Демарко зашел за заградительные шлагбаумы, продвинулся футов на тридцать вперед, и тут фары его машины погасли. Вздрогнув от внезапной темноты, сержант остановился прямо посередине дороги. Низкие деревца, сумах и стены из плотно перевитых лиан дикого винограда по обоим бокам дороги слились с почерневшим небом. Демарко почувствовал себя закрытым в длинном узком шкафу; и от однородной черноты, обступившей его со всех сторон, у сержанта даже закружилась голова. Пошатнувшись, он сделал шаг влево и тут же замер, широко расставив ноги. Демарко понимал, что ему только кажется, будто он падает – обе ноги твердо стояли на земле; а сама земля оставалась плоской и никуда не кренилась. Он слышал, как работает на холостом ходу двигатель его машины, выпуская свое тепло, как нагретое масло стекает в поддон картера, а нагретый металл охлаждается и сжимается.

И испытывал жуткое нетерпение, хотя и сознавал, что поспешность не закончится добром ни для него, ни для Хьюстона, и, кинувшись сломя голову в кусты, он может только навредить и себе, и горемычному беглецу. Дорога где была, там и бежала. Она не канула в небытие с погасшими фарами. Его глаза скоро привыкнут к темноте. «Иди не спеша, шаг за шагом», – велел себе сержант.

Он взял с собой фонарик, но решил пока не включать его. Фонарик был очень мощный, и отбрасываемый им луч света осветил бы дорогу на две сотни футов вперед. Но если там, где-то впереди, действительно находился Хьюстон (а Демарко был в этом уверен), то при виде надвигающегося на него света он мог легко запаниковать и заметаться. Какое-то смутное предчувствие убедило Демарко, что лучше действовать осторожно и приближаться к Хьюстону как можно медленней и аккуратней – так, как подходят к тяжело раненному зверю, заползшему в кусты умирать.

«Может, вытащить мобильник и подсветить дорогу им?» – подумал Демарко. И сразу отказался от этой затеи. Его глаза обязательно привыкнут к темноте. Сержант двигался на север, к озеру, и, по всей вероятности, Хьюстон должен был идти или стоять лицом тоже к северу. (Если уже не лежал лицом вниз на усыпанном валунами берегу.) И странный голубоватый свет мобильника, скользящий по дороге, мог привлечь внимание беглеца и подтолкнуть его к трагической развязке, на которую он пока еще, быть может, не решился. Демарко знал, какую роль может сыграть внезапное вмешательство извне для людей, подумывающих о самоубийстве. Большинство из них часами сидят с ружьем на коленях или бритвой, зажатой большим и указательным пальцами. Им требуется много времени, чтобы набраться мужества или отчаяния, достаточного для следующего шага.

То, что Хьюстон два раза выходил на связь, давало Демарко надежду на то, что беглец еще медлит с принятием окончательного решения. К несчастью, в первый раз ему ответил автоответчик. А ведь Нейтан обладал и предвидением, и умением поставить себя на место другого – качествами, необходимыми для того, чтобы интуитивно предугадать намерения Хьюстона и каким-либо образом поколебать его решимость и удержать от страшного шага. А Дэнни была еще очень юна – слишком юна, чтобы понять всю глубину горя и переживаний Хьюстона. И в некотором смысле слишком далека, чтобы протянуть ему руку и вытащить из бездны скорби.

«Интересно, почему Хьюстон позвонил Нейтану и Дэнни? Стриптизерше и студенту? Неужели у него не было близких друзей, которым он мог бы довериться?» Поначалу это показалось Демарко странным. А потом он спросил себя: «А разве у тебя есть такие друзья?»

Хьюстон явно замыслил исполнить завет, сокрытый в подтексте зачитанных им стихов. Но, допуская и надеясь, что он еще не сделал этого, сержант продвигался вперед медленно и осторожно. Понимая, что это единственно верное поведение в такой ситуации. И рука Демарко была достаточно длинной, чтобы дотянуться до дна любой бездны. Потому что нет пропасти глубже той, что разверзается с потерей ребенка.

