«Европейский концерт»

Книга: Первая сверхдержава. История Российского государства. Александр Благословенный и Николай Незабвенный

Коллективная безопасность

С сентября 1814 года в Вене начался съезд победителей, который должен был определить новую карту Европы. К этой обычной после всякой большой войны задаче прибавлялась еще одна, совершенно новая и, прямо скажем, величественная: создать систему, при которой войны в Европе вообще станут невозможны.

Венский конгресс стал первой попыткой международного сотрудничества ради мира, а созданную им конструкцию, получившую название «Европейский концерт», следует считать предшественницей Лиги Наций и ООН.

Во встрече участвовали все европейские страны за исключением Турции, но решения принимались в узком кругу, который можно считать прообразом нынешнего Совета Безопасности. К нему принадлежали три «великие державы» (именно тогда впервые появился этот термин), то есть Россия, Англия и Австрия, к которым за свои боевые заслуги и понесенные жертвы приравнивалась Пруссия. Россию представляли царь и молодой дипломат Карл Нессельроде; Англию – герцог Веллингтон; Пруссию – канцлер Гарденберг; Австрию – император Франц и канцлер Меттерних, который являлся автором идеи о новом миропорядке. Через некоторое время важную роль стал играть представитель побежденной Франции князь Талейран – исключительно благодаря своей феноменальной ловкости. Прочие делегаты политического значения не имели.

Александр прибыл в Вену, увенчанный славой спасителя Европы и уверенный, что будет первой скрипкой в этом оркестре. Во время Заграничного похода он очень хотел возглавить союзную армию, но не решился (и правильно сделал), однако в своих дипломатических талантах царь нисколько не сомневался.

Его ждали обиды и разочарования. Талейран оказался хитрее, Меттерних умнее, европейцы вместо благодарности относились к России с подозрительностью – никому не нравилось, что она претендует на первенство. Ожидаемого триумфа не получилось. Если Александр и играл первую скрипку, то дирижером в Вене являлся Меттерних.

Некоторые вопросы впрочем были решены с относительной легкостью.

Восстанавливалось голландское королевство (в 1810 году Наполеон присоединил его к Франции); оно теперь называлось Нидерландским и включило также территорию будущей Бельгии. Австрия вернула себе итальянские владения. У Дании за верность Наполеону отобрали Норвегию – передали ее союзной Швеции. Итальянским Бурбонам возвратили Неаполь. Вместо упраздненной в 1806 году Священной Римской империи учредили Германский союз. Возникла новая страна Швейцария, объявившая о том, что никогда не будет участвовать ни в каких войнах. Сардинское королевство получило назад Савойю и Ниццу.

Но камнем преткновения стал роковой «польский вопрос». Александр рассчитывал навсегда закрыть его, присоединив к России герцогство Варшавское. Часть этой территории раньше принадлежала Пруссии, но царь придумал способ удовлетворить союзника, отдав ему Саксонию. Пруссия была не против – это сделало бы ее самым сильным государством германского региона, однако подобный поворот событий не устраивал Австрию, которая сама претендовала на всенемецкое лидерство. Встревожилась и Франция, опасавшаяся возникновения сильной единой Германии (как покажет будущее – не напрасно). Англии же не нравилось дальнейшее усиление России. К этому времени уже было ясно, что по-настоящему великих держав в мире теперь только две: Британия и Россия, и их соперничество неизбежно. В начале 1815 года Австрия, Англия и Франция даже заключили секретное соглашение о противодействии российским планам. Дело шло чуть ли не к войне между победителями.

Александр очень сердился и расстраивался, а однажды в порыве возмущения даже отправил «коварному интригану» Меттерниху вызов на дуэль, что повергло всех в недоумение. (Потом царь пригласил австрийского канцлера и сказал ему: «Оба мы христиане, и наша Святая Вера приказывает нам забывать все обиды. Обнимемся и забудем всё».)

И вдруг ситуация переменилась.

В марте 1815 года Наполеон высадился на материке и с поразительной скоростью вернул себе власть. В Европе началась новая война, и Россия опять стала всем нужна и для всех важна.

Сразу нашелся компромисс в польско-саксонском вопросе. Саксонию не отдали прусскому королю, но вернули ему кусок Польши; другой кусок достался Австрии; основная же часть бывшего герцогства вместе с Варшавой переходила к России в качестве полуавтономного Царства Польского.

