Книга: Русская Фантастика 2005. Фантастические повести и рассказы
Назад: ВАСИЛИЙ ГОЛОВАЧЕВ ЗАПАСНЫЙ ВЫХОД
Дальше: АЛАН КУБАТИЕВ АРЕНДА

ВИКТОР КОСЕНКОВ
МОЕ ЧЕРНОЕ СЕРДЦЕ

Читая текст, помните: этот рассказ не про то.
Автор
Мне часто снятся рыбы. Они плывут ко мне через зыбкую ткань сна. Их много. Они приближаются и смотрят на меня своими холодными глазами. Во сне я называю их имена, И плачу. По крайней мере, после таких снов подушка мокрая. Иногда от крови. Это плохо установленная мембрана в носу начинает кровоточить. Так бывает, когда подключаешься чаще обычного. И когда плачешь. Я помню рыб по именам. Старым именам тех, кто утонул в первое подключение, и новым именам тех, кому не повезло.
Подключившись один раз, подключаешься навсегда.
Мне снятся рыбы, которые плывут зимой подо льдом, а над ними непробиваемая твердь. И трудно дышать.
Глупые рыбы, несчастные, смиренные, холодные…
Они висят сутками. Неделями болтаются, как забытые на дереве груши, облепленные проводами и шлангами жизнеобеспечения. Рыбы, плавающие в собственном соку затхлого воздуха квартиры-пенала. Мертвые рыбы виртуального мира. Обреченные на вечное одиночество там, за гранью этого мира. Они оставили пустую оболочку тут, среди нас, а сами ушли. В глубину.
Попали в ловушку, когда подключились. Всего один раз. Подсели на самый лучший наркотик всех времен и народов. Один раз и навсегда.
Мне снятся «рыбы».
Я проснулся от холода. В щели комнаты сквозило. Там, снаружи, дул северный ветер. Злой, холодный, но чистый. Было бы значительно хуже, если бы с юга наносило свалочной гарью и заводским смрадом. А так город кутался потеплее в искусственную дешевую шерсть и терпел, наслаждаясь чистотой морозного воздуха, которым можно дышать без респираторов.
Натянув одеяло на голову, я свернулся в клубочек и попытался сохранить жалкие остатки тепла. Надо было хорошенько выспаться. Очень давно я читал книгу автора, жившего черт знает когда, еще до Прорыва. Он описывал жизнь таких, как я. Смешно. Я даже пытался запомнить какие-то слова… Сейчас все стерлось из памяти, но впечатление нелепицы осталось. Какой-то удивительный набор из благ цивилизации, которые недоступны тем, кто подключился. Один раз и навсегда. Наркотики, богемная жизнь, разудалый секс, бессонные ночи. Удовольствия, которые не может себе позволить такой, как я. Импланты, мембраны, разъемы, каналы «вход-выход», устройства расширенной памяти. Все эти сложные, сверхвысокотехнологичные устройства — божества, позволяющие таким, как я, существовать, подключившись. Они требуют своих жертв. Если кто-то думает, что он сможет жить, как прежде, после внедрения первых мембран и каналов, то он сильно ошибается. Подключение раз и навсегда изменит его существование. Наркотики, безудержные ночные удовольствия и иногда даже любовь остались позади. Любая перегрузка теперь может убить. Только здоровый образ жизни. А любая дурь выжжет лучше, чем глоток напалма. Но ведь есть подключение. Чтобы навсегда стать другим. В этом давным-давно умерший вместе со своими книгами писатель был прав.
Комнатка была паршивой, как, впрочем, и гостиница, где я остановился. Из щелей дуло, в санузле текла вода, со стен, тихо шурша, оползала краска. Обыкновенная, гадкая ночлежка, где можно остановиться за полмонетки и не бояться полицейского патруля, голодных бомжей и насекомых, заползающих под кожу, пока вы спите. В остальном это временное пристанище ничем от подвала не отличается.
И спать в нем почти невозможно.
Преодолев себя, я откинул одеяло и сел. По голым ногам пробежал нахальный холодок, и кожа покрылась мурашками.
Мембраны снова кровоточили. Дотронувшись до носа, я обнаружил на ладони красный след. Пришлось вытаскивать из аптечки диметазин и капать, сверяясь по бумажке с инструкциями. Хотя, наверное, разбуди меня среди ночи, я мог бы наизусть без запинки пересказать все правила использования, побочные эффекты и противопоказания этих капель. Сейчас внутри меня сотни, тысячи, сотни тысяч маленьких, невидимых глазу существ находили поврежденные ткани, очищали операционное поле, укрепляли стенки, присоединяли, закрывали, сужали. Нелепо задрав голову, я рассматривал два флакончика диметазина на свет. Где-то там, в этой мутноватой жидкости, ожидали своего часа маленькие дети Прорыва. Такие же, но чуть-чуть другие, работали на человечество день и ночь.
В носу защипало. Я зажмурился. В ближайшие несколько дней мембраны будут работать лучше новых. Ио через некоторое время снова начнутся боли, удушье в момент подключения и ночные кровотечения. Употреблять диметазин чаще одного раза в две недели не рекомендовалось. Остатки наномеханизмов, составляющих основу препарата, должны были покинуть организм. О тех, кто перебрал с детьми Прорыва, ходили жуткие легенды. Я уже выбрал полный возможный лимит, и теперь придется терпеть. И вспоминать Серого-М, левого хирурга, который по какой-то причине так дерьмово внедрил мне мембраны.
Конечно, самыми лучшими специалистами по внедрению имплантов были вьетнамцы. Бог знает почему, вшитое ими держалось лучше, приживалось легко и не создавало проблем. Но идти к «желтым» было западло.
Ноги окончательно занемели от холода, когда лекарство наконец прекратило свою деятельность. Стало легче дышать. Я встал, распрямил спину, чувствуя, как шевелится под кожей «вход-выход». Я не подключался уже несколько дней, и теперь вдоль позвоночника ощущался легкий зуд, но расчесывать каналы было нельзя.
Где-то за стенами, за несуществующими окнами, за муравейником жилых пеналов, стоял октябрь. 2070 год. Сорок лет после Прорыва. Цивилизация открыла безграничный макрокосм и сумела населить его работящими, послушными существами, не видимыми глазом. Теперь все человечество медленно погружалась внутрь себя же, обнаруживая все новые и новые миры на блестящих гранях песчинки, обкатанной Океаном. В небо смотрели только чуткие уши радарных антенн метеоритной угрозы. Бесчисленные россыпи звезд, Млечный Путь, планеты — все это было забыто. Земля плыла в пустоте, с трудом прокладывая себе дорогу через метеоритную пыль. Люди осваивали внутренний мир. Удаляясь от солнца.
