За немногими переездами и пересадками Воскобойников, привыкший в принципе к передвижениям по огромной стране, неожиданно устал. Расставшись с жизнерадостным лейтенантом, он ехал дальше в пустом купе и откровенно скучал, то и дело пресекая мысли о том, чтобы попросить у проводника коньяку или водочки. Обещанная Мехлисом встреча со Ждановым и Гоглидзе не состоялась – добродушный человек в звании старшего майора ГБ поприветствовал Станислава Федоровича, выпил с ним коньяку в привокзальном буфете, закусил курицей и бутербродами с паюсной икрой и сказал, что ситуация неожиданно изменилась: Воскобойникова срочно ждут в Кандалакше, никаких промежуточных встреч не будет, насчет этого распорядился лично товарищ Мехлис.

Мехлис так Мехлис.

Перед самой Кандалакшей он не выдержал и выпил – но это уже могло считаться как «с приездом», не придерешься. Не таракан на ниточке, с которым обычно пьют алкоголики «за приезд», однако близко. Но всё равно не таракан.

Совсем немного с ним проехал похожий на земского врача старенький усатый человечек, отрекомендовавшийся Гусевым. Гусев пить не стал, всё читал книжку Мариэтты Шагинян и никак более в памяти Воскобойникова не остался. Неудачный попутчик...

Кандалакша оказалась городком сонным, промерзлым, как и ожидал полковой комиссар. По перрону, покрытому ледяной коркой, прошли двое стрелков железнодорожной охраны, за ними протопала квадратная баба в телогрейке и мохнатых платках, с каким-то бочонком на санках. Воскобойников постоял, чувствуя, как после вагонного тепла мороз – градусов двадцать пять, не меньше – впивается в нос и щеки, и двинулся в направлении небольшого вокзального здания.

Присланную к приходу поезда «эмку» он нашел без труда, молчаливый водитель лишь традиционно осведомился:

– Как доехали, товарищ полковой комиссар?

– Без приключений, – ответствовал Воскобойни ков.

После этой несложной беседы всю дорогу молчали. Зато комбриг Задвиган встретил Воскобойникова радушно, хотя раньше они совсем не были знакомы. Теоретически в хозяйство Задвигана можно было и не заезжать, но в Москве посоветовали познакомиться с комбригом и присмотреться к нему – так, мимоходом. Присмотреться так присмотреться, дело нехитрое...

Встретились на улице, под тихим мягким снежком. Воскобойников представился.

– Стало быть, из столицы, – сказал Задвиган, пожимая руку.

– Из нее, родимой.

– Не спрашиваю, с какими целями. Не спрашиваю, хотя догадываюсь.

– Догадываетесь? – прищурился Воскобойников. – Знаете, товарищ комбриг, я до Питера ехал с летчиком, молодой совсем пацаненок, так он тоже догадывался. Что ж получается?

– А мы все газеты читаем, вот что получается, товарищ полковой комиссар, – без улыбки сказал Задвигин. – В основном «Правду».

– «Мы отбросим к черту всякую игру политических картежников и пойдем своей дорогой, несмотря ни на что; мы обеспечим безопасность СССР, не глядя ни на что, ломая все и всяческие препятствия на пути к цели», – процитировал на память Воскобойников.

– Именно. Память у вас... Фотографическая. То-то же, что все препятствия. Вот только извините, товарищ полковой комиссар, – уверенно сказал Задвигин, разрубая большой ладонью стылый воздух, – но я буду говорить прямо. Посмотрите, командиры какие к нам идут. Только-только после училищ, топографией не владеют, карта для них не полезнее портянки, стрелять не обучены, требовательности к подчиненным никакой. Я понаблюдал две недели за такими двумя: лейтенанты Курочкин и Боков. Были лейтенанты – и нет лейтенантов.

– Это как же? – заинтересованно спросил Воскобойников.

– А так. Смешались с красноармейцами, и не видно их, особенно на фоне старослужащих. Авторитета не имеют, и я уж боюсь про боевую обстановку думать... Надо систему подготовки в училищах менять – вот что скажу вам. А физподготовка? Шибздики, товарищ полковой комиссар, вы уж извините, лучше не скажешь. Мне сорок шесть скоро, жалко, турник мерзлый стоит, я б вам показал... – Задвиган посопел, хмыкнул. – А эти... На турник подсаживать надо, висят, как сосульки, дрыгаются. Красноармейцы смеются...

– Семен Ильич, всё я прекрасно понимаю, – искренне сказал Воскобойников. – И вас понимаю, да что сейчас изменишь? Дело такое – воевать придется с тем, что есть. Потом сделаем выводы, пересмотрим...

– Поздно не будет ли, товарищ полковой комиссар? – насмешливо спросил Задвиган. Он так и не перешел на имя-отчество, отчего Воскобойников решил, что комбригу он не слишком понравился. – Да, вот еще... – нахмурившись, продолжал Задвиган. – Лыжи-то. На лыжах умеете ходить, товарищ полковой комиссар?

– Приходилось. Медалей не возьму, конечно...

