Книга: Первая сверхдержава. История Российского государства. Александр Благословенный и Николай Незабвенный
Назад: Общественное мнение
Дальше: Заключение. Зигзаги «ордынскости»
Катастрофа
Огромные усилия, затраты и жертвы, на которые шла империя, чтобы поддерживать статус сверхдержавы, пошли прахом, когда разразилась большая европейская война – первая после сорокалетнего затишья. По сути дела столкнулись две исторические формации, две государственные системы, две хозяйственно-экономические модели, два мобилизационных механизма. Крепнущий капитализм вступил в борьбу с ветшающим абсолютизмом и побил его на территории, где последний считал себя сильнее – на полях сражений. Восточная война (1853–1856), как ее называют в зарубежной историографии, продемонстрировала, что для политического величия одной военной силы в современном мире уже недостаточно.
Причины войны
Но изображать этот конфликт как столкновение прогрессивного мира с архаично-реакционным ни в коем случае нельзя – скорее как схватку крепнущего хищника с дряхлеющим. Обе стороны мотивировали свою воинственность высокими нравственными соображениями: Россия якобы защищала угнетенных турецких христиан, союзники якобы спасали бедную Турцию от иностранной агрессии. Но настоящей причиной был спор за гегемонию, за передел зон влияния.
В середине девятнадцатого века вовсе не Россия являлась лидером по части аннексий и захватов. Ее территориальные приобретения в причерноморском регионе были очень скромны и локальны по сравнению с тем, как развернулась другая сверхдержава – Британия, ведшая непрестанные колониальные войны.
Англичане пытались завоевать Афганистан, военной силой утвердились в Китае, завершили покорение Индии, захватили плацдарм для будущей экспансии в Нигерии, послали войска в Индокитай. Стратегический курс на доминацию во всей Азии, так называемая Большая Игра, требовал контроля и над Турцией, где интересы двух великих держав напрямую сталкивались.
Но в отношениях с турками Лондон действовал умнее Петербурга. Царское правительство угрожало и давило, британцы применяли «мягкую силу». В 1838 году они заключили с Константинополем соглашение о свободной торговле и наводнили Турцию своими товарами. Неконтролируемый импорт окончательно подорвал и без того слабую местную экономику. Османская империя оказалась в полной зависимости от английского капитала, при этом не испытывая к англичанам такой враждебности, как к русским. Более того – Британия стала восприниматься в Стамбуле как защитница от русской угрозы.
Николай был уверен, что англичане с их смешной маленькой армией никогда за оружие не возьмутся и всегда предпочтут договориться миром. Но после азиатских побед в Британии набирала силу «партия войны», требовавшая жесткой линии в отношениях с «жандармом Европы». Лидер этого движения лорд Пальмерстон писал: «Политика и обыкновения российского правительства всегда состояли в том, чтобы увеличивать напор там, где другие державы проявляют безволие или недостаток твердости, но пятиться повсюду, где оно сталкивалось с решительным сопротивлением, дабы подождать следующего удобного случая».
В опасном для России направлении двигалась и Франция, к которой Николай привык относиться с пренебрежением.
Постепенно оправившись от урона, понесенного в Наполеоновских войнах, Франция стремилась вернуть статус великой державы. В тридцатые и сороковые годы она завоевала Алжир и стала засматриваться на Ближний Восток, к которому с другой стороны подбиралась и Россия. В начале пятидесятых годов Франция к тому же еще и провозгласила себя империей.
Ностальгия по былому величию, жажда реванша за 1814 год были очень распространены во французском обществе. Над страной по-прежнему висела тень Наполеона.
Лидером бонапартистов стал племянник покойного императора принц Луи-Наполеон. Это был ловкий политик, хорошо освоивший методы популизма. Умело играя на националистических чувствах и щедро раздавая обещания лучшей жизни, он сначала стал президентом республики, затем диктатором, а в 1852 году, по результатам плебисцита, и императором – то есть прошел точно по тем же ступеням, которые полувеком ранее привели на трон его дядю. Новый французский монарх назвал себя Наполеоном Третьим (Наполеоном Вторым бонапартисты считали никогда не правившего сына великого завоевателя).
Царь Николай обращался со свежеиспеченным императором презрительно, отказываясь именовать его общепринятой между монархами формулой «господин брат мой». Так к столкновению геополитических интересов прибавилась еще и личная вражда. А Луи-Наполеон был амбициозен и мечтал о полководческой славе.
Англия и Франция соединились в своем противостоянии с Россией. Последняя же как раз в это время растеряла своих традиционных союзников.
Пруссию царь антагонизировал вмешательством во внутригерманские дела. С Австрией после 1849 года вел себя как с должницей – ведь он силой штыков сохранил юному Францу-Иосифу закачавшийся трон. Но в политике благодарность – фактор ненадежный. Вене очень не нравилось, что русские тянут на себя балканское лоскутное одеяло. В Австрии только ждали удобного случая, чтобы положить этому конец.
Уверенный в собственном всемогуществе, окруженный льстецами и очковтирателями, Николай делал ошибку за ошибкой.
Самой роковой из них стало ложное представление о том, что пришла пора приступить к окончательному решению балканского вопроса, что довольно надавить посильнее – и проблема разрешится (то есть регион полностью перейдет в зону российского влияния).