Где-то за стенами, за несуществующими окнами и муравейником жилых пеналов, был октябрь. Огромный мир, увеличивающийся внутрь, был заселен десятью миллиардами существ, более семидесяти процентов из которых составляли «цветные». Негры, арабы, китайцы, вьетнамцы, корейцы, албанцы, цыгане — вся эта черноголовая орда расселилась по Земле с ужасающей скоростью, проникла во все сферы жизни. И вот буквально за несколько лет стало невозможно найти место, где на вас бы не пялились раскосые, черные, жадные глаза. В этом мире стало трудно жить таким, как я, он словно сделался грязнее. Появились «черные» банки, корпорации, заводы, фирмы. Везде и повсюду. Негры, арабы, китайцы. Негры, арабы, китайцы. И снова, и снова. С какой бы радостью я залез сейчас в вагон метро и сел на место, над которым написано «Только для белых». Пусть в самом конце вагона. Но и в этой унизительной радости нам было отказано. Мы, три миллиарда чистых белых, теперь живем в клоаке. Выброшены на помойку. Где живут… эти. Они превратили наш мир, наш мир, в подобие своего.
Но остались еще такие, как я, — Виртуальные Наци, лучшие представители вымирающей белой расы. Подключившиеся раз и навсегда, уничтожающие «черные» банки, наносящие жестокие раны «черным» корпорациям. Мы ведем нашу войну. Каждое подключение придает смысл борьбе.
— Если цвет, то белый. Если идти, то до конца. Если подключился, то раз и навсегда, — бормота\ я девиз «Вирхуальных Наци», обливаясь холодной водой под душем. — Если цвет, то…
«Виртуальные Наци» было агрессивным и нелегальным крылом официальной организации «Белое Братство». Братство защищало права белых по всему миру и добилось в этом некоторых успехов. Теперь по крайней мере полиция предпочитала арестовать «завязавшего драку» чернокожего, чем связываться с нашим собратом по расе. Хотя, конечно, это мало утешало.
В «Виртуальные Наци» я вступил лет пятнадцать назад. Двадцатилетним пацаном, которого соседские мальчишки загоняли палками в угол и били. За то, что не похож. Один раз я лежал на солнце до ожогов первой степени, желая наконец избавиться от молочного цвета своей кожи. Ненавидя ее всем сердцем. За побои, за крик «эй, белый», за эбеновые кулаки. Я брил голову, чтобы черные пальцы не могли ухватить светлые вьющиеся кудри. Я учился драться. Но как нужно бить, чтобы свалить пятерых? Шестерых? Сколько нужно держаться на ногах, чтобы победить десяток?..
В «Виртуальные Наци» я вступил, как только мне отказали в праве на покупку оружия. Я помню, как улыбался тот китаец, подписавший мне запрет на покупку вожделенного «вальтера». Может быть, я должен его отблагодарить. Приобрети я тогда ствол, почти наверняка сидеть мне в тюрьме.
Я стал Белым Братом после того, как мы, молодняк, сумели выйти целыми и невредимыми из погрома «Майнфрейм-Банк».
Когда старшие товарищи вытаскивали нас из Виртуальности, отстегивали клапаны и разъемы, я плакал. Потому что охранная система успела зацепить нескольких наших. И теперь они стали «рыбами». Глупыми, пустыми оболочками. А ведь шли со мной… И я помнил их имена.
— Не плачь, — тряс меня Белый Медведь. — Не плачь. Ты теперь наш. Ты Белый Брат.
С тех пор я забыл, свое прежнее имя. Я — Белый Брат. И был им пятнадцать лет. Из молодого стал Старшим, из Старшего превратился в Наставника.
Но теперь мне надо было заняться совсем другим делом.
Одевшись и собрав вещи, я сунул в большую дорожную сумку так и не раскрытый вечером мобильный терминал и покинул комнату. На пороге, согласно инструкции, сломал ключ-карту и бросил ее в мусорный контейнер. Дверь за мной закрылась, щелкнул замок. Теперь на терминале у портье этот пенал будет считаться свободным.
Спустившись вниз по загаженной лестнице, я вышел на улицу. Небоскребы стеклянными плечами подпирали воздух. Мимо проносились машины, сновали люди. Суета нормального европейского мегаполиса, вобравшего в себя десятки городов и несколько стран. Каждую секунду в этих стенах рождались и умирали, боролись и сдавались, кричали и замолкали. Миллионы. Холодный северный ветер гнал по улицам клочья не то дыма, не то утреннего тумана, поднимающегося от мокрого асфальта.
Осмотревшись, я двинулся к ближайшей голограмме «М». Там, под землей, среди теплых потоков воздуха, закручиваемого вихрями проносящихся поездов, меня ждала группа ребят из числа добровольцев. Эти парни согласились помочь, ничего не желая получить взамен. Только право упоминать, что работали с Белым Братом. Если, конечно, выживут. И новые имена по моему усмотрению.
В метро было тепло, пахло горячим металлом, электричеством и чем-то еще, может быть, человеческими телами, стиснутыми в вагонах. Огромная паутина переходов, сопоставимая по своим масштабам только с городом, возвышающимся над ней, жила своей жизнью. Нижней. Совсем не похожей на Верхнюю. Жилые подземные ярусы небоскребов, автомобильные стоянки, служебные эвакуационные коридоры, теплотрассы и наконец тоннели метро. Действующие, старые и строящиеся. Запутанный и сложный верхний город-муравейник имел еще более запутанные корни, уходящие в невероятную глубину, к самому основанию Земли, черпая оттуда тепло и электричество.
Скоростной эскалатор промчал меня через километры изъеденного туннелями камня, и я ступил на платформу как раз вовремя, чтобы успеть на подошедший поезд.
Тонко звякнуло в ухе. Я быстро приладил лепесток гарнитуры и проскочил в закрывающиеся двери. Пол под ногами дрогнул. В окнах мелькнули огни, и все почернело.
Конечно, я мог говорить по мобильному и не надевая микрофона. Имплантаты позволяли. Но так грубо светиться было бы неразумно.
— Слушаю.
— Белый Брат? — раздался молодой голос.
— Да. Уже еду.
— Все собрались.
— Хорошо, — ответил я и отсоединился. Молодежь нервничала. Для них, одаренных и талантливых, это было все-таки первое, по-настоящему серьезное дело.
Они ждали меня на станции, неподалеку от одной из решетчатых ферм, поддерживающих высокий потолок. Мальчики и девочки лет по восемнадцать. Все в черном. Плечо к плечу. Словно камень на пути у людского потока.
Я подошел к ним и поднял правую руку ладонью вперед.
— Белый Брат.
— Здравствуй, — ответил высокий парнишка, повторяя мой жест. — Я младший. У меня еще нет имени. Меня зовут Сергей.
— Хорошо, Сергей. Если сегодня мы сделаем все правильно, то у всех вас появится имя. Где берлога?
— Там, — Сергей мотнул головой в сторону туннеля. — Пройдем служебными ходами, у меня есть знакомый…
— Тогда пойдем, — оборвал я его. Парень сильно волновался и поэтому много говорил.
Молодые окружили меня плотным кольцом. Сергей открыл какую-то дверцу, мы шагнули внутрь темного коридора.
— Сейчас, — прошептал кто-то. Послышалось шипение газа, прыснули искры. В темноте вспыхнул маленький огонек зажигалки, осветивший лица, руки. Из ниоткуда появился факел.
— Электричество будет дальше, — извиняясь, пояснил Сергей.
— Ничего, — ответил я.
