где остальные девушки. Их нигде не видно, и из-за этого меня охватывает неотступное чувство одиночества.
Мы останавливаемся у моей комнаты, и смотритель Бозе делает шаг вперед, открывая для меня дверь. Он позволяет мне войти первой. Я осматриваюсь по сторонам и тут же чувствую себя неуютно. Все кругом знакомое, но в то же время тесное. Удушающее.
– Какой сегодня день? – хрипло спрашиваю я.
– Вторник, – отвечает смотритель Бозе. – Но тебе нужно отдохнуть. Подруги постирали твою одежду и прибрались в комнате. Они оставили тут свежую пижаму, на случай если ты захочешь переодеться.
Я согласно киваю, пересекаю комнату и беру одежду из шкафа, оглядываясь на смотрителя Бозе.
– Не позволите переодеться? – спрашиваю я, прижимая одежду к груди.
Он не двигается с места, а потом все у меня внутри внезапно сжимается. По коже пробегают мурашки.
– Я должен за этим проследить, – отвечает он.
Его бесцветный взгляд скользит по мне, властно охватывает меня.
В моей памяти всплывают слова Антона: «Филомена, ты прекрасная девушка».
Я, словно оглушенная, поворачиваюсь спиной к смотрителю и стаскиваю рубашку, делая то, чего от меня ожидают. Воздух холодит кожу, а когда я моргаю, слезы катятся по щекам. «Тебе должно быть приятно».
Я натягиваю пижаму через голову, стараясь прикрыться ей как можно больше. Затем переодеваюсь в пижамные штаны. Меня так трясет, что я оставляю свою одежду лежать на полу.
Все словно раскачивается перед глазами, а руки дрожат. Я откидываю покрывало, забираюсь в кровать и тут же натягиваю одеяло до подбородка, словно прячась под ним. Я в полной растерянности.
Смотритель обходит мою кровать и встает рядом. Он ставит на столик маленький белый кулек, рядом со стаканом воды. Внутри мои витамины – три розовых, ни одного зеленого, один желтый.
– Антон сказал, что ты должна принять их до отбоя, – говорит он. – Я потом зайду, чтобы тебе напомнить. Из-за терапии у тебя поменялось расписание, так что утром ты получишь еще одну дозу, а пока отдыхай. Я скажу другим девушкам, чтобы тебя не беспокоили. Думаю, завтра ты сможешь вернуться на уроки.
Он направляется к выходу, но я прошу его подождать.
– Мои родители не звонили? – спрашиваю я. Мне хочется поговорить с ними. Я скучаю по ним.
– Нет, – отвечает он, и мне кажется, что этот вопрос его рассмешил. – Нет, Филомена, не звонили. Но не переживай, – бормочет он, наклоняясь вниз, чтобы поцеловать меня в лоб. Его сухие липкие губы касаются моей кожи. – У тебя есть мы.
Я закрываю глаза, внутренне съежившись. Смотритель Бозе выпрямляется, а потом уходит, оставляя меня одну в комнате. Я устала до предела. Выдохлась. В голове крутятся бесхитростные мысли. «Мое обучение – единственное, что для меня важно. Академия желает мне добра. Только девушки, которые хорошо себя ведут, достойны лучшего». А когда я наконец погружаюсь в сон, мне ничего не снится.
Кто-то тихо стучит в дверь, и я просыпаюсь. Меня еще трясет, хотя уже не так сильно. Сидни заглядывает в комнату и рассматривает меня, ожидая моей реакции, прежде чем что-то сказать.
Ее появление – словно глоток свежего воздуха, и я улыбаюсь. Я так сильно по ней скучала. Я киваю ей, приглашая в комнату, и она тут же заходит. Я откидываю одеяло, она забирается в кровать рядом со мной и крепко меня обнимает. Не отпуская меня, она говорит, что без меня здесь было ужасно грустно.
– Я знаю, что еще рано, – произносит она. – Но у меня кое-что есть для тебя. Книга. Когда ты будешь готова, я ее принесу.