Конечный план состоял в том, чтобы договориться с Англией (Николай считал равным партнером только ее) о разделении мира. Египет, Крит и всё западное Средиземноморье пусть берут себе британцы, а Россия будет «покровительствовать» четырем православным странам – Молдавии, Валахии (Румынии), Болгарии и Сербии, которые получат полную независимость от Турции. С Константинополем царь собирался разговаривать языком силы.
Трудно было придумать более неудачный момент для эскалации международного напряжения. Война становилась неизбежной.
Силы сторон
Русский император ошибался не только в дипломатических расчетах, но и в оценке своего военного потенциала.
Британская армия действительно была не очень грозной. Ее общий списочный состав (за исключением колониальных войск) не превышал 70 тысяч человек, из которых в заморскую экспедицию могли отправиться максимум 25 тысяч. Однако незадолго перед войной британских пехотинцев стали массово вооружать современными винтовками и активно обучать прицельной стрельбе по дальним мишеням. Это совершенно изменит тактику боя.
Чудо военной техники пароход «Герцог Веллингтон». Гравюра середины XIX в.
Революция произошла и в интендантском снабжении. Английская промышленность научилась производить консервы, что облегчило и улучшило пищевое довольствие солдат, а стало быть, понизило потери от болезней.
Но главной силой Британской империи, конечно, был ее флот. Он теперь в основном состоял из паровых судов, которые быстрее пересекали большие расстояния и свободно маневрировали в сражении. Самый крупный корабль, винтовой «Герцог Веллингтон» был настоящей махиной: 6000 тонн водоизмещения, 130 орудий, 1100 матросов. Еще важнее было то, что с таким флотом англичане могли в сжатые сроки перекинуть на другой конец континента большие контингенты войск, а затем обеспечить их бесперебойное снабжение.
Второй по размеру и качеству флот был у Франции, но эта держава к тому же содержала внушительную армию. В боевых частях числилась четверть миллиона солдат, еще двести тысяч – в запасных. Армия накопила боевой опыт в затяжной алжирской войне. Французское интендантство, полевая медицина и транспортная служба не имели себе равных. Особенно хорош был офицерский корпус. В отличие от русских, да и британцев, низкое социальное происхождение еще с наполеоновских времен перестало быть препятствием для карьеры. Наверх пробивались не самые родовитые, а самые способные. Более двух третей офицеров выслужились из рядовых солдат. В будущей войне французская военная машина станет для русских главным противником.
Третий участник альянса, Турция, несмотря на все реформы, сильной армии так и не завела. Османское войско было многочисленным, 165 тысяч солдат, но по организационным и боевым качествам отставало от запросов эпохи.
Но то же, в общем, можно было сказать и о российских вооруженных силах.
Флот, почти сплошь парусный, годился только для боев с турками. Больших паровых кораблей в нем не было. Ни на Черном море, ни на Балтике русские не осмелятся дать англичанам и французам ни одного сражения. Главное же – отечественные корабли не смогут помешать врагу доставить и высадить в ключевом пункте войны огромный десант.
Знаменитая николаевская армия тоже была грозна больше на бумаге. Уже говорилось, что при колоссальном штатном составе она могла отправить на фронт не так уж много боевых частей и обладала очень скудными резервами. Снабжение и санитарное обеспечение были плохо устроены и подточены казнокрадством. Тактика почти не продвинулась со времен Наполеоновских войн. В сражении колонны двигались сомкнутым строем, офицеров можно было различить издалека, и вражеские стрелки будут выводить метким огнем их из строя еще в самом начале боя, а без командиров не приученные к инициативности солдаты станут мало на что способны. На огневую подготовку в николаевской армии по норме отводилось только десять зарядов на человека в год, поэтому стреляли из рук вон плохо. Да и ружья были нехороши. Во второй половине сороковых ввели новое капсюльное ружье, но опять гладкоствольное, ограниченной дальности. Нарезные винтовки имело лишь 5 % пехотинцев (у французов – треть, у британцев – больше половины). Отставание по стрелковому вооружению станет одной из главных причин будущих поражений.
Зато русские солдаты были наряднее, намного лучше маршировали, оглушительно приветствовали начальство и лихо ходили в штыковые атаки – правда, под прицельным огнем добегут до врага немногие.
Война с Турцией
Непосредственный повод для войны был странный – спор о том, кто должен распоряжаться ключами от вифлеемской церкви Рождества Христова.
По Кучук-Кайнарджийскому договору 1774 года ключи находились у православной общины. Наполеон III, желая угодить Ватикану, стал добиваться, чтобы привилегия была передана католикам. Турецкие власти, владевшие Палестиной, некоторое время метались между претендентами и в конце концов уступили требованию Франции. Николай вознегодовал за веру и оскорбился за империю. Появился предлог припугнуть Турцию и добиться от нее всех нужных политических уступок под угрозой войны.В итоге из-за ключей от христианского храма переубивают и перекалечат друг друга сотни тысяч людей, в основном христиан.
События развивались быстро.