Лестница. Коридор. Переход. Снова лестница. Какие-то туннели, из которых дует сильный горячий ветер. Воронки служебных винтовых лестниц. Вниз. Ниже, ниже. Факел чадит, дым ест глаза тем, кто идет сзади. Наконец мы останавливаемся, вспыхивает яркий свет, и я уже не представляю, где мы.
— Теперь осталось недолго, — говорит Сергей, и мы снова идем.
Лестницы, туннели, переходы, коридоры. Лестницы.
Берлога оказалась вместительной. Я смотрел на разрисованные стены, опутанные толстыми кабелями, на ремни подвески, свисающие с потолка, и старался понять, какой была берлога, пока ее не обнаружили эти ребята. Полукруглый серый потолок из морщинистого, разъеденного временем камня. Крепкие стены. Прямоугольные колонны. Тут можно было разместить массу народа.
— А шнурки сюда протянуты? — спросил я.
— Да, конечно, — ко мне подскочил Сергей. Он вместе с остальной группой занимался предварительной настройкой оборудования. — Это место нашла Мария.
Он махнул рукой куда-то в толпу ребят. Девочка подняла руку. Я встретился с ней глазами. Милая. Светленькая. И совсем молодая. Это было плохо. Брать с собой очень молодых не хотелось. Их психика слишком неустойчива. Они могут наделать глупостей. Но… подключился один раз, подключился навсегда.
— На самом деле мы раскопали данные в архиве, это бывшее бомбоубежище.
— Так глубоко?
— Да! — Сергей обрадовался моему вниманию, а я недовольно поежился. Привыкать к молодым нельзя. Они слишком легко уходят… — Когда-то оно было глубоко, чтобы не достали бомбы.
— Но сюда не достанет ничто. Даже если будут лучом бить с орбиты.
— Дело в том, что город, когда строили это убежище, был ниже.
— То есть?
— То есть метро, которое действует сейчас, проходило когда-то по улицам города. На специальных мостках. Но потом город рос, поднимался выше. Поставили первый купол, накрывший всю эту зону. Потом второй. Кажется, они хотели сохранить тепло, когда льды начали таять. Так поверхность земли оказалась внизу. А сверху насыпали новые поля, высаживали деревья и траву. Снова строили. Я могу показать остатки домов, залитые бетоном. Сохранилась даже целая улица. Окна, асфальт, стены. Представляете, дома стали чем-то вроде колонн, цельнолитых колони, которые удерживают купол и все, что на нем стоит. Это очень красивое место. Я потом вас свожу, обязательно…
Он зря начал этот разговор. «Потом» у них может и не быть. А у нас «потом» не будет точно.
— Тут есть связь? Сергей сбился. Покраснел.
— Да. Сюда протянули все давным-давно, когда еще не было первого купола.
— Тогда готовьте подвеску.
— Да, конечно.
Он отошел, а я принялся распаковывать свое оборудование. Подключаться на чужом хозяйстве могут только новички. Терминал, разъемы, кабели. Все должно быть свое. Притертое. Знакомое. Так парашютист укладывает свой купол, стропами держащий его за небо. Сам. Это не понт или примета. Просто никто не знает тебя лучше, чем ты сам.
— Которая? — спросил я у ребят.
Они поняли меня без лишних слов и указали на центральную подвеску. Я улыбнулся. Вот это как раз была примета. Центральная подвеска считается почетной. Там подключается лидер группы. Хотя на самом деле все подвески равнозначны. Иногда, если есть вероятность, что на подключенную группу нападут, в центральную подвеску ложится самый молодой. Он смертник. Спецназ в первую очередь стреляет именно по ней. По центральной. Спецназ верит в приметы. И думает, что мы в них верим тоже.
Поскольку напасть на тех, кто подключился, в реальности могут всегда, то неподключенной должна остаться группа прикрытия. Если в виртуальный бой идет молодняк, то в реальности остаются старики. После недавних законодательных изменений старики — это те немногие, кто знает, как обращаться с оружием. В профессиональную армию таких, как мы, не берут. А учиться владеть оружием на стороне есть возможность не у многих.
— Кто будет связным? — спросил я.
— Я! — Руку поднял низенький толстячок, полная противоположность Сергею. — Антон.
— Ты быстрый?
— Очень, — ответил за парня Сергей, хлопнув его по плечу. — Он действительно быстрый.
Я кивнул и принялся выдирать их провода из подвески.
Сергей некоторое время молча смотрел на мои действия, а потом не выдержал:
— Зачем вы делаете это? Провода совсем новые.
— Вижу, — ответил я. — И приемник для порта совсем новый. И все фирменное.
— Да, — в его голосе я услышал легкую обиду.
— Так пусть все это останется новым подольше. Каждый подключается со своим хозяйством. Это правило.
— Извините, — Сергей опять покраснел и отошел.
— Тебе не за что извиняться, — ответил я. — Вы все сделали правильно. Хозяйство в норме. Но подключаться со своим.
Я махнул рукой Антону. Толстячок подошел ближе.
— Ты «быстрый»?
Он кивнул.
— Я поясню тебе задачу… — Антон хотел что-то сказать, но я жестом заставил его замолчать. — Ты ее знаешь, но я расскажу тебе все заново. «Быстрый» — это тот, кто легко может разорвать подключение. Передать сообщение реальности и снова подключиться. Ты это знаешь. Значит, ты не должен уходить слишком глубоко. Таково правило, и ты его тоже знаешь. Однако я хочу, чтобы ты сегодня нарушил его. Мне потребуется твое присутствие. Рядом. Постоянно. Так глубоко, насколько ты сможешь, потому что я буду нырять серьезно. Понял?
— Да.
— И ты должен всегда держаться на расстоянии фразы от меня. Как это делать, ты знаешь. Но есть одна особенность. Концентрация должна быть на мне. Отвлекся — погиб. Только на мне. Тогда ты сможешь разорвать подключение легко.
— Но как же…
— Никак. — Я рубанул ладонью воздух. — Если я скомандую разрыв, ты должен разорвать подключение и вынести то, что я тебе дам. Найти меня на том уровне будет уже невозможно. По крайней мере я бы не смог. Так что ты сегодня «быстрый» на один раз. Если все сложится плохо, ты вынесешь объект наверх. Без меня.
— А что потом с ним делать?
— Я скажу. Но главное, чтобы ты все понял.
— Я понял. Можешь не беспокоиться, Белый Брат.
— Тогда иди.
Антон вернулся к своей подвеске.
— Кто остается снаружи? — поинтересовался я.
Сергей показал на группу ребят, неуклюже примостившихся у входа. На коленях они держали биты, у кого-то на руку была накручена цепь.
— Это все, что у вас есть?
Ребята кивнули.
Из сумки я вытащил короткий «скорпион-В» и несколько одноразовых пульсаторов.
— Умеете обращаться?
Ребята покосились на старшего. Тот прочистил горло и взял в руки пистолет.
— Думаю, справимся.
— Когда-нибудь стрелял?
— Ну, да. Немного. В тире у отца.
— А кто отец?
— Он умер, а был полицейским.
Я молча кивнул и отошел. Команда прикрытия была до крайности хлипкой. Приходилось надеяться на сложную систему переходов, лестниц и прочие лабиринты, которые неизбежно придется миновать спецназовцам по пути в берлогу.