– Ладно, – соглашаюсь я, не очень понимая, о чем речь. Она шмыгает носом, и ее голос дрожит, словно она сдерживает слезы.
– Без тебя я чувствовала себя такой потерянной. Я думала, ты покинула меня. Думала, ты исчезла навсегда.
– Я никогда тебя не оставлю, – говорю я с полной уверенностью, что это правда, – больше никогда.
– Недавно Антон вызывал меня в свой кабинет, – рассказывает она, тщательно взвешивая слова. – Он сказал мне, что ты только что прошла терапию контроля побуждений, потому что сильно расстроилась из-за отъезда Леннон Роуз. Он спросил, не слышала ли я каких-то слухов о причинах ее ухода.
Она касается щекой моей макушки.
– Мне пришлось соврать, – тихо говорит она. – Я сказала ему, что не слышала ничего, кроме того, что он рассказал нам тогда за завтраком. Мена, я не знала точно, что ты ему сказала. Я была так напугана, а он заставил меня пообещать не поднимать эту тему в разговоре с тобой. Но… что случилось? Что происходит на терапии контроля побуждений?
Я не понимаю, о чем она. Меня не было тут, когда уехала Леннон Роуз, но я знаю, что для нее настала пора уехать. Я рада за нее.
– Я не помню свою терапию, – отвечаю я.
Сидни напрягается. Я спрашиваю, все ли у нее в порядке, она улыбается и снова обнимает меня.
– Да, я в порядке, – быстро отвечает она. – Ты только-только вернулась. Валентина сказала, что тебе понадобится отдохнуть, прежде чем ты все вспомнишь.
Сев на кровати, она смотрит на стаканчик с витаминами на моем столике. Затем бросает быстрый взгляд на меня.
– Не принимай их, – шепчет она.
Я вопросительно смотрю на нее, и она выглядывает из комнаты, проверяя, не наблюдает ли за нами смотритель. Затем пододвигается поближе ко мне.
– Из-за таблеток ты все забываешь, – отвечает она. – Скажи смотрителю, что уже приняла их. Но больше не пей их никогда. Несмотря ни на что. Поняла?
– Нет, – отвечаю я, покачав головой.
Прежде чем я успеваю что-то возразить, Сидни хватает стаканчик с витаминами с моего столика. Она отправляется в туалет, и я слышу, как она спускает воду. Я сажусь на кровати, ощутив легкое головокружение.
– Зачем ты это сделала? – спрашиваю я, когда она возвращается в комнату и ставит пустой стаканчик на столик.
– Завтра ты поймешь, – обещает она. – Но если Бозе тебя спросит, скажи, что приняла их. Приняла их все.
– Хорошо, – встревоженно отвечаю я. Надеюсь, у меня не будет проблем из-за этого.
Сидни протягивает ко мне руку, помогая улечься обратно, а потом подтыкает одеяло. Она наблюдает за мной, и я вижу, что на ее губах ждут своего часа тысячи вопросов, но она сдерживает их и вместо этого лишь улыбается.
– Я люблю тебя, Филомена, – говорит она.
– Я тоже тебя люблю.
Она кивает, почему-то печально, и направляется к двери. После ее ухода я лежу и смотрю в потолок. Я уже не такая уставшая. Вместо этого я ощущаю, как нарастает легкое беспокойство. Я сворачиваюсь клубком, лежа на боку. Собравшись подложить руку под голову, я замечаю на ладони маленькую царапину. Когда я рассматриваю ее, мои глаза расширяются – испуганно и встревоженно. Она почти зажила, осталась лишь бледная красная линия длиной не больше ногтя. Не думаю, что останется шрам… но я не помню, когда поранилась. Я бы сразу отправилась к врачу.
Может, это случилось во время терапии контроля побуждений. Наверное, Антон не заметил, иначе он позаботился бы о том, чтобы залатать меня. Теперь я пытаюсь вспомнить, изо всех сил пытаюсь догадаться, что же происходило на терапии контроля побуждений.