В декабре 1852 года французы получили заветные ключи. В феврале 1853 года в Константинополь на военном судне прибыл чрезвычайный посланец Николая светлейший князь Меншиков с ультиматумом: ключи вернуть, а заодно отдать под покровительство царя всех православных, проживающих на турецких территориях (это была примерно треть населения Османской империи). Прямым вмешательством во внутреннюю политику Турции было требование отставки враждебного России министра иностранных дел. Кроме того, Константинополь должен был вступить в тайный союз с Россией против Франции.
Для пущей убедительности к границе был придвинут армейский корпус.
Турки, конечно, испугались, но меньше, чем рассчитывали в Петербурге. Причина неожиданного упрямства заключалась в том, что и Англия, и Франция обещали султану поддержку – обеим державам обострение конфликта было кстати, особенно Наполеону III.
Ключи еще куда ни шло, но на тайный союз с Россией и на унизительное переподчинение своих подданных другому государству турки не соглашались. Меншиков грозился, что срок ультиматума три недели, а потом он отбудет обратно, и пусть Порта пеняет на себя. В результате князь просидел в турецкой столице два месяца и вынужден был вернуться ни с чем.
Турция в медвежьих объятьях. Английская карикатура
После этого у Николая не оставалось иного выбора, кроме как перейти от угроз к действиям. Он разорвал дипломатические отношения и в середине июня 1853 года ввел в Дунайские княжества 80-тысячную армию. Война при этом объявлена не была. В манифесте говорилось: «Признали Мы необходимым двинуть войска Наши в Придунайские княжества, дабы доказать Порте, к чему может вести ее упорство» – то есть простодушно признавалось, что Турции выкручивают руки с применением насилия.
И опять в Константинополе испугались недостаточно, потому что рассчитывали на заступничество европейских держав.
В Вене действительно собралась международная конференция с участием Англии, Франции, Австрии и Пруссии. Участники выработали компромисс, который мог бы спасти разваливающуюся меттерниховскую систему европейской безопасности: Россия выведет из оккупированной зоны свои войска, а за это получит некое туманное право покровительствовать турецким православным подданным и столь же неопределенные гарантии контроля над палестинскими святынями. Примирительный тон документа объяснялся тем, что Пруссия, а вслед за ней и Австрия не захотели дальнейшего обострения (хотя и в этих двух странах имелись сильные антирусские партии). Но англичан такой оборот не устраивал. Они отправили к берегам Турции эскадру, а их константинопольский посол убедил султана потребовать изменений в предполагаемом русско-турецком договоре. Редактура была малосущественной, но Абдул-Меджиду хотелось сохранить лицо. Николаю же, кое-как еще готовому считаться с консолидированной позицией Европы, учитывать мнение турок показалось совсем уж унизительным для столь великого государя и столь великой державы.
Царь в резкой форме отказался от дальнейших уступок. Турция тоже отступать больше не могла. В конце сентября 1853 года она потребовала вывести русские войска с занятой территории и, не получив ответа, через несколько дней объявила войну.
Николай выпустил манифест, в котором объявлялось, что раз «меры дружеского убеждения» оказались бесполезны, Турции придется ответить за оскорбления.
Военные действия начались сразу же на суше и на море.
К Босфору тем временем подошла объединенная англо-французская эскадра – для демонстрации своей обеспокоенности и для наблюдения.
Если бы русская армия подтвердила свою грозную репутацию и быстро разгромила турок, возможно, союзники и не решились бы ввязываться в конфликт, но такого не произошло. События развивались по худшему для России сценарию.
Сначала, в ноябре, Черноморский флот под командованием вице-адмирала Нахимова при Синопе уничтожил всю турецкую эскадру, что вызвало волну паники в Европе и очень усилило антироссийские настроения в Англии и Франции. А затем оказалось, что «медведь» опасен, но не так уж страшен. Русские сухопутные войска долго пытались переправиться через Дунай и никак не могли преодолеть упорное сопротивление противника. Удалось это лишь в марте следующего 1854 года, но состарившийся Паскевич действовал слишком медленно и не смог взять крепость Силистрия.
Получалось, что русский флот неплох, но его не опасались. Зато знаменитая русская армия, которой в Европе только и боялись, не так уж и сильна.
И Франция с Англией заговорили с Петербургом по-другому.
Международная изоляция
В декабре 1853 года, сразу после Синопа, четыре державы – Англия, Франция, Австрия и Пруссия – выступили с осторожным заявлением, увещевая царя не нарушать целостность Турции. Упоенный победой Николай, конечно, это предложение проигнорировал.
Но дальнейших успехов Россия не добилась, время работало против нее, и уже в конце февраля англичане и французы заключают военный союз с Турцией. Вопрос о войне был уже решен и в Лондоне, и в Париже. Коалиция направила в Петербург ультиматум: немедленно отвести войска. Всем было понятно, что этого не произойдет. По истечении назначенного срока обе европейские державы объявили войну.
Общественное мнение, которое в Европе, в отличие от России, имело значение, отнеслось к этому шагу с одобрением. Все устали от «жандарма», всем хотелось поставить царя Николая на место.
И это было только начало. В конце марта бывшие российские союзницы, Австрия и Пруссия, объявили о единстве с Англией и Францией. Петербург потребовал от Вены и Берлина хотя бы гарантий нейтралитета – и получил отказ. Это была настоящая политическая катастрофа.