Вообще ребята были зеленые. Совсем. В годы, когда я начинал, таких в подключение не брали. Никто не хотел отвечать за мертвецов.
Но выбирать не приходилось.
Я вернулся к основной группе.
— Кто пойдет в первой волне?
Сергей недоуменно посмотрел на меня.
— Все…
— Нет. Всем нельзя, — я покачал головой. — Со мной сначала пойдут четверо. Плюс «быстрый». Остальные тоже подключатся, но не сразу. Возможно, надо будет войти на место ушедшего бойца.
— Ушедшего?
— Того, кто больше не сможет держать подключение, — пояснил я. — Того, кто уйдет от нас. Туда. Я говорю про «рыбу».
Сергей кивнул. Остальные при упоминании «рыб» побледнели.
Ничего.
Иначе в подключении нечего делать. Там смерть далека, но зато слишком близко подходит безумие.
— Остальные, если не будет «рыб», пойдут позже. Мы уйдем очень глубоко. Возможно, нас надо будет вытаскивать. Сначала иду я, «быстрый» и еще четверо. Кто?
Вперед шагнули все, но четыре человека успели чуть раньше. Хорошая реакция и способность моментально принимать решения — это то, что может действительно спасти в трудную минуту.
— Я буду показывать на вас, а вы — называть имя.
Тычок пальцем. В лоб. Как пистолетным дулом. Это очень правильное сравнение. Выбирая, я, может быть, убиваю их.
— Мария.
Тычок пальцем.
— Стас.
Тычок…
— Роман.
Последним был Сергей. Он не был бы главным, если бы не пошел в первой четверке.
— Остальные подключатся через час. Или на место того, кто уйдет. Если это произойдет, называть вас там я буду по имени тех, кто подключился первым. Мария, Стас, Роман, Сергей. Те, кто пойдет во второй группе, будут оттягивать внимание на себя. Если потребуется. Приблизительно к этому времени мы будем уже в охраняемой зоне. Всем все понятно?
Они кивнули одновременно.
Если ребята будут так же синхронно действовать, подключившись, то у нас есть шансы.
— Тогда, — я осмотрел всю группу, — готовность номер один. По машинам.
Подвеска. Ремни. Человек повисает в воздухе, распятый, привязанный к потолку. Разъемы. Порты. Зрение подводит. Стены дрожат. Потолок опускается вниз. Мембраны включаются. Трудно дышать. Спазмы. Питающая смесь мягким теплом разливается по венам.
— Если цвет, то белый. Если идти, то до конца. Если подключился, то раз и навсегда…
Подключение. Подключение. Подключение.
Короткие гудки на линии связи. Занят. Мозг занят. Мир занят. Вселенная.
Короткие гудки. Звезды на небе пульсируют в такт.
Подключение.
Это не похоже ни на что. Весь жизненный опыт пасует, когда подключаешься в самый первый раз. Да и потом, когда мир становится плоским, двумерным, неизменно чувствуешь себя обманутым. В первый момент. Потом… картинка комкается, валится куда-то внутрь. И ты с ужасом понимаешь, что это ты — картинка, плоский мир, схлопывающийся в себя.
Коллапс. Ты сжимаешься в точку.
На этом режется большинство тех, кто не создан для подключения. Момент смерти, когда подключившийся с треском проламывается внутрь собственного сознания.
Я читал об этом. Виртуальность фактически находилась где-то внутри человеческого Я. В глубинных слоях мозга создавались образы, события, реакции. Но все это вместе с тем существовало и вне человека. Виртуальность не была чьей-то личной фантазией, галлюцинацией, бредом. Нет. Это была общая, глобальная сеть, поддерживаемая теми, кто был подключен. Само подключение было чем-то сродни прорыву на другой уровень реальности, в ноосферу, где людские сознания могли свободно взаимодействовать. Сложнейшие машины и аппаратные комплексы только поддерживали общую для всех среду обитания, способствовали проникновению. Никто не создавал Виртуальность. Она существовала всегда. Внутри людей. Вокруг людей. Ее нужно было только открыть. Но чтобы попасть туда, нужно было умереть.
И мы умирали. Каждое новое подключение — смерть по дороге к бессмертию.
Можно было сказать, что все это было результатом общей, многомиллионной медитации. Миллионы людей ежесекундно уходили в себя, погружаясь в подсознание, как в море, чем глубже, тем темнее, тем страшнее. Виртуальность — это внутренний мир человека. Вид на его сознание изнутри. Человечество научилось пользоваться им. Как машиной.
Я повис где-то на поверхности. Подо мной, далеко-далеко внизу, горели яркими огоньками сообщества. Возвышались огромные прямоугольники корпораций, защищенные от чужого вмешательства. Глыбы банков. Чашки развлекательных центров.
— Ты говорил, что цель скажешь нам при подключении, — донесся до меня голос Сергея. Он висел справа. Остальные еще не появились.
— Скажу, — я подобрался к нему поближе. — Видишь, вон там… Огромная чаша.
— Вижу.
— Нам надо туда.
— Это «Медицина». В зеленой зоне. Нельзя атаковать тех, кто находится в зеленой зоне.
— Знаю. Но мы идем не атаковать. Нам всего лишь нужна небольшая услуга.
— Услуга?
— Да. Нам нужны данные.
— Почему ты не сказал раньше?
— А ты бы согласился?
— Не знаю. — Сергей смотрел на огромную чашу медицинского банка данных.
— Но сейчас ты уже не отступишься.
Я не спрашивал, я утверждал. Сергей промолчал. Если ты подключился, то раз и навсегда. Это становится жизнью.
— Мы не должны ломать, — сказал я, — мы должны войти. Но но с парадного входа.
— Почему не с парадного?
— Я уже пробовал.
— Но что мы ищем?
— Вы не ищете. Ищу я. От вас только помощь. Ты когда-нибудь слышал о системе трех точек?
— Слышал, — сказал Сергей. Вокруг начали проявляться другие члены группы. — Система трех точек — это минимальная схема подключения, необходимая для функционирования Виртуальности. Она работает все время.
— Совершенно верно. Все знают, где она находится?
— Наверху.
— Тоже правильно. Система трех точек выведена из Виртуального мира. Она снаружи. Это единственное созвездие, которое светит нам, когда мы подключаемся. — Я знал, что сейчас вся группа смотрит в небо. Туда, где горят три яркие звездочки. — Об этом писали многие. Есть много умных книг на эту тему. Но все они за ворохом слов и зауми прячут собственную некомпетентность. О системе трех точек известно только, что любые действия в Виртуальности связаны с этим созвездием. Так или иначе проходят через него. А значит, именно оттуда можно осуществлять контроль. Тот, кто сможет проникнуть в систему, будет владеть этим миром.
— Но ее никто не ломал…
— Ты хочешь сказать, не сломал? Не проник. Пытались многие.
— Но как? Мы же находимся на самом верхнем слое, а до звезд еще… — подал голос кто-то. Мне показалось, что это Мария.
— Ребята. Мы ныряем. А для того чтобы достичь звезд, надо взлететь.
