Ноябрь

Сэм (брат Гейба)

– Где я? – спрашивает Гейб, сидя на полу и едва дыша.

– У меня в спальне, – отвечаю. Он глядит на меня и трет глаза:

– Офигеть, что вчера было?

– Ты напился в стельку, болтал со всеми на свете, кроме девушки, которая тебе нравится, втирал куче людей, что Джейсон Бэйтмен – лучший Волчонок, а потом, около четырех утра, отключился на полу в моей спальне.

Он ставит локти на колени:

– Почти ничего не помню.

– Я не удивлен.

– Я правда не разговаривал с Лией?

– Не-а.

– Какой смысл напиваться, если все равно не хватает смелости подойти и поговорить с девушкой, которая нравится? – спрашивает он, пока я встаю, чтобы принести из мини-холодильника в своей комнате бутылки с водой.

– Ты несколько раз ей боязливо махал.

Он зло на меня глядит:

– А где Кейси?

– В душе.

– Блин, я тоже хочу в душ.

– Он, скорее всего, не захочет делить с тобой столь личное время.

Я получаю еще один злой взгляд.

– Который час?

– Полдень.

– Как я проспал восемь часов на полу?

– Не знаю, но ты был в восторге от кресла-подушки.

Он пялится на него, словно оно возникло из ниоткуда, и снова смотрит на меня:

– Хорошо. Итак… – Он жмурится.

– Все нормально?

– Ага. Голова немного кружится. И есть охота.

– Хочешь, пойдем в столовую?

– Да, только приму душ и сниму контактные линзы.

Тут заходит Кейси.

– Чувак, – говорит Кейси, проходя мимо меня и хлопая Гейба по плечу, – ты вчера был никакой. Таким пьяным я тебя точно еще не видел.

Гейб качает головой.

– Никакой – не то слово.

Отмывшись от вчерашнего пьяного загула, мы идем в столовую, где уже сидит Лия с подружками, на расстоянии трех кабинок от нас. Я бы назвал это счастливой случайностью.

Глядя на Гейба, вопросительно поднимаю брови. Мы усаживаемся, и Кейси тихонько присвистывает в адрес девушек.

– Прошу, не надо меня позорить, – шипит Гейб.

– Обещать ничего не будем, – говорю я и листаю меню.

Максин (официантка)

Субботы – это что-то с чем-то. Конечно, все зависит от времени года, но людей не убывает с утра до ночи. А нынче день после Хеллоуина, так что здесь похмеляются и обычные выпивохи, и футбольная команда – разный контингент.

Пришли девочка и мальчик, которые здесь были несколько недель назад. Чуточку подслушав, я узнала, как их зовут: Гейб и Лия. Хорошие имена: мне нравится, как они сочетаются.

И, как всегда, администратор на месте, рассадить их самой не получится. Подходя к мальчикам, чтобы подлить кофе, предлагаю им поболтать с девчонками, а не кидать на них взгляды. У Гейба от ужаса округляются глаза:

– Нет, нет. Все хорошо. Спасибо.

Даю ему переварить мысль. Некоторым мужчинам просто требуется время. Гейб, по-видимому, из таких. Но если он затянет, уж поверьте, я когда-нибудь возьму и принесу ей стаканчик восхитительного свежевыжатого апельсинового сока в качестве угощения от этого пупсика.

Марибел (соседка Лии по комнате)

– Ну, что они там делают? – шепчет Лия.

Мне одной видно компанию Гейба: я единственная сижу лицом к зеркальной стенке в дальней части столовой.

– Расплачиваются по чеку… – говорю.

– Итак, Дэнни, – прищурившись, начинает Бьянка, – Лия говорит, что ты думаешь, будто Гейб – голубой. Разве гей стал бы так одеваться?

– Геи бывают разные, и чутье моды у каждого свое, – говорит он с ухмылкой. – Как будет «чутье моды» во множественном числе?

– Чутья мод? – предлагаю я.

– Чуйки моды? – предлагает Бьянка.

– Чутье на веяния моды, – говорит Лия.

Бьянка вздыхает:

– Да, знаю, что у них бывает разное чутье моды. Наверно, мне просто хочется, чтобы они с Лией были вместе. Вот только глупо вязать их в одну пару, если смысла в этом нет.

– Смысла действительно нет, – говорит Лия. – Даже если ему нравятся девушки, он все равно уже втюрился в Хиллари с писательского мастерства.