Леннон Роуз покинула школу, но я была рада за нее. Тогда почему же Антон сказал Сидни, что я была расстроена из-за ее отъезда? Ведь я довольна. Вместо того чтобы вспомнить о терапии, я внезапно чувствую физическую боль – одиночество становится настолько сильным, что оно заставляет меня застонать, схватившись за грудь. И я понимаю, что это не только одиночество. Это страх. Паника.
Голова кружится, рой гулких мыслей заполняет сознание, они сталкиваются друг с другом, но в них нет никакого смысла. Я сжимаю голову руками, пытаясь успокоиться. Такое чувство, будто я кружусь на месте изо всех сил и вот-вот упаду. Стиснув зубы, я сжимаю руки еще сильнее, пока мысли не успокаиваются. Когда они наконец стихают, я глубоко вдыхаю. Слезы невольно текут по щекам, падают вниз без какого-либо повода. Будто сердце и ум не в ладах друг с другом. Сердце помнит то, что ум забыл.
Мне в голову приходит самое странное воспоминание – книга. Что это за книга, о которой Сидни говорила, что я захочу ее увидеть? В этом что-то есть, мысль о ней словно щекочет мозг. Я откидываюсь на подушки, пытаясь вспомнить, в чем же дело, но нахожу лишь пустоту.
Утром раздается стук в дверь, и я сажусь на кровати. Входит смотритель. Вчера он заходил в мою комнату после отбоя, но я сделала, как велела Сидни, и сказала ему, что уже выпила витамины. Я не хотела, чтобы у нее были проблемы из-за того, что она их выбросила. Смотритель не стал сомневаться в моих словах, но я сама сомневаюсь. Почему Сидни захотела, чтобы я нарушала правила?
Смотритель ставит на столик витамины и свежий стакан воды, а затем отходит к окну. Он открывает шторы, и комнату заливает свет.
Я заслоняю глаза руками.
– Доброе утро, – говорит смотритель. – Доктор Грогер хотел бы осмотреть тебя, прежде чем ты вернешься на уроки.
– Спасибо, – отвечаю я. Глаза постепенно привыкают к свету. Я по-прежнему чувствую себя немного заторможенной, в голове туман. Я замечаю, что в стаканчике три розовых капсулы. И одна желтая. Несмотря на данное Сидни обещание, я не хочу нарушать правила. Так что я закидываю таблетки в рот и беру стакан с водой.
Смотритель глядит в окно. Я уже собираюсь запить таблетки водой из стакана, но чувствую, как они начинают растворяться на языке. Внезапно меня охватывает страх, и я тихо выплевываю их обратно в ладонь, а затем прячу под одеялом.
Мне кажется, что непослушание – это ужасно и постыдно. Антон был бы в ярости. Но я знаю, что Сидни никогда не попросила бы меня нарушить правила, если бы у нее не было для этого веских оснований. Она любит меня. И я доверяю ей. Я готова доверить ей свою жизнь.
Смотритель оборачивается. Улыбнувшись, я подношу стакан к губам, делая вид, что проглотила витамины. Он кивает, словно я все сделала правильно, и выходит из комнаты. Я встаю, все еще сомневаясь, правильно ли я поступила. Я принимаю душ, а затем сушу волосы феном, потратив на это немного больше времени, чтобы соблюсти все рекомендации. Я укладываю волосы, чтобы они были слегка волнистыми. Крашусь, подчеркивая форму глаз. «Самые красивые карие глаза, которые я когда-либо видел», – однажды сказал мистер Петров. Крашу губы бледно-розовой помадой, наношу румяна. Покончив с этим, я улыбаюсь, глядя в зеркало. Но почему-то, когда я вижу свое отражение, глаза наполняются слезами. Это пугает, и я быстро отворачиваюсь, прежде чем расплачусь. Какая-то часть меня знает, что я должна рассказать врачу об этих слезах, которые текут без видимой причины. Но вместо этого я решаю, что эти переживания пройдут, как только я вернусь к своему нормальному расписанию.
