Глава 13
Договор с Чалдоном
Лыков пришел на Луговую с больной головой. Стар он уже делается для ночных бдений… Тут же к нему подскочил Франчук:
— Алексей Николаевич, есть новости.
Два сыщика уединились в кабинете начальника отделения, и надзиратель доложил:
— Я наблюдал, согласно вашему приказанию, за тем грузином из переселенческого управления.
— Лиадзе?
— Так точно.
— И что удалось выяснить?
— Наш клиент, Алексей Николаевич. Дважды за последние дни он заходил в пивную к Родонаям!
— Горячо, горячо… Другие контакты?
— Один раз виделся в кофейне Попандопулоса с Нестором Каландаришвили. Помните этого гуся?
— Фальшивомонетчик из эсеров? — напряг память Лыков. — Тоже человек Ононашвили.
— А третье лицо, с которым говорил Лиадзе, нам не известно. Они полчаса ходили по саду «Царь-Девица», а потом еще вместе плыли на пароходе «Байкалец» на наш берег.
— Личность установили?
— Так точно. Зовут Полубщиков Иван Богданович. Живет на Кравцевской улице в собственном доме, с женой. Детей нет. Служит артельщиком при транспортной конторе Соловейчика.
— Кравцевская улица у нас где?
Франчук показал на карте:
— Самый край Знаменского предместья. Непрестижная улица, прямо скажем.
— Возле Якутского тракта… — задумчиво протянул коллежский советник. — И служит в транспортной конторе… Федор Степанович, что вам приходит на ум?
— Пока ничего. Хотя…
— Именно! — питерец важно поднял палец. — Кто-то должен снабжать номера для беглых всем необходимым. Тем, что можно достать только в губернском городе. И этот поставщик обязан пользоваться доверием организаторов, простому артельщику такое не поручат.
— Это и есть наш Полубщиков? Логично, правдоподобно, но пока не доказано. Разрешите собрать сведения?
— Да, и быстро. С соблюдением осторожности!
Тут вошел Аулин, увидел подчиненного в компании питерца и недовольно спросил:
— Что за тайны мадридского двора за моей спиной? Франчук, напомни, кто у тебя начальство?
— Вы, Бернард Яковлевич, — надзиратель стал во фрунт.
— Правильно. А чего шушукаешься с господином коллежским советником?
Лыков вмешался:
— Франчук по моей просьбе разузнал любопытное. Помните наш разговор про оброненные зимой паспорта?
И он сообщил коллежскому регистратору свою догадку насчет секретаря переселенческого управления.
— Я вам рассказывал о письмоводителе Туруханского отдела. Мелкая сошка, а сделал все, как надо. Начальство у нас в большинстве своем подписывает бумаги, не глядя. Что подсунут, то и подмахнет. Вдруг тут такой же случай? Я решил проверить этого Лиадзе и поручил Федору Степановичу. Вы же сами его ко мне приставили.
Аулин оттаял:
— Ладно, Федька, доложи, что ты накопал.
Надзиратель повторил свой доклад.
— Полубщиков… Никогда не слыхал такую фамилию. По картотеке смотрел?
— Так точно. Чистый.
— Надо околоточного расспросить. Кто там у нас?
— Равич-Гайдук.
— Хм. Он бестолковый. Ты вот что, Федор. Сходи сам, поговори не с этим обормотом, а с городовыми. И доложишь мне. Понял? Ступай.
Отослав Франчука, коллежский регистратор попенял командированному:
— Вы уж на будущее извещайте меня, кому и что поручаете из моих людей. И так Бойчевский под сыскное отделение копает, ищет мне замену. Узнает, что вы в обход действуете, настучит губернатору. Мол, Аулин не на месте, даже приезжий чиновник это понял.
— Хорошо, учту, — попытался успокоить питерский сыщик иркутского. — Неловко дергать по пустякам, у вас своих дел полно. А полицмейстеру я говорю об отделении только хорошее.