– А мы, представьте, не умеем, – развел руками комбриг. – Учения проводили, смотр подготовки, так там ведь всё больше на плече дрова эти тащишь. А тут – снег по яйца, что делать?

– Учитесь, пока можно.

– Учитесь... Инструкторов нет, ничего нет. Лыжи, словно дрова.

– Я сообщу товарищу Мехлису, – кивнул Воскобойников, но комбрига его ответ явно не удовлетворил.

– Раньше нужно было, раньше... Что теперь товарищ Мехлис сделает?.. Супу хотите? – неожиданно перешел он на обыденные бытовые вещи. – Сейчас суп будет готов, повар доложился, харчо сегодня... Повар у нас грузин, умеет. Знает дело. Пальчики оближете.

– Был бы рад, Семен Ильич, но время поджимает, – искренне извинился Воскобойников.

Он и сам хотел бы остаться здесь, в тепле, в компании грубоватого, но разумного комбрига, похлебать острого кавказского супчика, выпить по сто граммов, покурить... Но нужно было лезть в «эмку» и ехать к Дорохову. Хорошо, хоть в вагоне перекусил.

– «Эмку» дадите, Семен Ильич?

– «Эмку»?! – недоуменно переспросил Задвигин. – Какая, к хренам, «эмка»... Есть у людей вездеходные, так то у людей, а нас – простые... Танк дам, коли пожелаете, на танке поедете. Конечно, комфорта никакого, но иначе никак не доберетесь. Дороги, снега.

– Танк?

– Именно что танк. «Т-26», устроит? Других нету, хотя в «Т-28», конечно, просторнее, и проходимость получше...

– Ну ладно, «двадцать-шестерка» так «двадцать-шестерка». Она и пошустрей.

– У нас как раз горячая для таких случаев стоит, – сказал Задвиган.

– Горячая?

– Сейчас посмотрите, – с таинственной улыбкой произнес комбриг.

В полумраке Воскобойников, сопровождаемый Задвигиным, едва не наткнулся на полуземлянку, в которой и прятался танк. Под днищем «Т-26» был разведен костер, который согревал боевую машину, позволяя, как понял Воскобойников, запустить двигатель при любом морозе. А он стоял солидный, морозец-то.

– Блохин! Блохи-и-ин! – крикнул комбриг. Откинулась крышка люка, и из башни выбрался тощий чернолицый танкист.

– Придремали, товарищ комбриг, – виновато сказал он, спрыгнув с брони и подойдя к командирам. – Здравия желаю, товарищ полковой комиссар!

– Придремали... Угорите там на хрен!

– Угореть можно, если двигатель работает. А когда ему костер задницу греет, угореть никак невозможно, – рассудительно ответил Блохин. – Нету угарного газа, согласно всем химическим законам.

– Я тебе дам задницу, Бойль-Мариотт! – рявкнул беззлобно Задвиган. – Так взогрею, мало не покажется, почище вашего костра. Давай раскочегаривай машину, повезешь товарища полкового комиссара к Дорохову.

– Срочно, товарищ комбриг?

– Более чем срочно. Одна нога тут, другая уже там.

Танк раскочегарили очень быстро, и Воскобойников забрался внутрь, словно в тесный железный погреб. Экипаж «двадцать-шестерки» составлял три человека, и для того, чтобы взять полкового комиссара в качестве пассажира, пришлось оставить механика-водителя, сонного белобрового парня. За рычаги уселся сам Блохин, радушно предоставив Воскобойникову целый ворох какого-то тряпья для умягчения сиденья и сказав:

– Щас посвободней стало, товарищ полковой комиссар. Раньше тут задний башенный пулемет торчал, башкой об него стукаться очень удобно было. Теперь нету, это новая модель, тут и боекомплект побольше, и двигатель помощней.

– А без пулемета как же?

– Да он скорее ни к чему. Хотя врать не стану, в боевой обстановке не испытывал, – сознался Блохин.

– Комбриг сказал, кроме вашей тачанки, больше ни на чем не проехать, – пробормотал Воскобойников, устраиваясь в пропахшей машинным маслом темноте.

– Правильно сказал. Снег тут, целина. А что, товарищ полковой комиссар, скоро финна будем воевать? Всё к тому идет, на мой взгляд.

Блохин, судя по вопросу, был человек прямой, бесхитростный. Можно было и не отвечать, и Блохин бы небось понял, но Воскобойников ответил:

– Может, что и скоро. А что, лейтенант? Воевать охота?

– Да это... – Блохин помолчал, чем-то лязгая и щелкая. – Своей земли не отдадим, но и пяди чужой...

– Тридцать два километра. Тридцать два километра от Ленинграда граница, лейтенант, – сухо сказал Воскобойников. – Понимаешь?

– Понимаю, – буркнул Блохин. – То есть будем воевать, товарищ полковой комиссар?

– Скажут – будем. Не скажут – не будем. Тебе-то что волноваться, лейтенант, у тебя работа такая.

Танк задом попятился из своего укрывища, заревел, дернулся, преодолевая наметенный вокруг плотный сугроб, и Воскобойников поехал к Дорохову.

Он еще не знал, что зимняя война уже началась.