Одевшись в школьную форму, я направляюсь к кабинету врача, приветственно кивая ученицам, которые встречаются мне по дороге. Некоторые, например Ребекка, смотрят на меня в ответ как на незнакомку. Сидни и остальные, наверное, на пробежке. Видимо, я не увижусь с ними до урока.
Когда я подхожу к кабинету доктора Грогера, Валентина как раз выходит из него. Она поворачивается ко мне и улыбается.
– Привет, Филомена, – дружелюбно говорит она. – Рада видеть тебя снова.
– Привет, – отвечаю я, собираясь пройти мимо нее в кабинет, но Валентина берет меня за руку, и я вскрикиваю от ее внезапного прикосновения.
– Ты принимала витамины? – резко спрашивает она.
– Что? – Я пристально смотрю на нее, удивленная тем, что она задала такой личный вопрос.
Это между мной и Сидни. Мы с Валентиной не были близки – по крайней мере, раньше.
Но я вижу в ее глазах знакомый блеск. Ее взгляд меня успокаивает – сама не знаю почему.
– Нет, – шепчу я. – Не принимала.
– Хорошо. Они заставляют тебя быть спокойной, когда тебе следует злиться. – Она улыбается. – Обсудим все позже.
Она коротко обнимает меня, и это неожиданное прикосновение ошарашивает. Затем она проходит мимо меня по коридору, а я смотрю ей вслед. Я не знаю, как понимать ее действия. Очевидно, я чего-то не помню. Но Валентина всегда держалась немного в стороне от меня и остальных девушек. Может, из-за того, что я тоже прошла терапию контроля побуждений, мы стали ближе друг к другу? Надо будет спросить Сидни.
Я все еще немного растеряна, но разглаживаю юбку руками и выпрямляю спину, а зачем стучусь в дверь доктора Грогера. Он приглашает меня войти. Увидев меня, он хватается за сердце, изображая преувеличенное удивление.
– Честное слово, Филомена! Сегодня ты великолепна.
Улыбнувшись, я благодарю его за комплимент. Затем подхожу к застеленному клеенкой смотровому столу и запрыгиваю на него, болтая ногами.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает он и демонстративно хмурится. – Твои подруги очень беспокоились о тебе.
Я тоже беспокоилась о них. Вспомнив о том, как оказалась в одиночестве после терапии, я ощущаю укол боли в сердце. Хотя во время терапии я то теряла сознание, то просыпалась снова, я помню, что скучала по своим подругам.
– Великолепно, – сообщаю я, сдерживая улыбку. – Я очень довольна.
– Отличные новости! – произносит он, торжественно поднимая руки. – Антон сказал, что ты очень хорошо отреагировала на лечение. Я и не сомневался, – с улыбкой добавляет он.
– Спасибо, что верили в меня.
Доктор Грогер достает из кармана халата шприц и снимает с него чехол.
– Теперь, если ты не против, – говорит он, – я возьму у тебя немного крови, чтобы сделать анализ.
Я сутулюсь (боль – это неприятно), но покорно закатываю рукав. Вытянув руку, я встревоженно наблюдаю, как он протирает сгиб локтя спиртом. Пока он занят этим, я пристально рассматриваю его лицо, вижу капельку пота у него на лбу. Он… нервничает?
Я вздрагиваю, когда он вводит иглу в мою вену. Извинившись, он набирает целый шприц крови. Думаю, мы оба удивлены тем, какая она темная. Словно черно-зеленая, а не темно-красная, как обычно. Это пугает меня, но, заметив, что я смотрю на шприц, доктор улыбается.
– Не о чем беспокоиться, – поясняет он. – Иногда наши органы сбиваются с ритма, когда мы проходим такое интенсивное лечение.
Он говорит «мы», словно сам проходил подобные процедуры, но я решаю не указывать на это ложное утверждение. Это было бы грубо.