— Ну-ну… Что касается вашей догадки, соглашусь — перспективная. Я и не сообразил связать те оброненные зимой паспорта с номерами для беглых. Вот что значит столичная школа.
— Это не питерская школа, Бернард Яковлевич. Я в сыске тридцать лет. От Варшавы до Сахалина изучал русский уголовный мир. Был «демоном», внедренным в банду убийц. Сидел в тюрьмах, ходил по этапу. Одиннадцать раз ранен.
— Одиннадцать? — ахнул начальник отделения. — Меня бог пока милует.
— Вот пусть и дальше милует. А следить за мной не надо. Почую недоверие или чужой глаз — обижусь. Со всеми вытекающими последствиями. Понятно?
— Понятно, ваше высокоблагородие.
Лыков почувствовал, что его коллега задет, и сделал еще одну попытку объясниться:
— Слыхали про арест поляков сегодня ночью?
— У Космозерской? Да, слышал.
— Так вот, это моих рук дело. Можете поинтересоваться у ротмистра Самохвалова, от кого он узнал о беглых боевцах.
— Вы? Но, Алексей Николаевич, как? Вы в городе две недели, агентуры нету, людей, кроме моих, тоже. Как вы поляков установили?
Лыков вкратце рассказал. Закончил так:
— Вы, Бернард Яковлевич, не дуйтесь, как мышь на крупу. Вам лично я доверяю, вот еще Франчуку. А остальным — нет. Взять того же надзирателя Огий-Тышкевича. Он же фальшивый насквозь! Кому Тышкевич сообщает, что творится в сыскной полиции, — Бойчевскому или напрямую Ононашвили? Не знаете? И я не знаю. И как вести с вами дела? Буду утаивать и дальше, в интересах дознания. Не от вас, а от чужих ушей.
Аулин смирился. Известие, что приезжий чиновник в его городе выследил беглых, а местные не сумели, произвело на него сильное впечатление. Сыщики договорились, что Алексей Николаевич и дальше будет доверительно общаться с Франчуком.
Из сыскного коллежский советник отправился на Петрушину гору. Приезд Азвестопуло ожидался со дня на день, и требовалось найти место для секретных свиданий. Лыков снял квартиру на Восьмой Иерусалимской улице. Хозяйку звали заковыристо: Гертруда Казимировна Перестай. То ли немка, то ли латышка, одинокая пожилая женщина, она не держала даже кухарки. Дворник, отставной ефрейтор пограничной стражи, молчаливый и неулыбчивый, понравился сыщику. Он показал ефрейтору свой билет и пояснил задачу: помогать полиции. Тот сразу согласился. А получив трешницу «из секретных фондов», готов был расшибиться в лепешку. Есть еще на Руси люди, желающие послужить государству…
В четыре часа Лыков встретился в чаевой брата Франчука с надзирателем. Тот рассказал, что репутация у артельщика хорошая, ведет он себя тихо, ни в чем предосудительном не замечен. Раз-два в месяц ездит с грузами в Киренск и Илимск. Не бедствует, считается в слободе зажиточным человеком. В долг никому не дает. Что любопытно, Полубщиков сознательно старается быть как можно менее заметным. Хотела его ремесленная управа двинуть в гласные думы — отказался наотрез. И в старосты Покровского храма тоже не пошел, хотя общество очень просило. Скрытный человек.
— Возможно, Иван Богданович имеет слишком темное прошлое, потому и боится высовываться, — предположил питерец.
— Возможно, — согласился иркутянин. — Но мы его прошлое поднять не сможем. Полубщиков приехал в город аж в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году. С тех пор много воды утекло в Ангаре.
— Вдруг он из бывших? Ссыльнопоселенец, а то и беглый каторжник.
— Все бывает. Однако, чтобы выяснить его историю, нам придется рассылать запросы. За подписью полицмейстера. Тогда мы сразу обнаружим свой интерес к артельщику.
— Э-хе-хе… Поставщик в санаторию — очень ценный персонаж. Вот бы кого завербовать. Я хочу его увидеть, незаметно.