Если бы союзники знали, что управятся с Бонапартом и без русской помощи, столь выгодных условий Россия не получила бы.

Бонапарт просидел в своей комфортабельной средиземноморской ссылке, на итальянском острове Эльба, только десять месяцев. До него постоянно доходили вести, что народ недоволен Бурбонами, что союзники переругались между собой, что французы ностальгируют по былой славе. Кроме того, из русского, немецкого, испанского плена вернулись ветераны – из них можно было собрать армию лучше той, что была у императора в последний период войны. Главная же причина, по которой Наполеон пустился в новую авантюру, несомненно была психологической. Человеку, который поверил в свою исключительность, трудно отказаться от величия. В конце концов экс-императору было всего 45 лет.

После высадки Наполеон дошел до Парижа за две недели. Повсюду его встречали с восторгом, королевские войска вставали под его знамена. Людовик XVIII и его правительство бежали без сопротивления.

Сразу же начался набор в армию, которая за два месяца увеличилась почти впятеро. Наполеон решил, что этого хватит для разгрома англо-прусской армии, группировавшейся близ французских границ, в Бельгии. Нужно было торопиться, пока не подошли русские с австрийцами.

Но Бонапарт переоценил свои силы. Для того чтобы одолеть наскоро сколоченную французскую армию, хватило и англичан с пруссаками. 18 июня 1815 года при Ватерлоо они разгромили Наполеона и положили конец его кровавой карьере. За последний всплеск бонапартовской мегаломании пролили свою кровь еще 125 тысяч человек.

Краткая реставрация Наполеона вошла в историю под названием «Ста дней» (хотя, если быть точным, продолжалась эта эпопея 111 дней).

Бонапарт сдался англичанам и был отправлен теперь уже очень далеко, на край света, в южную Атлантику – под надежный караул.

Великие люди мирятся. И. Сакуров

Европа до Венского конгресса. М. Романова

Европа после Венского конгресса. М. Романова

Франции этот рецидив бонапартизма обошелся дорого – теперь условия мира стали жестче. Стране назначили контрибуцию в размере 700 миллионов франков, да еще на всякий случай ввели оккупационный корпус из 150 тысяч солдат. Содержать его тоже предстояло французам.

Но главным результатом Ста дней было осознание хрупкости мира в Европе. Теперь державы отнеслись к идее коллективной безопасности со всей серьезностью. Официально возобновился четверной союз России, Англии, Австрии и Пруссии как гарант европейского равновесия. Эти страны брали на себя ответственность согласовывать все конфликты путем переговоров и арбитража, а не силой оружия.

И система всеевропейского мира, созданная Венским конгрессом, в самом деле долго, почти четыре десятилетия, оберегала континент от больших войн между державами. «Европейский концерт» исполнял иногда очень нервную, но неизменно мирную музыку. Если же историческая репутация у меттерниховского проекта неважная, то объясняется это второй его направленностью – реакционной.

Коллективная несвобода

Ко времени Венского конгресса русский царь успел разочароваться лишь в собственных подданных, но в последующие годы ему пришлось убедиться, что европейцы тоже еще не созрели для свободы. Народы жаждут прав, но не умеют с ними обращаться и, дай им волю, запалят новый пожар – к такому печальному выводу постепенно пришел воспитанник Лагарпа.

Европу действительно лихорадило. Искры 1789 года разлетелись во все стороны и продолжали тлеть, разгораясь то там, то сям – всюду на свой лад. Союз старых монархий справился с великим завоевателем, но не с идеями великой революции. Можно было вернуть на трон Бурбонов. Нельзя было запихнуть Европу назад в восемнадцатый век.

Не получилось это прежде всего в самой Франции, несмотря на репрессии и казни после Ста дней, несмотря на иностранную оккупацию.