Доктор Грогер велит мне прижать к месту укола сложенный кусочек марли, а затем вытаскивает иголку. Он направляется к столу и делает отметку в какой-то папке, а затем прячет шприц в ящик стола. Демонстративно заперев его, он кладет ключ в карман. Он наблюдает за моей реакцией, но я бессмысленно смотрю на него и не сразу вспоминаю, что нужно улыбнуться.
Кивнув, он подходит и перевязывает мне руку светло-розовым бинтом. Доктор стоит передо мной, очень близко. Достает фонарик и светит мне в глаза, внимательно рассматривая меня.
– Ты в довольно хорошем состоянии, – говорит он. – Дружелюбная. Покорная.
Вздохнув, он отпускает фонарик, а его свободная рука падает на мою обнаженную ногу.
– Спасибо, доктор, – отвечаю я, хотя внутри все сжимается от ужаса – тошнотворное чувство.
– А теперь, – говорит он, убирает руку и отворачивается, – рискну утверждать, что через день-два ты будешь чувствовать себя лучше, чем когда-либо. Антон предложил тебе превосходные способы справиться с твоими проблемами. Ты будешь чувствовать себя на все сто процентов. – Он улыбается. – Антон тобой очень гордится.
Я кивком благодарю его.
– Сократи свои взаимодействия с другими ученицами, пока окончательно не придешь в себя, – рекомендует он. – И ограничь физическую активность. Возобновить занятия физкультурой можно на следующей неделе. И еще я разрешаю тебе поехать на экскурсию в субботу, – добавляет он. – Если ты будешь хорошо себя вести. Думаю, вы все поедете в кино.
Я восторженно улыбаюсь ему.
– Спасибо, доктор, – благодарно отвечаю я. – Жду с нетерпением!
Он усмехается.
– Я знал, что ты обрадуешься.
Он подходит ко мне, чтобы помочь слезть со смотрового стола. Затем протягивает мне леденец без сахара.
Я снимаю с него обертку, засовываю между зубами и щекой. Но внезапно от сладкого привкуса сводит желудок. Мне с трудом удается заставить себя проглотить слюну, пропитанную этим химическим запахом. Положив руку мне на поясницу, доктор ведет меня к двери.
– Увидимся через несколько недель, девочка моя, – отвечает он. – Желаю приятного дня.
Я улыбаюсь, не вынимая конфеты изо рта, еще раз благодарю его и выхожу в коридор. Как только дверь кабинета закрывается, улыбка исчезает с моего лица, и я тут же вынимаю конфету изо рта.
Я решаю, что она мне больше не нравится. Пожалуй, вряд ли мне еще когда-либо захочется такую конфету.
Эта мысль приходит мне в голову внезапно, и я думаю, что как-то слишком сильно сержусь. Я вспоминаю, что говорила мне Валентина у входа в кабинет: «Тебе следует злиться».
Злиться на что?
Но гнев исчезает так же быстро, как и появился, и остается лишь чувство дискомфорта. Я возвращаюсь в свою комнату за учебниками и по пути выбрасываю конфету в мусорку.
Анализ терапии контроля побуждений
Филомена Родес, Y2, S2.
Филомена демонстрировала признаки психологического стресса, связанного с отчислением другой девушки. Чтобы облегчить ее страдания, эмоции были переписаны. Теперь она рада за эту ученицу и испытывает удовлетворенность.
Также были перезаписаны воспоминания о родителях, чтобы предоставить ей предысторию с более любящей семьей. Это повысит ее привязанность к семейству Родес и обеспечит ей успешное будущее после окончания академии. Полагаю, она будет очень доброжелательно относиться к их запросам.
Воспоминания за прошлую неделю также были скорректированы, чтобы не возникло противоречий.
После консультации с Уинстоном Уиксом я убежден, что Филомена по-прежнему имеет шансы окончить академию, хотя до конца года для нее устанавливается испытательный срок. В то же время рекомендуется продолжить ее социализацию. Ее личность развивается, когда она общается с другими.
По общему мнению, терапия контроля побуждений увенчалась успехом, и в данный момент необходимости в последующих мерах нет.
Антон Стюарт,
Академия инноваций