— Я все равно не понимаю, какое это имеет отношение к нашей сегодняшней работе, — проворчал Сергей.
— Нам нужна информация о человеке, который однажды был там. — Я указал наверх. — И она хранится в «Медицине». Слышали про Белого Медведя?
Группа молчала. Только «быстрый» пробормотал что-то неопределенное.
— Он был одним из нас.
— Но почему «Медицина»?
— Я ищу его уже два года. Во время одной из атак его взял «спрут». Знаете, что это?
— Защитный модуль. Бот.
— Правильно. Бот высшего уровня. Если вас схватил «спрут», это очень плохо. У Белого Медведя не выдержало сердце. Это, наверное, его и спасло. Он не стал «рыбой». Он просто умер раньше. Ему сделали операцию. И после нее он пропал.
— Почему он не стал «рыбой»? — Сейчас у них была возможность спрашивать. Для того чтобы полностью подключиться, нужно время: начинать акцию сразу — чистой воды самоубийство.
— Никто не знает. В Виртуальности не умирают, тут сходят с ума. Сначала человек становится «рыбой», теряет ум, а уже потом… Потом неважно, что станет с телом, разум не вернется никогда. А Белый Медведь умер раньше. Группа прикрытия вовремя сообразила, что произошло, и успела доставить его в больницу. Я нашел тех, кто еще жив из той команды. Кто-то видел Белого Медведя после операции, но до конца в этом не уверен. Некоторые считают, что он не дотянул до больницы или окончательно умер под ножом хирурга.
— А если это действительно так?
— Я в это не верю. Я должен знать наверняка. Потому что если он сумел дойти до системы трех точек, то, значит, может и другой.
— Скажи, — подал голос Сергей. — Это только твое дело или…
— Или, — оборвал я. — Вы идете?
— Мы идем, — сказал Сергей.
Погружение. Далеко под нами темная бездна. Наша задача — падать. Опускаться. Сначала неторопливо, медленно, осторожно. Но чем глубже, тем быстрее. Чем быстрее, тем короче становится расстояние между нами. Расстояние одной фразы. Виртуальность имеет свой звук. Тут слово теряет смысл. И остается ритм. Колебания. Чего? Какая субстанция окружает нас? Через какие слои мы прорываемся? Что выталкивает нас на поверхность? Никто не знает. Виртуальность не существует в реальном мире. Она внутри нас. Это путешествие в глубины собственного Я. Погружение в себя.
Наконец мы достигли первого транспортного слоя. Тут движение было значительно более оживленным, чем у поверхности. Это чувствовалось кожей, необъяснимо, однако вместе с тем понятно. Словно сообщение, принятое мозгом напрямую, в обход слуха или зрения. Первый транспортный слой. Ежесекундно мимо нас проносились тысячи, десятки тысяч пользователей. Невидимых, но вполне ощущаемых. Повстречать случайного человека в Виртуальности невозможно. Мы подключились группой, зная об этом заранее, и только это позволяло нам взаимодействовать, видеть друг друга, слышать. Но вокруг нас тоже были люди. Мы чувствовали их присутствие так же, как они ощущали наше.
— Идем еще глубже, — скомандовал я. Фраза достигла ушей первого, через его ретрансляторы второго и далее по цепочке. Именно это и называлось «расстояние одной фразы». Когда сказанное тобой слово доходит до адресата само. Если бы расстояние между нами было больше, фраза незаметно прошла бы через ретрансляторы тех людей, которые находятся в этот момент рядом. Или в пустой зоне вообще не была бы услышана. Такова Виртуальность. — Нам нужен третий слой.
И снова погружение. Теперь быстрое. В темноту. И только три ярких звезды светятся за нашими спинами.
Второй транспортный слой — это уже зона повышенной плотности. Им не пользуются те, кто подключился из дома. Это область жизнедеятельности фирм. Малых и средних контор. Небольших представительств. Тут идет постоянный обмен данными, цифрами, знаками. Всем, за счет чего существует бизнес вообще.
Мы погружались все глубже. В самые темные зоны человеческого сознания. На третий транспортный слой. В царство серьезных корпораций, научных центров, правительственных организаций. Приходилось напрягаться, чтобы удержаться на этом уровне Виртуальности.
— Входим…
Транспортный поток легко втянул нас. Это было ни на что не похожее, удивительное ощущение, движение во всех направлениях одновременно. Необходимо было только выбрать направляющий вектор. Мгновение, и вот огромная светящаяся чаша начинает расти на глазах.
Перемещаться таким образом можно было до определенного момента. Потом движение становилось неуправляемым. Именно эта проблема и стала причиной разделения изначально одного транспортного потока на два, три, а потом и четыре. Труднее всего почувствовать момент перехода. Вот течение послушно, но всего лишь миг, все меняется, и из хозяина положения человек превращается в пленника.
Я немного ушел вверх. Наверное, можно было еще подождать, но есть четкое правило: «Если ты подумал, что пора выходить из потока, значит, действительно пора».
Вверх. Еще немного. Группа шла за мной. Маловероятно, чтобы ребята забирались дальше второго уровня, но сейчас действовали они правильно. Каждое мое движение синхронно повторялось за моей спиной.
Поток отпустил неохотно. Теперь чаша «Медицины» возвышалась над нами огромной, до самого неба башней чистого знания. Мы все еще неслись с большой скоростью, но движение уже не ощущалось.
— Разворачиваемся, — сказал я.
«Быстрый» переместился за мою спину, остальные перестроились «розеткой». Приближалась нулевая «человеческая» зона идентификации. После нее должны были начаться сложности.
Впереди замаячила фигура в светлом халате.
— Вы приближаетесь к информационному центру «Медицина». Доступ…
Мы в молчании промчались мимо, фигура в белом появилась снова.
— Вы приближаетесь к информационному центру «Медицина»…
Наша скорость была еще слишком высока.
Третий пункт очутился на нашем пути почти сразу же.
— Доступ только зарегистрированным пользователям. Прошу вас пройти идентификацию.
Конечно, это требование можно было проигнорировать. После третьего предупреждения автоматически включается тревога. Но почему-то хотелось заявить о себе. Чтобы где-то далеко, по всему миру разом, взвыли системы безопасности. Чтобы люди тревожно повернулись к вечно спокойным терминалам зеленой зоны.
Пусть знают. Это я. Белый Брат. Снова нарушаю закон.
Наша «розетка» пошла вперед, я развернулся и вмазал почти не глядя в бесконечно повторяемое:
— …пройти идентификацию. Прош… Что ты делаешь, птичка, на черной ветке, Оглядываясь тревожно? Хочешь сказать, что рогатки метки, Но жизнь возможна?
Виртуальность не разумеет слов. Эта глубина человеческого сознания не знает смысла. Любая сервисная программа общается с вами через интерпретатор колебаний той среды, которая нас окружает. Эту среду можно раскачать. Растревожить. Закрутить в заданном ритме. Слов, предложений, стихов. Да, конечно, можно было бы выдать бессмысленный набор звуков, имеющих определенный ритм, а то и воспользоваться специальным модулятором. Сейчас многие поступают именно так, но это все-таки дурной тон.