При этом прочно установившееся мнение, что Бурбоны «ничего не забыли и ничему не научились», не вполне справедливо. Многие новшества, привнесенные революцией и Бонапартом, были сохранены – прежде всего конституция. После реставрации монархия перестала быть абсолютной. В стране существовали депутаты, выборы, довольно задиристая пресса. Свободы стало больше, чем при наполеоновском режиме, вполне тоталитарном. И все же народ был недоволен, раздражен. Частичный возврат помещичьих и церковных земель, люстрация бонапартистов, к которым были причислены многие офицеры и чиновники, а пуще всего национальное унижение, прочно связанное с Бурбонами, порождали непрекращающееся брожение. Оно выражалось не только в парламентских баталиях между левыми и правыми, но и в заговорах, в политических убийствах. Так в 1816 году раскрыли подпольную организацию под названием «Патриоты» и во устрашение предали ее руководителей жестокой казни: сначала отрубили руку – за цареубийственные помыслы, потом голову. В 1819 году в Париже бунтовали студенты. В 1820 году ремесленник-бонапартист убил королевского племянника герцога Беррийского, считавшегося реакционером.

В Германии революционное движение имело сильную националистическую окраску – в том смысле, что немцы желали объединиться в одну нацию. Патриотический подъем, первоначально обращенный против Наполеона, носил не прусский, а общегерманский характер.

Прусское правительство само запустило этот сильный, но опасный для абсолютной монархии двигатель своей знаменитой педагогической реформой.

После разгрома 1806 года страна лишилась самых богатых областей, почти всех доходов от промышленности и торговли. Единственным источником государственного благосостояния остались люди. Тогда Фридрих-Вильгельм III объявил: «Государство должно заместить духовной силой то, что оно потеряло в физической». В 1807 году правительство освободило крестьян, а затем вложилось всеми своими ресурсами в образование – создало систему народных школ, основало новые университеты. Эта «инвестиция в человеческий капитал» оказалась весьма эффективной: повышение уровня образования привело к оживлению частной инициативы, промышленному росту, развитию торговли. Но был и другой, неприятный для монархии результат – люди «стали много о себе понимать», добиваться новых прав. Активнее всего вели себя студенты, создававшие уже не прусские, а общегерманские братства. И требовали они не только национального единства, но и конституции, свобод, социального равенства. Горячие головы готовы были взяться за оружие. Императора Александра больше всего потрясло убийство в 1817 году ультраправого публициста, российского «агента влияния» Августа фон Коцебу – его на брутовский манер, с возгласом «Умри, предатель Отчизны!» заколол кинжалом экзальтированный студент.

Убийство Коцебу. Рисунок начала XIX в.

На юге Европы «якобинский дух» не исчерпывался одними только конспирациями и политическими убийствами.

Клокотала Испания, которая все не могла успокоиться после французского нашествия. Монархия защитить страну не смогла, за оружие пришлось браться народу, и это навсегда подорвало авторитет королевской власти.

Фердинанд VII вызвал всеобщее возмущение, когда отказался признавать конституцию, принятую в разгар освободительного движения. Король пошел на эту крайнюю меру по необходимости: колониальная империя разваливалась на куски, по всей Латинской Америке бушевали революции, и подавить их можно было только при очень сильной власти. Но войска, приготовленные к отправке за море, взбунтовались, и революция началась в самой Испании. Король был фактически свергнут, в стране началась гражданская война между роялистами и республиканцами.

Такие же процессы разворачивались в Италии – как на юге, так и на севере. Еще во времена антифранцузского сопротивления возникла сеть тайных организаций, члены которых называли себя «угольщиками» (carbonari). После 1815 года, как в Германии, освободительное движение переросло в общенационально-объединительное, притом с сильным антимонархическим и антиклерикальным уклоном, а в областях, принадлежавших Габсбургам, еще и с антиавстрийским. Восстания вспыхнули и в королевстве Обеих Сицилий, и в Пьемонте. Тамошние монархи были не в силах справиться с мятежниками собственными силами, шли им на уступки, соглашались ввести конституцию.

Эти тревожные процессы окончательно убедили Александра в пагубности либерализма: он несет хаос и гибель. Религиозная экзальтация, порожденная «грозой двенадцатого года» и питаемая пророчествами баронессы Криденер, побуждала самого могущественного государя Европы искать спасение не в ухищрениях человеческого ума, а в Боге. У Бога нет ни конституции, ни избирателей; Он мудр и милосерден; Он лучше знает. Так же должно быть и на земле. Государи сами будут решать, когда пришло время предоставить народу те или иные свободы. Священная обязанность европейских монархов – управлять этим процессом, не выпускать его из-под контроля.