Пруссия, впрочем, вела себя довольно сдержанно, но Австрия, имевшая собственные интересы на Балканах, проявила неожиданную агрессивность. В июне 1854 года Вена внезапно предъявила ультиматум с требованием немедленно очистить Дунайские княжества. Австрийская армия сосредоточилась у границы, готовая применить оружие. В это время английский флот уже нападал на русские порты, а союзная армия готовилась к транспортировке. Россия не могла допустить открытие еще одного фронта.
Проклиная австрийское вероломство, царь уступил Вене и приказал войскам отойти. Это было страшным ударом по престижу империи. Австрийцы оккупировали спорную территорию сами, но этим их участие в конфликте не исчерпалось. Не разрывая отношений с Петербургом окончательно, они до самого конца войны держали у русских рубежей мобилизованную армию и тем самым оказывали коалиции колоссальную помощь. Испытывая постоянную нехватку резервов на основном фронте, в Крыму, Николай будет вынужден главные силы группировать на западе, чтобы удержать Австрию от нападения. В Царстве Польском и на Днестре русских войск окажется вдвое больше, чем близ Севастополя, на который обрушится удар англо-франко-турецкой армии.
Вскоре к коалиции присоединится еще одна участница – Сардиния, которой Луи-Наполеон пообещает за это помощь в объединении Италии. Сардинский корпус, 15 тысяч солдат, примет участие в осаде Севастополя. Это событие будет иметь не столько военное, сколько политическое значение: европейская солидарность в борьбе с ненавистным «жандармом».
Конечно, это был не бой в одиночку с «двунадесятью языками», как в 1812 году, но всё же абсолютная изоляция перед лицом враждебного мира.
Николай, всегда лично руководивший дипломатией, нагромоздил много ошибок и на этом поприще.
Не верил, что англичане сговорятся с французами, – ошибся.
Не верил, что Турция осмелится воевать, – ошибся.
Не верил, что европейцы возьмутся из-за Турции за оружие, – ошибся.
Про Вену говорил: «Что касается Австрии, то я в ней уверен» – опять ошибся.
В политическом смысле конфликт был проигран еще до того, как началась настоящая большая война.
Технологическая война
Эту войну назовут первой современной или первой технологической. По многим параметрам она стала предвестницей грядущих мировых макровойн.
Воевали по большей части не в открытом поле и не маневренно, а позиционно, в окопах и укреплениях. Иногда ожесточенные бои шли за крошечный клочок земли. Впервые главную роль играли технические рода войск: артиллеристы и инженеры. Кавалерия, от которой доселе чаще всего зависел исход сражения, оказалась на третьестепенных ролях.
Стороны использовали множество новых изобретений.
На море господствовали паровые корабли. В небывалых по масштабу артобстрелах участвовали ракетные батареи. Союзники провели из тыла на позиции железную дорогу и проложили по морскому дну 380-километровый кабель, установив электротелеграфное сообщение с Парижем и Лондоном. В результате приказы и информация через весь континент будут передаваться быстрее, чем в Севастополь из Петербурга.
Наконец, это первая война, которую освещали фронтовые журналисты, а стало быть за нею почти «в реальном времени» могло наблюдать общество. Репортер «Таймс» Уильям Рассел отправлял в редакцию статьи, которые, как положено, прославляли молодцов в красных мундирах, но в то же время обращали внимание британцев на проблемы и дефекты – и эти недостатки исправлялись. Фотограф Роберт Фентон делал снимки, позволявшие увидеть, как война выглядит на самом деле.
Отечественная журналистика при цензурных строгостях и отсутствии общедоступного телеграфа (у русских был только оптический, низкой проходимости) не могла соперничать с иностранными коллегами по оперативности, зато брала качеством. Севастопольские очерки молодого артиллерийского поручика графа Л. Толстого вошли в золотой фонд мировой литературы.
Войн, собственно, было две. На одной, кровавой, солдаты палили из ружей и пушек, кто-то наступал, кто-то оборонялся, там бывали локальные победы и поражения, но истинная судьба противостояния решалась на войне невидимой, в которой столкнулись финансовые, экономические, промышленные, социальные и политические системы. В конечном счете победила сторона, у которой было больше ресурсов и которая ими лучше распоряжалась.
Но генералам и монархам, во всяком случае Николаю Павловичу, казалось, что участь войны определяется правильно составленной диспозицией.
Кампанию 1854 года с учетом появления новых грозных неприятелей царь спланировал осторожно. Речь о «кресте над Святой Софией» уже не шла. От похода на Константинополь отказались. Главным театром считался бессарабский. Туда и были стянуты основные силы. Государь планировал отбить натиск врага, а затем перейти в наступление. «Август и сентябрь полагаю я, что с пользою употребятся для решительного удара, то есть для овладения Силистрией, а быть может, и Рущуком», – писал он.
Фотография Р. Фентона из Крыма
Но в августе и сентябре у русских будут совсем другие заботы.
Инициатива все время принадлежала противной стороне. Сначала, в июне, французы с англичанами действительно высадились в турецкой Болгарии, и казалось, что Николай верно угадал главный фронт. Но намерения союзного командования были иными. Пользуясь полным господством на море, маршал Сент-Арно вознамерился перебросить армию в Крым, чтобы уничтожить базу российского флота в Севастополе. План этот отчасти объяснялся еще и тем, что в Крыму у русских было не так много сил, а Севастополь являлся крепостью только со стороны моря. С суши его можно было захватить почти беспрепятственно.