Франчук задумался:
— Сверхштатный городовой Сучков показал мне его сегодня на базаре. Каждый день Полубщиков ходит по лоткам. Баба его, слышно, болеет, и он сам себя обеспечивает. Да еще за ней ухаживает.
— Хороший знак. Значит, совесть еще не потерял. Завтра вы так же украдкой покажите мне этого человека. По какому базару он ходит?
— По Хлебному. Часам к одиннадцати будьте на углу Графо-Кутайсовской, возле управления Забайкальской железной дороги. И оденьтесь попроще.
Пора было расходиться, но питерец тянул. Потом сказал, неожиданно перейдя на ты:
— Федор Степаныч, устрой мне свидание с Володькой Чалдоном. Чем быстрее, тем лучше.
— Хотите про Ядвигу ему сказать?
— Хочу. Пока он ее не убил.
— С Чалдоном… — надзиратель задумался. — Он больно резкий. Чуть не по нему, сразу звереет.
— Я ему важную новость скажу. Авось не убьет.
— Пробуете маза с кавказцами столкнуть? — догадался Франчук.
— Есть и такая задумка. Как полагаешь, Вовка спустит такое, что его обманули и на другого свалили? Или озвереет?
— Уж точно второе. А нам только легче будет, ежели фартовые друг дружку лупить начнут!
— Вот об этом и речь, Федор Степаныч. Так что сведи.
Сыскной надзиратель обещал подумать. А коллежский советник отправился в «Деко» пораскинуть мозгами. Он очень надеялся на приезд Сергея и хотел как можно больше успеть сделать до него. Чтобы облегчить помощнику вживание важными подсказками. Но пока тайна номеров для беглых не давалась сыщику. Братья Родонай — штаб-офицеры Николая Ононашвили. Такие показаний не дадут, хоть ты их режь. Подступиться к ним трудно. Особенно если учесть, что полиция частично куплена «иван иванычем». Приходится свои действия прятать не только от бандитов, но и от коллег. Охранное отделение показало свою осведомленность, ну и что? Разработка уголовных запрещена им по закону. Агентура ориентирована на пресечение политических преступлений. К тому же у жандармов свара между собой: один — с сошкой (ротмистр Самохвалов), а семеро — с ложкой. В той же Одессе Лыков мог всецело положиться хоть на местную полицию, хоть на военных. А в Иркутске?
Однако времени на то, чтобы безутешно расстраиваться, у сыщика не было. Курлов ничего не забывает и с удовольствием размажет провинившихся подчиненных в лоск. Идет третья неделя командировки — скоро столица потребует отчета. Пока можно скормить начальству арест боевцев. Вовремя подвернулись ребята; жаль, что они не выведут на санаторию. А Ядвига? Она давно пересылает в европейскую часть своих поляков. Неужели ей неизвестно местоположение притона?
Мысли питерца прервал коридорный:
— Ваше высокоблагородие, к вам женщина.
— Госпожа Космозерская?
— Никак нет, другая.
— А, стало быть, Анастасия Кучерова? Зови.
— Никак нет, и не Кучерова. Вот.
Парень протянул номеранту визитную карточку. Там было написано: «Елена Валерьевна Тальянская. Спасо-Лютеранская улица, собственный дом (нумер 8)». Тальянская! Так звали приятельницу Космозерской, с которой сыщик познакомился неделю назад в доме на Шестой Солдатской.
Алексей Николаевич быстро накинул пиджак и спустился вниз. Там стояла женщина, маленькая, стройная, со смуглым выразительным лицом.
— Добрый вечер. Вы меня помните?
— Конечно, помню. Пройдемте в буфет, выпьем кофею.
— Нет, я только на секунду.
Тальянская выглядела смущенной. Лыков решил ей помочь:
— Вас послала Ядвига Андреевна?
— Да. Она… она не знает, как быть дальше. И просит вас о встрече.
— Елена Валерьевна. Возможно, вы не знаете: она же сама выгнала меня.