Несколько раз Демарко сходил с грунтовки, отчаянно всматривался в непроглядную тьму и потом снова возвращался на дорогу. Минут через десять кромешная чернота начала понемногу высветляться. Его глаза наконец привыкли. К колбочкам и палочкам – рецепторам сетчатки – вернулась чувствительность. Впереди, на расстоянии, не поддающемся определению, – может, в сорока футах, а может, и в сорока милях от него, – замаячила угольно-черная стена. То тут, то там из темноты стали вырастать неясные силуэты. Но из них всех Демарко заинтересовал только один – поднимавшийся к небу, как обелиск, как маяк без огня, обветшалый маяк надежды.

Сержант теперь уже улавливал запах озера. И аромат сырой земли, так похожий на запах секса. И слышал тихий шум волн, накатывавших на валуны. Мягкая тьма разбивалась о твердую тьму, вздохи – о стоны, слезы грусти – о горе и скорбь.

Демарко не столько увидел, сколько почувствовал близость ограждения – настолько черна стала вдруг ночь. На небе не было ни звезд, ни луны – один кромешный черный полог. По какому-то внутреннему наитию сержант вытянул вперед руку и вскоре ощутил, как ее обдает холодком металлической сетки – совсем не таким, как зябкость окутывавшей его ночи. Он замедлил шаг, но не остановился. И через несколько секунд его ладонь коснулась сетки из толстой проволоки.

По словам мальчишки, через сетку нужно было перелезть. Но что, если по ее верху протянута колючая проволока или какие-либо другие защитные барьеры? Демарко поднял глаза вверх, но увидел лишь темноту.

Сетка тихо задребезжала, когда он схватился за нее и оттолкнулся от земли. Дожидаясь, когда шум рассеется, Демарко повис неподвижно на сетке. И вскоре почувствовал боль в пальцах рук. Паренек сказал, что высота ограждения не превышала восьми футов. Рост Демарко был всего на два дюйма меньше шести футов. И висел он в полутора футах над землей. Так что край сетки находился всего в нескольких дюймах над его головой. А если по ней тянулась колючая проволока, тогда на фут выше.

Демарко провел левой рукой по верху ограждения. Округлую металлическую перекладину обвивали только петли сетки. И никаких шипов или колючей проволоки там не было. «Слава Тебе, Господи, за помощь!» – подумал сержант.

При каждом его движении сетка снова испускала скрип, и Демарко нервно вздрагивал: «Что, если Хьюстон услышит его?»

Наконец он залез на ограждение и уселся на перекладине. Маяк приобрел более четкие очертания. Сердце Демарко забилось быстрее, плечи свело болью. Как можно аккуратней он перекинул вторую ногу через перекладину и, вцепившись в нее пальцами, опустил тело вниз и повис. До земли от его ступней было не больше пяти дюймов. Если только сетка не тянулась по обрыву утеса. «Нет, это невозможно. Тогда бы маяк висел в воздухе!»

Демарко помедлил еще пару секунд, потом велел себе не глупить, разжал пальцы и упал вниз. Логика убеждала его, что упадет он на землю. Но, почувствовав под собой ее твердь, сержант почему-то все равно удивился. Поднявшись на ноги, он немного постоял лицом к сетке. А переведя дух, развернулся и пошел так быстро, как только мог, к маяку.

Дверь внизу башни была открыта. Может быть, ее открыл Хьюстон. А может быть, кто-то другой и очень давно. Демарко сделал шаг внутрь. Воздух в башне пах затхлостью, сыростью и плесенью. Демарко вытащил из кармана мобильник и посветил им. Голые оштукатуренные стены маленького округлого помещения были сплошь изрисованы граффити. На полу валялись пивные банки и бутылки из-под вина, сигаретные окурки и обертки от продуктов. У одной из стен лежало старое и грязное зеленое одеяло, свернутое в тугой рулон. А в дальнем углу закручивалась спиралью винтовая металлическая лестница.

Демарко отключил на телефоне вибрацию и звонок. Убрал мобильник в карман. Положил левую руку на ржавый поручень лестницы и начал медленно подниматься вверх. Выключив мобильник, он снова оказался в кромешной темноте. И прежде чем сделать очередной шаг, нащупывал ногой каждую ступеньку и проверял ее на прочность. Слететь кубарем вниз – второй раз за день – ему совсем не хотелось.