В начале сентября близ Евпатории была осуществлена величайшая в тогдашней истории десантная операция. Более шестидесяти тысяч солдат, 130 орудий, тысячи лошадей, огромное количество грузов были на глазах у русских дозоров переправлены с 389 кораблей на берег. По свидетельству очевидцев, издали союзная эскадра выглядела как огромный промышленный город, задымивший все небо своими фабричными трубами.
Война пришла на российскую территорию.
Крымская эпопея
Высадка продолжалась целых шесть дней, но ее прикрывали дальнобойные орудия боевых кораблей, и помешать русские не могли. К тому же они плохо подготовились к подобному развитию событий. Главнокомандующим в Крыму был царский любимец светлейший князь Меншиков – тот самый, что безуспешно добивался от султана покорности. Надо отдать светлейшему должное: он один из первых догадался, что главный удар будет нанесен именно по Крыму, добровольно вызвался защищать этот уязвимый участок и даже приступил к фортификационным работам, но в Петербурге гораздо больше опасались за Балтику и Бессарабию, поэтому сил у Меншикова было меньше, чем у маршала Сент-Арно. Да и полководческими талантами князь не отличался.
Александр Сергеевич Меншиков (1787–1869) был, можно сказать, потомственным фаворитом, правнуком петровского соратника. Николай ценил и уважал князя за острый ум и за еще более острый язык, за несомненную честность и за личную храбрость – Меншиков был несколько раз ранен, участвуя в разных сражениях, в том числе в Бородинском. Кроме того, это был убежденный, а не конъюнктурный консерватор-государственник, полностью разделявший взгляды императора. Меншиков прошел обычный для его поколения путь от очарования либерализмом до полного в нем разочарования. В молодости, при Александре, Александр Сергеевич участвовал в составлении проекта об отмене крепостного права; в николаевском секретном комитете по крестьянскому вопросу это был один из самых упорных противников освобождения.На должности морского министра Меншиков тоже был консерватором, что не пошло на пользу русскому флоту. По старинке воевал он и в Крыму, не учитывая того, что со времен Бородина тактическое искусство совершенно переменилось.
Стянув все наличные войска, русский главнокомандующий дал сражение высадившемуся десанту, едва тот вышел из-под прикрытия морской артиллерии. Несмотря на удобство позиции (русские войска расположились на высотах, позади реки Альма), удержать врага не получилось. Наступая, французы и англичане открывали огонь с 800 метров, и русские с их бесполезными на такой дистанции гладкоствольными ружьями еще до столкновения несли большие потери. Пушечный огонь по атакующим оказался не слишком действенным, потому что они двигались не сомкнутыми колоннами, а цепями. В результате наступающие по открытой местности союзники потеряли вдвое меньше людей, чем обороняющиеся, и Меншикову пришлось отступать. Желая сохранить свою потрепанную армию от блокирования, он отошел не к Севастополю, а вглубь полуострова. Путь на еще не укрепившийся город был открыт. До него оставалось всего два перехода. Казалось, участь кампании решилась в одном-единственном сражении.
Но союзники совершили серьезную ошибку. Вместо того, чтобы идти прямо на город, они обогнули его по дуге и вышли к морю с другой стороны. Им представлялось опасным атаковать город, защищаемый пушками Черноморской эскадры, имея в тылу недобитую русскую армию, и хотелось избежать лишних потерь. Казалось, Севастополь все равно обречен, его сдача неизбежна, достаточно только подождать. А ждать лучше рядом с удобной Балаклавской бухтой (в 15 километрах к югу от города), куда корабли будут доставлять провизию и боеприпасы.
Если командование русской армии на протяжении всей войны было весьма слабым, то и союзники в этом отношении не блистали. В царских войсках по крайней мере существовало единоначалие, приказы могли быть нехороши, но они исполнялись. Французы же с англичанами часто не могли между собой договориться, спорили, ссорились, ревновали. Пост главнокомандующего являлся скорее номинальным. Каждая армия повиновалась собственному начальнику, а они еще и постоянно менялись.
У французов алжирский ветеран маршал Сент-Арно, бывший военный министр, был тяжело болен и в конце сентября скончался. Командование принял генерал Канробер. Потом, после ряда неудач, его сменил генерал Пелиссье – всё на протяжении нескольких месяцев. Англичанами, у которых главным достоинством считались старшинство и выслуга лет, сначала руководил вялый лорд Раглан, получивший первый офицерский чин еще во времена Трафальгара. Когда он умер (как пишут во всех энциклопедиях, «от дизентерии и депрессии»), место занял столь же тусклый генерал Симпсон, а затем генерал Кодрингтон, до Крымской кампании никогда не воевавший.
Верховное командование по обе линии фронта соперничало между собой по числу ошибок, нелепостей и недоразумений, что выливалось в лишние человеческие потери. Иногда возникает ощущение, что каждая сторона изо всех сил старалась поскорее проиграть войну – а другая ей упорно мешала, из-за чего севастопольская мясорубка всё прокручивалась и прокручивалась.