— Ах, я знаю, знаю. Теперь Ядвига раскаивается.
— После того, как в ее доме арестовали шестерых опасных террористов?
Женщина смешалась.
— Что она хочет? Зачем послала вас?
— Ядвига очень напугана. К ней в любую минуту могут прийти бандиты.
— Пусть вызовет с каторги новых защитников, — в сердцах сказал сыщик. — Я думал, у нас с ней чувства, а там был один голый расчет!
Тальянская посмотрела на Лыкова так, словно увидела его в первый раз:
— Не верю.
— Во что?
— В вашу жестокость и безразличие. Вы сильный и храбрый мужчина, мы с Ядвигой говорили о вас. Знаете, в каком ключе говорили? Мы давно таких не встречали, вот в каком. И что оказалось? Из обиды вы готовы бросить женщину в смертельной опасности? Не верю.
Алексей Николаевич понизил голос:
— Елена Валерьевна, я даю вам слово, что избавлю Ядвигу от этой опасности. Пока она прятала беглецов, я занимался ее вопросом. И скоро разрешу его до конца. Передайте госпоже Космозерской, что через несколько дней все кончится, ей больше никто не будет угрожать.
— А встреча?
— Во встрече нет необходимости, мы уже определили наши отношения. Честь имею!
Лыков повернулся и ушел, довольный собой. Даже расправил плечи, как павлин хвост… «Ишь, — думал он, — поманила пальчиком и думала, я прибегу. А попала на гордого мужчину с чувством собственного достоинства».
Уже в номере коллежского советника прострелило. А что, если Чалдон зарежет Ядвигу раньше, чем Франчук договорится с ним о встрече? Вспыльчивый, а тут еще узнал, что в ее доме арестовали поляков. Значит, фараоны бросят бабу, не станут ее защищать…
Алексей Николаевич побежал на Луговую. Франчука не было, и никто не мог сказать, когда он вернется. Сыщик взял в картотеке учетную карточку на Чалдона. Оказалось, что его звали Владимир Чайванов. Из крестьян Иркутского уезда, сын ссыльнопоселенца, вырос в тюрьме под нарой. Подозревается в многочисленных грабежах, пятый год безуспешно разыскивается полицией. Считается хозяином Знаменского предместья, имеет под рукой банду до десяти человек. Отличается взрывным нравом и жестокостью.
Что делать? Лыков поплелся на Шестую Солдатскую. Скоро стемнеет. Прямо хоть вставай у ворот вдовы на караул и стой там до утра. Вот придумал себе коллежский советник головную боль. Шестой десяток идет! А он будто юноша…
Неизвестно, как бы провел сыщик эту ночь, но возле воспитательного дома Базанова его окликнул надзиратель Франчук:
— Алексей Николаевич! А я вас всюду разыскиваю.
— Как и я вас, Федор Степанович. Вот, иду с Луговой. Ну, что скажете насчет Чалдона?
— Он готов встретиться нынче же, но только чтоб один на один.
Лыков опешил:
— Как быстро вы, однако, справились. Будто точно знаете, где маз прячется. Ведь знаете? А в документах написано, что пять лет поймать не можете.
— Да очень просто объясняется, — спокойно ответил надзиратель. — В чаевой моего брата служит его маруха, Неонила.
— И кем она там служит? Женская прислуга в чаевых запрещена.
— Проституткой.
Питерец еще более поразился:
— И ваш брат держит у себя в заведении публичных женщин?
— Конечно. Все держат, иначе к тебе ходить не будут. И водку разливают, когда попросят. Как будто вы не знали… Нет такого заведения, которое занимается лишь тем, что написано в патенте. За всю Россию не скажу, но у нас в Иркутске точно нет.
— Так вы за это обязаны отобрать патент.
— Мы и отбираем, — согласился Франчук. — На этой неделе три уже… как это? Аннулировали. Молочную лавку Купчинского, квасную Пожасова и пивную Кравчука.
— А вашего брата почему не аннулируют?