Так возникла инициатива создания Священного Союза монархов, который будет удерживать Европу не только от войн, но и от революционных потрясений. Недостаточно избегать международных конфликтов, нужно еще и «подморозить» стихийные освободительные движения. Солидарности низов необходимо противопоставить солидарность государей.

Так идея Меттерниха дополнилась идеей Александра; принцип коллективной безопасности соединился с принципом коллективной несвободы – и первое без второго стало невозможно. Нельзя отрицать, что формула эта выглядела вполне логично. Когда в ходе революции 1848 года рухнет вторая ее составляющая, вскоре развалится и первая.

На первых порах прочие вершители мировых судеб отнеслись к мысли о создании какого-то боговдохновенного союза как к блажи – мистические увлечения «Северного Сфинкса» к этому времени были общеизвестны. Меттерних назвал идею пустой химерой, но впрочем безвредной. Почему бы не сделать царю приятное, выторговав взамен что-нибудь посущественней?

С некоторым сочувствием отнесся к идее прусский король Фридрих-Вильгельм. Австрийский император Франц – пиетист, подверженный влиянию иезуитов, – подписал договор неохотно, по настоянию Меттерниха.

Была выпущена декларация, что «три союзные государя почитают себя аки поставленными от Провидения для управления тремя единого семейства отраслями» и обязуются «приносить друг другу услуги, оказывать взаимное доброжелательство и любовь, почитать себя как бы членами единого народа христианского». Конкретной программы в документе не содержалось, и Меттерних назвал его «пустым и трескучим». Однако стремительное распространение «революционной заразы» вскоре заставило всех участников, включая и Меттерниха, отнестись к Священному Союзу всерьез.

В течение ряда лет эта ультраконсервативная организация активно противодействовала повсеместному натиску вольнолюбия и в конце концов – на время – притушила этот пожар.

Постепенно в Священный Союз вступили и другие монархи – либералы считали эту организацию «заговором правителей против народов». Из держав в стороне осталась только Англия, которой всё это очень не нравилось. Британия уклонилась от формального участия в Священном Союзе, сославшись на то, что является конституционной монархией и должна руководствоваться не волей Божьей, а решениями парламента. Теперь же Лондон оказывался в стороне от принятия решений и выражал свое недовольство, ратуя за попираемые свободы. На самом деле англичанам не нравилось возросшее влияние России, главного геополитического конкурента.

Священный Союз управлял континентом при помощи международных конгрессов, и созывались они часто: четыре раза за четыре года.

Первый по счету, Ахенский (1818), был относительно спокойным, поскольку испанская и итальянская революции еще не разразились. Главной темой было «прощение Франции», которую освободили от обязанности содержать оккупационный корпус. Королевское правительство в это время возглавлял царский ставленник герцог Ришелье, в недавнем прошлом новороссийский генерал-губернатор, и Александр решил помочь своему протеже. Был расчет на то, чтобы покрепче привязать Францию к России. (Из этих планов ничего не выйдет – французы предпочтут союзничать с Англией.)

Второй конгресс, в Троппау (1820), был уже очень нервным – в Пьемонте и Неаполе восстал народ, Австрия забеспокоилась за свои итальянские владения и просила санкции на вооруженное вмешательство. На съезде была принята резолюция, которая давала державам право на военное вторжение в другие страны, если там происходит революция.

Почти сразу же пришлось собирать еще один конгресс, в Лайбахе, потому что ситуация на юге Италии стала катастрофической: король Фердинанд был вынужден согласиться на конституцию и отчаянно просил о помощи. Державы дали Австрии мандат на немедленные действия. Были введены войска, революцию подавили силой иностранных штыков. В апреле австрийцы вторглись в Пьемонт, где помогли королевским войскам справиться с бунтовщиками. На Апеннинском полуострове повсюду торжествовала реакция. Священный Союз доказал свою действенность.

Веронский конгресс Священного Союза. Неизвестный художник

Но Веронский конгресс 1822 года обнаружил коренное противоречие между общей целью союза и национальными интересами его членов.

Стороны довольно легко договорились, что испанской революции пора положить конец. Выполнить это общественное поручение охотно взялась Франция, которая в следующем году отправила в Испанию восемьдесят тысяч солдат и потом, вернув королю власть, половину контингента оставила для «охраны порядка».