Я задержался на секунду, чтобы посмотреть, как сказанные мной слова рвут на части фигуру в белом халате. Как колеблется, постепенно затихая, мир вокруг нас.
Слова не имеют значения, только ритм.
Вскоре я догнал основную группу, отметив, что «быстрый» действительно хорошо удерживает дистанцию. Даже когда я отстал, парнишка висел рядом.
— Впереди!.. — выкрикнул Сергей. Концовка фразы смялась, не дошла до меня. «Медицина» в экстренном порядке вычищала подключения. Плотность ретрансляторов вокруг нас становилась меньше.
Я подобрался поближе.
— Повтори.
— Впереди первая линия.
— Вы знаете, что делать.
Первая линия — это не страшно, это для совсем зеленых. Всего лишь первый слой ночных кошмаров. Их нечеловеческой части.
Группа разошлась в стороны.
Словно из небытия вынырнули «пиявки». Черные плоские боты-модуляторы. Никаких мозгов, никакого разнообразия, только звуковая волна определенной частоты. Глушилка.
«Пиявки» прыснули в стороны, пытаясь охватить всю группу разом. Но «розетка» разлетелась слишком широко. Драгоценные секунды были впустую потрачены на переориентацию. Я видел, как перед ребятами возникают стоячие звуковые волны, компенсирующие вой глушилок. Мне очень хотелось знать, что используют новички, но расстояние не позволяло. Как-то раз, давным-давно, я, еще очень-очень зеленый, оказался рядом с Длинным Пером, уничтожившим первый «батискаф». Мощь его оружия меня потрясла. Именно после этого случая я забросил свои автоматические модуляторы, вопилки-кричалки и перешел на стихи.
Видимо, я выглядел не самой опасной мишенью. На меня отвлеклась только одна «пиявка». Я почувствовал вибрации, исходящие от нее, издалека. Пока слабые, но нарастающие. Древко твое истлело, истлело тело, в которое ты не попала во время Оно. Ты заржавела, но все-таки долетела до меня…
Заканчивать не пришлось. Плоская черная пластинка дернулась, изогнулась, размазалась и пошла вниз, вниз, в темноту глубины. Фактически четверостишье было «стоячее», но примитивному боту первой зоны хватило легкого диссонанса во второй же строчке.
Мимо, откуда-то сверху, проплыла другая «пиявка», убитая кем-то из нашей группы. До меня донеслось: Революция, Как проституция, — Нелегальна…
Кто-то лихо работал на трех строчках. В первой зоне этого было достаточно.
Зеленая колоссальная чаша «Медицины» становилась все ближе. Она уже закрывала полностью все пространство впереди, когда на нас вышли «батискафы».
Группа приблизилась ко мне, мы пошли одним кулаком.
«Батискаф» — существо более сложное, чем «пиявка». Прежде всего бронированное, и простым волновым возмущением пространства его не возьмешь. Эту круглую посудину надо раскачать, сделать нестабильной. К тому же бот уже знает оборонительные азы. По крайней мере ьполне уверенно создает стоячие волны. Слава богу, его не оборудовали синтезатором речи, иначе нам пришлось бы туго.
Очень немногие могли утопить «батискаф» в одиночку. Требовалась согласованная работа всей группы. Бронированная махина бота не переносила разницы в ритмах.
— Поехали по кругу, — скомандовал я. — Начинает Сергей. Заканчиваю я.
«Батискаф» стремительно приближался.
Сергей молчал.
Сказать слово сейчас означало спровоцировать бот на упреждающую атаку. Он учует волну и даст залп такой мощности, чтобы завалить наверняка и всех.
Сергей молчал. Мы приблизились настолько, что я уже мог разглядеть мембраны звуковых орудий на толстых стенках «батискафа».
До выстрела оставались считаные секунды. Все химеры — по клеткам. Этапы пройдены. И на лавровых ветках Слезинки Родины Не заметны.
За ним подхватила Мария: Жизнь обносит железным забором Все, чем я дорожу на земле, Жизнь берет мою душу измором, Приучая к тоске, как к игле.
Следом за ней послышался невнятный, разбитый на тройки рев глушилки Стаса. Парнишка использовал стандартную схему. Не слишком надежно, но сейчас действенно. Что-то заговорил Роман. Его слова спотыкались, путались. Перед нами плыло жаркое марево. Пространство впереди потемнело. Через эту неверную занавесь я видел, как волнуется «батискаф», пытаясь подстроиться под нужный ритм, выставить контрволну. Но не сейчас. Проституция будет легальной. Конституция — оригинальной.
Это Роман. Я понял, кто давил трехстишиями «пиявок» в первой зоне.
Слово было за мной. Я всегда твердил, что судьба — игра. Что зачем нам рыба, раз есть икра. Что готический стиль победит, как школа, Как способность торчать, избежав укола. Я сижу у окна. За окном осина. Я любил немногих. Однако сильно.
Страшное мерцающее облако накрыло обреченный бот. И за мгновение до того, как он разлетелся дымными осколками, я далее успел пожалеть его. Не каждый может сочинять стихи, не каждый может даже их читать. Читать так, чтобы ясен был не смысл, а ритм, построение звуков в сложные узоры. Когда-то давно мне казалось, что тут, в Виртуальности, жить легко. И любой, начитавшийся стишков, может вовсю пиратствовать в корпоративных сетях. Однако потом все оказалось сложнее. Виртуальность, как часть сознания подключившегося, оказалась нечувствительна к простому зазубриванию. Ритм должен был странным образом ложиться на душу человека. Быть где-то внутри. На некоем, закрытом от света, неосязаемом уровне восприятия. Иначе первая же «пиявка» превратит неудачника в овощ.
Стихи как программы — кто-то умеет их писать, кто-то нет. Кто-то пользуется уже готовыми, а кто-то просто подбирает ключи.
Мы мчались к зеленой башне, окруженные облаком слов и звуков.
Где-то далеко-далеко нашего возвращения ждали наши тела. Капал физраствор. Гудела вентиляция. За мониторами сидела вторая группа. Ребята пытались замаскировать нас. Представить ложными обращениями, случайными контактами, неизбежными в виртуальной среде. Они грузили защитную оболочку имитациями вторжения, отвлекали внимание. В это же самое время такая же группа работников «Медицины» пыталась отследить канал подключения. Отбросить ложные цели. Пустить по нашему следу собак. Скинуть нам на голову спецназ.
Сейчас все решала скорость. К месту прорыва стягивались «призраки». Боты последней зоны обороны, встреча с которыми не сулила ничего хорошего.
Я был уже на границе зеленого, сказочного света, когда сверху оглушительно охнуло, и мир вздрогнул. В тело впилась боль. Мне показалось, что все мои органы одновременно рванулись в разные стороны. Еще чуть-чуть, и я порвусь. Лопну кровавым мыльным пузырем. В глазах потемнело.
Я дернулся вниз. Извернулся, чтобы увидеть, как бьется в конвульсиях Роман и медленно дрейфует вниз, в черноту, Мария. Над нами нависла огромная «акула» из призраков последней линии. Сзади торопливо подтягивались распуганные «батискафы».
Кто-то, кажется Сергей, извернулся так же, как я, и бил метко, рвано: Революционный держите шаг, Неугомонный не дремлет враг.