Франчук удивился:
— Кто же его аннулирует, ежели он мой брат? Вот если выгонят из полиции, только тогда…
Коллежский советник махнул рукой:
— Черт с ней, с этой торговлей. Где и когда я увижусь с мазом?
— В два часа ночи в Заиркутном городке, за переселенческим пунктом, возле военной водокачки.
Алексей Николаевич задумался. Заиркутный городок — особый выселок на левом берегу Ангары, где квартируют части гарнизона.
— Войска из лагерей уже вернулись?
— Еще нет, до конца августа простоят в палатках.
— Значит, армия пока не в городке?
— Там оставлены караульные команды. Иначе народ все растащит! По одной роте всегда живут в городке. Войска получается много. Двадцать пятый генерала Кондратенко и Двадцать шестой стрелковые полки. Затем саперы: Пятый и Шестой Восточно-Сибирские батальоны. Еще Второй военно-телеграфный батальон.
— И как мы с Чалдоном там встречаться будем? Всюду караулы. Нас еще подстрелят.
— Водокачка не охраняется, — успокоил командированного надзиратель. — Она не в самом городке, а на берегу реки Иркут. Близ железнодорожного моста.
— А как попасть туда в два часа ночи? Когда плашкоутный мост разводят?
— С четырех до половины шестого утра, успеете.
— Спасибо! — кивнул питерец Федору Степановичу и ушел к себе.
Итак, ему предстояла ночная поездка на край города. И беседа с опасным и вспыльчивым человеком. Вряд ли тот придет один, а вот у сыщика компании не было. Брать ли с собой браунинг? Если его захотят убить, пистолет не поможет. В банде «хозяина Знаменского предместья» около десятка подручных — всех не перестреляешь. Лучше вести разговор по-умному, чтобы не рассердить атамана и уйти оттуда живым.
Лыков все-таки взял с собой не только браунинг, но и бронзовый кастет — табельное оружие французских полицейских, подарок Благово. Мало ли, как вывернет? Опять же, по пути туда ребята из Порт-Артура захотят пощупать карманы сыщика…
Без пяти минут два Алексей Николаевич подъехал к водокачке. Извозчик, получив в качестве аванса целую пятерку, убрался к переселенческому пункту и встал под фонарем.
Сбоку послышался знакомый голос:
— Иди сюда.
Лыков повиновался. От водокачки отделились три фигуры.
— А мне велел одному приходить, — усмехнулся сыщик.
— Ты смелый, однако, — просипел маз. — Не боишься, мы тебя тут в ножи возьмем?
— У меня браунинг и кастет, от троих, пожалуй, отобьюсь.
— Ладно, я пошутил. И у фартовых совесть есть. Зачем звал?
— Сообщить про Ядвигу. Я узнал, кто украл ваши заклады, которые вы из ломбарда изъяли. Это не она.
— Не она? А все на нее указывают.
— Кто все? Тебя за нос водят, а ты веришь. Слушай, как дело было…
И Лыков рассказал Володьке о том, что услышал от Старжевского.
— Если сомневаешься, спроси его сам. Он сейчас в лазарете, люди Ононашвили пытались его зарезать. Именно за то, что сказал правду в бане.
Маз был поражен.
— Нико ограбил? Меня?!
Он повернулся к своим людям и сказал со злой дрожью в голосе:
— Убью, тварь!
— Проверить надо, — осадил его плечистый детина в пыльнике. — Легавые, может, нас нарочно лбами сталкивают.
— Тогда полковника убью.
— Чего зря воздух сотрясать? — Алексей Николаевич кивнул через плечо. — Извозчик вон стоит. Садись да поехали.
— Поедем, а там засада! — парень в пыльнике даже схватил маза за рукав. — Кому ты веришь, Володька?
— Да иди ты, Вчерашний! Лыков дело говорит, надо дознаться до правды.
Вчерашний — это кличка есаула, вспомнил сыщик записи в учетной карточке. И подмигнул детине:
— Дрейфишь, Егор Сосипатович? Думаешь, у полковника из Петербурга важнее дел нет, чем тебя ловить?