Но по другим, менее очевидным вопросам позиции сторон разошлись. Представители новых латиноамериканских стран просили признания независимости. Англия и Франция это приветствовали, поскольку, будучи морскими державами, рассчитывали на новые рынки. Однако Россия, а вместе с нею Австрия с Пруссией требовали соблюдения принципов Союза: никакой поддержки мятежникам, которые восстают против помазанника Божия.

Другим камнем преткновения стал вопрос о запрете работорговли. Англия предлагала объявить эту позорную практику вне закона и карать нарушителей как пиратов. Россия, интересы которой этот прекрасный жест никак не затрагивал, поддержала благородную инициативу, еще и заявив, что торговля черными рабами «противоречит религии, справедливости и человечности» (очевидно, в отличие от торговли белыми рабами). Но воспротивилась Франция: это ее корабли под португальским и бразильским флагом занимались грязным, но высокоприбыльным бизнесом.

Затем настала очередь Александра делать нелегкий выбор – чем поступиться: принципами или интересами.

К Веронскому конгрессу с просьбой о помощи – как христиане к христианам – обратилось временное правительство Греции, восставшей против Османской империи. Россия здесь оказывалась в двойственном положении. Она всегда считала себя защитницей православного мира, к тому же в греческих событиях просматривался «русский» след.

На российской территории, в Одессе, несколько лет назад возникло патриотическое общество греков-эмигрантов, мечтавших вернуть своей родине независимость. Греческая община в империи вообще была многочисленна и влиятельна. К ней, в частности, принадлежал управляющий министерством иностранных дел Иоанн Каподистрия. Сначала «Этерия» (так называлась организация) рассчитывала, что он и возглавит движение, но почтенный дипломат уклонился. Тогда вождем стал молодой гусарский генерал Александр Ипсиланти, герой войны 1812 года, потерявший руку в Дрезденском сражении. Одно время он состоял адъютантом при государе, что придавало его действиям вид русской интриги.

В 1821 году Ипсиланти с небольшой дружиной устроил восстание в низовьях Дуная, был разбит, попытался в обход, через австрийскую территорию, проникнуть в Грецию, но Вене эта подозрительная авантюра, грозившая нарушить баланс на Балканах, совсем не нравилась, и повстанцев, российских подданных, арестовали. Еще хуже повели себя турки. Они схватили константинопольского патриарха Григория V и прямо в день православной Пасхи повесили его и трех митрополитов на воротах, в торжественном облачении. За этим последовал кровавый христианский погром.

Восстание, к тому времени уже вспыхнувшее на юге страны, теперь развернулось еще шире. Греки избрали депутатов в Национальное собрание, провозгласили конституцию – и вот теперь попросили Европу о помощи.

Император Александр попал в очень трудное положение. С одной стороны, смириться с убийством православных иерархов было невозможно, как и бросить в беде греков, привыкших надеяться на Россию. Еще Екатерина Великая мечтала о греческом восстании, чтобы поддержать его и утвердиться на Средиземном море. И этот момент наконец настал. «Отказаться от сочувствия этому явлению для России, для русского царя значило вступить в вопиющее противоречие с собственной историей», – пишет В. Соловьев.

Но греки восстали против хоть и мусульманского, но законного государя, да еще провозгласили конституцию. Поддержать их революцию означало бы предать всё, ради чего создавался Священный Союз.

Александр отказал грекам и потом объяснил это так: «Я первый должен показать верность принципам, на которых я основал союз. Представилось испытание – восстание Греции; религиозная война против Турции была в моих интересах, в интересах моего народа, требовалась общественным мнением моей страны. Но в волнениях Пелопоннеса мне показались признаки революционные, и я удержался».

И дома, в России, и в славянском мире это решение вызвало огромное разочарование. Турки беспрепятственно резали плохо вооруженных повстанцев, устраивали казни и карательные экспедиции, а Россия бездействовала.

В этой тяжелой ситуации Александр продемонстрировал, что ставит интересы Европы (как он их понимал) выше национальных. Но это была личная позиция, вступавшая в конфликт с духом и логикой империи. Преемник Александра изменит приоритеты и еще вернется к греческому вопросу.

Назад: Большая война

Дальше: Реакционный либерал