– Похоже, Хиллари – та еще образина-обломщица, – припевает Дэнни.

– Как грубо, – говорит Лия, сдерживая смех. Мы с Бьянкой не сдерживаемся.

– Что они теперь делают? – спрашивает Лия.

– Кажется, у них проблемы с математикой, – говорю. – Может, пойти и помочь?

– Даже не смей! – отрезает Лия. Как мне нравится ее дразнить.

– У него милые друзья, – говорит Бьянка, демонстративно не обращая внимания на Лию.

– Ну, ребята, – молит Лия.

– Ой, Лия, успокойся. Я не собираюсь к ним подходить. Вчера разговаривала с одним парнем, Сэмом. Он – брат Гейба. Уж он-то смог бы нам сказать, гей его братец или нет.

– Девочки, научитесь мне доверять! Я вам плохого не посоветую, – говорит Дэнни.

Бьянка задумчиво наклоняет голову:

– Раз ты так говоришь.

– О да, так я и говорю, – отвечает он тоном знатока. Я уже могу сказать, что всем сердцем полюбила Дэнни, но думаю, что тут он ошибается. Просто я пока мало его знаю, чтобы сказать это ему напрямик.

Я видела, как Гейб вчера наблюдал за Лией на вечеринке, и, похоже, она ему очень нравится. Только не знаю, как сообщить об этом Дэнни и при этом не ранить его чувств.

Компания парней проходит мимо нас.

– Надо было с ним поговорить, – вздыхает Лия, кладя подбородок на руку и наблюдая, как они уходят, – или хотя бы помахать ему. Вплоть до сегодня я ему сказала только «спасибо» в классе, когда он отдал мне работу.

– По крайней мере, ты повела себя вежливо, – говорю.

– Не волнуйся, – присоединяется Дэнни, – мы тебя все равно пригласим на свадьбу.

Инга (преподаватель писательского мастерства)

Мы с Коулом встречаемся раз в неделю, чтобы обсудить работу и обычные дела, связанные с учебой. Мне кажется, что с ним надо поговорить, проверить, все ли у него получается. Он – парень серьезный и ответственный, поэтому проблем не возникает.

Наверно, он предполагал, что встречи будут чрезвычайно содержательными и обстоятельными, что они будут касаться работ и оценки тем. Иногда всплывают и подобные темы, но чаще я ему рассказываю дурацкие истории о наших с Пэм поездках в выходные, а он меня подбивает сплетничать о студентах.

Он знает, что мне очень нравятся Гейб и Лия.

– Ты промыла мне мозги! – говорит он. – Они приходили ко мне по очереди в рабочее время неделю-две назад, а я забыл, что они на самом деле не пара. Я ей сказал, чтобы она не заставляла своего парня ждать.

Я выпрямляюсь навострив уши:

– И что случилось?

– Ну, вид у обоих стал подавленный, и я неловко попытался загладить ошибку. Раз уж мне стало так стыдно, не представляю, каково было им.

– Ой.

Он кивает.

– Не верится, что Хиллари затащила его работать в паре, – говорю, качая головой. Моя неприязнь к Хиллари растет с каждым днем. Понимаете, я ведь дала такое задание отчасти для того, чтобы у моей пары du jour появилась возможность поговорить. Что же еще я могу сделать? Хитростью заставлю их пойти друг с другом на свидание. Скажу, что надо обязательно отработать часы, потом покажу им украшенный стол с романтичным ужином, а сама быстро вышмыгну за дверь.

– Да уж, успех так успех.

Я качаю головой:

– Как же хочется, чтобы они поняли, что созданы друг для друга. Время летит! Семестр не будет длиться вечно!

– Можно попробовать уговорить их взять вторую часть курса писательского мастерства, – предлагает Коул.

Я оценивающе на него гляжу:

– Я знала, что ты мне понравился не просто так и что не зря назначила тебя своим ассистентом.

Он улыбается.

– Ты в этом гений, Коул. Кто же знал, что у тебя врожденный талант к студенческой романтике?

– Я об этом точно не знал, – отвечает он. – Как думаешь, это можно добавить в резюме?

– Я обязательно внесу этот пункт в каждое твое рекомендательное письмо.

– Спасибо, – отвечает он.

– Остается решить лишь одну проблему.

Он глядит на меня, словно я сейчас скажу что-то очень серьезное.