Историки всех стран-участниц много пишут о героизме, и его в Крыму действительно было с лихвой. Когда солдатам требуется проявлять героизм, это верный признак того, что ими скверно командуют. Некомпетентность начальства приходится компенсировать жертвенностью подчиненных. У хорошего полководца всё работает, как часы, потери минимальны, неожиданностей и критических ситуаций не возникает. Севастопольская же сага была сплошной критической ситуацией – для всех.
Затопление флота. И.А. Владимиров
Русским приходилось полагаться на героизм и самоотверженность еще больше, чем союзникам, потому что к бездарности командования присовокуплялась плохая организация снабжения, очень архаичная и подточенная коррупцией.
Безусловным подвигом, например, была скорость, с которой слабый севастопольский гарнизон с помощью мирных жителей возвел по всему внешнему сухопутному периметру земляные укрепления для защиты брошенного армией города.
Корабли Черноморского флота пришлось затопить еще и потому, что пушки и экипажи понадобились для обороны с суши. В роковые дни конца сентября – начала октября 1854 года Севастополь спасло то, что распоряжался здесь не Меншиков, а флотский начальник вице-адмирал Владимир Корнилов, деятельный и для очень пожилой николаевской военной элиты довольно молодой. «Должно быть, Бог не оставил еще России; конечно, если бы неприятель прямо после Альминской битвы пошел на Севастополь, то легко овладел бы им», – записал Корнилов в своем дневнике и не упустил предоставленного судьбой шанса.
План союзников заключался в том, чтобы не штурмовать город, ввязываясь в уличные бои, а принудить его к сдаче мощной бомбардировкой. К 5 октября французы и англичане наконец закончили подготовку и открыли огонь с суши и моря, выпустив за шесть часов 50 тысяч снарядов. Русские ответили 20 тысячами выстрелов. Подобной артиллерийской дуэли в мировой военной истории еще не бывало. Поскольку силы были неравны, выстояла русская оборона исключительно за счет героизма. Геройски погиб и Корнилов, который, будучи вынужден подавать защитникам пример храбрости, появлялся в самых опасных местах и в конце концов был смертельно ранен французским ядром.
За ночь убитых и раненых унесли, разбитые пушки заменили, земляные укрепления восстановили. Наутро союзники поняли, что осада быстро не закончится.
И вскоре героизм пришлось проявлять уже им.
Через неделю, получив подкрепления, русская армия попыталась деблокировать Севастополь, нанеся удар по Балаклаве. Добиться желаемого результата не удалось, не хватило сил, но из-за плохого управления британская армия вписала в свою историю два подвига, которыми гордится до сих пор.Сначала в английской позиции по оплошности образовалась прореха, через которую русская кавалерия могла прорваться к Балаклаве. На пути казачьей лавы оказался шотландский пехотный полк. Чтобы закрыть брешь, ему пришлось вытянуться в две шеренги. Полковник сказал: умрите на месте, но не отступайте. Бравые солдаты повиновались. Спасли их только нарезные винтовки, позволившие вести огонь еще издали. После трех залпов казачья атака захлебнулась. Выражение «тонкая красная линия» с легкой руки корреспондента «Таймс», прославившего этот малозначительный эпизод, в английском языке стало нарицательным. Оно означает держаться до последнего при неблагоприятных обстоятельствах.Не менее знаменит катастрофический бросок легкоконной бригады, которая из-за путаницы в приказах, вопреки всем законам тактики, понеслась по открытому пространству штурмовать русскую батарею и была изрешечена картечью. В одном из самых известных произведений всей английской поэзии Альфред Теннисон прославил нерассуждающую готовность настоящих героев выполнять даже идиотские приказы начальства:Не им рассуждать почему,
Их дело – погибнуть в дыму.
Шестьсот поскакали вперед,
В долине их Смерть заберет.
Союзники стали готовиться к генеральному штурму, но этот план нарушила новая попытка Меншикова сорвать блокаду, предпринятая одиннадцать дней спустя у Инкерманских высот. Русские потерпели тактическое поражение и понесли тяжелый урон (выбыло 12 тысяч солдат), но в стратегическом отношении бой получился скорее успешным: штурм не состоялся. Из-за этого осаждающим пришлось зимовать на позициях – в палатках и бараках. Болезни и скверные санитарные условия унесли больше жизней, чем русские пули и ядра. Более опытные французы пострадали меньше, но британцы и в особенности турки умирали тысячами. (Подсчитано, что у англичан три четверти безвозвратных потерь произошло из-за болезней.) К тому же в середине ноября на союзный флот обрушилась страшная буря, утопив полсотни кораблей и повредив большинство остальных.
«Тонкая красная линия». Роберт Гибб
И тем не менее союзная армия снабжалась и содержалась намного лучше русской, притом что город не был отрезан от тыла. Противник обложил только южную часть города, а с севера Севастополь прикрывала армия, и дорога до Симферополя оставалась свободной.
Но обозы и подкрепления еле тащились, сначала увязая в осенней грязи, потом утопая в снегах. В это время союзники постепенно обустраивались. Суда бесперебойно доставляли им все необходимое, железная дорога подвозила на позиции новые пушки и снаряды. Редактор вполне благонамеренного журнала «Москвитянин» Михаил Погодин в это время писал: «Мы не воображали, чтобы в Крым могло когда-нибудь попасть иностранное войско, которое всегда-де можем закидать шапками… а там явилось сто тысяч, которых мы не можем выжить… Кто мог прежде поверить, чтоб легче было подвозить в Крым запасы из Лондона, чем нам из-под бока, или чтоб можно было строить в Париже казармы для Балаклавского лагеря? [имелись в виду разборные бараки – еще одна новинка той войны]».