«Акула» не торопясь набиралась сил для следующей атаки. Слишком популярный ход. Тут, в Виртуальности, Маяковский так и просился на язык. Многие боты к нему были уже нечувствительны. Я знал, что сейчас анализаторы «акулы» цепко держат нас на прицеле, ловя отголоски нервных импульсов, биений сердца. Она сейчас подбирала ключик к нервной системе каждого из нас. Чтобы ударить наверняка.
Последний раз дернулся Роман. Его движения сделались осмысленными. Это кто-то из резервной группы подключился на готовой подвеске. Мария «ожила» чуть позднее. Замешкалась. На самом деле я знал, что сейчас ее тело выволакивают из паутины ремней. Отключают систему жизнеобеспечения. Пытаются вернуть… Уже осознавая безнадежность своих действий.
— Оставь ее! — закричал я Сергею. — Оставь! В зелень! В зелень уходи!
Меня услышали, но уйти от второго удара «акулы» успели не все.
И сейчас, где-то далеко-далеко, снаружи, из подвески выволакивали еще одно тело. Парнишка, занявший место Марии, разделил ее судьбу.
«Рыба».
Я смотрел, как тает «акула». Как нервно подрагивают ее плавники. Истончаются. Бледнеют на глазах. Призрак втянулся обратно. Туда, откуда вышел. В коллективное подсознание.
— Пойдем, — с трудом выдавил я. — По очереди. В ключевых точках буду оставлять по одному.
Лабиринт. Зеленые стены. Направлений нет. Сейчас от меня не зависит ничего. Задача поставлена. Поисковый модуль включен. Я могу только падать. Опускаться в зеленое, в огромную изумрудную чашу. Гудок. Занято. Гудок. Я падаю. Опускаюсь. Все ниже, глубже.
Где-то на середине кольнуло под сердцем. Остро.
— Сергей, останься, — прошептал я.
Первая ключевая точка. Чтобы потом вернуться, потребуются четыре.
Падать. В зеленое. Находиться на грани. Сознания.
Укол.
— Роман, останься…
Укол.
— Мария…
Я говорю с «рыбами». Они смотрят на меня холодными блюдцами глаз. Не мигают. Я называю их имена. Мертвые идентификаторы того, чего больше нет. За мной тянется эта цепочка. Холодных, пристальных глаз, которые уже не видят меня.
— Стас…
Поисковый модуль рассчитал точки возврата. Ему ничего не стоило привести меня к искомой информации сразу. Но тогда я бы никогда не нашел дороги назад, вечно дрейфуя в зеленом изумруде, растворяясь в нем, становясь его частью. Ключевые точки позволяли мне вернуться.
Где-то впереди замаячила яркая звездочка.
Я подплыл. Протянул к ней руки, чувствуя, как разливается по ладоням тепло.
Объект. Цель. Данные.
По спине пробежал холодок. Сковал ноги, грудь. Из-за плеча высунулось длинное щупальце.
— Антон! — Я толкнул яркую звездочку «быстрому». Он подхватил ее и исчез. — Уходи…
Я извернулся и лицом к лицу столкнулся со «спрутом».
Тупая морда, глаза-тарелки, в которых отражается мое лицо.
Редкая неудача.
Боты высокого уровня никогда не плавают в таких местах, потому что никто не нападает на объекты, расположенные в зеленой зоне.
Прости меня, Белый Медведь.
Я почувствовал, что «спрут» тянет меня на глубину. Изумрудная зелень вокруг нас потемнела, это была уже не ласковая вода, а гибельное болото. Там, на глубине, любое слово, любой звук подобен разорвавшейся гранате.
Успеть немного раньше… Простимся, До встреч в могиле. Близится наше время.
Когда заговорил «спрут», меня передернуло. Это была умная машина. Ну что ж! Мы не победили. Мы умрем на арене.
Пространство заколыхалось, задергалось. Граница ритмов, волн, проходила через нас. Тем лучше: не облысеем От женщин, от перепоя…
…А небо над Колизеем…
В сцепке менять ритм было нельзя. Ни я, ни «спрут» не могли просчитать вероятную реакцию среды. Такой фокус мог пройти во время боя на расстоянии. И тогда вероятность победы у бота была велика. Но не сейчас.
…Такое же голубое, Как над родиной нашей, Которую зря покинули…
Секундное промедление, и стоячая волна огромной силы пойдет в сторону замешкавшегося. Разорвет, сомнет, уничтожит. Ради славы, А также Ради золота римлян.
Я знал этот стих лучше, чем люди знают свое имя. И «спрут» знал его так же хорошо. Впрочем, Нам не обидно, Разве это обида. Просто такая, Видно, Выпала нам планида…
Морды «спрута» почти не было видно за темной волной. Близится наше время… Люди уже расселись. Мы умрем на арене.
«Гладиаторы» были моей последней надеждой. Я не сбился. Не потерял ритма. И последнее слово осталось за мной. Людям хочется зрелищ.
Я еще видел, как в разные стороны полетели ошметки тела бота. Как лопнули глаза-блюдца. А потом, вероятно, волной зацепило и меня. Череп стиснуло болью. Все потемнело вокруг. И когда я открыл глаза, мое тело, плотно оплетенное паутиной щупалец, медленно опускалось вниз. В глубину. Без шансов на возврат. Болотно-зеленый менялся на серый, который все больше темнел. Мне не всплыть. Кончилось…
Я — «рыба». И буду ею всегда. Не умру. Всегда, пока существует Виртуальность, я буду опускаться в темноту. Собственного сознания. Глубже и глубже, туда, где нет дна. Рыбы зимой живут. Рыбы жуют кислород. Рыбы зимой плывут, Задевая глазами лед. Туда, Где глубже. Где море. Рыбы. Рыбы. Рыбы.
Безнадежные волны уплывали вверх. Чтобы затеряться, стать фоном.
Виртуальность существует, пока есть чье-нибудь сознание, которое поддерживает ее. И я, мой разум, есть, пока существует Виртуальность. Так змея заглатывает собственный хвост. Рыбы плывут зимою. Рыбы хотят выплыть. Рыбы плывут без света. Под солнцем Зимним и зыбким.
Меня перевернуло. И я закрыл глаза, чтобы не видеть той страшной тьмы, в которую опускался.
— Белый Брат, — шепнуло пространство. — Белый Брат…
Я замотал головой, чтобы не слышать.
— Белый Брат…
Но я только сильнее стиснул веки. Зубы. Сходить с ума — это гораздо хуже, чем умирать.
— Белый Брат! — И что-то ухватило меня сзади. Темнота светлела, делалась серой, потом зеленоватой.
И из страшного, немого болота я выплыл на поверхность.
— Белый Брат! — Плотно спеленатое тело развернулось, будто само по себе. На меня смотрел «быстрый».
— Не надо было… — выдавил я.
Он рискнул. Нырнул. Ушел так глубоко, насколько мог.
— Я шел на ваших рыб.
— Они не мои…
А потом мы всплыли. И отключились.
— Легкий Ветер, — я коснулся ладонью плеча того, что когда-то, давным-давно, едва ли не вечность назад, назвался Сергеем.