– Как нам отстранить от второй части курса Хиллари.

Боб (водитель автобуса)

Вы только поглядите на этих двоих. Заходят по одному, выходят по одному, идут поодиночке. Как бы хотелось, чтобы они были вместе. Таким молодым людям нельзя быть одинокими.

Наверно, у них есть друзья в других местах, а я вижу лишь крохотный кусочек их жизней, но вот о чем думаю: если они идут в одном направлении, почему бы им не идти вместе? Я не говорю о вечной любви, но пусть они хотя бы подружатся. Это ведь несложно.

Признаюсь, они в какой-то степени напоминают мне нас с женой, Марджи, в дни нашей молодости. Понять не могу, почему. Но я тоже был долговязым парнишкой. Может, с того и началось.

Хочется свести их вместе или придумать, как заставить их поговорить друг с другом. Может, однажды в автобусе будет очень людно, им придется встать рядом, а я резко заторможу, чтобы она упала к нему на руки.

Видно, к старости я стал совсем сентиментальным. Наверно, свожу жену в выходные в «Понокос», после Дня благодарения.

Белка!

Девочка ко мне вернулась!

Ура!

Стремглав бегу к скамейке, на которой она сидит, и прихорашиваюсь, распушив хвост. Надеюсь, она меня узнает. Хоть бы у нее был арахис.

– Привет, малышка, – говорит она.

Я подбегаю ближе.

– Ты ведь та самая белка, с которой я постоянно разговариваю?

Не знаю, о чем ты говоришь, но я точно тебя люблю!

Мы станем лучшими друзьями. Может быть, у нее есть дом и она меня возьмет к себе, позволит там бегать и спать в ее постельке. Я слышала о кроватях. Наверняка они чудесные.

– Любишь бублики? – спрашивает она.

Я выпрямляюсь и заглядываю ей в глаза. Понятия не имею, что такое «бублик». Наверно, какой-то орех.

Она кидает мне крошку. Это не орех. Скорее всего, это хлеб. Я разочаровываюсь, но лишь на минутку, потому что он тоже вкусный. Она кидает еще одну крошку.

– Я жду друга, – говорит она. – У тебя есть друзья или семья? Каково это – быть маленькой белочкой?

Она кидает мне новый кусочек и стряхивает крошки с рук.

– А вот и он! Еще увидимся, – говорит она мне.

Какой замечательный человек.

Дэнни (друг Лии)

– Привет, Азалия Фонг!

– Привет, Дэнни! – отвечает она, вскакивая со скамейки. – Я только тебе прощаю, что ты называешь меня Азалией. Тебе и маме. Но она последнее время так редко звонит, что, наверно, и вспоминать не стоит.

Я хмурюсь.

– Ладно, хватит о неприятном. Как у тебя дела? – спрашивает она.

– Для начала спрошу: ты что, разговаривала с белкой?

Она оглядывается через плечо.

– Это моя подружка.

– Ладненько, – говорю я и киваю.

– Мне нравятся белки, – она пожимает плечами.

– Идем дальше: я хочу пожаловаться на погоду.

– Вперед, – разрешает она с серьезным лицом.

– Сегодня до одури холодно! Еще в прошлый вторник было лето, разве нет?

– Знаю, ты намеренно преувеличиваешь, но во вторник прошедшей недели действительно было двадцать четыре градуса тепла, а сегодня – едва ли десять. Так что да, тогда по сравнению с сегодня точно было лето.

– Спасибо тебе, мой любимый грамотный человечек.

– Какие на сегодня планы?

– Ну, учитывая, как мне везет на Гейба, когда рядом ты, я подумал, что сегодня выдастся прекрасный шанс за ним последить.

– Восхитительно, – говорит она, останавливаясь у развилки, – но ты ведь понимаешь, что я не могу заставить его появиться перед нами.

– Да. Мне надо проверить мой учебный почтовый ящик. Как насчет того, чтобы начать с этого?

– Отличный план, дружище, – говорит она. Пока мы идем, она несколько минут молчит.

– О чем задумалась? – спрашиваю. Она вздыхает.

– Просто завидно, что девушка с курса писательского мастерства работает с Гейбом. Я тоже хочу с ним работать.

– Понимаю. Как он рядом с ней себя ведет?

– Как Гейб, – говорит она, пожимая плечами. – Часто молчит, ведет себя мило, часто ей улыбается.