В результате все четверо набились в пролетку. Маз приказал извозчику:
— Давай к Московскому перевозу, так ближе до тюрьмы.
Довольно быстро они доехали до того места, где паром-самолет перевозил людей и экипажи на правый берег. У шлагбаума лихую компанию пытался остановить караульщик. Лыков махнул своим билетом, и их беспрепятственно пропустили.
— Во! И мне такой надо! — сострил Чайванов. Он косился на питерца с одобрением. — Дашь поносить?
— Дорого тебе встанет, — ответил Алексей Николаевич в тон бандиту.
Через минуту тот опять повернулся к сыщику:
— А ты откуда знаешь, как Вчерашнего зовут?
— В полицейской картотеке прочитал, когда готовился к встрече с тобой.
— Готовился, значит? Поджилки не тряслись?
Лыков так приобнял маза за плечи, что тот охнул:
— А ты вспомни, Владимир Васильич, нашу первую встречу. Когда я вашему юноше морду начистил в Ядвигиной калитке. Вас четверо пришло, а убрались несолоно хлебавши.
— Было дело, — смутился Чалдон. — Да вижу, вижу, что ты храбрец. Я таких люблю, мои люди тебя пальцем не тронут.
Паром перевез их к началу Московского тракта. Маз решил изобразить из себя приветливого хозяина и показал гостю:
— Во, смотри. Царская беседка называется. Знаешь, в честь кого?
— Знаю, — ответил сыщик. — Это триумфальная арка, в ней в тысяча восемьсот девяносто первом году встречали наследника, когда он возвращался в Петербург из кругосветного путешествия.
— Точно. Теперь он наш царь. А ты, Лыков, встречался с ним?
— Неоднократно. Я охранял государя сначала в Москве на коронации, потом в Нижнем Новгороде на промышленно-художественной выставке.
— Да ты что? Прямо вот так, лицом к лицу? И разговор вел?
— Конечно. Последний раз, когда он мне ленту вручал.
— Какую еще ленту? — уточнил Чалдон. Было странно видеть, что личность императора вызывает такой интерес у жутковатого бандита.
— Ну, орденскую. Ленту ордена Святого Станислава первой степени.
После этого маз зауважал сыщика еще больше.
Когда они подъехали к тюремным воротам, часовой отказался их впускать. Алексей Николаевич опять извлек свою волшебную книжицу. Стрелок вызвал начальника караула. Заспанный поручик с удивлением оглядел живописную группу и спросил:
— А вы кто?
— Читайте, там все написано.
— А эти?
— Эти со мной.
— Как же я их пропущу? — растерялся офицер. — По ним видать, что уголовные!
Лыков вынул открытый лист за подписью премьер-министра.
— Проводится очная ставка. Распоряжение самого Петра Аркадьевича. Быстро откройте дверь!
В результате под утро сыщик в компании бандитов оказался в палате Старжевского. Состоялось бурное объяснение. Лыков с интересом наблюдал, каким весом пользуется счастливец у фартовых. Евгений Бальтазарович убедил маза в два счета.
Закончив дознание, Чалдон-Чайванов протянул питерцу крепкую руку:
— Ну, полковник, в жисть не собирался я спасибо говорить фараону. Но теперь скажу.
— Значит, Ядвига может спать спокойно?
— Может.
— Ты учти, что люди Нико продолжат ее чернить.
— А зачем? — маз пожал плечами. — Ломбард брали мы. Счеты к Ядвиге были у нас. Кавказцы здесь никто, и звать их никак. Сейчас баба перед нами чиста.
— Пусть блатные узнают об этом, — попросил Алексей Николаевич.
— Сделаю.
— Поскорее бы.
— Щас брошу все дела и побегу твою бабу отмывать, — сердито огрызнулся Чалдон. — Ты тово… знай, с кем говоришь.
Лыков боком-боком выбрался в коридор и побрел к выходу.