— Быстрый Рыбак. — И Антон улыбнулся, забывая, как его звали раньше.
Еще пять имен.
И три «рыбы». Ночными кошмарами они будут возвращаться ко мне. Из страшной глубины моей головы. Мой язык так и не повернулся сказать Быстрому Рыбаку, что меня действительно не надо было спасать.
Я нашел его не в каком-нибудь экзотическом месте. Таких мест просто не осталось в мире. Все истоптано, исхожено вдоль и поперек. Каждая черточка, каждая песчинка посчитана и нанесена на карту. Любая экзотика кажется уже пошлостью. Хотя понимают это немногие.
Я нашел его на окраине города.
В доме, который поддерживал нижние купола. Круглая огромная колонна, уходящая в небо.
И панорамная полоска монитора на стене показывает фермы и бетон строящегося города. Несуществующее окно. В реальный мир.
Белый Медведь посадил меня в центре комнаты. Он был рад. Только горчила немного улыбка. Грустью.
Мы пили чай. Настоящий. Не синтезированный. Где он его взял?
— Ты ведь пришел спросить про систему трех точек?
— Да, Белый Медведь. Нам нужна эта система.
— Тебя послало Братство?
— Да. Но неофициально. Это что-то вроде закрытого дела. О моей миссии знают немногие.
— Миссии. — Белый Медведь улыбнулся. — Какие красивые слова. Братство любит неофициальные дела.
— Чтобы найти тебя, пришлось постараться.
— Ну, хорошо, пусть будет миссия. Иначе все жертвы могут показаться напрасными.
— Нам нужен путь в систему.
— Это невозможно.
— Ты сделал, значит, возможно.
— Да, конечно. — Белый Медведь развел руками. — Но цена… Ты же не знаешь, какой может быть цена. Особенно для такого, как ты. Или любого из Наставников Белого Братства.
— Мы боремся с черным миром.
— Да, и нас исчезающе мало. Люди живут по другим законам. Этот мир на семьдесят процентов черный. Но даже оставшимся тридцати, огромной цифре, наша борьба не нужна. Мы экстремисты.
— Это не значит, что не нужно бороться. Белый Медведь кивнул.
— Я тоже так считал. Мы похожи на индейцев. Последние из могикан. У нас такие же имена. У нас своя правда. Но борьба уже проиграна.
— Ты стал другим. Где ты так изменился?
— В сердце, — глухо ответил Белый Медведь.
— Не понимаю.
— Я умер. Ты это знаешь. У меня не выдержало сердце. Редчайший случай на самом деле. Ребята вытянули меня из подвески и закинули в больницу. Странно, но хирурги вытащили меня.
— Все это мне известно.
— Но ты не знаешь другого. Вот тут, — Белый Медведь дотронулся до груди, — тут бьется черное сердце.
Я молчал.
— Его звали Николас Лимбе. Кениец. Погиб в автокатастрофе. И у него было здоровое сердце. В отличие от моего. Я узнал это потом. После операции.
— Ну и что? Сердце какого-то черного… Сердце не имеет цвета! Мышца…
— Я тоже так думал. Но оказалось, что это не так. В моей груди билось черное сердце, и я ничего не мог с этим поделать.
— Я по-прежнему ничего не понимаю.
— Тот, кто не подключался, никогда не поймет логики подключившегося. Ты никогда не ощущал этого… В твоей груди бьется сердце белого человека. А в моей… Я стал по-другому слышать, Белый Брат. Я стал по-другому видеть. Это чувство ритма. Мое сердце… Слышал такое выражение: «Чувствовать сердцем»?
— Ну и что?
— Я чувствую сердцем. Моим черным сердцем. Чувствую биение жизни вокруг меня. Ее ритм. И я не знаю, разум ли мой подчиняется сердцу или сердце все-таки подчиняется разуму. Я не подключался два года.
— Почему?
— Ритм, — коротко ответил Белый Медведь. — То, что определяет Виртуальность. Ритм — вопрос сердца. Я понял это тогда, подключившись впервые после операции. Понял, что стал другим. Совершенно другим человеком. Тебе очень трудно будет понять то, что почувствовал я. Мне просто страшно, подключившись, утратить остатки разума. Я боюсь власти моего сердца.
— По-моему, это шизофрения…
— Вся Виртуальность — это шизофрения! Это область чувств, в которую мы влезли, думая, что можем все подчинить себе. Каждый подключившийся — псих! — Белый Медведь вскочил. — Во мне бьется черное сердце, и оно изменяет меня. Мне больно оттого, что эта планета теряет свой разум. Свое белое начало. Но мы не можем с этим ничего поделать. Когда-то раньше, может быть, могли, но не сейчас. Человечество живет внутрь себя, оно развивается в область чувств, туда, где властвует сердце, а не разум. Его становится все меньше. Мы сами, когда-то давно, выбрали этот путь. Если разум не постигает внешний мир, он слабеет. И его место занимает сердце. В этом мире оно черного цвета. Понимаешь? У Земли черное сердце…
— А система трех точек?
— Я был там.
— Как?
— Все то же самое, — Белый Медведь пожал плечами. — Чем выше ты поднимаешься, тем больше сопротивление. И нужно поймать ритм. Уловить гармонию этих колебаний. Почувствовать их…
— Как?
— Сердцем. — Белый Медведь прижал руки к груди. — В этом самое грустное. Ты должен почувствовать ритм сердцем. И чем выше ты поднимаешься, тем больше власти у твоих чувств, у сердца. Оно или разорвется, или завладеет тобой полностью. Мое черное сердце овладело мной. И я не смог…
— Не смог чего?
Белый Медведь странно посмотрел на меня.
— Я не смог уничтожить ее. Не смог пойти против веления сердца.
— Ее?
— Виртуальность. — Белый Медведь нагнулся. Наши лица оказались очень близко. — Навсегда закрыть путь к сознанию, навсегда изгнать человечество из бессознательного состояния, в котором оно находится.
— А контроль?
— Вранье, — коротко ответил Белый Медведь. — Достичь системы трех точек я смог только благодаря черному сердцу. И я знаю, система трех точек не контролирует Виртуальность. Это миф. Она поддерживает ее. Только благодаря системе Виртуальность вообще существует, понимаешь? Теперь ты можешь себе представить, что собой представляет это созвездие?..
Мы еще некоторое время пили чай. Молчали. Потом разговаривали на какие-то отвлеченные темы. Он рассказал мне, как делает деньги. Я посоветовал ему не вкладываться в ряд банков. Он понимающе кивал.
Покинув его, я спустился вниз. На нижних уровнях было не так холодно.
Я вытащил телефон, прилепил гарнитуру к щеке, набрал номер.
— Ты нашел его? — спросили в трубке.
— Да. Нашел.
— Он нам поможет?
— Нет.
— Почему?
— Белый Медведь сошел с ума.
И мне стало страшно оттого, что это, наверное, правда. Он растерял свой разум. Но живет. Сердцем.
Назад: ВАСИЛИЙ ГОЛОВАЧЕВ ЗАПАСНЫЙ ВЫХОД
Дальше: АЛАН КУБАТИЕВ АРЕНДА