– И правда похоже на Гейба, – говорю, пока мы заходим в почтовое отделение. – Черт возьми, только вспомнили – и вот он здесь!

Она улыбается и наблюдает, как Гейб достает из почтового ящика пару конвертов. Должно быть, он чувствует, что мы на него смотрим, потому что оглядывается и машет.

– Наверно, стоит попробовать с ним подружиться, по крайней мере, поговорить в классе. Он милый, спокойный, мне нравится, как он… ведет себя, всегда вежлив.

– Он такой симпатичный, – бормочу.

– Еще какой, – соглашается она. – Как считаешь, неправильно называть его «сказочным»?

– Определенно правильно.

Гейб идет в другую сторону, а мы с Лией поворачиваем к автобусной остановке.

– Можно преследовать его и дальше, – говорит она.

– Нет, и так сойдет, я сейчас несколько не в том настроении.

Знаю, что она меня понимает, хоть вид у нее очень грустный.

Признаю, есть небольшой шанс, что я заблуждаюсь насчет его сексуальных предпочтений. Но, если честно, мало кто из натуралов стал бы хвалить джинсы других парней.

Инга (преподаватель писательского мастерства)

Мне отчасти жаль ребят, когда приходится заставлять их читать рассказы и эссе перед аудиторией. Но другая часть меня знает, что это отличная привычка. Когда зачитываешь работу вслух, замечаешь разные нюансы. Есть большая разница между тем, как пишешь, и тем, как говоришь, и единственный способ узнать это – услышать себя. Лучше всего зачитывать вслух все, что пишешь.

Поначалу я советую читать неодушевленному предмету, а затем переходить к другу или маме. Потом наступает пора зачитывать работу перед группой. Почти каждую пару кто-нибудь делится своей работой, порой даже несколько человек. Все, кроме Гейба.

Он разговаривал и с Коулом, и со мной по поводу того, что он нервничает, когда выступает перед группой. Мы с ним прорабатывали эссе на тему детского воспоминания, такого, от которого ему не хотелось бы спрятаться под стол ввиду перспективы делиться им с другими.

Он пришел ко мне после того, как Хиллари его раскритиковала, признался, что хочет бросить мой предмет. Она сказала ему, что из него не получится интересный писатель. Я ответила, что, по моим ощущениям, у него есть талант и он имеет другой стиль, оценить который способны не все. Я гордилась собой, потому что в подтексте своих слов показала пренебрежение к Хиллари и ее взглядам на жизнь.

Перед началом пары я подошла к парте Гейба и улыбнулась ему:

– Слушай, если не хочешь читать, я могу это сделать за тебя, – предлагаю я, хоть и не стоит. Сейчас неделя перед Днем благодарения, а он отсутствовал почти весь семестр и ничего не читал группе.

– Нет, нет, – говорит он, хватаясь за край парты, – я сам. Пора собрать волю в кулак.

– У тебя отличный рассказ с меткими метафорами.

– Если меня стошнит, не раздувайте из этого трагедию, хорошо?

– Как ты дожил до такого возраста, не выступая с презентациями и не выработав к ним невосприимчивости?

– Честно? Мне приходилось часто выступать, но от этого каждый раз становится только хуже, а не лучше.

Я сочувственно на него смотрю, а затем призываю класс к порядку:

– Сейчас Гейб зачитает эссе на тему, которую мы выбрали пару недель назад: детские воспоминания. Прошу уделить ему внимание.

Занимаю место в первом ряду и слышу, как Виктор бормочет: «Ну да, самое время».

Гейб становится перед классом, стараясь зрительно казаться меньше, но почему-то от этого он выглядит еще выше и несуразнее. Он щелкает костяшками пальцев и улыбается классу. Вижу, как дрожит бумага у него в руках, но он борется с волнением и начинает читать.

В Интернете есть фотография дерева, которое оплело велосипед. История гласит, что к дереву его прислонил юноша и совсем о нем позабыл, так как его призвали на войну. Это выдумка, но, если вы раньше не видели этого фото, погуглите, когда вернетесь домой. Этот образ вас пленит.

Глядя на него, я всегда вспоминаю, как однажды, когда мне было шесть, мы с мамой зашли в магазин. Отчасти я запомнил это потому, что мама редко брала меня куда-нибудь одного. Рядом почти всегда были либо старший брат, либо одна из младших сестер. Не помню, почему я остался дома: может, приболел и не пошел в школу или папа приглядывал за остальными. Но этот день мне запомнился потому, что были только я и мама.