Черноморский театр военных действий в войне 1853–1856 гг. М. Романова
В результате, несмотря на все лишения, к весне осаждающая армия не ослабела, а существенно усилилась – и численно, и технически. К маю 1855 года у союзников в Крыму было уже 200 тысяч солдат и более пятисот осадных орудий.
В конце марта Севастополь был подвергнут второй массированной бомбардировке. На сей раз она продолжалась больше десяти дней и сопровождалась вылазками пехоты. На город обрушилось 165 тысяч снарядов. Но разрушения были недостаточными, а сопротивление не ослабевало, и на генеральный штурм союзники опять не решились.
Третья бомбардировка 22–24 мая получилась более успешной, и осаждающие подобрались совсем близко к Малахову кургану, главному опорному пункту обороны. Теперь они наконец отважились на приступ. Наполеон III торопил своих генералов, чтобы битва состоялась именно 6 июня (по западному стилю), в сороковую годовщину Ватерлоо. Если бы тогдашние противники в такой день победили общего врага, это выглядело бы прекрасным символом для всей Европы. Как обычно бывает на войне, когда политические соображения превалируют над тактическими, расплачиваться за юбилей пришлось солдатам. Штурмовать еще не сломленный гарнизон было рано. За свою поспешность союзники очень дорого заплатили, потеряв десять тысяч человек. Это было крупное поражение, которое надолго отбило у них охоту к подобным предприятиям.
Они поменяли стратегию, истощая защитников каждодневной канонадой. Преимущество в артиллерии и особенно в боеприпасах гарантировало, что потери севастопольцев будут в несколько раз выше. Так и происходило.
Ежедневно гарнизон терял по несколько сотен человек, а обстрел все усиливался. 28 июня пал севастопольский комендант адмирал Павел Нахимов. Госпитали были переполнены ранеными. Истощенная страна не могла компенсировать такие потери – ее промышленность не справлялась с военными заказами, транспортных средств не хватало, иссяк запас обученных резервов. Как в Отечественную войну, объявили призыв ополченцев и набрали 360 тысяч ратников, но в Крым попали лишь 17 тысяч – такова была логистика у тогдашних мобилизаций.
К середине августа стало ясно, что падение Севастополя – вопрос недель. Безнадежного Меншикова убрали еще в феврале, однако новый главнокомандующий Михаил Горчаков не мог исправить ситуации. Силы были явно неравны.
16 августа Горчаков пошел ва-банк: предпринял наступление в пойме реки Черная, на северном конце блокадной дуги. В случае успеха можно было бы опрокинуть всю вражескую линию. Предприятие было отчаянное и ничем хорошим не закончилось. Русские войска под сильным огнем волна за волной атаковали численно превосходящего и хорошо укрепившегося на высотах противника. Героизма было проявлено очень много. Генералы лично водили полки в атаку и погибали один за другим. Потеряв убитыми и ранеными больше 8 тысяч солдат, которых так не хватало на севастопольских редутах, Горчаков отступил.
Севастополь пал. Вот то, что досталось победителям. Фото Дж. Робертсона
Сразу же после этого стартовала новая затяжная бомбардировка, она почти без перерывов длилась три недели. Ряды защитников таяли день ото дня. Наконец 7 сентября 1855 года пал Малахов курган, господствовавший над городом, и русские войска ушли из южной, разрушенной части Севастополя на другую сторону бухты по понтонному мосту.
Одиннадцатимесячная осада стоила жизни 100 тысячам русских и 130 тысячам европейцев, к чему нужно еще прибавить турецкие потери, точно не подсчитанные, но очень значительные.
Некрымские участки Крымской войны
За этой большой войной в истории закрепились странные названия – Восточная, хотя велась она не только на востоке, или Крымская, хотя пушки грохотали не только на этом полуострове.
Самым знаменитым и кровавым эпизодом, конечно, была борьба за Севастополь, но заняла она лишь треть всего времени.
Даже и на Черном море с падением этого города боевые действия не закончились. У русских оставалась кораблестроительная база в Николаеве, и союзники не могли считать свою задачу окончательно исполненной, пока не взят и этот порт.
В октябре 1855 года англо-французская эскадра приблизилась к крепости Кинбурн, охранявшей доступ к николаевским верфям, подвергла ее сильной бомбардировке и понудила к сдаче. Но пробиться к самому Николаеву корабли не смогли, потому что фарватер оказался заминирован (тоже техническое новшество этой войны), а десант попал под огонь береговых батарей. Экспедиция не удалась.
На другой стороне Черного моря, кавказской, воевали дольше всего – с 1853 года до 1856. Русским здесь было легче, потому что приходилось иметь дело только с турками. Зато и сил у наместника Воронцова все время не хватало. Он должен был держать заслон против Шамиля и обходиться без подкреплений из центра. Турки располагали трехкратным численным преимуществом и на первом этапе наступали, одержав несколько малозначительных, но зазорных для имперского престижа побед. Однако взять Тифлис не смогли, и в кампании 1854 года к наступлению перешли уже русские. Они вторглись на турецкую территорию и подошли к главной крепости региона Карсу, но осадить его по недостатку сил не решились и отошли.