С нею заговорил какой-то старик, а потом повернулся ко мне и спросил, как меня зовут. Я спрятался за мамой, потому что очень боялся незнакомых людей. Может быть, нам в садике часто показывали видео с опасными людьми, так что вкупе с моей природной застенчивостью разговоры с людьми стали практически невыносимыми.

Старик был страшный, по крайней мере, для шестилетнего меня. Кожа будто таяла у него на лице, от него странно пахло. Волосы свисали неопрятными прядями, рубашка была застегнута криво, не на те пуговицы.

Пока мы ехали домой, мама спросила, отчего я так испугался, и сказала, что бояться не стоит. Она знала этого старика. Он жил с ней по соседству, когда она была такой же маленькой, как я. Я объяснил, насколько позволял детский словарный запас, что я думаю о его волосах и коже, о том, какой он неопрятный.

Она ответила: «А, это ничего, Гейб. Ты это перерастешь. Тебе не всегда будет страшно и робко перед взрослыми».

Помню, как в тот день я подумал: всегда буду бояться, что не понимаю, как это – жить без страха. Я уже вырос, но каждый раз вспоминаю тот день.

Лишь недавно я понял, что мама была права, но не так, как ей тогда представлялось.

Повзрослев, я действительно утратил беспокойство и страх, но так и не справился с робостью. Когда думаю об этом, мне кажется, я ее так и не перерос. Она словно велосипед, застрявший в дереве. Вырастая, я оплел ее, и она стала частью меня.

Закончив, он оглядывает аудиторию сквозь ресницы и крадется обратно, на свое место. Я сдерживаюсь, чтобы не зааплодировать ему. Гляжу на Лию: она буквально прикрывает улыбку ладошками, разве что из глаз не летят сердечки. Она – эталон влюбленной девушки. Теперь-то они точно сойдутся.

Сэм (брат Гейба)

Я стою возле корпуса английской литературы и дожидаюсь, пока появится Гейб, чтобы наконец поехать домой на День благодарения. Я молил его пропустить пару и уехать до начала пробок, но он настоял, что ему нужно увидеть Лию.

Она выходит раньше него, я ей улыбаюсь.

– Привет, – говорит она: тон скорее вопросительный, нежели приветственный.

– Привет, – отвечаю я с улыбкой.

Тут же, следом за ней, выходит Гейб, изумленно глядя, как мы разговариваем.

– Йоу, – говорю я ему, следя через плечо, как уходит Лия.

– Ты что, с ней говорил?

– Она сказала «привет», я поздоровался в ответ. Мы же с ней не друзья-товарищи.

Он вздыхает явно с облегчением, и мы идем с ним в сторону парковки.

– Заедем к тебе в общежитие?

– Да. Прости, не хотел нести барахло с собой в класс.

– Понимаю. Но чем дольше будем сидеть в пробке, тем больше песен из моего плей-листа тебе придется прослушать. И без жалоб.

Он закатывает глаза, и мы садимся в автомобиль.

– Надо было предложить Лии подвезти ее до общежития.

– Не представляю, сколько боли было бы в этой поездке. Я бы молчал, а она… – он жмурится, словно ему страшно глядеть на мир.

– Что? В чем дело? – спрашиваю и завожу машину. Гейб качает головой:

– Я сегодня зачитывал вслух эссе о том, какой я робкий. Наверно, она теперь считает меня полным размазней.

– Не, девчонки на такое клюют.

– Серьезно? Ты так думаешь?

– Да, они обожают чувствительную, сентиментальную фигню.

– Вряд ли на земле найдется хоть одна женщина, которая смешает эти качества в одно. Разве что Хиллари. Она как живая карикатура всего плохого в мире.

– Я впечатлен, Гейб.

– Чем?

– Не думал, что ты феминист и знаешь слово «карикатура».

Он ударяет меня кулаком в руку.

– Эй, руки прочь от водителя, – шучу и смеюсь. Его лицо становится мертвенно-бледным.

– Гейб, это шутка. Ничего такого.

– Знаю, знаю. – Он грызет ноготь большого пальца и смотрит в окно, наблюдая, как мимо проплывают здания, а я кляну себя за шутку о водителе.

– Просто… осторожнее.