В следующем году Воронцова сменил энергичный Николай Муравьев, уже бравший Карс в 1828 году. На этот раз крепость легко не далась. Она выдерживала осаду целых полгода, превратившись в своего рода турецкий Севастополь. В сентябре 1855 года русские попытались взять Карс штурмом, потеряли семь тысяч солдат и отступили. В это время в глубоком русском тылу, близ Сухума, высадился большой турецкий десант, чтобы идти на Грузию с севера. Правитель Абхазии князь Шервашидзе, генерал русской службы, повел себя двусмысленно – значительная часть его подданных была настроена в пользу турок. С учетом того, что незадолго перед тем пал Севастополь, а затем и Кинбурн, положение русских во всем Черноморском регионе выглядело отчаянно.
Но в конце ноября измученный голодом Карс сдался, и абхазский плацдарм утратил свое значение. Турецкий корпус уплыл обратно, и активные боевые действия на Кавказе закончились – скорее в пользу русских.
Имея огромный флот, Британия доставляла России неприятности повсюду – и на западе, и на севере, и на Дальнем Востоке.
Это был принцип медвежьей охоты, когда собаки наскакивают на зверя со всех сторон, и он не знает, куда повернуться.
Еще в самом начале войны вражеские корабли появились в Белом море и зачем-то подвергли бомбардировке Соловецкий монастырь.
Но больше всего царь Николай, конечно, опасался за Балтику.
Два главные крепости Кронштадт и Свеаборг были блокированы сильной английской эскадрой, к которой присоединились и французские корабли. Летом 1854 года союзный десант захватил Аландские острова. Летом 1855 года огнем с моря был разрушен Свеаборг.
Морские диверсии предпринимались главным образом для того, чтобы, оберегая Петербург, русские держали на этом направлении побольше войск. План сработал. Лучшие полки, в том числе гвардия, вместо того, чтобы отправиться в Крым, всю войну простояли на Балтике.
Война достигла и Тихого океана, находившегося тогда в центре британских экономических интересов. Эскадра контр-адмирала Прайса попыталась захватить единственную русскую военную базу в этом регионе, Петропавловск-Камчатскую крепость. В конце лета 1854 года в пустынном крае загрохотали пушки. Нападение было отбито, но при вражеском господстве на море удерживать крепость русские не могли. В следующем году они сами уничтожили укрепления и ушли с полуострова.
Итоги войны
Неизвестно, сколько продлилась бы эта злосчастная для России война, проживи Николай I дольше. Царь был упрям и самолюбив, жертвы его не страшили, и в конце концов бои шли только на границах империи. В патриотической прессе поминали о том, что в 1812 году враг дошел до самой Москвы – и то победили.
Но в феврале 1855 года «железный император» умер, по его собственному выражению, «оставив команду» наследнику в неважном состоянии. Уже в следующем месяце начались переговоры о мире. Однако выдвинутые союзниками условия показались России слишком суровыми: сократить Черноморский флот, разоружить Севастополь и отказаться от посягательств на целостность Порты. Первые два требования были унизительны, последнее подразумевало полный отказ от покровительства славянским народам. В июне 1855 года, после того как штурм Севастополя провалился, в Петербурге несколько воспряли духом. Переговоры были прерваны.
Но к концу года ситуация для России сильно ухудшилась. И тут последовал новый удар – опять со стороны формально нейтральной Австрии. В декабре она предъявила ультиматум: если Россия не примет условий мира, Вена примкнет к коалиции. К этой позиции присоединилась и Пруссия.
Расширять войну у России никакой возможности не было. Пришлось уступить и согласиться на кондиции еще более тяжелые, чем те, что были отвергнуты полгода назад.
По Парижскому договору, подписанному в феврале 1856 года, Россия вовсе отказывалась от Черноморского флота, больше не претендовала на покровительство турецким православным, да еще отдавала часть Бессарабии. Последнее условие для империи, давно уже никому не уступавшей своих территорий, было особенно тяжелым. Из сверхдержавы, еще недавно диктовавшей свою волю всему европейскому континенту, Россия спускалась до уровня второстепенного государства, ниже Британии, Франции, Австро-Венгрии и даже Пруссии, которая скоро превратится в Германию.
Силы страны были подорваны. И главной проблемой для империи являлись не людские потери (хоть и очень значительные – 150 тысяч смертей), а полный финансовый крах. Россия была разорена. В общей сложности военные расходы составили 800 миллионов рублей. Государственный долг достиг колоссальных размеров. Это обрекало бюджет на многолетний дефицит. Из-за неконтролируемой эмиссии обрушился рубль. Пройдет сорок с лишним лет, прежде чем национальная валюта вновь станет конвертируемой.
Но нет худа без добра. Тяжкое поражение преподало стране ценный урок, пусть оплаченный очень дорогой ценой. И наверху, и внизу всем стало ясно, что по-прежнему существовать невозможно. Необходимы реформы – кардинальные и быстро.
Назад: Общественное мнение
Дальше: Заключение. Зигзаги «ордынскости»
